20 сентября 1918 года революционный русский пролетариат в лице чекистов Якобсона, Давидсона и Гильфонта под председательством комиссара Губы,  расстрелял, как врага народа, писателя-публициста Михаила Осиповича Меньшикова. 

Попасть во враги народа в те лихие годы было весьма и весьма просто. Для этого отнюдь не требовалось быть владельцем заводов-полей-пароходов. Классовые рамки в деле уничтожения всех плохих, чтобы остались одни хорошие, изначально оказались слишком тесными, поэтому рабоче-крестьянская кровь лилась не менее обильной рекой, чем буржуйская.

 

Однако фигура Меньшикова даже на фоне революционного беспредела выглядит достаточно колоритно, чтобы оказаться просто случайной жертвой. Фамилия эта была не просто известна. Писатель задолго до революции относился к сословию «властителей душ человеческих», водиться с которым почитали за честь и премьер-министры, и такие мастера пера, как Антон Павлович:

22 августа 1899 г. Москва.
Дорогой Михаил Осипович, Ваше последнее письмо Вы писали по пути к дому, значит, Вы уже в Царском Селе, в родных тундрах….
Пожалуйста, пришлите мне Вашу фотографию с автографом: Михаил Меньшиков. Это для Таганрогской городской библиотеки, которая собирает портреты писателей. Мне прислали список, там значитесь Вы и Лидия Ивановна...
Как Вы поживаете? Что у Вас нового? Как Яша? Будьте здоровы и благополучны. Крепко жму Вам руку и желаю всего хорошего.
Ваш А. Чехов.

В современных словарях и справочниках Меньшиков иногда преподносится, как лидер черносотенного движения, однако те же справочники умалчивают о том, как 20 марта 1896 года русский националист Жеденов, в будущем видный деятель черносотенного движения, оскорбленный статьей в «Неделе» «Красноярский бунт», выставлявшей его как вороватого и глупого чинушу, выстрелил в Меньшикова в упор. К счастью, пуля лишь ранила публициста

Согласитесь, что человек, которого одновременно хотят убить и правые и левые, заслуживает того, чтобы познакомиться с его творчеством поближе. Итак, чьим же врагом был писатель?

 

Меньшиков и «наши западные партнёры»

"Мы, - пишет Меньшиков, - глаз не сводим с Запада, мы им заворожены, нам хочется жить именно так и ничуть не хуже, чем живут "порядочные" люди в Европе. Под страхом самого искреннего, острого страдания, под гнетом чувствуемой неотложности нам нужно обставить себя той же роскошью, какая доступна западному обществу. Мы должны носить то же платье, сидеть на той же мебели, есть те же блюда, пить те же вина, видеть те же зрелища, что видят европейцы". Чтобы удовлетворить свои возросшие потребности, образованный слой предъявляет к русскому народу все большие требования. 

 

Интеллигенция и дворянство не хотят понять, что высокий уровень потребления на Западе связан с эксплуатацией им значительной части остального мира. Как бы русские люди ни работали, они не смогут достичь уровня дохода, который на Западе получают путем перекачки в свою пользу неоплаченных ресурсов и труда других стран. Пусть дворянские имения дают втрое больший доход, дворяне все равно кричат о разорении, потому что их потребности возросли вшестеро. 

Чиновники получают тоже жалованье в три раза больше, но все равно оно не может обеспечить им европейского уровня потребления. Образованный слой требует от народа крайнего напряжения, чтобы обеспечить себе европейский уровень потребления, и, когда это не получается, возмущается косностью и отсталостью русского народа.»

 

В самом деле, что собственно дало России тесное коммерческое сближение с Европой? Оно европеизировало нас, но обрекло в то же время на экономическое рабство Западу. Образованное общество привыкло к иностранным фабрикатам, которые вытеснили немало наших собственных промыслов, например, завязавшиеся производства тканей, утвари, мебели, украшений, драгоценностей. 

Наши полотна, сукна, ковры, узоры, сундуки, ларцы, кресла, изделия гончарные, лаковые, серебряные и др. или совсем были вытеснены, или оттеснены с большого рынка. Наше виноделие до сих пор не может подняться из-за конкуренции заграничных вин. Когда-то славились железное, кожевенное, деревянное, шелковое производства - теперь они упали. 

 

Нет сомнения, что заграничный товар отличается и дешевизною и доброкачественностью, но тем менее надежды русскому производителю одержать победу над ним. На первый взгляд - не все ли равно, где купить сукно русскому покупателю, за границей или дома, лишь бы оно было хорошее. Но миллионы таких покупок создают судьбу народную. Если вы купите аршин сукна в Англии, вы дадите дневную работу англичанину, накормите его семью. Тот же аршин, купленный дома, накормил бы русского работника. Если русское образованное общество, состоящее из землевладельцев и чиновников, все доходы с имении и жалованья передает за границу, то этим оно содержит как бы неприятельскую армию, целое сословие рабочих и промышленников чужой страны. 

Свои же собственные рабочие, сплошною, многомиллионной массой, сидят праздно. Вы скажете - они не могут сидеть праздно, так как, чтобы уплатить помещикам и государству требуемые деньги, они должны производить то, за что дают за границей деньги, т.е. хлеб. 

 

Но я уже говорил выше, до какой степени невыгодно народу специализироваться на производстве сырых продуктов и вообще на черном труде. Далеко нечего ходить: сравните доходы чернорабочего со своими. Государства, не сумевшие развить в себе высшие промыслы или добровольно отказавшиеся от них, начинают играть в семье народов роль темных бедняков, которые всего только и умеют, что почистить трубы или натереть полы. 

Мы, в течение двухсот лет вывозящие только сырье, рискуем навеки остаться в положении простонародья на всемирном рынке: от нас всегда будут требовать много работы и всегда будут бросать за это гроши….

Как видите, замкнутость западных стран, угрожающая лишить нас вывоза, бьет в самый центр теперешней экономической жизни, в кусок хлеба.

 

Неплохо написано, согласитесь. Как будто про настоящее время. Пойдём дальше:

 

Наша [России] главная национальная невзгода (после тех, о которых здесь я не говорю) - это нищета простонародья. Надо неустанно всматриваться в голодную деревню, надо отфотографировать ее в своей памяти. Какие бы предприятия ни казались неотложными, всегда полезно взглянуть на мужика. Пока крестьянство не поднято на уровень, где становится возможным какой-нибудь прогресс, тщетны будут самые возвышенные государственные планы. Если тучная нива дает зерну жизнь и вознаграждает сторицей, то нива тощая губит самые крупные зерна и самое высокое искусство сеятеля сводит в ничто.

 

Читаешь и понимаешь – ну вражина да? Прислужник буржуазии?

 

Национализм Меньшикова

Некоторые критики обвиняют Михаила Осиповича в крайнем национализме и выставляют чуть ли не предтечей всех геббельсов и гитлеров вместе взятых. Давайте опять же почитаем самого автора:

 

«Мне лично всегда было противным угнетение инородцев, насильственная их русификация, подавление их национальности... Я уже много раз писал, что считаю вполне справедливым, чтобы каждый вполне определившийся народ <...> имел на своих исторических территориях все права, какие сам пожелает, вплоть хотя бы до полного отделения". 

 

Когда я прочитал у Меньшикова эту фразу, ко мне закрались смутные подозрения насчет того, где Ленин взял ключевую фразу наименования своей работы «О праве наций на самоопределение». Однако далее Меньшиков и Ленин по национальному вопросу расходятся категорически: 

 

“Враги русской народности, всячески отстаивая свой национализм, всемерно опорочивают русский. Когда речь зайдет о нарушении прав еврея, финна, поляка, армянина, подымается негодующий вопль: все кричат об уважении к такой святыне, какова национальность. Но лишь только русские обмолвятся о своей народности - подымаются возмущенные крики: "Человеконенавистничество! Нетерпимость! Черносотенное насилие! Грубый эгоизм!" 

Сами ожесточенные эгоисты, поклоняющиеся идолу отчуждения, насевшие на нас инородцы не признают за Россией ее народного "я". Что ж, остается нам обречь себя в самом деле на роль удобрения для чужих рас, как откровенно мечтают фанатики пангерманизма! 

Апостолы мелких национальностей не стыдятся выражения "эгоизм". Мне кажется, и русскому национализму не следует чураться этого понятия. Да, эгоизм. Что ж в нем удивительного или ужасного? Из всех народов на свете русскому, наиболее мягкосердечному, пора заразиться некоторой дозой здравого эгоизма. Пора с совершенной твердостью установить, что мы не космополиты, не альтруисты, не "святые последних дней", а такой же народ, как и все остальные, желающие жить на белом свете прежде всего для самих себя и для собственного потомства…

 

Вот тут, конечно, Михаил Осипович ни разу не марксист. Нет у него ленинского обвинения во всех царских грехах всей нации «угнетателей-великороссов». Есть совершенно другое, идущее вразрез как революционной теории, так и практике:

 

«Мы, русские долго спали, убаюканные своим могуществом и славой, - но вот ударил один гром небесный за другим, и мы проснулись и увидели себя в осаде - и извне, и изнутри. Мы видим многочисленные колонии евреев и других инородцев, постепенно захватывающих не только равноправие с нами, но и господство над нами, причём наградой за подчинение наше служит их презрение и злоба против всего русского.

Если они хотят оставаться евреями, поляками, латышами и т. д. на нашем народном теле, то долой их, и чем скорее, тем лучше... Допуская иноплеменников как иностранцев мы вовсе не хотим быть подстилкою для целого рода маленьких национальностей, желающих на нашем теле размножаться и захватывать над нами власть. Мы не хотим чужого, но наша - Русская - земля должна быть нашей».

 

Считаю, что именно эти слова стоили Михаилу Осиповичу жизни. Такая позиция была откровенно ненавистны как для молящихся на Запад, адептов белого проекта, так и для пламенных революционеров, круглосуточно токующих о пламени мировой революции, для которой русский народ – лишь вязанка хвороста.

 

"Мы, - писал Меньшиков, - не восстаем против приезда к нам и даже против сожительства некоторого процента иноплеменников, давая им охотно среди себя почти все права гражданства. Мы восстаем лишь против массового их нашествия, против заполонения ими важнейших наших государственных и культурных позиций. Мы протестуем против идущего завоевания России нерусскими племенами, против постепенного отнятия у нас земли, веры и власти.

 

Сегодня эти слова Меньшикова очень хорошо поймут не только в России, сколько во Франции и Германии, для которых постепенное отнятие земли, веры и власти – факт уже свершившийся, хотя еще не всеми осознанный.

 

А в дневниках 1918, в последние месяцы перед арестом и гибелью, Меньшиков записал уже следующее: 

"Мы еще во власти невежественных суеверий, и все еще немец кичится тем, что он немец, а индусу хочется быть индусом. Но это быстро проходит. Суеверие национальности пройдет, когда все узнают, что они - смесь, амальгама разных пород, и когда убедятся, что национализм - переходная ступень для мирового человеческого типа - культурного. Все цветы - цветы, но высшей гордостью и высшей прелестью является то, чтобы василек не притязал быть розой, а достигал бы своей законченности. Цветы не дерутся между собою, а мирно дополняют друг друга, служа гармонии форм и красок"

 

Насколько человек с таким убеждениями может претендовать на роль русского Геббельса, судите сами. А я плавно перехожу к заключительному разделу в судьбе писателя:

 

 

СОЦИАЛИЗМ и РЕВОЛЮЦИЯ 

В марте 1917  Меньшиков публикует в "Новом времени" ряд статей ("Жалеть ли прошлого?", "Кто кому изменил?" и др.), в которых всю вину за разразившуюся революцию Меньшиков возложил на Императора Николая II и его окружение. "Была измена, но со стороны монархии, со стороны самодержавия, преступно обманувшего народ", - писал в это время Меньшиков.

Он писал о себе, что "отшатнулся и от старой разлагающейся власти и от пролетарской претензии на ее наследство". Все равно независимость России, по его мнению, "была фикцией", так как русские находились "в рабстве немецкой же династии, притом выродившейся и бездарной". 

 

Одна из записей в его дневнике, датированная 5 августа 1917 года по старому стилю называется «Христианство не удалось»

«Бог перестает быть категорией трансцендентной и, как следствие, социализм подается как «христианство, освободившееся от мистики». «Я глубоко уверен, - заявляет Меньшиков, - что социализм есть та машина для счастливой общественности, которая уже изобретена, но ещё не введена в употребление».

«Давайте, соединимся в общее мировое отечество! К черту Габсбургов, Гогенцоллернов, Романовых и всю эту дряхлую средневековую бутафорию власти! Учредим мировой парламент, который одно трёхлетие собирался бы в Берлине, другое - в Париже, третье - в Лондоне, четвертое - в Москве и т.д. Мир миров - во что бы ни стало!». 

 

«Продукты труда должны быть общими. Тогда не будет нищих и богатых, завидующих и возбуждающих зависть, угнетаемых и угнетателей». Только при таких условиях, по мнению Меньшикова «настанет царство Божие»

 

Наивный писатель думал, что его предложения помогут усовершенствовать строящийся социализм. Порывался улучшить то, что строили гении революции! Да за такую ересь…

 

«Я думаю, такая поправка к социализму обезвредила бы его колючие свойства, причем и вредные стороны капитализма были бы убиты, - продолжал Меньшиков. - Нужно только точно определить необходимое и излишнее. Необходимое должно быть дано всем даром, и это, я думаю, близко к тому, чтобы стать возможным. Свет, воздух, вода даются даром — и это не развращает нас. Если международная армия труда прибавит к этому даровой хлеб, даровую самую простую одежду, даровое самое скромное жилище, то люди не будут ещё этим испорчены. Нужное не портит. Другое дело — сверх нужное. Если вам хочется роскоши, работайте и получайте роскошь. Она потеряет постыдный характер, когда исчезнет нищета народных масс, голодная смерть их.

Лентяи, довольствующиеся даровым прожиточным минимумом, должны считаться инвалидами: лень - болезнь их - делает их неспособными к труду, как наоборот, есть люди, энергия которых требует выхода и которые способны работать за десятерых.

Принуждать таких к труду значило бы ломиться в открытую дверь. Таков компромисс, который я предложил бы социалистам. Ужас их учения в отсутствии гибкости, в неуважении к индивидуализму, к бесконечному разнообразию природы… 

 

Как мы видим по дальнейшей истории, социалисты компромисс Меньшикова не приняли. Мало того, носителя такого компромисс они посчитали опаснейшим врагом, уничтожить которого – священное революционное обязанность вооружённого пролетариата.

Зачем я вспоминаю сегодня эти события? Сегодня, как и 100 лет назад, общество опять бурлит в ожидании революции. И опять, как из 100 лет назад революционеры призывают убить всех плохих, чтобы остались одни хорошие. 

На предложение учесть уроки столетней давности, чтобы не повторять ошибок прошлого и избежать лишних жертв, революционеры не реагируют. Процесс разрушения до основания манит и не терпит полумер. 

«Разрушить до основания, а затем…» Затем строить будут другие, как и в ХХ столетии, когда Сталину пришлось сначала поставить к стенке, посадить и выслать почти всех своих соратников - профессиональных революционеров, ничего строить, как оказалось, не умевших и даже не собиравшихся. 

Так может сейчас начать с того, что не стоит убивать меньшиковых? А вдруг они что-то дельное предлагают?

 

Письма к русской нации

Национальная империя 

Великорусская идея