Научная организация труда, сугубо — управленческого, строится на использовании прогнозирования, т.е. построении множества идеальных моделей из которых реализовать можно, как правило, только одну.

Что ставит на первое место задачу верификации анализируемых моделей, ибо попытка реализации чисто второсигнальных, не обременённых соответствием объективным закономерностям, моделей может только причинить ущерб.

В стихийной тектологии данный факт воплощён в наблюдении: «История не любит сослагательного наклонения».

В данной нити необходимо учитывать и обратную связь, то есть влияние идеальных моделей на физический мир. В качестве иллюстрации можно рекомендовать обзор по истории гуманизма и физическому смыслу гуманитарных наук.
И напомнить об очевидном следствии в виде необходимости конструирования заданного образа прошлого. Наступать на больные мозоли актуальных примеров полагаю преждевременным и ограничусь относительно нейтральным, но практически столь же важным примером истории утверждения христианства на Руси (особую пикантность ему придаёт воинствующее невежество «популяризаторов» исторической науки и одновременно — борцунов с «хроноложеством»).

Непосредственным поводом к написанию данной статьи явилось выступление с очередной критикой вклада большевиков (линия, отмеченная в авторском комментарии).

---

Постановка задачи

Я всегда хотел написать книгу об эпохе больших кораблей с большими орудиями. Стилистически меня больше привлекает начало двадцатого века, от Русско-японской до Первой мировой войны, когда сражались большие эскадры броненосцев и дредноутов. К началу Второй мировой линкоров стало куда меньше, да и авианосный закат был не за горами, зато значение каждого отдельно взятого корабля резко выросло. Русско-японскую войну войну писатели-фантасты освоили вдоль и поперек, переигрывать в тысячный прорыв «Варяга», бой в Желтом море и Цусиму скучно. На деле – изначально скучно, поскольку ровно все шансы Японии в той войне легко перекрываются очевидными, недорогими, но заблаговременными действиями русского правительства.

Можно было перевести в зону первостепенных интересов государства достаточные боевые и обеспечивающие силы. Можно было озаботиться удобной базой для флота. Можно было, в конце концов, договориться с постоянно проклинаемыми в книгах-альтернативах англичанами о дружбе и союзе, не сходясь перед этим с соперником в схватке на краю света, причем на его излюбленном оружии. Тогда, глядишь, Россия в Антанте оказалась бы не номером третьим, после Франции, а номером вторым, и французы сейчас обсуждали бы планы коварных альбионцев и подлых русских не отдавать им после войны те же Эльзас с Лотарингией…

Русско-японская война была проиграна не столько на Дальнем Востоке, сколько в Петербурге, и любые подвиги на суше и на море – всего лишь затыкание просчетов последнего русского царя солдатскими и матросскими телами. У обитателей того времени другого выхода не было, у автора будущей книги – есть.

Первая мировая война – заметим, вне зависимости от исхода Русско-японской! – для русского флота расклад проигрышный, не столько с военной точки зрения, сколько с литературной. Российская империя с ее слабой промышленностью не могла не отстать в дредноутной гонке. Не забудем про неизбежное разделение усилий кораблестроения между двумя флотами, а при победе в РЯВ – и тремя… У Балтийского флота никаких шансов против действительно серьезной атаки немецкого Хохзеефлотте нет. Именно потому, что в ту эпоху на море все еще правили «большие дивизионы», и та же гибель трех английских линейных крейсеров в генеральном Ютландском сражении не изменила ничего, кроме чертежей нового поколения кораблей этого типа.

Даже вечные догонялки с «Гебеном» на Черном море не имели никакого стратегического значения после того, как тот втянул Османскую империю в войну. Ну, догнали бы его. Ну, потопили. Но что, Кавказский фронт от этого бы исчез?

Первая мировая война – отличное время для писателя, желающего показать ненужность для России любого флота, кроме сил береговой обороны. Или – попробовать воспеть схватку Королевского флота с Императорским. Первый вариант не устраивает меня, второй – читателя и издателя вместе с ним.

Исключив остальные варианты, получаем – временем нашего повествования должна стать Великая Отечественная, а точней – Вторая мировая, ее начало. Время, когда значение имеет каждый крупный корабль. Вес больших чисел вернется позже, к тому времени, когда промышленность США заполнит море десятками одних только авианосцев… В этом смысле поход советской эскадры из «Варианта “Бис“» Анисимова – пример удивительного везения с нулевыми последствиями. Недаром основное возражение против этой альтернативы – простой подсчет количества танков, которые можно было бы отправить на сухопутный фронт вместо тройки из линкора, линейного крейсера и авианосца. Мол, сделали бы их – и в том мире союзники вообще не противостояли бы советской армии в Германии, а в лучшем (для них) случае пытались бы объяснить СССР, что граница ГДР на Рейне – немного слишком, в худшем же вели бы переговоры о включении в правительство Французской Народной Республики отдельных представителей эмигрантского правительства де Голля…

На деле линкоры в танки напрямую не конвертируются, но еще один элемент стоящей передо мной задачи этот пример вскрыл. Нужно, чтобы одинокий корабль обрел действительно стратегическое значение. Окупился полностью. Оказался ценней полнокровного механизированного корпуса на фланге немецкой танковой группы.

Могло ли такое быть в принципе?

В узкий временной промежуток между июнем 1940 года и июнем 1942 – могло.

Два раза это случалось, причем с кораблями Оси.

Немецкий линкор «Бисмарк» в мае 1941 года. Решался вопрос: сумеет ли немецкий флот истреблять британское судоходство в условиях, когда основные силы авиации уже переброшены на Восточный фронт, или нет.

Итальянский линкор «Витторио Венето» в походе к берегам Крита, когда решалось, сколько сил во время Балканской кампании потеряют союзники, а сколько – Ось.

Первый погиб, второй бежал.

Для СССР такая ситуация сложилась чуть позже, в 1942-м, и обернулась трагедией конвоя PQ-17 и сокращением поставок по Северному пути. Хорошая иллюстрация к ситуации, когда у страны нет флота, а только силы береговой обороны, а конвои к ней прикрывают союзники. Как писал Маккиавелли: «цитата о войсках союзнических, наемных и своих».

Выходит, что советский линкор, способный просто идти рядом с конвоем и не подчиниться приказу британского адмиралтейства об отзыве, принес бы стране ценных грузов по собственному весу в одном единственном выходе!

С другой стороны, советский линкор на Севере – это или ненаучная фантастика, или довольно далекая альтернатива. До войны этот театр не считался первостепенным. Можно посмотреть на реальное распределение советских линкоров, пусть и устаревших: два на Балтике, прикрывать Ленинград. Один, по памяти Первой мировой, на Черном море, сторожить все тот же «Гебен», он же «Явуз». А на Севере – эсминцы и подводные лодки. Да и где там держать линкоры и крейсера? Ни доков для них, ни другой инфраструктуры… Те же англичане вечно жаловались на ограниченные возможности базы в Мурманске: бомбили там меньше, чем на Мальте, но залатать поврежденный корабль было куда трудней. Выходит, сценарий «советский линкор против Тирпица» означает: как минимум два подобных чудовища должны обретаться на Балтике и Черном море. Собственно, так и выглядела реальная кораблестроительная программа: «Советский Союз» был заложен в Ленинграде, «Советская Украина» в Николаеве, а «Советская Россия» и «Советская Белоруссия» в Молотовске. Не будь войны, их бы, конечно достроили… Но без войны – какой перехват «Тирпица»?

Вариант – получение линкора от союзников… Но если они вынуждены так беречь корабли перед очередной операцией, что на менее важных заданиях избегают боя с противником – какова вероятность, что они отдадут один? Никакой. Даже пожилой «Ройал Соверен» был получен не по ленд-лизу, а как заместитель репараций с капитулировавшей Италии. Пока линкор перегнали, пока освоили, главную угрозу, «Тирпиц», благополучно забомбили насмерть. В итоге единственный линкор Северного флота выходил только на учения.

Автор вздохнул и начал было разрабатывать крепко альтернативный мир Российской Социалистической Республики, в которой Февральская революция случилась, как у нас, а дальше пошли различия… Немножко меньше Гражданской войны, полегче с разрухой – глядишь, и наскребутся средства на линкор. Или хотя бы на достройку заложенных при царе линейных крейсеров типа «Измаил»…

Вот тут меня и поправил Сергей Буркатовский, автор блестящих книг «Вчера была война» и «Война 2020». Настолько другая история – другие двадцатые и тридцатые годы, и пусть Вторая мировая и в том мире наверняка будет, это будет не наша война. Вместо решения шахматной задачи я принялся сочинять этюд по мотивам… Не дело!

Изменение допустимо, но такое, чтобы на внешнюю политику повлияло как можно меньше. Подобно хронокорректору из азимовской «Вечности», я взялся за расчет минимально необходимого вмешательства в историю.

Цель: получение боеспособного советского линейного корабля, способного решить задачу стратегического характера в реальной ситуации 1940-1942 годов.

Граничные условия: сохранить баланс сил в Европе, который привел ко Второй мировой, а позже и к Великой Отечественной настолько, чтобы датировка основных событий совпадала с нашей реальностью вплоть до «решения через линкор».

Ход решения: доктрина для линейного крейсера

Линкоры в Советском Союзе до середины тридцатых годов не любили. Не то чтобы совсем, но решительно предпочитали им самолеты, подводные лодки и торпедные катера. Тот самый флот береговой обороны, который на деле не решает никакой стратегической задачи как потому, что войны обороной не выигрываются, так и потому, что растянутая линия обороны побережья означает невозможность ее защитить – если противнику действительно хочется на это побережье вломиться. Вспомним хотя бы судьбу немецкого Атлантического вала и островов-крепостей Японии! Тем не менее в морских силах РККА до 1937 года господствует так называемая «молодая школа», те самые сторонники легких сил и подводной войны, которые настроили на Балтике множество подлодок (которые немцам удалось намертво заблокировать в Финском заливе аж до 1944-го года), самолетов-торпедоносцев (которые без дальних истребителей сопровождения в небе жили очень недолго), и торпедных катеров, мореходность которых на волнении свыше двух баллов (то есть почти всегда) была крайне сомнительной.

Были и удачи, к примеру, тральщики типа «Фугас», они ж проект 53, главное нарекание на которые во время войны было – их мало.

Но вот линкоры… В конце тридцатых начальник морских сил РККА Муклевич то и дело запрашивает наркома обороны Ворошилова: не пора ли разрезать на металл линкор «Фрунзе»? В ответ неизменно спокойное: «Пусть постоит». Сухопутчик одергивает моряка: не надо резать большой корабль, пусть и чем-то плохой. Вдруг еще пригодится?

А что это за линкор такой – «Фрунзе» ?

Известно, линкоров в СССР было три. «Марат», «Октябрьская революция» и «Парижская коммуна». А этот откуда взялся? Древние, додредноутных времен, корабли продали на металл еще в двадцатые, та же судьба постигла и те, которые при царе и временных не успели построить, как и погибшую от внутреннего взрыва в 1916 году «Императрицу Марию».

Затопленные в 1918 году в Цемесской бухте корабли вообще не подняли: глубоко. От всех линейных сил царского флота остались лишь балтийские линкоры дредноутного типа. Да, те самые три советских, которым поменяли имена в наказание за Кронштадский мятеж.

Стоп.

У царя их, балтийских линкоров, было ЧЕТЫРЕ.

В советском флоте осталось ТРИ.

Где четвертый?

А четвертый утрачен военно-морским способом.

Сперва его, стального, случайно сожгли – не дотла, но так, что машина пришла в полную негодность, и корабль остался без хода. Шел девятнадцатый год, и случалось еще не такое. Потом пошла разруха, и было как-то не до корабля. Стоит, мазут просит только на отопление кубрика сторожам.

А рядом ходят, дышат, живут однотипные корабли. И им время от времени что-то нужно: то дальномеры, то руль взамен угробленного на мели, то якоря, то кусок паропровода… И – есть где взять!

К моменту написания своих депеш Муклевич позволил растащить линкор на запчасти. Настолько, что мысль о попытке введения корабля в строй путем банальной установки новых котлов и машин должна была вызывать у него лютейшую мигрень. Тогда ведь корабль придется укомплектовывать обратно… а чем? Приборы и запчасти прочно рассосались по действующим линкорам.

Впрочем, вариант радикальной модернизации, при котором про устаревшее барахло никто бы и не спросил, морское руководство тоже устраивал. Потому скромные предложения, такие как поставить на бывший линкор какие-никакие машины и ввести его в строй как плавучую

батарею, находили тысячу возражений. Советский флот не нуждался в таком скромном оружии? Во время обороны Ленинграда оба оставшихся линкора использовались именно так. Еще двенадцать тяжелых орудий точно не пошли бы во вред. Увы, «проблема запчастей» решила дело, такой вариант руководству флота не подходил.

Ворошилов, кстати, то ли был не в курсе, то ли желал, чтобы у его подчиненных головушка поболела, но при обсуждениях судьбы линкора вечно ставил галку напротив именно таких вариантов введения корабля в строй.

В противоположность ему Муклевич требовал скорости, как у легкого крейсера, причем разрешал для этого снять хоть две башни из четырех… Может быть, потому, что эти башни уже отправили на береговую батарею на Дальнем Востоке? А как выжать безумные тридцать пять узлов из корабля, у которого от рождения ледокольные обводы? Всадить вдвое больше лошадиных сил? Так они и со снятием двух башен не влезали! И в проектном институте рисовали вставки в середину корпуса.

Картинки, правда, получались красивые. Так что, может быть, и получился бы обновленный «Фрунзе», но тут сыграла свою роль цена. Новый трехбашенный линейный крейсер должен был обойтись как несколько подводных лодок типа «Декабрист», и «молодая школа» предпочла именно такие корабли. Валюты на лодки уходило даже больше: их строили с большой долей импортных комплектующих. Линейный крейсер вполне мог состояться, но не вписался в доктрину.

Да и если бы состоялся… Мало располагать современным кораблем, нужно уметь им пользоваться – и это касается всех, от матроса второй статьи из боцманской команды, до главкома флота. В реальном советском флоте такой корабль принес бы больше всего пользы на Черном море. Правда, не столько как тяжелый артиллерийский корабль, сколько как быстроходный транспорт. Любая посудина, способная за ночь явиться в осажденный Севастополь, разгрузиться и к рассвету сделать ноги из зоны достижимости немецких пикирующих бомбардировщиков была бы бесценна.

Правда, скорее всего, году в сорок третьем немцы не пожалели бы на него планирующей бомбы, вроде той, которой они потопили переходящий на сторону союзников итальянский линкор «Рома». Получается оптимистическая трагедия с печальным концом, этакий лидер «Ташкент» водоизмещением в тридцать тысяч тонн… Оптимистическая потому, что в теории броненосный лайнер мог бы спасти Севастополь во время последнего штурма в сорок втором, или хотя бы вывезти побольше защитников. Увы, и это лишь теория, на практике приходится учитывать обеспеченность Черноморского флота топливом в его печальном обиталище в Туапсе. После эвакуации Керчи ходить ему было не на чем. На восточной стороне Кавказского хребта – Баку и его нефтяные вышки, а на западной с топливом хуже, чем в Японии сорок пятого.

Значит, как ни старайся, менять нужно не только корабли, но и систему снабжения, да и людей. Впрочем, если суметь ограничиться только флотом, политические последствия будут не так уж и велики.

Ход решения: страна для линейного крейсера

Начнем с людей. На Красном флоте существовала так называемая «старая школа», бывшие офицеры, которые и сами стрелять умели, и могли научить других. Они, кстати, учили, и даже составляли уставы… вот только какой вес имеют наставления представителей группировки, которых повышибали с мостиков кораблей, как неблагонадежных? Впрочем, победа «молодой школы» определялась не только ее революционной риторикой, но и заманчивым обещанием обеспечить надежную оборону советских берегов дешево. В условиях двадцатых годов все, что могла противопоставить этому «старая школа», – это сохранение кадрового потенциала для развертывания большого флота, советского «флота четырнадцати морей», и концепцию десантной операции с временным захватом господства на очень ограниченной акватории. О снабжении высаженной группировки морем речи не шло, но если мы ждем мировой революции, десанту поможет местный пролетариат, не так ли? Допускался и вариант, когда могучая Красная армия прорвется на помощь десанту…

Кроме этого, само наличие океанских кораблей, даже самых слабых, всегда является политическим аргументом. Советский флот неизбежно уступал флотам великих держав, но на свете немало государств послабей, которых демонстрация главного калибра способна привести в чувство. К примеру, советские линкоры и в нашей истории хаживали с официальными визитами в Гдыню, и водил их представитель «старой школы» бывший (и будущий) адмирал Галлер. Намекали: случись очередная советско-польская война, здесь транспорты с оружием разгружаться не будут. Ну или будут, но не иначе, как в сопровождении британских дредноутов. Сигнал всей Антанте: или общий поход капитализма против СССР, или он, глядишь, прорвет устроенный против него «санитарный кордон».

Следствием дружественных визитов стало то, что Финляндия и Швеция заказали новые броненосцы береговой обороны, а провокации на границах так и остались провокациями и не переросли в нечто большее. Заметим, что на Тихом океане, где линкоров не было, СССР в двадцатые годы пришлось повоевать. Конфликт на КВЖД… был бы он, если бы в китайские порты вовремя наведался даже и устаревший русский линкор?

Итак, аргументы в пользу «старой школы» с точки зрения советского политического руководства имеются, и это именно внешнеполитичекий эффект от демонстрации флага. Есть даже историческая аналогия: царская Россия после поражения в Крымской войне, не имея денег на большой паровой флот, сделала ставку на сильные крейсеры, которые бы ходили по всему миру, показывали флаг, пугали всех возможных супостатов… Рецепт работал почти полвека, до самой Русско-японской. Почему не попробовать раз сработавшее решение, но уже на диалектически новом уровне, добавив к нему концепцию оперативного десанта в тыл ближнему недругу и зримой поддержки просоветского элемента в любой далекой смуте? Потому, что для использования флота в качестве политического инструмента ему надо доверять. Практически командир линкора превращается в полномочного представителя СССР, которому приходится доверять принятие решений, о которых не всегда успеешь запросить Москву по радио. Что менее очевидно, и сам командир такого линкора должен доверять высшему руководству. Знать, что его не сдадут, как разменную пешку, не объявят козлом отпущения при первой неудаче.

Кто в советском руководстве вообще мог настолько доверять бывшему золотопогоннику? Так… как Сталин доверял Шапошникову? Руководство ключевыми военными округами, Московским и Ленинградским, в годы внутрипартийной борьбы – это знак. На флоте и фигура, во многом похожая на Бориса Михайловича, имелась: Лев Михайлович Галлер. Да и политическая функция флота, как противовеса левоватой, «троцкистской» армии справа – интересна. Треугольник вооруженной силы – НКВД-армия-флот куда стабильней, чем простое противопоставление армия-НКВД. Неважно, кто будет бояться: армейцы ли того, что ночью в дверь постучат, краповые ли околыши того, что их вдруг начнут выбрасывать из окон под гусеницы танков, чьи пушки заглядывают в окна конторы… И то, и то мешает нормально служить.

Если ввести в противостояние флот, и его автономные разведку и контрразведку, то обе стороны получают сдерживающую силу в виде натренированного специально на городской бой морского пехотинца. Который позволит арестовать врагов либо лиц, неугодных самому… но пресечет кровавую кампанейщину несколько раньше, чем это сделали бы внутренние противоречия в стане победителей. Управляемость системы растет.

Хорошо? Хорошо!

Как флоту заслужить доверие Сталина? Для начала, например, не попасть в подчинение Троцкому… ну и армии заодно, остаться отдельным наркоматом. Если же наркомом флота станет друг – тем благоприятнее будут условия знакомства с моряками.

Так и родилась идея назначения первым наркомом флота «товарища Артема», Федора Андреевича Сергеева. Для этого мне пришлось немного поправить ход советско-германских переговоров в Бресте. На тяжесть мира это не повлияло, зато флотская делегация у меня получила возможность продемонстрировать верность скорее Ленину, чем абстрактной советской власти или партии большевиков. Деяние, вполне укладывающееся именно в старорежимную, феодальную психологию: не разбираясь, да и не зная, сколько, кого, и за что голосовали в ЦК, поддержать позицию главы правительства, сообщить телеграммой Ленину об импровизации Троцкого с его «ни мира, ни войны» до того, как эффект станет необратимым: для этого достаточно отозвать полномочия Льва Давыдовича до того, как тот разошлет депешу с приказом о демобилизации по всем фронтам. Телеграмма Ленина может и успеть… Потом советской делегации придется, посыпав главы пеплом, опять топать к немцам – за еще более жесткими условиями мира, но, быть может, чуточку более легкими, чем в нашей истории.

Донецко-криворожская республика, которой руководил Сергеев, падет под немецким натиском и в этой истории, и видный большевик с зачатками технического образования окажется без реальной должности… почему бы его и на флот не назначить? Поручить Троцкому и флот и армию уже нельзя, он будет морякам мстить, а они уже показали себя как ресурс, сгодившийся даже во внутрипартийной борьбе…

Второй вехой, обусловившей подчиненное положение флота после Гражданской войны, стал Кронштадтский мятеж. Именно армия задавила бывшую колыбель революции… Приходится допустить, что в нужной нам истрии флот справится с мятежом своими силами – для пущего драматизма уже после того, как провалится хотя бы один армейский штурм. При этом выйдет, что моряки уели Тухачевского, который командовал подавлением восстания – еще один плюсик морякам на грядущее.

Так получаем флот самостоятельный, хотя и бедный. Финансирование примем в фиксированные десять процентов от оборонного бюджета СССР, что примерно соответствует его среднему финансированию в довоенный период. Из этих сумм и придется наскребать на модернизации… И ведь наскребут, как мы уже видели, это несложно, нужно построить на несколько подводных лодок меньше. Проблема в том, что корабль получится хоть и полезный, но не слишком убедительный с точки зрения литературного произведения. «Фрунзе», модернизированный по советским проектам, - истинный убийца крейсеров, но против линейного корабля откровенно слаб. Да, против испанских тяжелых крейсеров он был бы хорош и так, но что скажет читатель? «От него зверства ждали, а он чижика съел?»

А ведь корабль с такой броней, как та, что достанется «Фрунзе» в наследство от царских времен, строится именно для «поедания чижиков», то есть кораблей меньше себя, заведомо слабей вооруженных. Когда он встречается с равным или большим калибром, живет он недолго, а умирает ярко – тому свидетельство судьба английских линейных крейсеров в Ютландском бою, и линейного крейсера «Худ» в бою в Датском проливе. Удачное попадание, выброс пламени, гром над волнами – и ни корабля, ни надежды на то, что хоть кто-то из экипажа уцелел.

Перестроить бы корабль посерьезнее, но для этого нужны другие деньги, другие технологии, и, наконец, понимание, зачем флоту такая дорогая игрушка. Пришлось автору тяжело вздохнуть и заняться советской экономикой и внешними отношениями.

Ход решения: золото для линейного крейсера

Вот тут я и вспомнил, что круг общения товарища Сталина несколько изменился, да и список книг с его пометками на полях – тоже. Что еще важней, изменился внутрипартийный баланс сил: флот хотя и остается аполитичным инструментом, сжат в чьей-то руке. Первый нарком флота Сергеев Иосифу Виссарионовичу скорее союзник… до его гибели. Да, в этой истории он не разобьется на испытаниях аэровагона, но может опрокинуться на торпедном катере-глиссере, не всплыть на новой подводной лодке, попасть под разрыв орудия, да и разбиться на самолете молодой морской авиации. Было б желание лично проверять новую технику, риск найдется. На флоте новинки встречаются чаще, чем в горном деле, и они куда сырей и опасней - особенно в суматошные, полные технических авантюр двадцатые годы.

Даже потеряв союзника, Сталин постарается сохранить контроль над флотом, как вооруженной и политически организованной силой, или, хотя бы, не допустить к нему безусловных противников. Случится очередной партийный кризис…

Кризисы в партии вообще станут чаще, но немного измельчают в последствиях. Могут поменяться некоторые принципиальные решения. Например, вместо конфискационного по сути сворачивания иностранных сырьевых концессий СССР мог попробовать перенаправить инвестиции на развитие промышленного производства. Отсюда и временами поминаемые в книге «Красный Кертисс» и «Красный Катерпиллер», одним же из основных партнеров Советского Союза в истории Фрунзе стали компании, находящиеся под контролем клана Мэллонов, в частности, «Алькоа». Сотрудничество началось в конце двадцатых, к началу сороковых оно достигло уровня «никто не знает, где заканчивается советский авиапром и начинается компания Кертисс-Райт».

Сталину на такой ход прагматизма хватит, правда, начинать придется во времена, когда Генеральный секретарь ВКП(б) – все еще технический пост, ни формально, ни фактически не высший в государстве. Зато у партии большевиков, как общности, была такая особенность – допускать любые элементы капитализма в экономической жизни, если дело доходит «до петли», то есть до угрозы падения советской власти в стране.

Самое любопытное, что предпосылки к такому ходу событий были, и называются они «военной тревогой 1927 года». В мире «Фрунзе» отношения с Англией могли обостриться сильней, может выползти японская угроза, французский премьер-министр Бриан все-таки решит, что в условиях нарастающей международной изоляции Советского Союза нелишне в который раз потребовать старые долги, причем не только царские, но и всех некогда признанных Францией русских правительств – от Керенского до Врангеля. Заявления Германии о неприсоединении к возможному крестовому походу против большевизма на этом фоне прозвучат куда глуше, чем в нашей истории…

В таких условиях компартия может и должна цепляться за малейшие трещинки в капиталистическом лагере, и такой трещинкой может стать наличие крупных американских капиталовложений в СССР. Заокеанские деньги будут рассматриваться не столько как средство индустриализации и обуздания безработицы – в 1927 году она в СССР была – но как щит против других империалистических держав. Кто будет бомбить Баку, если треть скважин принадлежат «Галф ойл», а нефтеперегонные заводы американские на двадцать, двадцать пять, а то и пятьдесят процентов? В этих условиях на любые предложения выжить американцев высокими налогами или вообще пореволюционному экспроприировать будет следовать простой ответ: «Построим по десять линкоров для каждого из четырех советских флотов – тогда». То есть когда после дождичка в четверг красный – какой же еще? – вареный рак высвистит «Интернационал»…

До тех пор дружба с первой индустриальной и пока еще второй морской державой СССР жизненно необходима. Теоретики найдутся, к примеру, товарищ Бухарин вполне в состоянии разразиться статьей о необходимости учиться у Америки – разумеется, в вопросах сугубо технических… Найдутся и недовольные, но борьба с «левым уклоном» и коллективизация рискуют пройти по-другому, а противостояние Сталина и «правой оппозиции» – оказаться отложенным на неопределенный срок. Возможно даже, что лично Бухарин вообще уцелеет – если не взбрыкнет, когда непременная сталинская политика выдернет из рук его союзников последние реальные рычаги власти. Случится это примерно в середине тридцатых годов.

К тому времени уже никакие внутренние перетряски в партии не заставят капитал уйти с большого и выгодного рынка. Если условия для дела останутся благоприятными, а порядка станет больше, американцы будут приветствовать любые чистки: они-то лично в полной безопасности. Из гитлеровской Германии капиталы никто выводить не спешил – напротив, туда спешили вкладывать такие крупные фигуры, как Форд. В мире «Фрунзе» так выйдет с СССР, общий объем инвестиций в него если и уступит американским вложениям в нацистскую Германию, то ненамного – и вот это очень хорошо. Деньги не пахнут, и в то же время, когда американцы слали ленд-лиз Англии и СССР, персонал немецких отделений, скажем, «Дженерал моторс» помогал немцам нарастить выпуск грузовиков для армии и достиг больших успехов. Там, на рабочих местах их и интернировали в декабре 1941 года, когда Гитлер все-таки объявил войну США. Какое уж тут «моральное эмбарго»? Без сомнения, полная ликвидация капиталов других великих держав в СССР была хоть и ожидаемой, но оттого не менее грубой ошибкой советского руководства.

В этих условиях советский линейный крейсер становится прототипом, демонстрационным образцом американской кораблестроительной технологии – и, в полном соответствии с доктриной «старой школы» получает защиту, вполне пригодную для боя с сильнейшим противником. Больше того, в условиях, когда важнейшей задачей флота становится задача защиты путей в США, появляется смысл в сильной сбалансированной эскадре на Севере.

«Старая школа» последовательно строит флот снизу вверх: сначала тральщики, потом сторожевики, потом эсминцы, наконец, тяжелые «вашингтонские» крейсера с восьмидюймовыми орудиями. Проекты максимально унифицированы с американскими – так дешевле и быстрей. У американцев есть слабое звено, на начало сотрудничества с СССР у них нет нового легкого крейсера, но это не беда - эсминцы типа «Фаррагут» сильней иных иностранных крейсеров, к примеру, греческого «Элли». Если учесть, что по бедности советской артиллерии универсальными системами на корабль встанут отличные русские стотридцатимиллиметровки, чисто противокорабельные, то искушение ограничиться большим эсминцем для флотского руководства станет почти непреодолимым. Опять же, старые, начатые еще царем легкие крейсера «Червона Украина», «Красный Крым» и «Красный Кавказ» никто не отбирает. Разве что увлечение американскими, а не итальянскими технологиями приведет к тому, что вместо четырех сверхдлинных стовосьмидесятимиллиметровых орудий «Красный Кавказ» получит десяток коротких универсальных стотридцатимиллиметровок, которых в нашей истории не случилось вообще.

При этом на советских верфях, вместо запоздалых и не успевающих к началу войны «Советских Союзов» и «Кронштадтов», достраиваются на плаву идейные наследники «Михаила Фрунзе», по одному для каждого флота. Они в слишком высокой степени готовности, чтобы прекратить их постройкой. Три из четырех действительно нужны: тот, что на Севере и тот, что может перейти с Дальнего Востока на Север – конвои охранять. О пользе черноморского «линкора-лайнера» мы уже говорили. А на Балтике… достройку ленинградского крейсера как раз могут заморозить.

Оплата всей этой роскоши происходит достаточно просто. В нашей истории у довоенного СССР была постоянная проблема с валютой при возрастающем золотом запасе: продавать золото мешало американо-британское соглашение о контроле рынка драгоценных металлов. Союз имел право продавать золота меньше, чем добывал -отсюда поспешная, с перегибами, коллективизация и снижение стратегических запасов хлеба, а потом и голод. Отсюда распродажа картин из Эрмитажа и Третьяковской галереи… и вот один из основных покупателей крайне интересен.

Эндрю Уильям Мэллон, министр финансов США в правительствах президентов Гардинга, Кулиджа и Гувера. Миллиардер, меценат, создатель Процветания и человек, не сумевший справиться с Депрессией… Представитель и выразитель интересов крупного капитала в самой рафинированной его форме. И – человек, который мог обойти золотое соглашение совершенно легально – в том случае, если увидит в СССР не «красную угрозу», а способ спасти капиталы от той самой Депрессии. Схема простая, ее охотно применяло правительство Рузвельта: золото никто не покупает, его принимают в обеспечение по кредиту. Для надежности, чтобы безбожные большевики не надули благочестивых протестантов, золото заранее поступает в американские банки, как залоговый депозит. Естественно, ни одна из договаривающихся сторон и в мыслях не имеет, что кредит будет выплачен. При этом советская сторона получает возможность модернизировать промышленность, клан Мэллонов – стабильную прибыль в худшие для ведения бизнеса времена, а правительство США возможность смягчить последствия депрессии при «мэллоновском», то есть бездефицитном, бюджете. Все это – за счет удешевления золота, то есть всего остального мира. Депрессия станет тяжелей для Европы, что в начале тридцатых для США, скорее, хорошо. Последствия для истории будут не слишком велики: Великобритания не может себе позволить тот же финт, что американцы, так как на момент советско-американского торгового соглашения у нее нет с Союзом дипломатических отношений. В Германии может увеличиться количество голосов, поданных за коммунистов и нацистов за счет социал-демократов, однако общий итог будет тот же. Франция еще сильней прикрутит военный бюджет, что может сказаться на сроках «битвы за Францию» в 1940-м году, но, опять же, некритично. Чуточку бедней и чуточку радикальней станут все.

Единственным важным следствием может стать некоторое охлаждение между США и Великобританией: история с советским золотом совпадет по времени с попытками все того же Мэллона выбить из европейцев долги, наделанные теми в Первую мировую. Самое радикальное изменение, которое здесь возможно, – это случай, когда Англия, подобно Франции, откажется платить. Да, у той самой Франции, которая всю известную историю СССР требовала у него возврата наделанных царем и Временным правительством долгов, а потом продолжила эту же политику по отношению к России, у самой рыльце в пушку. Кстати, русские долги американцам СССР выплатил и в нашей истории. Там было не настолько много, чтобы из-за этого ссориться с самой сильной экономикой мира. А Франция… не случайно программа ленд-лиза стала возможной лишь после ее падения. Конгресс не мог проголосовать за то, чтобы одолжить шланг «соседу, у которого горит дом», если сосед занял сто долларов и не отдает.

Я все-таки надеюсь, что до невыплаты Англией долга дело не дойдет, и метрополия в который раз попробует решить проблему за счет соглашения с недавним союзником, Японией. Речь не идет о возобновлении англо-японского союза, но вот пакт о ненападении и разделение влияния в Китае вполне возможны. Англо-японский договор может встать в ряд с англо-германским, Маньчжоу-Го – занять место в Лиге Наций, зато вместо Бирманской дороги появится цепочка американских авиабаз на Дальнем Востоке – для перегонки техники в Китай. Разумеется, сугубо мирной: военную будут поставлять прямо с «Красного Кертисса», в счет американской доли производства. «Кертисс-хоки» русского производства появятся не только в Китае, но и в Голландской Вест-Индии, и именно об их поставках будет договариваться в 1940 году все та же Франция – в нашей истории речь шла об И-16 последних серий, а главное, о моторе М-62. Серебристые машины совместного производства окажутся в Швеции и Норвегии, и даже в составе люфтваффе – бывшие чехословацкие.

Увы, тесное экономическое сближение с США скажется на политической самостоятельности СССР. В восприятии европейских политиков он и так был не игроком, а фигурой. В нашей ситуации они и цвет вообразят, раскрасив фигуру наподобие шляпы дяди Сэма. На самом деле, конечно, Сталин не будет слушать приказов из американского посольства – зато будет соблюдать свои экономические интересы, а они, вот беда, зло привязаны к интересам нескольких крупных американских корпораций, которые никак нельзя вышвырнуть из страны без того, чтобы резко снизился темп индустриализации.

Американские интересы создадут промышленный район на Дальнем Востоке, преимущественно нацеленный на производство алюминия, – зато не удастся подписать с японцами договор о нейтралитете. Одним из его условий был отказ от помощи Китаю и предоставления баз Соединенным Штатам. В нашем случае это условие попросту невыполнимо.

Вместо договора о ненападении с Германией СССР придется ограничиться соглашением о нейтралитете. Не будет у него сферы влияния, а будет нейтральная зона безопасности, но 17 сентября Красная Армия все-таки войдет на территории Западной Белоруссии и Украины, разве что лозунги будут немного другими. Прибалтику Союзу точно так же простят, а вот перед самой Финской войной последует окрик из-за океана. Экономическая зависимость – штука обоюдоострая, и переговоры в Вашингтоне на деле окажутся не советско-финскими, а советско-американскими. Америка еще раз проверит степень влияния на СССР: это пешка, которая сделает все, что прикажут, младший партнер в неподписанном пока альянсе или игрок, которого нужно ставить на место «моральным эмбарго»?

На деле скромный результат финской войны в истории «Фрунзе» наружен. Отсутствие морального эмбарго – значок весьма значимый для будущего, и сам по себе весьма важный для СССР, но полноценное его значение выяснится позже. Много позже тех морских боев, для которых модернизирован на верфи Норфолка советский линейный крейсер.

Ход решения: работа для линейного крейсера

До начала Второй мировой «Фрунзе» мог отличиться в Испании (что и проделал), но сомнительно, что тогда дело дошло бы до боев с немецкими или итальянскими кораблями. Вмешательство – всем главным калибром! – в гражданскую войну это дело другое, этим и немцы с итальянцами не брезговали. Опять же, у СССР было хорошее дипломатическое оправдание: репрессалии по отношению к режиму Франко за нарушение международного призового права по отношению к советским судам.

Спасти республиканскую Испанию СССР тогда уже не надеялся, и года до тридцать восьмого дела там должны были обстоять немного лучше, чем в нашей истории. Цельнометаллический И-152, аналог И-14 Сухого нашей истории, ничем особенно не превосходил И-16. Моделирование боев с итальянскими «Фиатами», несмотря на лучшие, по справочнику, характеристики советского самолета, регулярно приводит к победе итальянцев. Красная Армия у нас поменялась несильно, так что эффективность военных советников примерно та же, что и в текущей реальности. Будущий начальник автобронетанкового управления и командующий Западным фронтом Павлов все так же бросает в бой танки, не озаботившись взаимодействием с пехотой, а пилоты жалуются, что летают на гробах: на ранних И-152 крылья гофрированные, поздние серии щеголяют «хлопунами», несущую обшивку не получается бесконечно чинить латками – рано или поздно самолет попросту разваливается прямо в воздухе…

В тридцать восьмом Республика занимает слишком маленькую часть всей Испании, чтобы надеяться победить без посторонней помощи – и помощь приходит. В испанском небе появляются «хоки», они же «ястребки», они же «халконы». Это машины с более слабыми моторами, чем те, что в сороковом во Франции будут на равных драться с мессершмиттами, но и «мессера» еще не те. С немцами из легиона «Кондор» бой идет на равных, итальянские бипланы пилотами новых республиканских машин рассматриваются исключительно как добыча.

В условиях превосходства в воздухе битва на Эбро проходит иначе, республиканцы несут меньшие потери, франкистам приходится отдать больше земли. Тем не менее в условиях принципиального отказа республиканцев от глубокой операции, наступление превращается в последовательный штурм укрепленных полос и обескровливает наступающих. Большие успехи, чем в нашей истории и осознание того, что на еще одно наступление сил уже не хватит, заставляет республиканское руководство перебрасывать все силы с основного фронта в Каталонию, тем более что флот мятежников, спасибо «Фрунзе», сильно ослаб и серьезной угрозы больше не представляет.

Приводит это к тому, что Франко вынужден подписать кабальные договоры с Германией и Италией о передаче тем всех интересных отраслей испанской промышленности (что сделал и у нас), но получает достаточно танков и самолетов, чтобы нанести еще один прямой удар по Мадриду, благо все боеспособные части республиканцев на тот момент находятся в Каталонии. Героический город окружен и после напряженных уличных боев взят. Оборона в центральной зоне Испании рушится, здесь никто не верит в победу – и не понимает, за что еще сражаться. Остается Каталония – с усталой, но все еще победоносной армией и богатыми традициями сепаратизма. Правительство каталонской автономии, на тот момент – самое коммунистическое из всех, провозгласит независимость от признанной великими державами Испании Франко.

Каталонская Республика падет лишь летом тридцать девятого, не продержавшись до начала Второй мировой войны считанные недели. Безнадежное положение на фронте приведет к попыткам эвакуации населения – собственно, всех граждан, хоть сколько-то причастных к республиканскому или националистическому движению. Если в нашей истории Испания потеряла два миллиона эмигрантов, в мире «Фрунзе» их будет три – и заметная часть попадет в СССР. Попадут в СССР и остатки испано-каталонской армии, которые интернируются во Франции. Тысячи людей с боевым опытом и горячими чувствами к немецким и итальянским фашистам в стране, не подписывавшей пакта Молотова-Риббетропа, лишними не будут точно. Этот СССР не будет утруждаться дружественной риторикой по отношению к Германии, попросту полагая ее делом безнадежным. Собственно, это цена статуса «страны, жизненно важной для обороны США».

Собственно, после 1939 года и начинаются варианты морских боев, из которых можно выбирать.

Прежде всего, есть вероятность, что при формировании «нейтральной зоны» на бывшей польской территории вермахт и Красная Армия сцепятся всерьез – быть может, и не до войны, но настолько, чтобы мог произойти вооруженный инцидент где-то еще.

В принципе, это дает возможность ущучить «Михаилом Фрунзе» немецкий броненосец, он же тяжелый крейсер, он же «карманный линкор» «Адмирал граф Шпее», но это все-таки что медведю чижика съесть. Ради такой победы сошла бы и доморощенная модернизация по реальным планам от 1927 года. В нашей истории «Шпее» хватило трех британских крейсеров, из которых тяжелым был только один.

Следующий этап – норвежская кампания, причем СССР может выступать хоть против обоих враждующих сторон: известно, что Англия и Франция во время советско-финской войны готовили бомбардировку Баку. В истории «Фрунзе» от реализации такого сценария могла спасти исключительно дружба СССР с США.

С другой стороны, хотя у нас Финляндия не может разместить заказы на оружие в Америке (главным образом потому, что СССР пользуется связями в американском авиапроме и занимает производственные мощности своими заказами) – она больше чем компенсирует этот недостаток поставками из Германии. Пакта не было, для Запада все, что восточней новой советской границы закрашено не красно-коричневой, а красно-белой полоской. Заклятой дружбы нет, помним? У нас красная звезда ведет общий бизнес с белой. «Спитфайры», «мораны», «фиаты» и «мессершмитты» бок о бок дерутся против советских «И», которых поддерживают «кертиссы» и «брюстеры». Швеция дарит финнам устаревшие самолеты, сама ставит на вооружение американские машины с маркировками советских заводов на деталях планера, а миротворец Рузвельт из-за океана голосом кота Леопольда призывает всех жить дружно, но военную промышленность наращивает так, что только держись! Да и из Франции в Финляндию поставляют самолеты собственного производства лишь потому, что «кертисс-хоки», в том числе и с советско-американских совместных предприятий, нужны самим французам. Сюрреализм – точно такой же, как и в нашей истории. Реалистично, ибо абсурдно!

В этой обстановке произойти может все что угодно. Повернулся случай этак, и «Фрунзе» перестреливается с французской «Бретанью». Иначе – и «Шарнхорст» с «Гнейзенау» насмерть стоят под прикрытием береговых батарей Мурманска против британских линкоров типа «Э». Иначе – могучий «Худ» перемалывает в щебень финские позиции под Петсамо, при этом его бомбят СБ-5. Ну и «Норт Каролайна», несущая мир в европейские воды всем весом главного калибра, совсем не невозможный вариант…

Именно потому, что норвежская кампания и советско-финская война – источники тысяч развилок, каждая из них - маловероятна, и выводить отсюда новый мир немножко неспортивно. Да, в мире «Фрунзе» узелок еще более запутан. Тем хуже, и тем честней закончить эту часть предыстории так же, как случилось у нас: советским Выборгом и эвакуацией англо-французских войск из Норвегии в связи с тем, что на части развалилась уже оборона во Франции.

Сам ход войны я поменял исключительно в рамках доктрины «старой школы». Наглость десанта в Хельсинки смягчается тем, что это – безусловно знакомый советским морякам участок финского побережья. Невозможно не знать собственную главную базу, пусть и бывшую! Так у автора родилась идея «обратного ледового похода» -из Кронштадта в Хельсинки, отягощенного подсознательным желанием руководства советского флота к старым добрым денькам, гельсингфорсским ресторанчикам и эсминцам, что швартуются прямо к городской набережной… И это не «хруст французской булки», и мечта о золотых погонах, а естественная грусть адмиралов по былой молодости. Те, кто планировал операцию, помолодели душой – оттого все вышло весело, нагло, немного неуклюже и изрядно кроваво.

Никакой диктовки условий мира финскому правительству под дулами линкоров, конечно, не случилось – оно, правительство это, смылось из столицы в самом начале войны, что в нашей истории заставило Сталина понадеяться на «польский вариант» и сформировать свое, карманное. Рано радовались: финны просто переехали северней, чтобы бомбежки не отвлекали от работы, и шведскую границу переходить не собирались. В итоге получилось некрасиво…

С другой стороны, вечно сидеть близ шведских рубежей и смотреть, как «рюсся» опять делают из Хельсинки Гельсингфорс, финны бы явно не захотели. В условиях, когда десант, высаженный в обход линии Маннергейма в критически важный промышленный и логистичекий центр закрепился, за Финляндию сделать уже ничего нельзя. Можно только выбирать посредника в просьбе о перемирии – или высчитывать, через сколько дней придется превращаться из правительства в эвакуации в правительство в изгнании.

Человеческие потери СССР в такой советско-финской несколько ниже, материальные – выше, один линкор чего стоит. Собственно, это еще одна лично мне очень симпатичная особенность флота – замена крови железом и нефтью.

Следующий по времени морской театр – Средиземноморье. В избиение французского флота в Мерс-эль-Кебире советским кораблям мешаться незачем, хотя теплые чувства к французам те из моряков, кому довелось посидеть в лагерях для интернированных на испанской границе, были бы таким расстрелом вполне удовлетворены.

Дальше – перестрелки вокруг британских конвоев… снова чужие интересы, а проклятый июнь сорок первого, после которого самый разлинейный крейсер никак не сможет исполнить роль стратегического фактора, все ближе. Вот разве что немецкое вторжение в Югославию… страна успела подписать с СССР договор о дружбе. Если бы там удалось удержать фронт, вышло бы здорово, вот только линейный крейсер ничем в этом помочь не может. Три башни с тремя двенадцатидюймовками каждая – не тот аргумент, которым лечатся предательство хорватских частей и нехватка времени на развертывание. Вот если бы развернуть армию заранее… Воевать балканские народы умеют.

Стоп! Одна балканская армия уже мобилизована.

Греция вступила в войну 28 октября 1940 года, когда отказалась принять итальянский ультиматум. До появления немцев греки не то, что успешно оборонялись – наступали! Да и вермахт расправился с эллинской армией в том числе и потому, что греки не заняли границу с Югославией. Надеялись, что союзники продержатся подольше, а сосед попросту рухнул. В греческом фронте оказалась огромная дыра, через которую и прошли немецкие танки.

Что если помочь грекам? Танки, самолеты, может быть, даже добровольцы? Это ведь целый новый фронт, побольше, чем у англичан в Африке. Да, в качестве друга СССР тогдашняя Эллада подходит плохо: фашистский режим, как-никак, но как временный попутчик устраивала вполне. И Советский Союз на деле сунулся к Греции, предлагая поставить сколько нужно Т-26 и И-16, только в нашей истории ничего не получилось: в январе сорок первого умер греческий вождь и диктатор Иоаннис Метаксас и начались обычные для осиротевших автократий проблемы во власти. Новое правительство делило портфели внутри себя, ему было не до советских инициатив. Значит, нужно немножко поменять правительство, и лучше – еще до начала итало-греческой войны.

Так я принял второе допущение, не вытекающее из первого: допустил, что Метаксас умер не в январе сорок первого года, а в начале октября сорокового. Тогда, пока фашисты заняты грызней, они вполне могут прозевать небольшой аккуратный переворот. В Югославии же вышло? В Греции тоже умеют плести заговоры!

Так определилось время: 28 октября 1940 года и место - один из греческих портов. Определился противник: итальянский флот. Определился рисунок боя: линкор должен быть подставлен «под бой» ради того, чтобы дать советскому правительству повод для вмешательства в конфликт. Если учесть, что итальянская авиация регулярно атаковала свои корабли вместо английских, то отбомбиться по советскому с них станется.

Осталось обеспечить врага: сделать так, чтобы к месту стоянки явились превосходящие силы противника, но не настолько превосходящие, чтобы могли забить «Фрунзе» и не заметить этого. Ну и вообще подготовить поле боя: изучить морские карты, разобраться с погодой, посмотреть, будет ли «Фрунзе» драться один или ему помогут греки…

Все это нужно уже не придумывать, а брать из реальной истории.

---

© Кузнецов В.А. (ФИО пишу по профилю СИ)

А теперь попробуйте просчитать то же самое не в обратном направлении на базе послезнаний, а честно и в реальном режиме.

Или просто знакомьтесь с описанием эпического примера из истории авиации.