Постиндустриал-2. Аналогии и экстраполяции.

Чтобы понять то, каким может быть новый, будущий мир, нам необходимо определить ряд возможных для него граничных условий и попробовать подобрать аналогии из известной нам истории. 

Прошлый переход к индустриальному обществу мы уже разобрали. Сегодня немного об особенностях будущего постиндустриального общества, насколько мы вообще можем их увидеть.

Как уже говорилось, большинство представляет себе постиндустриализм в корне неверно. Постиндустриализм – следующая за индустриализмом стадия развития человечества. И отличаться от индустриального этот строй будет также, как наш нынешний мир отличается от Европы XVIII века. Нынешнее царство офисных работников и перепродажи всего подряд всего лишь следствие очень высокой производительности труда, которая позволяет кормить огромные массы ничего не производящего населения. Упадет эта производительность – и привет, будут пятидесятые годы плюс Интернет и космос. И никакого «офисного планктона».

Как уже говорилось в прошлой части, есть шансы на то, что переход к следующей стадии развития произойдет не спонтанно, а будет индуцирован. Эта задача сама по себе немыслимо сложна, так как мы не знаем, что будет основной системой деятельности в новом мире. И даже представить себе не можем. Точно также, как охотник неолита не мог себе представить скотоводство или земледелие.

Но, вооруженные историческим знанием, мы можем попробовать экстраполировать в будущее особенности  прошлого перехода от традиционного общества к индустриальному.

Естественно, невозможно охватить все аспекты перехода. Имеет смысл затронуть лишь несколько ключевых моментов.

Кроме того, будущее может показать ошибочность такой экстраполяции, однако хоть какая-то гипотеза лучше, чем полная неизвестность.

Итак, как мы уже говорили – с точки зрения аграрного общества общество индустриальное является «постаграрным». Какие отличия оно имеет, и какие последствия влечет?

1. Создана новая система деятельности человека – промышленное производство, очень резко, в течение сотни-другой лет, повышает качество жизни всех людей в мире и дает человечеству принципиально новые возможности, которыми оно раньше не располагало – полеты по воздуху, например. Кроме того, она создает материальные ценности и становится основой материального благополучия.
2. Новая система деятельности стала основой мировой цивилизации – прежняя основа сельское хозяйство, стало играть вспомогательную роль.
3. Но при этом оно немыслимо выросло качественно, стало более энергоемким, было насыщено довольно сложной техникой, получило научное обеспечение, в результате чего, его производительность возросла на десятки порядков. Фактически, сельское хозяйство стало особой формой промышленного производства, откуда и понятие агропромышленного комплекса. Это очень важный момент – старая основа жизненного уклада никуда не делась, наоборот, она развилась еще больше, просто перестала быть основой.
4. Энергопотребление выросло просто неисчислимо – и производство энергии стало одной из основ экономики. Плотность энергопотока на одного работающего в отрасли выросла в тысячи раз - с соответствующими результатами в производстве продуктов.
5. Скорость технического прогресса многократно выросла.
6. Слом старой фазы привел и к слому положенной в ее основу морали. Это тоже очень важный момент. Важнейший.
   
    

Также интеллектуально и психологически современный человек стоит несоизмеримо выше человека традиционного общества.

Теперь представим себе, что все эти особенности перехода от аграрной формации к постаграрной (индустриальной) будут верны и для грядущего перехода. Тогда:

1. Будет создана ПРИНЦИПИАЛЬНО НОВАЯ, ОТСУТСТВУЮЩАЯ СЕЙЧАС СИСТЕМА ДЕЯТЕЛЬНОСТЕЙ, УВЕЛИЧИВАЮЩАЯ КАЧЕСТВО ЖИЗНИ И ДАЮЩАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ ВОЗМОЖНОСТИ КОТОРЫХ СЕЙЧАС ОНО НЕ ИМЕЕТ. При этом, возможно она не сильно изменит материальное благополучие, так как оно уже достигнуто (в случае индуцированного перехода, без катастрофических изменений в структуре общества).
2. Промышленность, являющаяся основой индустриального миропорядка сейчас, никуда не денется, более того, ее ждет взрывной рост и придание ей новых качеств, подобно тому, как индустриализм развил сельское хозяйство и придал ему новые качества.
3. Энергопотребление не снизится, оно повысится во много раз,  а энергосберегающие технологии приведут к росту КПД энергетического сектора (верно при условии некатастрофического сценария перехода. В противном случае, плотность энергопотока может быть сохранена или увеличена за счёт сокращения потребителей). 
4. Скорость прогресса в той области, в которой появится новая система деятельности вырастет в разы и «потянет» за собой прогресс во всех сторонах жизни – подобно тому, как раньше это сделал технический прогресс индустриализма.
5. Мораль, положенная в основу современной цивилизации будет сломлена и заменена другой.
   
    

Таким образом, любая попытка индуцировать переход должна учитывать то, что уклад будущего должен иметь именно эти граничные условия. И вопрос тогда остается в том, на основе чего будет строиться новая система деятельности. После ответа на этот вопрос, индуцирование перехода становится технической проблемой.

И тут история дает нам небольшую подсказку.

В прошлый раз мы, рассматривая переход к индустриальному обществу, упоминали, что основой новой формы хозяйствования на первом этапе стали мануфактуры.

Но ведь первые мануфактуры появились еще в XIV веке в Италии. Тогда они заняли свою узкую нишу в производстве шелка, ибо в других сферах производства конкурировать они тогда и в том обществе не могли. Но несмотря на свою скромную роль, они тогда являлись ростками будущего в котором есть роботы на других планетах и ядерные реакторы.

Не следует думать, что где-то рядом с нами сейчас нет таких локусов или ротков будущего. Просто сейчас они где-то на периферии, малозаметны и слабы, и не играют в жизни людей почти никакой роли.

Как же определить, является ли какая-то общественная или экономическая инновация таким ростком?

Ее нужно «пробить» по двум критериям:

1. Придание человечеству нового качества жизни и принципиально новых возможностей.
2. 100% соответствие существующей морали и этике.

Если по первому варианту «ДА» а по второму «НЕТ», то это, скорее всего оно.

ТО САМОЕ.

Таким образом, для индуцирования перехода необходимо определить какой будет основная система деятельности в обществе будущего, найти ее локусы в реальности, начать их всячески поддерживать и развивать, одновременно начав совершенствовать существующую инфраструктуру для соответствия ее оговоренным граничным условиям.

Двигаемся дальше.

Индустриальное общество было бы невозможно без совершенствования способов передачи информации. И здесь нужно помянуть Гуттенберга с его печатным станком, потом появление телефона, радио, телевидения, Интернета, факсов и т.д..

Переход к будущему порядку будет невозможен без совершенствования средств передачи и обработки информации и снятия барьеров на пути ее распространения. Таким образом, имеющая место сейчас информатизация общества это хорошо и работает «на будущее», а вот барьеры на пути распространения информации, причем любые -  от цензуры до копирайта – плохо и работает «против будущего». Нужно иметь это ввиду.

При этом, если опять идти по пути экстраполяции, то уровень "информатизации" общества будет несравнимо выше, чем сейчас.

Ещё одним важным моментом является то, какую форму примут человеческие сообщества в мире будущего.

Давайте рассмотрим то, как они эволюционировали в прошлом, и как на эту эволюцию повлиял прошлый переход от аграрного общества к индустриальному.

Индустриальная эпоха дала миру то, чего он раньше не видел - национализм.
Сегодня, благодаря идиотской и враждебной пропаганде в СМИ, националист предстает неким узколобым существом, переполненным немотивированной злобой ко всем, кто хоть на каплю отличается от народа, который он считает своим, но настоящие националисты были совсем другими.  
Чтобы далее не запутаться, давайте с этим разберемся.
 Любая общность людей, имеющая общее происхождение и ареал обитания, проходит в своем развитии несколько стадий.

Первая – племя. На этой стадии объединенное общим диалектом или наречием сообщество проживающих вместе людей еще очень примитивно и малочисленно. Людей объединяют по сути только общие дела охота, собирательство, работа, стычки с соседями за охотничьи угодья или скот. Со временем, на членов племени начинают влиять еще и традиции, которые цементируют спайку внутри племени и обособляют людей из племени от других людей из других племен. Если племени сопутствует удача, то оно растет и разделяется на несколько племен. Если удача сопутствует и дальше, и родственные племена не начинают враждовать, то возникает сообщество племен. Так, например, возникали племенные группы венедов и антов – наших предков. 
Если у племен возникает общая цель или общий враг, то они могут на время объединиться. Если объединение для людей из племен оказалось выгодным, то на месте племен возникает народность.

Народность – вторая стадия после племени. Она имеет общую легитимную власть. Хотя в исторической литературе славянские общности называют племенами (поляне, древляне и т.д.) в действительности это были народности. Они крупнее племен и могут насчитывать десятки тысяч человек. Их традиции и, что очень важно, верования уже очень сильно отличают их от других народностей. И, что важно, они это осознают.
Миссионер, пришедший в племя может иногда рассчитывать на успех. Он же, пытающийся навязать свои идеи народности, почти обречен – в лучшем случае, его проигнорируют. Обратить народность в другую веру очень сложно, слить ее с другой народностью – тоже. Это может сделать только внешняя сила, очень мощная. 
Спайка внутри народности выше, чем в племени, хотя в основном она инстинктивная или подсознательная.

Народность, увеличившаяся численно и создавшая на базе своих традиций и религии свою культуру, сумевшая отбиться от врагов, пытающихся ее уничтожить или покорить, укрепившаяся на какой-то территории, которая воспринимается как свой дом, родина, и сумевшая осознать свое родство или общность на базе общих предков и единого языка, а часто – религии, становится народом.
Народ - предпоследняя фаза развития общества, основанная на общем этническом происхождении. Последней и высшей является нация.

Народ не становится нацией просто так. Народ становится нацией только в борьбе, в борьбе, в которой можно рассчитывать только на своих, и нельзя доверять никому чужому. Голландцы стали нацией в ходе войн, которые вели Соединенные Провинции за свое место в мире, немцы – в ходе борьбы Пруссии против своих соседей и последовавшего объединения ранее разделенного народа в единое целое, французы – в ходе Великой революции и последующих за этим войн за пришедшую из низов идею, в которую верили все.
Нация, это народ, осознающий свое место в истории и мироздании, способный реагировать на все вызовы как единое целое, все как один, народ, каждый представитель которого четко осознает себя частью общности несоизмеримо более значимой, чем он сам, отлично различает своих и чужих, понимая, кто входит в общность, а кто нет. У человека из нации отлично работает самоопределение и он способен проводить различие «свой-чужой» по факту принадлежности или непринадлежности к общности-нации. У человека из нации в психике «прошито» деление на «мы» и «не-мы», причем в «не-мы» по умолчанию входят все, кого нельзя причислить к нации, без выяснения деталей типа «хороший-плохой», «друг – не друг». Внутренняя спайка нации несопоставима с таковой у народа. Нация осознанно и последовательно противопоставляет себя всем прочим людям, укрепляя внутреннюю спайку и обособляя себя и свою культуру.
Для нации принципиальна не дилемма «друг-враг», а дилемма «свой-чужой». Чужому при этом страшно тяжело или вообще невозможно стать своим, даже если он «друг».

Все это кардинально отличает нацию от просто народа, для которого можно стать «своим» чисто на дружелюбии, часто мнимом, и люди, составляющие который, совсем не так сильно связаны друг с другом. У них вряд ли возникнет объединение вокруг какой-нибудь общей задачи, если она не связана с защитой жизни. Среди народа будет на порядок больше предателей и перебежчиков, потому, что связи внутри народа слабее, чем внутри нации и ценность этих связей для людей ниже. Народ проще обмануть и проще им управлять. При оказании внешнего давления на народ, последний будет отбиваться очень вяло. Если какая-то нация решит бороться с народом, а не с отдельными его представителями, люди из народа не смогут сразу осмыслить такую борьбу как борьбу общностей и будет видеть во враге множество отдельных людей со своими устремлениями и желаниями, тогда как реально это будет единая монолитная сила с общей целью.

Процесс связывания народа в нацию очень сложен – скажем лишь, что на него влияет этническая, языковая и территориальная общность людей, а также их совместная тяжелая борьба за что-то, что они все считают важным и нужным. И, что очень важно – интеллект и развитие. Только культурная народность становится народом, только умный народ способен осознать всю ценность своего единства и стать нацией. 
И совершенно не зря нации родились в индустриальную эпоху и в промышленно развитых странах – ведь индустриализм это организация больших масс, и нация – тоже, только на другой основе. 

Окончательно нации сложились в Западной Европе к восьмидесятым годам девятнадцатого века, хотя стартовал этот процесс веками раньше. Идеологи этих наций заботились о процветании и развитии, о том, чтобы нация не сходила с пути прогресса и всегда могла себя защитить. Для людей нации было принципиально, чтобы нацией и ее государством можно было гордиться, чтобы другие нации не заняли над ними господствующего положения. Это и был национализм, а люди, стремившиеся сделать свою нацию лучше и были националистами. Национализм тех лет был локомотивом прогресса и созидания. С середины девятнадцатого века войны государей становятся войнами наций, касающимися каждого человека. 

Нужно, правда, оговориться, что с национализмом часто путают свойственный менее развитым народам трайбализм, в котором нет ничего кроме животной ксенофобии. Ни один из, например, конгломератов кавказских племен нельзя считать нацией – это племена, чья внутренняя спайка выросла из-за чудовищного давления, оказываемого на них цивилизацией. Самые развитые из них, такие как осетины, представляют собой народность, медленно эволюционирующую к состоянию «народ». Как следствие они находятся в куда меньшем антагонизме к цивилизации, как следствие их «градус ксенофобии» в разы ниже. 

Также следует понимать, что хотя в основе нации лежит этническая общность, само превращение народа в нацию не является биологическим процессом, поэтому, им можно манипулировать, его можно индуцировать искусственно, можно даже на ровном месте создать новую искусственную, но вполне жизнеспособную нацию. Примером такой нации являются украинцы, и им же будут активно прокачиваемые в конце двухтысячных в Беларуси «литвины», если под эту затею удастся найти длительное финансирование и интеллектуальную поддержку.
Нации могут размываться и перетекать из одного состояния в другое.
Кроме того, в исключительных условиях нацию могут образовывать этнически разные общности – на почве общей территории, борьбы с врагами, общей истории и т.д. Пример – Швейцария или Канада с франкоязычным Квебеком. Но это именно исключения.

Итак, к концу позапрошлого века европейские страны превратились в государства-нации, имеющие серьезные преимущества в борьбе с не-нациями.
Статус нации также как и опережающее социальное развитие играл на руку людям Запада, облегчая им любую борьбу с кем угодно. 

Всё имеет свою цену, и переход западных народов в состояние наций тоже её имел. Их неспособность понять и принять факт, что те, кто не входит в их сообщество тоже люди - одно из проявлений  этой цены. Танки с красными звёздами на улицах Берлина тоже отпечатаны на чеке, как ответ на деятельность немецкой нации против восточнославянских народов.

Нас тем не менее, должно интересовать совсем другое - а останется ли нация или народ базовой формы интеграции людей в новую эпоху?

Чуть позже будут показаны модели, демонстрирующие, что не обязательно. Но на основании чего тогда будут строиться будущие общества постиндустриального мира? Территории? Расы? Общей экономики? Религии или идеологии? Давайте будем помнить, что хотя нации, за некоторыми исключениями и имеют общий этнический корень, но в доиндустриальную эпоху человечество знало массу других вариантов объединения.

На все эти вопросы можно и не отвечать. Тогда будущее само всё расставит по своим местам, но как показал пример Рима, это может быть сделано очень болезненным способом.

Итак, почти ничего не зная о будущем, мы, тем не менее, можем увидеть ряд граничных условий, которыми наше новое общество будет характеризоваться, и уже поставить для себя хотя бы некоторые вопросы о его устройстве. В будущем, после разбора ещё нескольких исторических примеров смены формаций в обществах, мы сможем перейти к концепциям и моделям общества будущего.