В детстве Карл Маркс был для меня воплощением Карабаса-Барабаса: чрезмерно огромный портрет висел в школьном вестибюле, и когда мы – первоклашки – на перемене пробегали мимо, казалось, этот бородач недобро смотрит, выбирая кого бы схватить и повесить на крюк. Наверное, учителя поясняли, мол, «основоположник научного коммунизма» и всё такое, но память не сохранила наставлений, а вот аура мрачного нуара осталась. Осталось и любопытство – стремление узнать суть таинственной сказки под названием «марксизм».

В десять лет мы переехали в новый дом на проспекте Маркса, тут уж призрак основоположника стал напоминать о себе всякий раз, когда назывался адрес. Однажды, в начале 80-х годов, знакомился я в Институте философии со знаменитым Батищевым – представителем неофициального течения гуманистических марксистов. Генрих Степанович, записывая мои координаты, переспросил: «Улица Маркса или проспект?» Я собрался удивиться, дескать, какая разница, но строгий взгляд больших глаз принудил уточнить: «Проспект! Проспект имени Карла Маркса», – советский любомудр удовлетворенно закрыл блокнот. Впрочем, может, это была маскировка? Батищев к тому времени уже проделал путь «от марксизма к идеализму», принял крещение и, вероятно, счел меня за провокатора.

На закате СССР постулаты марксизма-ленинизма никого уже не вдохновляли, но многим казалось, что все дело в искажениях исходно правильного подхода. Например, выходец из того же Института философии Александр Зиновьев порвал с официальщиной, был выдворен за границу, а там успешно завершил свой трактат о «реальном коммунизме». Причем, прообразом той работы был «Капитал» – такой парадокс: открещиваясь от Маркса, Зиновьев увидел в коммунальном социализме особую общественную формацию, дедуцировал её законы и предрек ей долгое будущее. Но только успел книгу издать – тут формация и закончилась…

Александр Зиновьев утверждал, что Маркс, называя идеологией ложные умственные конструкции, сам создал сугубо идеологическую доктрину, но не намеренно: «Маркс не считал свое учение идеологией. И сомневаться в искренности претензий марксизма на научность не приходится». Думаю, Александр Александрович лукавил. Вспомните тезис Маркса «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Легко проследить посыл: нужны не те теории, которые объясняют мир, а те, которые помогают его изменению – то есть воздействующие на сознание, манипулирующие, мобилизующие. Разумеется, каждый теоретик, стараясь передать свои мысли людям, использует пропагандистские фишки и риторические штучки. (Читатель обнаружит таковые и в данном тексте.) Однако почувствуйте разницу: с одной стороны – выводы, поданные с тональными красивостями, а другой случай, когда саму реальность подвергают пластическим операциям – тут дело заканчивается уродством.

Не случайно некоторые без обиняков именуют Маркса лжецом, сварганившим «Капитал» по заданию британской «Интеллигент-сервис» – дабы революционными диверсиями мучить континентальных конкурентов. (Например, работа профессор а Владимира Мартыненко - http://www.martynenko-info.ru/articles/article_005_0.php). И есть о чем задуматься: слишком грантообразны те деньги, который выплачивал Марксу его куратор английский фабрикант Фридрих Энгельс, а неувязки в «Капитале», порой, настолько видны, что подозрительно становится. Но это конспирология, а мы должны разобраться по существу.

Я как-то встретил в Сети  разбор перой главы «Капитала», проделанный Антоном Советом https://www.proza.ru/avtor/anton777 . Рядовой читатель, начальник участка на одном из украинских заводов, по строчкам раскладывает «Капитал» – и, натыкаясь на очередную нелогичность, искренне удивляется. Маркс видит рынок как товарообращение и определяет: «Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая благодаря ее свойствам, удовлетворяет какие-либо человеческие потребности». А как же услуги? – они ведь не вещи! Можно бы подумать, что в те времена сфера услуг была не развита и потому не вошла в марксов анализ товарности. Однако в 4 томе «Капитала», составленном Энгельсом по рукописям Маркса, мы встречаем выписки из работ французского политэконома Жана-Батиста Сэя, который услуги определял, как нематериальные товары – они потребляются в процессе их же функционирования. (Маркс особо отметил шутку француза о дифференциации услуг куртизанок с начальным сексуальным образованием и средне-специальным.)

Почему же, в итоге Маркс не включил нематериальные продукты в определение товара? А потому, что под определение услуг тогда попадет и функционирование рабочего на производстве. С идеологической точки зрения не лучший вариант. Конечно, в ответ на обвинение марксизма в тенденциозности можно самого обличителя заподозрить. Поэтому хочу предложить читателям тест, точнее – прием, с помощью которого вы сможете проверить Маркса. Дело в том, что «Капитал» – применение так называемой Трудовой Теории Стоимости. ТТС – одна из «составных частей и источников марксизма» – классическая английская политэкономия, возникшая в XVIII-XIX вв. писаниями Адама Смита и Дэвида Рикардо. Так вот, каждый из вас сможет подумать и решить – верна ли трудовая теория стоимости, соответственно, – обладает ли истинностью базируемый на ней «Капитал».

Все началось с вопроса: что такое стоимость товара и цена её выражающая? Понятно, цену назначает продавец, сделка её уточняет, но что она по сути? ТТС утверждает: в стоимости выражена величина труда (рабочего времени), потраченного на производство данного товара – это общая основа, субстанция стоимости. И всё. А как же потребности покупателя, принимающего решение и отсчитывающего «свои кровные»? Где всем знакомые спрос и предложение, когда избыток товара снижает цену? Разве не бывает так, что труд потрачен немалый, а на выходе – халтура, которую никто не берет? И, наконец, как быть в случае, когда продается земля – территория, бытие которой с затратами труда не связано? Если же на той землице овцы будут пастись, должны ли мы считать стоимость отрастаемой шерсти выражением пастушьего рабочего времени? Ну, и так далее…

Дилемма проста: либо вы считаете эти вопросы правомерными, либо нет. Если они правомерны – трудовая теория стоимости неверна, а «Капитал» построен на песке. Если же вы отвергаете недоумения – можете получать членский билет марксиста. Вы спросите, как же так – неужели люди, читавшие «Капитал», не замечали этих трудностей? И о чем думали смиты-рикардо, создавая свою ТТС? Отвечаю.

Во-первых, в отроческий период трудовая теория стоимости не слишком-то заботилась о своей стройности. Первые экономисты спешили описать и как-то объяснить бурно развивающийся рынок. Часто они пользовались нечеткими образными выражениями. Как говорил, например, Уильям Петти: «Труд – отец всякого богатства, а земля – его мать».

Во-вторых, толкование стоимости как кристаллизованного труда подверглось критике сразу, а когда масса вопросов достигла критической величины – произошло «разложение классической школы». Так бы она и зачахла, но пришел чародей Карл и слепил коммунистического Голема. Вопросы критиков Маркс игнорировал, отвергал, высмеивал. Заявлял, что потребительские качества не влияют на стоимость меновую, а у природных объектов вроде участков земли или дикого леса, дескать, вообще нет стоимости, хотя потребительная ценность есть. Смысловых неувязок столько, что их поиск и подсчет можно сделать упражнением для студентов.

В-третьих, трудовая теория стоимости обусловлена геополитически. Англия противостояла Франции, а во французской политэкономии господствовали так называемые физиократы, которые утверждали, что богатства дает человеку природа – стоимость извлекается оттуда или создается в сельском хозяйстве в качестве пищи и сырья. Потом идет переработка, которая приспосабливает уже наличные материальные ценности под конкретные потребности. (Излюбленный пример физиократов – повар, готовящий красивое блюдо из данных ингредиентов.) Французские физиократы требовали развития аграрного сектора, который приносит государству непосредственный доход. Английская политэкономия должна была этим рассуждениям что-то противопоставить, вот и противопоставила, мол, что там виноградники под солнцем и тучные стада на зеленых лугах в долине Сены! – наш трудолюбивый английский народ в тумане и под дождем столько стоимости создаст, что вам и не снилось (вывоз сырья из колоний прячем за скобками).

Трудовая теория стоимости – ошибка. И тому есть четвертое доказательство, которое будет сейчас представлено.

Французский философ Александр Кожев в 1957 году в эссе «Колониализм с европейской точки зрения» назвал главной ошибкой Маркса недооценку интеллекта собственников. «Капиталисты сами видели в точности то же самое, что видел и что описывал Маркс … и они стали соответствующим образом действовать», – пишет Кожев, констатируя, что значительную часть прибавочной стоимости теперь хозяева не присваивают, а отдают рабочим, – «Нашелся великий идеолог, его звали Генри Форд. Можно сказать, что Форд был единственным великим и подлинным марксистом ХХ столетия». Олигарх решил: «надо делиться» – и стало так. Растет зарплата, за ней – потребности, нужно больше товаров – расширяется производство, создаются рабочие места и т. д. «Маркс ошибся не потому, что он был не прав в теории, но именно потому, что он был прав», – объясняет Кожев. Маркс указывал на тайну эксплуатации – рабочим выплачивают скудную стоимость их рабочей силы – столько, сколько стоит восполнение потраченных сил. Однако такое ограничение доходов трудящихся вплоть до жизненного минимума сохранилось только в Совдепии, а в развитых странах рабочим стали выплачивать и часть дохода. (Обвинение Кожева, высказанное в 1957 году, возможно, подтолкнуло руководство СССР начать постепенное повышение зарплат, что привело потом к дефициту товаров.)

Вероятно, Александр Кожевников, как мудрый французский политик, специально заигрывал с марксистами, коих в странах Европы в 50-е годы было много. (А. Руткевич, написавший предисловие к томику Кожева издательства «Праксис», не преминул отметить, как тот «иногда называл себя «правым марксистом».) Однако Кожевников не мог не знать, что задолго до Маркса, еще со времен французских физиократов, было известно противопоставление низкой зарплаты, сведенной к стоимости рабочей силы, и высокого дохода капиталиста, присваивающего остальной прибавочный продукт. Однажды немецкий экономист Родбертус-Ягецов обвинил Маркса в плагиате, мол, именно он, Родбертус, первый указал на прибавочную стоимость, как главный рычаг эксплуатации. Энгельс в предисловии ко второму тому «Капитала» разбирает инцидент: «Существование той части стоимости продукта, которую мы называем теперь прибавочной стоимостью, было установлено задолго до Маркса», но социал-реформаторы, вроде Родбертуса, просто «находили это распределение несправедливым и выискивали утопические средства для устранения несправедливости», а Маркс вывел отсюда необходимость разрушения капитализма. Доказательство: капиталисты никогда не будут платить зарплату выше стоимости рабочей силы, поскольку рабочая сила – товар, приобретаемый на рынке, а процесс производства – это потребление капиталистом такого товара. По закону стоимости любой обмен – приравнивание, поэтому зарплата никогда не выйдет за пределы стоимости рабочей силы. Ситуацию можно изменить, только устранив область действия закона стоимости – капиталистическую экономику в целом, а это революция… Так что, думаю, Кожев сказал неправду: деля с рабочими прибыль, капиталисты ХХ века поступали не по Марксу, а вопреки ему. Тут, скорее, уж социал-реформаторы правы оказались – удалось им достучаться до акульих сердец.

Что касается Маркса, то удивительно упорство, с которым он отрицал возможность реформистского решения проблемы. Ведь отчисление части прибавочной стоимости рабочим даже в его логической схеме выглядит возможным – как вариант. В роли продавца рабочей силы пролетарий получает деньги за ее продажу капиталисту, а как участник производства – бонус (в виде того же автомобиля, которыми Генри Форд наделял своих рабочих). Во времена Маркса капиталисты делились частью прибыли с инженерами, менеджерами-клерками, подрядчиками и др. Почему для введения рабочих в этот круг требуется революция – сие есть тайна, покрытая мраком. («Диалектическое противоречие!» – как сказал бы Г. С. Батищев.)

Не трудно догадаться, почему первым решил покончить с «капиталистической эксплуатацией» именно Генри Форд. Он производил автомобили – машины, чей двигатель внутреннего сгорания питается бензином. Коль скоро человек в трудовом отношении представляет собой биологическую машину, питаемую энергией и управляемую разумом, можно тело человека освободить от изнурительных физических усилий, заменив его «механическим пролетарием». К чему выдумывать трудовую субстанцию? – не стоимость создается марксовым абстрактным трудом, а затраты физической энергии раскручивают процесс производства. При этом, энергия качественно может быть какой угодно – съедобная пища, дрова, уголь, бензин-керосин, газ, уран-плутоний, водородное топливо... А значит надо товарищам-прогрессорам не раскапывать «страшные тайны эксплуатации», не экономические отношения рушить, а бороться за совершенствование производительных сил и перевод их на новую энергетическую основу.

Нынешний мировой кризис показал, как неустойчивы финансовые структуры, так что пора признать: энергетический сектор постиндустриального общества – вот прочный
фундамент существования человечества. Если в древности алмаз, кристалл углерода, служил символом сокровищ, то сегодня энергия, извлекаемая из углеводородов, из солнечного света, течения рек, потоков ветра, атомных и субатомных реакций – именно она ныне и впредь является источником богатства социума.

Российское физиократическое credo я бы сформулировал так: физическая энергия питает машины, создающие общественное богатство, а значит нефтегазовые ресурсные запасы России – основа существования страны. Функционирование топливно-энергетического комплекса – мотор для развития всех других отраслей, сколь бы информационно-инновационными они ни были. Строим модель экономического организма, где сбалансированы потоки энергии, питающие материальное производство, а энергоресуры капитализируются и через рынок ценных бумаг конвертируются в ресурсы финансовые. Дешевыми капиталами субсидируем создание интеллектуальных продуктов и функционирование инфраструктуры социума, а с помощью долгосрочных частно-государственных программ расширяем энергетический фундамент экономики. Таков наш путь в будущее.

И последний вывод – важнейший для Государства Российского. Только ресурсный сектор реально укоренен в почву страны, только здесь инвестиции в любом случае остаются на нашей территории. Другие – и компьютинг, и хваленый нанотех, и даже машиностроение – на «раз-два-три» могут переехать за границу. А раз так, физиократия оказывается не просто теоретическим подходом к построению модели экономики, но и руководящей идеей для укрепления демократической государственной власти. Ресурсный сектор должен находиться под государственным контролем. И все будет нормально, не сомневайтесь.