Диалектика - вселенская мистификация. Часть 4

Некоторые камрады неправильно понимают цель этого цикла статей. Цель не в том, чтобы выяснить, кто что читал, и что нужно почитать. Мы не будем кидаться списками литературы. Цель в том, чтобы крайне запутанное произведение Гегеля сделать "ближе к народу", чтобы из мутной воды словоблудия выловить мысли и рассмотреть их при свете дня. Вот, например, учение о бытии.

 

Учение о бытии

 

Сложность в понимании первых страниц этого учения – в его простоте. Бытие – всего лишь факт существования, и ничего более. А если кроме факта существования ничего более нет, то этот факт не отличить от ничто.

…бытие – и ничего больше, бытие без всякого дальнейшего определения и наполнения. (52)

Оно (начало)…не нуждается для своего вступления в философию в каких бы то ни было посторонних размышлений или исходных пунктах. (56)

А разве то, что мы только что прочитали, это разве уже не есть размышления?

…то, что начинается, уже есть, но в такой же мере также его еще нет. Противоположности, бытие и небытие, находятся, следовательно, в нем в непосредственном соединении, или, иначе говоря, начало есть их неразличенное единство. (58)

Знакомая излюбленная гегелевская скользкая, кажущаяся глубокомысленной, а при ближайшем рассмотрении просто лживая  «диалектика»: ... уже есть, но  в то же время…еще нет.

На Руси Святой в таких случаях обычно уточняют – так все-таки Вася, или не Вася?

На самом деле то, что начинается, либо уже есть, либо его еще нет.

Конкретно это показано ниже в вопросе о границе.

То, с чего начинают, само начало, мы должны  понимать как нечто, не поддающееся анализу, должны брать его в его простой, незаполненной непосредственности, следовательно, как бытие, как нечто совершенно пустое (60). Как показывает история, например, математики, вопрос выбора начала – это вопрос по большей части удобства либо произвола, и в разные эпохи решается по-разному.

 

1.6. Качество

 

Бытие есть неопределенное непосредственное. (66)

Бытие, чистое бытие – без всякого дальнейшего определения. (66)

Бытие есть чистая неопределенность и пустота.(67)

Ничто, чистое ничто; оно простое равенство с самим собой, совершенная пустота, отсутствие определений и содержания. … Ничто…то же самое отсутствие определений и, значит, то же самое, что и чистое бытие. (67)

Бытие перешло в ничто, а ничто перешло в бытие. Их истина есть…движение непосредственного исчезновения одного в другом: становление; такое движение, в котором оба они различны, но таким различием, которое столь же непосредственно растворилось. (68)

Одной из причин …путаницы служит, между прочим, то обстоятельство, что сознание привносит в такие абстрактные логические положения представления о некотором конкретном нечто и забывает, что речь идет вовсе не о таковом, а лишь о чистых абстракциях бытия и ничто, и что следует твердо держаться исключительно лишь этих последних. (71)

Лишь наличное бытие содержит в себе реальное различие между бытием и ничто, а именно, некое нечто и некое другое. (74)

…предложение в форме суждения не пригодно для выражения спекулятивных истин. (78)

Спекулятивным мышлением Гегель называет  философское мышление.

Бытие не было бы вообще абсолютным началом, если бы оно обладало некоторой определенностью: оно тогда зависело бы от другого и не было бы непосредственным, не было бы началом. Если же оно неопределенно и тем самым есть истинное начало, то оно не обладает ничем таким, с помощью чего оно перевело бы себя к некоторому другому, оно есть вместе с тем и конец. (83), то есть начало должно быть противоречивым. Поэтому Гегель и взял за начало бытие-ничто.

Не существует ничего такого, что не было бы промежуточным состоянием между бытием и ничто. (96)

И вспоминается мне давнишний разговор с отцом. Заканчивал я школу.

- И куда ж ты, сын, надумал идти учиться?

- Пойду учиться на философа, отец.

- Ишь чего удумал. Шел бы ты лучше в инженеры.

- Фи, в инженеры! Инженер – это всего лишь высококвалифицированный

   слесарь.

- Ну, тогда философ – это всего лишь высококвалифицированный болтун.

И никогда не сожалел я после, что не пошел в профессиональные философы.

Внушает прямо-таки исторический оптимизм, что простому русскому народу, несмотря на колоссальный многолетний прессинг, при полнейшей изоляции от каких-либо иных взглядов, «вправить» мозги диалектикой так никому и не удалось. Об этом свидетельствую многие и многие анекдоты. Например:

Приезжает Чапаев из академии, и Петька его спрашивает:

- Василий Иванович, что ж это такое – диалектика? Комиссар Фурманов

  буровит чего-то, а понять невозможно.

- Э, Петька, это вопрос тонкий.

- А все-таки, Василий Иванович?

- Ну ладно, видишь вон двух бойцов, один грязный, как трубочист, другой

   чистый?

- Вижу, Василий Иванович.

- И как ты думаешь, который из них раньше в баню пойдет?

- Который грязный.

- Нет, Петька, грязный не пойдет, потому что он  привык ходить грязный,

   и в  баню его можно загнать только приказом. А который чистый, тот

   привык быть чистым и сейчас побежит помоется. Понял?

- Понял, Василий Иванович. Это и есть диалектика?

- Нет, Петька, это еще не диалектика. Вон видишь двух бойцов, один

  грязный  другой чистый?

- Вижу, Василий Иванович.

- И как ты думаешь, кто из них раньше в баню пойдет?

- Который чистый.

- Нет, Петька, чего чистому идти, когда он только что из бани вышел?

  Конечно, грязный пойдет, видишь, он уже чесаться начал.  Понял, Петька?

- Понял, Василий Иванович. Это и есть диалектика?

- Нет, Петька, это еще не диалектика.

- А в чем же тогда диалектика, Василий Иванович?

- Диалектика в том, что ни один из них в баню не пойдет.

- А это еще почему, Василий Иванович?

- А потому, Петька, что я полчаса тому назад приказал баню закрыть.

 

Вернемся, однако, к тексту. При всем нашем такте, при всей несомненно присущей нам природной  деликатности, к великому нашему огорчению,  любимый нами академический стиль изложения сохранить никак не удается. А всему виной Гегель. Врет, как сивый мерин! Ну действовал бы как Кант – прятал себе потихоньку концы в антиномии, так ведь нет – на глазах карты передергивает, как последний сукин сын! Ведь если все его тоскливое стрекотанье – высокоумное по форме и пустопорожнее по содержанию – отсеять, то в сухом остатке будет:

Гегель сначала двумя разными словами – бытие и ничто – обозначает одно и то же, а именно то, чего нет. В русском языке для этого есть одно слово – ничто. А далее, как дятел, сначала долбит с одного дерева, с дерева формы: вы что, не видите, это же совершенно разные, противоположные вещи –это бытие, а это ничто. Потом перелетает на другое дерево, на дерево содержания, и начинает долбить уже другое: откройте глаза и посмотрите, ведь говорил же я вам, что и бытие, и ничто, оба они суть то, чего нет, следовательно, они тождественно равны друг другу.

И думает, что эти его перелеты никто не заметит.

Таким, в общем-то нехитрым, боле того, примитивным, а если уж правду сказать, то чисто шуллерским способом и было сляпано ключевое, лежащее в основе всего диалектического учения, противоречие. Здесь и обнаруживаем впервые всеобъемлющее, классическое «единство и борьбу противоположностей». На протяжении всего дальнейшего изложения будет Гегель многократно показывать на него пальцем как на неоспоримое доказательство объективности вездесущих, всяческих и околовсяческих противоречий. Сие и есть «краеугольный камень»  всей диалектической логики – «Науки логики» Гегеля.

Читателю, у кого мозги еще не стронулись со своего законного места, в это поверить трудно. Но это именно так. И «глубина»  диалектической мысли здесь та же, что и в вопросе с движением.

Далее уже проще. Эти свои перелеты с дерева на дерево Гегель обозначил словом «становление», которое тоже, на «законном» уже основании, протащил через всю свою dialektike.

Заключая этот параграф, мы вынуждены отказать Гегелю даже в сомнительной славе изобретателя аттракциона по прыжкам с дерева на дерево. Слава эта в полной мере принадлежит Зенону Элейскому. Это он, патриций Зенон, изнывая от безделья, начал изгаляться и в своей апории про Протагора и Еватла довольно хитро попрятал под одним именем, именем Еватла, две разные личности – ответчика и адвоката, а после  ловко перескакивал с одной личности на другую и злорадно хихикал, наблюдая, как его друзья - хитроумные греки -  потеют, пытаясь разрешить его загадку.

 Гегель же лишь сменил декорации. Он под одним именем пытается попрятать два разных дерева, надеясь, что если дятел один и тот же, к тому же долбит назойливо и неустанно,  то люди не заметят.

В.И. Ленин этого достаточно простого фокуса не рассмотрел. Более того, он пришел от него в восхищение (см. Философские тетради).

Сначала я думал, что такой прозорливый мыслитель, каким был В.И. Ленин,  не заметил этой «натяжки» потому, что читал Гегеля на немецком языке: читал он его в 1914-ом году, а первый русский перевод был сделан в 1916г. Не исключено поэтому, что и осмысливал Ленин В.И. Гегеля по-немецки. Это не исключено еще и потому, что мать Ленина В.И. свободно владела немецким (или все-таки идишь?) языком, и поэтому языком Muttersprasche у Ленина В.И. вполне мог быть немецкий. Да и как браться за изучение такого грамматически сложного текста, не владея совершенно и досконально, на уровне родного,  немецким языком?

Но позже понял, что дело совсем в другом. И интерес тут чисто шкурный: обтряси Ленин Гегеля – посыпется и Маркс. И что тогда останется делать Ленину? Только заняться адвокатской практикой.

Aufheben (снятие) имеет в (немецком) языке двоякий смысл: оно означает сберечь, сохранить, и вместе с тем прекратить, положить конец. (99)

У Гегеля «снять» означает что-то упразднить, а что-то сохранить.

Это очень удобное, крайне полезное для софистики слово; это просто находка, подарок судьбы, поскольку оно никак не определяет, что именно уничтожено, и что именно сохранено, и как все это произошло. Каждый может понимать так, как ему хочется. Или как выгодно.

То, что снимает себя, еще не превращается вследствие этого в ничто. Ничто есть непосредственное; снятое же, напротив, есть некоторое опосредствованное …(99)

Становление, как переход в такое единство бытия и ничто, которое есть как сущее, или, иначе говоря, имеет вид одностороннего непосредственного единства этих моментов, есть наличное бытие. (98)

Из игры слов ранее было выведено несуществующее на самом деле «единство бытия и ничто». Теперь ни откуда не выводится, а просто постулируется сущее, наличное бытие, то есть уже нечто реальное и, в том числе, нечто материальное, которому  безо всякого на то основания присваивается противоречивость: основанием служит выдуманное ранее противоречие между абстрактными бытием и ничто.

Из становления происходит наличное бытие. Наличное бытие есть простая единость бытия и ничто. (101)

Снова некорректность: наличное бытие в рассматриваемой системе категорий не может происходить из становления; наличное бытие просто постулируется после постулирования становления.

В наличном бытии мы различаем его определенность, как качество; в последнем, как налично сущем, есть различение,- различение реальности и отрицания. (108)

Таким образом, качество вообще не отделено от наличного бытия, которое есть лишь определенное, качественное бытие. (108)

Наличное бытие есть налично сущее, нечто. (108)

Нечто  е с т ь,  и оно ведь есть также и налично сущее; оно, далее, есть в себе также и становление, которое, однако, уже не имеет своими моментами лишь бытие и ничто. Один из них – бытие – есть теперь наличное бытие и, далее, налично сущее; второй есть также некое налично сущее, но определенное как отрицание нечто, как другое. Нечто как становление есть переход, моменты которого сами суть нечто и который поэтому суть изменение,- есть ставшее конкретным становление. (110)

Снова не вывод, а простое постулирование, или, если угодно, хотение: наличному бытию безо всякого на то основания присваиваются противоположные качества – реальность и отрицание реальности.

…язык, как произведение рассудка, выражает лишь всеобщее. (111)

С точки зрения науки логики …так дух есть истинное нечто, а природа поэтому есть в себе же самой  лишь то, что она есть в отношении к духу…(112)

Здесь, действительно, все зависит от точки зрения.

…положительное и отрицательное, причина и действие, хотя они берутся также как сущие изолированно, все же не имеют вместе с тем никакого смысла один без другого,…каждое из них как бы светится в своем другом…(117)

Положительное и отрицательное вполне могут существовать и существуют раздельно и независимо друг от друга; причина же и действие могут рассматриваться как аргумент и функция либо просто как последовательные ступени некоторого процесса. Поэтому противопоставлять причину и действие этой причины нет никаких оснований.

Нося тот или иной характер, нечто подвергается воздействию внешних влияний и обстоятельств. Это внешнее соотношение, от которого зависит характер, и определяемость некоторым другим, представляется чем-то случайным. Но качество какого-нибудь нечто в том и состоит, чтобы быть предоставленным этой внешности и обладать некоторым характером.(119)

Поскольку нечто изменяется, изменение имеет место в характере; последний есть в нечто то, что становится некоторым другим. Само нечто сохраняет себя в изменении, которое затрагивает только эту непостоянную поверхность его инобытия, но не его определение. (119)

Снова путаница: сначала нечто наделяется некоторым характером:  Нося тот или иной характер. Что это такое – характер – не определяется. Тем не менее именно из-за характера нечто подвергается воздействию внешних влияний и обстоятельств. И далее поясняется:  Поскольку нечто изменяется, изменение имеет место в характере. Но снова делается отскок назад: Само нечто сохраняет себя в изменении.

Короче – «диалектика», то есть dialektike.

Нечто, следовательно, есть непосредственное соотносящееся с собою наличное бытие и имеет границу ближайшим образом как границу в отношении другого; она есть небытие другого, а не самого нечто; последнее ограничивает в ней свое другое.- Но другое есть некоторое нечто вообще; стало быть, граница, которую нечто имеет по отношению к другому, есть граница также и другого как нечто, граница этого нечто, которой оно не подпускает к себе первое нечто, как свое другое, или, иначе говоря, она есть небытие этого первого нечто, - таким образом, она не есть только небытие другого, а есть небытие как одного, так и другого нечто и, значит, небытие всякого нечто вообще. (122)

Но она есть существенно также и небытие другого; таким образом, нечто  вместе с тем есть благодаря своей границе. (122)

…нечто есть и не есть в своей границе. (123)

Во-во: одновременно есть и не есть. Между прочим, это очень удобный прием - есть и не есть. Пользуясь этим приемом, можно доказать что угодно. А тот факт, что прием этот совершенно бессовестный и к истине никакого отношения не имеет, так ведь dialektike...

…беспокойство нашего нечто – беспокойство, состоящее в том, что оно в своей границе, в которой оно пребывает, представляет собой противоречие, заставляющее его выходить дальше самого себя. (124)

Нечто вместе со своей имманентной границей, положенное как противоречие самого себя, в силу которого оно выводится и гонится вне себя, есть конечное. (125)

Наличное бытие определено; нечто имеет некоторое качество, и оно в последнем не только определено, но и ограничено; его качество есть его граница…(125)

Это что же такое получается, граждане? Ведь еще мама говорила, когда я шалил, что всему есть граница. Значит, все в этом мире находится в беспокойстве и гонит само себя дальше, за свои границы, невесть куда? И кто скажет – куда, если ясно, что невесть куда?

В очередной раз ошарашил, прямо-таки как вот этот волк (М.Сточик):

 

И вдруг из-за елки волчище – шасть!

И зубы в улыбке скалит.

А ну, говорит, полезай ко мне в пасть,

И не входи в детали!

 

Но я, держа перо навесу, ответственность тоже, как будто, несу:

 

Козел на веку повидал всего

И мудро проблеял: друже,

А ты, браток, случайно, того,

Корягой не оконтужен?

 

Находясь в здравом разуме и трезвой памяти, свидетельствую и удостоверяю: оконтужен Гегель корягой, точно оконтужен!

Здесь путаница совершенно несусветная. Но не безобидная: размывая понятие границы, можно «доказать» все, что угодно. Собственно, метода прежняя: нечто есть и не есть (в своих границах, в частности).

Но утверждение - еще не есть поэтому доказательство, и весь пассаж о границе – всего лишь слепок его же пассажа о движении и представляет собой просто-напросто нелепицу.

Вопрос о границе досконально исследован в такой области математики, как топология  (Бурбаки Н., Общая топология, М., 1968), где с полной ясностью показано, что граница между двумя множествами (между двумя нечто) принадлежит либо одному нечто, либо другому нечто, либо не принадлежит ни одному из этих нечто.

Если же что-то принадлежит обоим нечто, то это есть не их граница, а всего лишь область их «совместного владения». Математики называют эту общую область пересечением множеств. Поэтому граница существует наряду с нечто, и никакого противоречия из существования границы не проистекает. Пытается обмануть нас Гегель.

По- видимому, всех людей, которые не философы и поэтому не способны вместить в себя высокомудрые гегелевские откровения, считал Гегель за  козлов, которым, чтоб не блеяли, когда их не спрашивают, надо непременно  настучать по рогам. И Гегель стучит, правда, не по рогам, а по мозгам.

Конечные вещи суть, но их соотношение с самими собою состоит в том, что они соотносятся с самими собою как отрицательные, что они именно в этом отношении с самими собою гонят себя дальше себя, дальше своего бытия. Они суть, но истиной этого бытия служит их конец. Конечное не только, как нечто вообще, а преходит…(126)

…час их рождения есть час их смерти.

Определение конечных вещей не простирается дальше их конца. (127)

Собственно, это Гераклит: все течет, все изменяется.

И Соломон: все проходит.

Только причины могут быть различны.

То, что все имеет ограниченный срок жизни, отрицать, наверное, не надо (за исключением Слова Божия). Но то, что каждая вещь противоречит самой себе, ниоткуда не следует. Выдумка Гегеля.

…конечное противостоит бесконечному во веки веков;

Это Гегель тоже просто выдумал. Никакого  противостояния тут не имеется. Просто мы имеем дело с разными вещами.

…развертывание конечного показывает, что оно в самом себе, как это внутреннее противоречие, рушится внутри себя, но при этом действительно разрешает указанное противоречие, обнаруживая, что оно не только преходяще и преходит, но что прехождение, ничто не есть нечто окончательное, а само преходит. (128)

То есть бесконечность достигается через конечность, а движение, развитие либо регресс, бесконечно.

…конечное…лишь стало некоторым другим конечным, которое…есть тоже прехождение как переход в некоторое другое конечное, и т.д. до бесконечности. (135)

Формы наличного бытия…непосредственно положены лишь как определенности, как конечные вообще. (136)

…удерживая бесконечное вдали от конечного, мы его как раз лишь оконечиваем. (136) – это не более, чем личное мнение.

Бесконечное есть:

а). в простом определении утвердительное как отрицание конечного;

Это тоже ни откуда не следует.

в). но оно тем самым находится во взаимоопределении с конечным и есть

     абстрактное, одностороннее бесконечное;

Соответственно и это ни откуда не следует

с). Оно есть само снятие этого бесконечного, а равно и конечного, как  

     единый процесс,- есть истинное бесконечное. (136)

Сняли конечное и сняли бесконечное и получили истинное бесконечное.

А что конкретно сняли в конечном, и что конкретно сняли в бесконечном, и что конкретно осталось после этих снятий – умалчивается.

Природа самого конечного в том и состоит, чтобы выходить из себя…и становиться бесконечным. (137)

Не в упразднении конечности вообще рождается бесконечность вообще, а конечное только и состоит в том, что само оно через свою природу становится бесконечным. (137)

…конечное и бесконечное, суть движение, состоящее в возвращении к себе через свое отрицание…(149)

Бормотанья много – мысли мало.

Гегель, и это видно из двадцать первого века, не до конца в начале века девятнадцатого понимал природу бесконечного. Это простительно: Кантор и др. пришли лишь к концу девятнадцатого века.

Непростительно то, что Гегель делает умный вид и пытается поучать в вопросах, в которых сам ничего не смыслит.

Бесконечное…есть…по существу лишь становление, но становление, теперь далее определенное в своих моментах. Становление имеет сначала своими определениями абстрактное бытие и ничто; затем оно как изменение имеет своими моментами налично сущие, то есть нечто и другое; теперь же как бесконечное оно имеет своими моментами конечное и бесконечное, которые сами суть становящиеся. (151)

Все многообразие мира Божия пытаются уложить в прокрустово ложе «бытие-ничто-становление», при этом если на наличное бытие, на нечто, еще как-то можно натянуть понятие становление, то как его, не впадая в прострацию, натянуть на бесконечность? Ведь, по Гегелю, бесконечность суть бесконечный ряд конечного, стало быть, понятие становление здесь просто притянуто за уши.

Вообще это все – уже знакомые нам прыжки «с дерева на дерево».

Только дурное бесконечное есть потустороннее, ибо оно представляет собою лишь отрицание конечного…(151)

«Дурную»  бесконечность именуют еще актуальной бесконечностью. Ныне успешно используется в математике.

…незавершенная рефлексия имеет перед собою оба определения истинно бесконечного: противоположность между конечным и бесконечным, и единство конечного и бесконечного, но не сводит вместе этих двух мыслей. Одна мысль неразлучно приводит за собой другую, эта же рефлексия лишь чередует их. Изображение этого чередования…появляется повсюду, где не хотят выбраться из противоречия единства двух определений и их противоположности. (154)

Естественно! И тут, и не тут. Одновременно, понимаете ли вы, несчастные!

А  кто не может вместить в свою голову, что одновременно бывает

А = А  и  А ¹ А,  при это еще А  ¹  0,  и что иначе просто не может быть, какой же он тогда философ?

Конечное …заключает в себе свое отрицание, бесконечность: это их единство; затем совершается выход вовне за конечное к бесконечному как потустороннему конечного: это их разъединение. Но за бесконечным есть другое конечное; выход за конечное, бесконечность, содержит в себе конечность: это их единство. Но это конечное есть также некое отрицание бесконечного: это – их разъединение и т.д. (154)

…кто хочет проникнуть в природу бесконечного…должен осознать, что бесконечный прогресс…носит характер чередования обоих определений, чередование единства и раздельности обоих моментов, а затем должен иметь дальнейшее сознание того, что это единство и эта раздельность сами нераздельны. Разрешением этого противоречия служит не признание одинаковой правильности и одинаковой неправильности обоих утверждений – это будет лишь другой формой остающегося противоречия,- а идеальность обоих определений, в каковой они в своем различии как взаимные отрицания суть лишь моменты…(155)

…единство конечного и бесконечного и их различение суть та же самая нераздельность, что конечность и бесконечность. (159)

Та же самая, с гулькин нос, к тому просто лживая мысль – и тут, и не тут.

Далее до конца главы следуют рассуждения об «одно» и «пустота», о притяжении и отталкивании, об атомах. Опущено.

В рассуждении о конечном и бесконечном Гегель прямо грешит против логики, чему мы уже перестали удивляться: «Но за бесконечным есть другое конечное»; бесконечное потому и бесконечно, что за ним уже нет и не может быть никакого  конечного. Утверждать  противоположность конечного бесконечному также нет оснований: они просто качественно различны. А вообще «логика»  та же, что и в рассуждении о бытии и ничто.

Категория «качество» - суть определенность наличного бытия. Иными словами, категория « качество» принимается как само собой разумеющееся и досконально не анализируется (как всего лишь определенность наличного бытия)

 

1.7. Количество

 

Качество есть первая, непосредственная определенность, количество же – определенность, ставшая безразличной для бытия…(197)

Эта фраза совершенно ни о чем не говорит. Более того, она ошибочна: бытию не безразлично, слон больше хижины, или величиной с мышь.

…надлежит отличать чистое количество от него же как определенного количества…(197)

Так что же такое чистое количество? Ведь если «очистить» полностью качество, то в остатке получится ничто.

В нечто его граница как качество есть по существу его определенность. (198)

…количество есть единство дискретности и непрерывности. (204)

Не определив по сути, что такое количество, сразу переходит к рассмотрению его частных случаев.

Одностороннее признание дискретности приводит к признанию бесконечной разделенности и, следовательно, к признанию некоторого неделимого в качестве первоначала; одностороннее признание непрерывности приводит…

к признанию бесконечной делимости. (204)

Это есть аналог антиномий Канта: односторонняя дискретность – неверно, но и односторонняя непрерывность – неверно. Гегель предлагает их объединить и называет такое объединение диалектикой. Между тем этот вопрос следует оставить более конкретным наукам, поскольку у философии для решения этого вопроса просто нет инструментария.

И решается этот вопрос довольно элементарно. Есть вещи и процессы дискретные, а есть и непрерывные. Процессы дискретные изучаются дискретной математикой, но могут быть аппроксимированы и непрерывными функциями, обычно, чтобы получить возможность применить дифференциальное и интегральное исчисление.

Непрерывные процессы изучаются с помощью непрерывных функций, но могут быть представлены и в дискретном виде, то есть могут быть отцифрованы. Это делается, чтобы можно было задействовать цифровой компьютер.

…познание не имеет никаких других форм мышления, кроме конечных категорий…(205)

Для А. Эйнштейна не подлежало сомнению (он умел делать это и пользовался этим), что мышление возможно и без слов.

…вообще всякое понятие есть единство противоположных моментов…(205)

Очень старается Гегель доказать то, чего нет. Поэтому просто по многу раз повторяет одно и то же. На самом деле понятие содержит множество качеств, вовсе не обязанных быть противоположными.

Так как каждая из двух противоположных сторон содержит в себе самой свою противоположность, и ни одна из них не может быть мыслима без другой, то из этого следует, что ни одно из этих определений, взятое отдельно, не есть истина, а истинно лишь их единство. Это и есть истинно диалектический способ рассуждения…(214)

Свое талдычит упрямый немец: и тут, и не тут; и я не я, и лошадь не моя.

Конечно, если каждая из двух противоположных сторон содержит в себе самой свою противоположность; если  ни одна из них не может быть мыслима без другой; если  ни одно из этих определений, взятое отдельно, не есть истина, а истинно лишь их единство, тогда можно и признать истинным этот самый диалектический способ рассуждения.

Если бы у бабушки был … бабушка была бы Буратино.

Гегель отрицает далее опыт как критерий истины (215), требует ошибки, то есть противоречия мышления, разрешать, исходя из самого мышления.

Мышление, если оно правильное, вещь хорошая и совершенно необходимая человеку. Вот только если противоречия мышления отражают наше недостаточное знание природы вещей, то тут уж без опыта не обойтись.

Непрерывное есть лишь связное, компактное единство как единство дискретного; положенное так, оно уже не есть только момент, а все количество, непрерывная величина. (216)

Различается количество как множество, и как интенсивное количество, как степень интенсивности. (219)

Число выдается за совершенную форму определенного количества; единица в числе выдается за непрерывность в себе, совокупность единиц, число,-за дискретность. Таким образом, число получается единством дискретного и непрерывного. Все это притянуто за уши и никакой ценности не представляет.

…заимствование математических категорий с целью что-нибудь определить относительно метода или содержания философской науки уже потому оказывается по существу чем-то превратным, что, поскольку математические формулы обозначают мысли и различия понятия, это их значение, наоборот, должно быть сначала уяснено, определено и оправдано в философии. (237)

Все-то заимствовать в философию из математики, может быть, и не надо, а вот что-нибудь определить – так почему бы и нет?

Заметим: Гегель владел основами дифференциального и интегрального исчислений. Чего-то, видимо, слышал.

Любопытно об упражнениях арифметикой: Результатом этих упражнений, когда их делают главным делом и преимущественным занятием, может быть лишь то, что дух (сознание) по форме и содержанию опустошается и притупляется. (238)

Каждая, и непрерывная, и дискретная величина, как определенное количество вообще, положила в себе (an ihr) лишь одну из тех двух сторон, которыми оно вполне определено и благодаря которым оно становится числом. Последнее есть непосредственно экстенсивное определенное количество…по существу численность…одной и той же единицы…(240)

Grad (степень интенсивности) есть…определенная величина, определенное количество, но не вместе с тем множество (Menge) или много одних внутри самого себя; он есть лишь некая многость (Mehrheit), причем многость есть многое, сжатое (zusamengenommen) в простое определение…(241)

Например: Когда говорят о десяти, двадцати градусах, определенное количество, имеющее столько градусов, есть десятый, двадцатый градус, а не численность и сумма этих градусов,- в таком случае оно было бы экстенсивным количеством,- а оно содержит лишь один градус, десятый, двадцатый градус. (241)

Точно также, как двадцать в качестве экстенсивной величины содержит в себе двадцать одних как дискретных, так и определенный Grad содержит их в себе как непрерывность, которую просто образует собою эта определенная множественность. Он есть двадцатый Grad, и он есть двадцатый  Grad лишь посредством этой численности «двадцать», которая как таковая находится вне его. (243)

Чтобы философствовать о более или менее конкретных вещах, недостаточно владеть общими философскими категориями; необходимо быть профессионалом в той конкретной области, в которой философствуешь. В данном случае толковать специалисту-физику, что такое интенсивный и экстенсивный градусы – просто несолидно.

Марксу, Энгельсу, Ленину и им подобным, не имеющим сколько-нибудь серьезного естественно-научного  образования, перлы Гегеля, вероятно, действительно казались вершиной философской мысли. Например, поверхностный, в общем-то, раздел о дифференциальном исчислении В.И. Ленин почтительно опустил.

Определенное количество…положено в абсолютной непрерывности со своей внешностью, со своим инобытием. Оно поэтому не только может выходить за пределы всякой определенности величины, последняя не только может изменяться, но прямо положено, что она необходимо должна изменяться. (249)

Определенное количество…выводит самого себя за себя; это другое, которым оно становится, само есть…определенное количество…(250) и так до бесконечности.

Снова набор ничем не обоснованных фраз.

Качественное и количественное бесконечное отличаются друг от друга тем, что в первом противоположность между конечным и бесконечным качественна и переход конечного в бесконечное…имеется лишь «в себе»…

Качественная определенность дана как непосредственная и соотносится по существу с инобытием как с другим для нее бытием…Напротив, величина…

положена так, чтоб быть неравной с собою…быть поэтому тем, что изменяется. (252)

Величина всегда равна самой себе. Она может быть не равна лишь другой величине.

Бесконечный прогресс…есть заданность бесконечного, а не его достижение, есть вековечное порождение его, причем он не выходит за само определенное количество, и бесконечное не становится неким положительным и наличным. (253)

В понятии актуальной бесконечности сие положено и достигнуто.

Как бы мы ни увеличивали какую-нибудь величину, она по сравнению с бесконечностью сжимается до полнейшей незначительности. Поскольку она соотносится  с бесконечностью как со своим небытием, то противоположность качественна…

…увеличение определенного количества не есть приближение к бесконечному…бесконечно – большое должно быть некоторым большим

(больше), то есть некоторым определенным количеством, и бесконечным, то есть таким, которое не есть определенное количество. (254)

…слишком большая нежность по отношению к миру – удалить из него противоречие, перенести…это противоречие…в разум и оставить там его неразрешенным. Дух в самом деле столь силен, что может переносить противоречие, но он же и умеет разрешать его. Это…не значит, что…мир свободен хоть где-нибудь от противоречия, но он не в силах выносить его и потому предоставлен возникновению и прехождению. (267)

Да, Ренэ Декарт прав: невозможно измыслить ни одной глупости, которой не учил бы хоть  один из философов. Вот и немцу Гегелю втемяшилось, что кругом одни лишь противоречия, и что движение, как регресс, так и прогресс  всего и вся, как на небе, так и на земле, как в головах, так и в обществе,  происходит исключительно по выдуманной им схеме:

• все находится в борьбе друг с другом
• в результате где-то накапливается количество, и поэтому, и только поэтому, изменяется качество
• качество при этом изменяется не абы как, а лишь посредством отрицания отрицания. При этом не замечается, что путем отрицания отрицания новое качество возникнуть никак не может: могут возникать лишь в различных пропорциях сочетания от века существующих качеств.

Полагаю, совершенно не лишне напомнить:

«Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него абсолютная истина».  (Толстой Л.Н. Война и мир).

…в совершенно общем виде скажем: определенное количество есть снятое качество; но определенное количество бесконечно, выходит за себя, оно есть отрицание себя; это его выхождение есть, следовательно, в себе отрицание того отрицания, которому подвергнуто качество, восстановление последнего; и положено именно то, что внешность, выступавшая как потустороннее, определена как собственный момент определенного количества. (270)

Во-во: коль скоро недочет в понятиях случится, их можно словом заменить.

Этот абзац приведен как образец, на наш взгляд, мягко выражаясь, неразборчивости в выборе средств доказательства. Либо психического неблагополучия.

Рассмотрим подробно запутанную логику этого абзаца.

*Определенное количество = снятое качество (до какой степени снято, не

  указывается).

*Определенное количество = отрицанию определенного количества(?).

Далее можно и не продолжать, поскольку если А  =  не А, то А = 0.

Но Гегеля это не смущает. Он продолжает:

*Определенное количество = отрицание отрицания качества = качество.

*В заключение абзаца совершенно ниоткуда появляется внешность,

  выступавшая как потустороннее.

*Опять же ни с того ни с сего эта внешность объявляется как собственный момент определенного количества.

И такого типа рассуждений очень много. Они в основном опущены.

Величина определяется в математике как то, что может быть увеличиваемо или уменьшаемо, следовательно, вообще, как безразличная граница.

Отчего же? Вот берем величину, скажем, число пять. Если мы будем его увеличивать или уменьшать, то это уже не будет число пять, стало быть, к своей границе она (оно) не безразлична.

И вот, так как бесконечно большое или бесконечно малое есть нечто такое, что уже больше не может быть увеличиваемо или уменьшаемо, то оно на самом деле уже больше не есть определенное количество как таковое. (274)

Далее следует подробное рассмотрение оснований дифференциального исчисления. Здесь оно опускается как безнадежно устаревшее.

Мы узнали, что количество бывает непрерывным и дискретным, конечным и бесконечным, экстенсивным и интенсивным, чистым и определенным, а в самом общем виде определенное количество есть снятое качество.

Четкое и ясное определение количества отсутствует.

 

1.8. Мера

 

Необходимость рассмотрения в курсе Логика категории именно меры ниоткуда не усматривается. В словаре у В. Даля, например, такого слова вообще нет. В немецко -  русском  словаре (Worterbuch Deutsche-Russisch, von Daum/Schenk, Leipzig, 1979) мера (das Mass, die Masseinheit) толкуется как размер, мерка. В немецком толковом словаре  (Worter und Wendungen, Worterbuch zum deutschen Sprachgebrauch, von Herbert Gorner und Ruth Kufner, Leipzig, 1979) мера толкуется дополнительно как нечто соразмерное, правильное; это же самое в русском языке отражено в пословице «все хорошо в меру».

В советском Философском словаре, М., 1980., категорию меры истолковали уже примерно так, как это сделал Гегель.

Там же и сообщается, что таковое толкование дал именно Гегель.

Итак, до Гегеля меру понимали просто как соразмерность и масштаб, например, длины, веса, объема, скорости и т.п. Естественно, у каждой меры было свое качество (длина, вес и т.п.) и свое количество – соответственно один метр, один пуд и т.п.

Гегель решил это обобщить, и таким образом углубить:  абстрактно все качественные характеристики всех мер назвал качеством, а количественные так и оставил количественными, поскольку все они могут быть выражены числами. Опять же свое, отдельное слово, изобретать не стал, а пристроился к древнему уважаемому слову и попытался исковеркать его всеми признанный смысл.

Так появилась философская категория меры – объединение качества и количества. Единственным оправданием подобного обобщения является желание Гегеля показать на практике, «в натуре»,  действие придуманного им закона перехода количества в качество.  Насколько такое обобщение было полезным, посмотрим. Но сама «логика» своеобразна: сначала под закон конструируются категории, а потом показывается, как этот закон применительно к сконструированным категориям  работает. Этот-то ход мысли, заметим, и положил в основу Маркс при написании им своего «Капитала».

В мере соединены абстрактно выраженные качество и количество. (380)

Более развитая, более рефлектированная мера есть необходимость; судьба…

сводится  в общем к определенности меры именно в том смысле, что то, что дерзновенно превозносится, что делает себя слишком высоким, слишком великим, приводится ею к другой крайности, унижается, доводится до ничтожности и тем самым  восстанавливается средняя мера, посредственность. (383)

Это просто списано с Евангелия. Иисус Христос сказал ученикам своим:  «а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; И кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом»  (от Матфея, гл.20, п. 26  и п. 27); «Больший из вас да будет вам слуга: Ибо кто возвышает себя, тот унижен будет; а кто унижает себя, тот возвысится» (от Матфея, гл.23, п. 11 и п. 12).

Мера есть, правда, внешний вид и способ, некоторое «больше» или «меньше», но она вместе с тем есть также…не только безразличная и внешняя, но и  в-себе-сущая определенность; она, таким образом, есть конкретная истина бытия; народы поэтому почитали в мере нечто неприкосновенное, святое. (383)

А это мысли  из Ветхого завета, точнее – из пятикнижия Моисеева: «Не делайте неправды в суде, в мере и в измерении. Да будут у вас весы верные, гири верные, ефа верная и гин верный» (Левит, 19 – 35, 36), и др.

…качественное различие материи имеет по существу своей определенностью количественное…(385)

Это просто одна из навязчивых идей Гегеля.

Верно не всегда. Например, антиматерия качественно отлична от материи при количественном тождестве. И если святой качественно отличен от грешника, причем здесь количество?

…все налично сущее имеет свою меру. Всякое наличное бытие обладает некоторой  величиной, и эта величина принадлежит к самой природе нечто; она составляет его определенную природу и его внутри-себя-бытие. Нечто небезразлично к этой величине, не остается тем, что оно есть, если изменяется эта величина, а изменение последней изменяет его качество. Определенное количество как мера перестало быть такой границей, которая не есть граница; оно есть отныне определение вещи, так что если увеличить или уменьшить эту вещь за пределы этого определенного количества, она погибнет. (388)

Короче: каждая вещь имеет свой размер. Естественно.

Нелепо…говорить о естественном масштабе вещей. (388)

Так все-таки каждая вещь не имеет своего естественного размера, и муравью так же естественно быть со слона?

…непосредственная мера есть некоторое простое определение величины, как, например, величина органических существ…Но всякое существующее, чтобы быть тем, что оно есть,…имеет некоторую величину.- Как определенное количество, она есть безразличная величина…способная подниматься по лестнице большего или опускаться по лестнице меньшего. Но как мера, оно вместе с тем отлична от себя самой как определенного количества, как такого безразличного определения, и есть ограничение этого безразличного движения взад и вперед вдоль границы.

…таким образом, количественная определенность оказывается в наличном бытии двоякой – с одной стороны, такой определенностью, с которой связано качество, а с другой стороны, такой определенностью, вдоль которой, не нанося ущерба качеству, можно двигаться взад и вперед, - постольку гибель такого нечто, которое имеет меру, может произойти в результате того, что изменяется его определенное количество. (389)

Снова излюбленная «двоякость»: так количество связано с качеством, или все-таки не связано?

И никакой тут двоякости нет. Просто мы имеем здесь дело с замаскированным парадоксом о лысине, или, что то же самое, о куче.

Решение этого парадокса дано в Предисловии настоящей работы.

…количество есть момент меры и находится в связи с качеством…(391)

…другим определенного количества служит лишь качественное. (397)

По поводу абсолютных отношений меры следует сказать, что математика природы, если она хочет быть достойной этого имени, по существу должна быть наукой о мерах, наукой, для которой эмпирически, несомненно, сделано очень много, но собственно научно, то есть философски, сделано еще весьма мало. «Математические начала философии природы» (имеется в виду сочинение Ньютона)…должны были бы содержать в себе нечто совсем иное, чтобы внести свет в эти еще темные, но в высшей степени достойные рассмотрения области. Велика заслуга познакомиться с эмпирическими числами природы, например, с расстоянием планет друг от друга; но бесконечно большая заслуга состоит в том, чтобы заставить исчезнуть эмпирические определенные количества, и возвести их во всеобщую форму количественных определений так, чтобы они стали моментами некоторого закона или некоторой меры…Но следует требовать еще высшего доказательства этих законов, а именно не чего иного, как того, чтобы их количественные определения были познаны из качеств, или, иначе говоря, из соотнесенных друг с другом определенных понятий. (400-401)

В начале девятнадцатого века, когда творил Гегель, эти мысли, возможно, и представляли интерес. Но не сегодня, в начале века двадцать первого.

Дано отношение меры, некоторая самостоятельная реальность, качественно отличная от других. Такое для-себя-бытие, в виду того, что оно вместе с тем существенным образом есть некоторое отношение определенных количеств, открыто для внешности и для количественного изменения; оно имеет известную ширь, в пределах которой оно остается безразличным к этому изменению и не изменяет своего качества (точно, парадокс о лысине). Но наступает некоторая точка этого изменения количественного момента, в которой изменяется качество, определенное количество оказывается специфицирующим, так что измененное количественное отношение перешло в некоторую меру и тем самым в некоторое новое качество, в новое нечто (да, вот «неожиданно» образовалась лысина, или исчезла куча). Отношение, заменившее первое, определено им отчасти с той стороны, что моменты, находящиеся в сродстве, качественно те же, отчасти же с той стороны, что здесь имеется количественная непрерывность. Но так как различие имеет место именно в этой количественной стороне, то новое нечто относится безразлично к предыдущему; различие между ними есть внешнее различие определенного количества. Оно появилось поэтому не из предыдущего, а непосредственно из себя, то есть из внутреннего, еще не вступившего в наличное бытие специфицирующего единства. – Новое качество или новое нечто подвергается такому же дальнейшему процессу своего изменения и т.д. до бесконечности. (431)

Здесь без всяких на то оснований утверждается, что на известном этапе количественные изменения непременно переходят в качественные. Противореча этому утверждению, утверждается далее, что качественного изменения по существу нет: моменты, находящиеся в сродстве, качественно те же… и далее снова утверждается новое качество:

Новое качество или новое нечто подвергается такому же дальнейшему процессу своего изменения и т.д. Сплошная путаница.

Четкого определения меры не дается. Чтобы хоть как-то отделить определенное количество как таковое от него же как момента меры, вводится термин «специфицирующее»:  определенное количество оказывается специфицирующим.

В основании предположения о постепенности возникновения лежит представление о том, что возникающее уже  до своего возникновения наличествует чувственно или вообще в действительности и лишь вследствие своей малости еще не может быть воспринимаемо. (435)

Способ делать понятным возникновение или прехождение предположением о постепенности изменений имеет в себе скуку, свойственную тавтологии; он уже заранее имеет совершенно готовым возникающее или преходящее и делает изменение изменением исключительно внешнего различия, так что на самом деле оно есть лишь тавтология.

Это просто ложное утверждение, поскольку постепенность вовсе не предполагает возникающее сегодня незаметно существующим вчера.

 Трудность такого стремящегося к пониманию рассудка заключается в качественном переходе, какого-нибудь нечто в свое другое вообще и в свою противоположность; чтоб избегнуть этой трудности, он обманывает себя представлением о тождестве и об изменении, как о безразличном, внешнем изменении количественного. (435)

Никакой трудности здесь не наблюдается. Качественное, как и количественное изменение вполне может начаться с нуля и постепенно нарастать, при этом с различной скоростью. А все трудности у Гегеля оттого, что он выдумал свою схему про все и вся, и безуспешно пытается подвести под нее весь мир Божий.

Величина есть тот характер некоторого существования, за который оно может быть ухвачено как будто безобидно и который может привести его к гибели. (436)

С этим надо согласиться.

Для обозрения пути все дальнейших и дальнейших определений, который пройден мерой, скажем, что моменты этого пути суть, коротко говоря, следующие: мера есть…непосредственное единство качества и количества, как некоторое обыкновенное определенное количество, которое, однако, специфично. Тем самым она, как соотносящаяся не с другим, а с собой  определенность количества, есть по существу отношение. Поэтому она, далее, содержит в себе свои моменты, как снятые и нераздельные; как это всегда бывает в понятии, различие в ней таково, что каждый из ее моментов сам есть единство качественного и количественного. (439)

Все это Гегель мог бы с таким же успехом адресовать не мере, а просто наличному бытию, то есть любому нечто.

Далее следует материал о становлении сущности. Здесь опущен.

Итак,  мера есть объединение, сумма, нераздельность, единство  качества и количества. А это и есть наличное бытие, то есть нечто. И мера – тоже.

Как итог, следует признать, что корректно построить категорию меры так, как бы Гегелю хотелось, не получилось.

 

В следующей части рассмотрим Учение о сущности.