Русский Нострадамус: записка Дурново

Стоит только упомянуть в положительном контексте большевиков, как это гарантированно вызовет очередной стопиццотый взрыв негодования необелогвардейской общественности, которая – вот к бабке не ходи – обязательно вытрясет на божий свет весь пропагандистский антисоветский хлам, давно пылящийся где-то в тёмных чуланах истории. Бурление в каментах к моему предыдущему тексту тому пример.

Хотя это и вряд ли успокоит упомянутую общественность, но всё-таки советую перечитать аналитическую записку, незадолго до начала первой мировой войны поданную царю Петром Дурново.

В этом документе высший царский сановник камня на камня не оставляет от излюбленного хрустобулочниками сусального мифа о могучей экономике царской России, якобы уничтоженной злыми большевиками.

Дурново прямо называет состояние тогдашней российской промышленности "зачаточным". Именно это слово он использует. Не "недостаточное", не "неудовлетворительное", а именно "зачаточное"!

Из чего он делает вполне очевидный вывод, что отечественная промышленность не сможет обеспечить армию боеприпасами в длительной войне против индустриальной Германии. Логически связан с этим и следующий вывод Дурново: о чрезмерной зависимости российской армии от экономики "западных партнёров" и милости иностранных инвесторов.

И здесь невозможно избежать напрашивающихся параллелей с современной ситуацией.

Однако зависимость царской России от "западных партнёров" военным и иным импортом не ограничивалась. Не менее серьезной была зависимость финансовая.

«Ведь не подлежит сомнению, – печально констатирует Дурново, – что война потребует расходов, превышающих ограниченные финансовые ресурсы России. Придётся обратиться к кредиту союзных и нейтральных государств, а он будет оказан не даром».

Заметьте, не "западные партнёры" будут вынуждены встать в очередь за российскими кредитами, а Россия будет вынуждена просить у "партнёров". Почему же якобы динамично развивавшаяся Россия неизменно оказывалась в положении просящего? Почему не наоборот? Этих неудобных вопросов белогвардействующая публика боится, как чёрт ладана.

Далее Дурново прогнозирует, что даже в случае победы над Германией  Россию ждёт финансовое закабаление "западными партнёрами". Немецкая экономика будет разорена войной, и много с неё в случае победы не возьмёшь. И это немногое ещё придется делить с англичанами, французами и другими союзниками. А это означает, что предполагаемые репарации с побеждённой Германии вряд ли возместят России даже её военные издержки.

«То немногое, что может быть удастся... урвать, придётся делить с союзниками, и на нашу долю придутся ничтожные, по сравнению с военными издержками, крохи».

Тем более за счёт побеждённых немцев не получится оплатить погашение кредитов "западным партнёрам". Дальнейший беспощадный прогноз Дурново это констатация мрачной очевидности:

«неизбежно, даже после победоносного окончания войны, мы попадём в такую же финансовую экономическую кабалу к нашим кредиторам, по сравнению с которой наша теперешняя зависимость от германского капитала покажется идеалом».

Так же необычайно точно выглядит прогноз Дурново относительно тех последствий, которые будет иметь для России поражение в войне с Германией. Ослабление царского режима высвободит стихийные энергии народных масс. Либеральная оппозиция, не имеющая в народе никакого авторитета, удержать эту стихию в благопристойных рамках не сможет. А в какую сторону будет направлен бурный поток народной стихии, Дурново прекрасно осознавал:

«Особенно благоприятную почву для социальных потрясений представляет, конечно, Россия, где народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма... Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужою землею, рабочий – о передаче ему всего капитала и прибылей фабриканта, и дальше этого их вожделения не идут».

Вот эти слова нужно перечитывать нашим хрустобулочникам, до сих пор свято верующим в сказку, как коварные большевики обманули и соблазнили "преданный престолу народ".

А в реальности не народ пошёл за большевиками, а большевики пошли за народом. Большевики просто пообещали народным массам то, чего эти массы сами жаждали. После этого что же удивительного в том, что эти массы и посадили Владимира Ленина на трон, сделав из него по сути нового царя? Только царь Владимир оказался настоящий. А не картонный, коим был последний из династии Романовых.

В других прогнозах Дурново далеко не столь точен. Хотя его планы увлекают своей масштабностью и широтой горизонтов.

Своей мыслью о желательности для России сближения с Германией и Японией он предвосхитил будущую идею "союза континентальных держав", сформулированную вскоре после первой мировой войны классиком немецкой геополитики Карлом Хаусхофером. Но штука-то в том, что этой идее так никогда и не суждено было воплотиться в реальность. А величайшая ирония истории видится в том, что один из самых прилежных и преданных учеников Хаусхофера – Адольф Гитлер – оказался в итоге самым яростным противником союза Германии и России.

Но я, конечно, далёк от мысли, чтобы пытаться ловить Дурново на каких-то "ошибках". Да и не ошибки это по сути дела, а выражаясь марксистским языком, проявление его классовой ограниченности. И рождённая этой ограниченностью его вера в стремление "культурных наций" к "мирному сожительству" выглядит крайне наивной.

«Такая лишённая всякой агрессивности по отношению к прочим государствам, политическая комбинация на долгие годы обеспечит мирное сожительство культурных наций, которому угрожают не воинственные замыслы Германии, как силится доказать английская дипломатия, а лишь вполне естественное стремление Англии во что бы то ни стало удержать ускользающее от нее господство над морями».

Здесь трезвый политический реалист Дурново внезапно предстаёт романтическим мечтателем. Особенно смешно он с этими радужными мечтами смотрится на фоне своего современника Ленина, уже тогда констатировавшего наступление новой эпохи – эпохи империализма. И в осмысляющем это наступление тексте "Империализм как высшая стадия капитализма", который Дурново очевидно не читал, Ленин дал исчерпывающее объяснение, почему в эту новую эпоху не одна Англия, но и все остальные буржуазные нации не могут стремиться к "мирному сожительству", и не могут быть "лишёнными всякой агрессивности".

Впрочем, политическая наивность, которую здесь проявил Дурново, может быть оправдана не только его классовой ограниченностью. Другое объяснение или оправдание возможно состоит в том, что тогдашняя Россия не была ни страной буржуазно-империалистической, ни страной европейской. И её существование  нельзя втискивать в сугубо европейские шаблоны. Мысли и действия российских политических деятелей иногда гораздо лучше можно понять, исходя из другой логики.

В этой связи интересно наблюдение одного корейско-американского политолога:

«если в Европе чем сильнее становилось государство, тем более оно было предрасположено к войнам, то в Азии сильное государство являлось гарантом стабильности»

_{(D. Kang. Civilization and state formation in the shadow of  Cina / David C. Kang // Civilizations in World Politics. Plural and Pluralist Perspectives. – Routledge, 2010. – P.113).}

Тот есть Дурново проецировал на европейцев установки русского, неевропейского в своей основе, геополитического мышления, и ожидал от европейцев поведения в совершенно чуждой им логике. И в этих своих ожиданиях Дурново, конечно, крайне наивен. Что не умаляет точности диагноза, вынесенного им царской России.

Отдельный сюжет это разделяемая им общая для почти всей тогдашней российской элиты вера в Его Величество Иностранного Инвестора, которого нужно всячески ублажать:

«Россия слишком бедна и капиталами, и промышленною предприимчивостью, чтобы могла обойтись без широкого притока иностранных капиталов. Поэтому известная зависимость от того или другого иностранного капитала неизбежна для нас».

И как бы консерватор и монархист Дурново ни ругал тогдашних либералов, но в этой вере или скорее предрассудке он от них ничем не отличался. Однако мы видим и сегодня, что теперешние правые и православные консерваторы продолжают находиться в плену у тех же либеральных предрассудков. И в этом, вероятно, истоки того рессентимента, который у них до сих пор вызывают большевики.