Некоторое время тому назад я приносил в значительной степени прогностический анализ перспектив делегирования функций организации народно-хозяйственной деятельности транснациональному капиталу. Статья даже, к моему удивлению, удостоилась помещения в Кладовую (хотя по мне этого в куда бОльшей степени заслуживали извлечения с формулировками традиционных и к настоящему времени основательно подзабытых определений).

На фоне наблюдаемых признаков развития кризиса Величайшей Депрессии (следующего за необеспеченной эмиссией роста цен на физические ништяки, причём далеко не только в эмиссионном центре, см. например эту статью) полагаю необходимым напомнить продолжение темы, уже вполне обобщающее… следствия вхождения в мировой рынок (на условиях анонимных хозяев оного) для народного хозяйства.

Материал не новый (99-го года), но архи-актуальный.

На практически эталонном уровне раскрыты в том числе темы заказчика (и одновременно главного интересанта) догмата о *необходимости* «иностранных инвестиций», международного туризма, трудовой миграции (с акцентом на тех, кого в современной традиции называют экспатами) и проблема этнических сообществ.

Категорически рекомендую.

---

Иностранные капиталы и наша финансовая политика

Милостивые государи!

Вопрос об иностранных капиталах стал за последнее время не только модным у нас вопросом, но и крайне серьезным. На наших глазах важнейшие естественные богатства России одно за другим переходят в руки иностранных компаний, и все мы чувствуем, что переход этот что-то уж очень напоминает не то какое-то нашествие на Россию, не то прямую ее экономическую оккупацию. Наконец появились уже протесты не только в газетах, но и от общественных учреждений, каков, например, Московский биржевой комитет.

Между тем наряду с протестами слышится и горячая защита иностранных капиталов. Очень многие у нас не только ничего не имеют против покупки и разработки иностранцами наших естественных богатств, но даже одобряют это с точки зрения интересов русской промышленности! Находят, что русская промышленность без иностранцев таких успехов не сделала бы, что она у них учится, и если это обучение покупается даже отчуждением хотя бы части дел и земель в иностранные руки, то эта цена вовсе не дорога.

Пока подобные взгляды высказываются российскими учеными политико-экономами, мы их понимаем. С точки зрения нашей космополитической науки кто бы естественные богатства данной страны ни разрабатывал, безразлично, лишь бы шла промышленность.

Когда то же самое говорят представители нашего финансового ведомства, и это понятно. Наша финансовая политика требует прилива к нам золота, а привлечение иностранных капиталов есть удобнейший к тому способ.

Но такое же мнение распространено и в обществе. Коренные русские люди, не чуждые любви к своему народу и ценящие независимость своего отечества, с чужого голоса повторяют то же самое. Недавно еще слышали мы даже, что иностранцы не только разрабатывают наши богатства, но и самих нас, словно каких-то варваров, гуманизуют, просвещают, учат законности!

Решив занять сегодня Ваше внимание этим вопросом, чтобы рассмотреть его с русской национальной и деревенской точки зрения, я должен начать, прежде всего, с определения этой точки зрения. Как должны мы вообще относиться к иностранцам? Как относится к ним просвещенный и гуманный русский человек?

Я думаю, что такой русский человек прежде всего вовсе не фанатик, вовсе не враг иностранцев и не принадлежит к крайним националистам. Его любовь, его симпатии идут концентрическими кругами. Он любит свою семью, любит тот уголок России, где его родина, любит Россию и русский народ, любит стоящих к нам ближе по духу или языку и крови православных и славян, любит культурную арийскую Европу и, наконец, любит все человечество. Чем шире круг, чем чужее он ему, тем отвлеченнее эта любовь, тем меньше в ней, собственно, чувства. Это совершенно понятно. Иностранец для него, например, менее дорог и близок, чем свой, курянин, положим, меньше, чем тамбовец, племянник меньше, чем сын. Но так как эта любовь не слепая, то ему ничто не мешает относиться и к близким, и к дальним критически, считать, что племянник дельнее и умнее сына, уважать англичанина больше, чем француза, ставить православного грека ниже, чем, положим, лютеранина финна и т. д.

Вот, мне кажется, русская точка зрения. Она подсказывает, что Божий мир создан для всех, что для всех светит солнце, для всех должна быть работа, теплый угол, кусок хлеба, братская помощь. Страдание в одном конце мира должно отзываться сочувствием в другом. Все это должно быть так, это заповедано, это христианский идеал.

Но увы! В современном обществе до этого идеала слишком далеко. Есть слабые, не только люди, но и слабые народы. Сильные не служат им, не пекутся о них, но бросаются их, если не разгонять и истреблять, как в древности или как сейчас это делается с дикарями, то эксплуатировать экономически. Лозунг современного «просвещенного» человечества — борьба не с оружием в руках, как в старину, не прямым насилием, но по-современному: с торговым договором, траттою, таможенною пошлиною, биржевою котировкою, железнодорожным тарифом в руках.

На одного миссионера, который отправился куда-нибудь в Китай спасать души, приходится пятьсот купцов, которые едут торговать и иногда даже прямо отравлять, хоть бы опиумом, пятьдесят банкиров, которые под видом займа будут снимать с китайца шкуру, и наконец целые христианские правительства, которые «арендуют» сотни квадратных миль территории.

Исключим миссионеров и политиков и обратим наше особенное внимание на «экономических» деятелей. Людям высоких принципов, идеалистам, бескорыстным, нет резона уезжать служить чужому обществу, чужому народу. Таким всегда поприще — своя родина. Исключения редки и, по совести, не очень нормальны. Все же иностранцы едут в чужую землю только по следующим мотивам: 1) пользоваться лучшими условиями жизни или климата, т. е. лечиться, развлекаться или просто жить; 2) учиться, если в данной стране есть чему; 3) работать, заводить промыслы, торговлю, наживать деньги, богатеть.

Рассмотрим все эти группы.

Иностранцы, едущие ради развлечения, лечения или проживания готового, — чистая польза для страны. Они привозят готовые средства, взятые у своего народа, дома нажитые и тратят их у чужих.

Еще бы не радоваться этим чужим! Париж имеет ежегодно 200–250 миллионов франков, оставляемых иностранцами. Швейцария столько же, Италия до 500 миллионов (у меня нет под руками цифр и я говорю по памяти)… Но зато возьмите положение тех стран, откуда едут.

Россия, по казенному исчислению, тратит на эти поездки своих больных и богатых людей 56 млн руб. золотом, Америка свыше 200 млн долларов. К нам и в Америку, наоборот, едут для лечения и прогулок совсем мало.

Но об этом долго толковать не стоит. Тут все ясно. Всякая страна радуется таким иностранцам. Всякая страна жалеет о расходах своих путешественников заграницей. С этим, я полагаю, спорить невозможно.

Вторая категория — учащиеся. Художники едут в Италию, техники в Англию и Германию и т. д. Ничего, кроме обоюдной пользы, не получается. Мы приобретаем специалистов, иностранцы получают вознаграждение за обучение в виде расходов наших учащихся. Об этой категории тоже не стоит толковать.

Но вот третья категория — люди, едущие работать, наживать деньги. Здесь надо остановиться повнимательнее.

Возьмем самый простой случай. Приезжает в Россию иностранец и открывает какое-нибудь производство без капитала или на привезенный им капитал.

Может это случиться, очевидно, тогда только, когда данный иностранец лучше знает то дело, которое составляет его специальность, чем местные специалисты, и, следовательно, дает товар высшего качества; или когда его дело богаче средствами и лучше по организации и приемам торговым (напр., толковее поставлено, честнее); или, наконец, когда местные жители данного производства не знают, научиться не могут или не желают, наконец, необходимыми средствами не располагают.

Совершенно очевидно, что какой-нибудь французский мастер-шляпник или портной с великолепною выучкою, тонким вкусом, добросовестностью и правильными торговыми приемами наживает в России большие деньги, тогда как нашему кустарю-шляпнику или портному «из Москвы» Иванову во Франции пришлось бы умереть с голоду.

Очевидно, что поедет в Россию мастер француз или немец. Русскому, наоборот, во Франции или Германии делать нечего.

Предстоит решить вопрос: полезна ли для России деятельность этого иноземца или вредна? Какие есть основания для решения этого вопроса?

Основания эти, очевидно, двух родов: политические и экономические.

С политической стороны вопрос освещен достаточно. Екатерина вызывала немцев-колонистов. Это оказалось ошибкой. В наши дни немцы колонизуют Россию без вызова, а правительство издает ограничительные законы, ибо неудобство и даже опасность этой колонизации, особенно немецкой, выяснились достаточно. Немцы во многих местах прямо-таки вытесняют русский элемент, например, в юго-западном крае, Херсонской и Екатеринославской губернии и т. д.

С экономической стороны можно, значит, обсуждать вопрос только о такого рода являющихся к нам иностранцах, которые 1) сами или в своих детях и внуках сольются с коренным населением и усилят Россию, 2) поработав в России и нажив деньги, уйдут под старость на родину.

Полезность первого рода иностранца определяется условиями конкуренции. Иностранец создает спрос на свой товар или услуги, потому что этот товар или услуги высшего качества. Он бьет своих конкурентов, но вместе с тем учит их. Они не могут остаться при прежних дурных приемах и им предстоит дилемма: или сравняться, догнать иностранца, или остаться без работы. Польза для общества очевидная. Затем иностранец отвыкает от своей родины, ассимилируется и его дети уже усиливают Россию хорошим, крепким, культурным элементом. Чужого остается лишь звук, имя.

Иностранец второго рода приносит те же услуги, но, уходя, уносит с собою, в виде платы за них, скопленное состояние. Россия теряет эту часть, но это затрата производительная, это законный обмен.

До сих пор никакого вреда, никакой невыгодности сделки указать нельзя. Пока местное общество обладает поглощающею силой или пока способно выплатить и удалить иностранца, не желающего с нами сливаться, интересы страны не нарушаются.

Так было в России еще недавно. Мы так к этому привыкли, что совершенно не заметили неожиданной перемены. А перемена произошла огромная. Наступила эпоха железных дорог, телеграфов, неслыханной ранее быстроты сообщений, широкого развития спекуляции, водворилось царство биржи, синдикатов, земельная собственность мобилизовалась, личность уступает место анонимному обществу, страшной силе соединенного капитала.

Европейцы почти все очень обогнали нас на этом поприще. Но обогнали не столько техникой или лучшими качествами — обогнали прежде всего лучшей организацией, более крепкой общественностью, лучшим государственно-экономическим механизмом.

Положение иностранца у нас совершенно изменилось. С одной стороны, наше общество как будто потеряло свою переваривающую способность, с другой — самая ассимиляция стала для иностранца совершенно ненужной.

Заброшенный в уездный городишко Христиан Иванович Гибнер, знаменитый врач из «Ревизора», был жалким существом с одним единственным звуком — средним между е и и. Сын его уже становился чисто русским. Современный Гибнер во всяком захолустье найдет свою немецкую компанию, женится на немке, сына свезет в немецкую школу, отправит его, когда тот вырастет, отбывать воинскую повинность в Германию. У него к услугам не дальше, как за несколько станций по железной дороге, и кирка, и пастор, он имеет немецкие русские газеты. Ему нет смысла, нет причины обращаться в русского.

Если он ведет крупное дело, это уже не русское, а чисто немецкое дело. Потрудитесь зайти (если пустят) на любой немецкий завод в Петербурге или Москве. Администрация немецкая, делопроизводство немецкое, разговор немецкий, интересы немецкие и самая неразрывная, самая тесная связь с Германией как с метрополией. Территория завода — это завоеванная капиталом и почти отчужденная немцами территория. Это только номинально Россия. Русские рабочие здесь только чернорабочие, и Россия от фирмы имеет только налоги да скудную поденную плату рабочим.

Возьмите Бухару и нашу там колонию — Новую Бухару. Разве, например, дело там любой крупной русской фирмы, вроде Большой Ярославской Мануфактуры, бухарское дело? Это настоящий уголок Русской земли, хотя номинально и во владении Бухарского эмира.

В этом же роде совершенно и иностранные у нас крупные акционерные предприятия. Россия, разумеется, чуточку посильнее Бухары и рядом с немецкою и вообще иностранною промышленностью еще может выдвинуть свою, но… на долго ли? Ведь иностранная у нас промышленность растет гигантскими шагами, ведь иностранцы имеют явную тенденцию выплачивать и высаживать все русское и притом из самых лучших дел…

Москва — центр России. Многим из нас приходилось ездить по Мясницкой. Много там русских вывесок? Много у нас в Москве русских механических заводов? Чьи пивоваренные, машиностроительные заводы и склады? Я знаю, что могут указать Ильинку и Варварку, но только уж придется прищуриться или отвернуться, когда мы будем проезжать мимо некоторых амбаров… А потом можно проехать в Петербург, в Лодзь, в Варшаву, в Киев, побывать в районах каменноугольном, металлургическом, нефтяном, заглянуть во Владивосток, в сибирскую тайгу…

Совершенно так же, как выше, проанализируем теперь тот обмен услуг, который совершается между этими иностранцами нового типа и русским народом. Посмотрим, что это за услуги и каково вознаграждение?

Я сказал, что мы отстали не в смысле техники, но в смысле государственно-экономического нашего механизма. Это надо пояснить.

Говорят, иностранцы будят наши силы, разрабатывают наши естественные богатства. Без них мы бы спали, а богатства лежали бы даром. Согласен, но почему?

Возьмем какой-нибудь пример. Положим, желает кто-нибудь заняться нашим, баснословно выгодным теперь, железным и стальным делом. С этим предпринимателем конкурирует на покупке одной и той же залежи бельгийская компания. Владелец, конечно, продаст тому, кто даст дороже.

Кто может дать дороже? Тот, у кого денег больше и кому деньги дешевле.

Бельгийцу, немцу, французу деньги дешевле. Там выпускается верный 4-процентный заем, и все расхватано с премией.

Попробуйте достать капитал (акционерный или облигационный) на этих основаниях у нас…

Дальше. Бельгийцы или немцы пришлют своих горных инженеров-практиков и прямо начнут лить чугун, сталь и прокатывать рельсы. Нам придется взять российского технолога из патентованных, да еще, помилуй Бог, довериться ему; он устроит какую-нибудь необыкновенную добычу стали прямо из руды и пустит вас в трубу или наделает вам рельс, которые на испытании забракуются.

Бельгиец или немец напишет устав, соберет общество с правлением в Брюсселе или в Берлине, и пока вы будете ходить торговаться да упрашивать разрешить в вашем уставе такие-то параграфы, он уже выстроит завод. Затем ваш устав утвержден, но его еще не опубликовали в «Собрании Узаконений», а до тех пор вам Экспедиция заготовления государственных бумаг паев печатать не будет. Недавно я видел человека, проклинавшего наши канцелярские порядки, ибо попал на такой случай: деньги нужны до зарезу, товар покупается раз в год, осенью; дополнительный выпуск паев разрешен, а Экспедиция требует номер «Собрания Узаконений». А там разрешение будет напечатано месяцев через шесть… Иностранец ничего этого не знает, потому что у него в руках конвенция. Его дело заранее утверждено и благословлено…

Пойдемте еще несколько шагов.

Дело открыто. Вот русское, вот рядом бельгийское или немецкое. Нужен кредит, без кредита теперь работать нельзя. К услугам отделение Государственного Банка.

Вы просите кредита на миллион, и отделение хорошо знает, что кредит этот вполне обеспечен. Но у него нет средств, как оно об этом прямо заявляет, и оно вам предлагает сто тысяч. Остальные девятьсот тысяч берите, откуда хотите. Ищите их у дисконтера, у ростовщика, кланяйтесь и платите процент, какой тот положит.

Бельгиец открывает себе кредит в Брюсселе или Париже, немец в Берлине, Лейпциге или Дрездене — кредит почти безграничный. Вам Государственный Банк отказал, ему даст хоть десять миллионов. Как так? Да тот же Deutsche Bank, та же Comptoir d’Escompte купит на Россию тратту, и наш Государственный Банк обязан ее выплатить беспрекословно. Чтобы оправдать эту трассировку, закроют русским людям кредиты в десяти отделениях банка, создадут искусственное безденежье в целых областях, но в ваше отделение нужное количество «оборотных средств» переведут и у вас на глазах снабдят ими иностранца. Трассировка — это биржевой фокус, не больше. И вы, и иностранцы работаете на одни и те же деньги, и от того, что иностранец открывает новое дело, количество денег в России не увеличивается. Их, наоборот, становится все меньше и меньше по отчетам самого же Государственного нашего Банка, да это и понятно: золото, на которое иностранец покупает тратту, у нас только по счетам проходит, мы им только за наши долги расплачиваемся да убытки по расчетному балансу покрываем. «Для обращения» ничего не остается, и обращение не увеличивается.

Золото проходит по счетам, является приходной статьей расчетного баланса и сейчас же уходит обратно за границу. Но зато, скажут, у нас дома остаются готовые предприятия, фабрики, заводы, железные дороги. Все это имущество, и имущество большое, все это работает, освобождает нас от платежей за границу за привозимые товары, создает заработки народу, вызывает оживление в стране, создает множество вспомогательных предприятий.

Все это прекрасно, как книжные, теоретические рассуждения. Но посмотрите, что делается в жизни. Какую культуру несут с собою иностранцы, что за дела они основывают?

Прежде всего бросается в глаза, что главные у нас иностранные дела основываются в качестве поставщиков казны.

Идет постройка железных дорог, нужны рельсы, паровозы, все это обеспечено казенными заказами, и вот готов, ждет иностранец. Открывается винная монополия, требующая массу стекла и пробки. Опять иностранец, ибо здесь обеспеченный казенный заказ, который совершенно так же мог бы быть выполнен нашими заводами, будь у них оборотный капитал. Дальше: захватывается соль, уголь, нефть. Приносят ли здесь иностранцы что-либо новое, учат нас чему-нибудь? Увы! Они учат нас одному: как устраивать тресты и синдикаты, захватывать монополию и поднимать цены. Не успели каменноугольные копи попасть в иностранные руки, уже казенные железные дороги переплачивают на первых же поставках угля сотни тысяч. В Баку не мы учились у иностранцев, — техника бурения и добычи нефти там на огромной высоте, — там иностранцы — ученики наши, там они пришли на готовое и сразу, с первых же дней страшно подняли цены. В первые 10 месяцев главная английская компания выдала своим акционерам 43 % дивиденда. Сколько же получил заработка русский народ? Об этом легко составить понятие, если мы обратимся к цифрам: промыслы Тагиева на Биби-Эйбате, дававшие около 40 миллионов пудов нефти в год, занимали всего 150 человек мастеров и рабочих.

Это главное. Затем иностранцы овладели конками почти во всех главных городах. Надеюсь, что эта наука невысокого качества. Теперь их капиталы направились на устройство прядилен и ткацких. Вы думаете, что здесь будет внесено что-нибудь новое в смысле техники или будут понижены цены? Увы! Наша русская техника по прядению и ткачеству стоит ничуть не ниже, а в красильном деле даже выше иностранной, а что касается до цен, то, положим, будут убавлены барыши некоторых центральных мануфактуристов, но не путем понижения цен, а путем своего рода нормировки раздела, как в сахарном деле. Все это мы знаем давно, все это идет на глазах, и только величайшая наивность наших финансистов или прямая, заведомая недобросовестность может предполагать, что в крупных, миллионных предприятиях, основываемых на иностранные капиталы, есть что-нибудь, кроме самого обыкновенного снимания сливок, самого обыкновенного промышленного хищничества, где русский народ играет совершенно ту же роль, что индусы, китайцы, негры. Не даром же Екатеринославская губерния называется довольно откровенно Белым Конго.

Положим, снимать сливки умеют хорошо и наши промышленные тузы. Но, не будучи вовсе защитником нашей мануфактурной промышленности, все же приходится признать, что от этих русских тузов остается родине хоть что-нибудь: ряд клиник на Девичьем Поле в Москве, пожалуй, первая в мире по обстановке Третьяковская галерея, дар Пекина городу Ростову в виде будущего университета, Добровольный флот, множество весьма почтенных учебных и благотворительных учреждений. Что-то останется от иностранцев! Пока можно ожидать лишь одного: опустошенных рудных и угольных месторождений, сведенных лесов, высосанных нефтяных источников да перемытых золотоносных эфелей…

Разумеется, и между ними найдутся свои Кекины, Бахрушины, Третьяковы, Трапезниковы. Но свои жертвы они сделают не нам, а, конечно, своей для каждого родине. Русскому народу отсюда не достанется ничего. Ведь это же фантазия, чтобы иностранный капиталист, сидящий преимущественно за границей и имеющий у нас только своих приказчиков, ассимилировался с нами, становился русским. Давно прошли эти времена! Да и плакать ли о том, что к нам не идут господа Эфрусы, Дрейфусы, Блейхредеры и Бишофсгеймы, что везде есть свои Ротшильды, английские, французские, австрийские и нет только русского? Не достаточно ли с нас и наших собственных Гинцбургов и целой династии Поляковых?

Теперь попробуем подвести итоги услугам, оказываемым России нынешними иностранцами. Услуги эти, как уже мы выше установили, основаны не только на очевидных культурных преимуществах в том или ином смысле иностранца перед нами грешными, но и на всепобеждающей силе биржевого международного капитала, ищущего дел, ищущего дальнейшего роста, господства и власти.

Мы видели:

Иностранец имеет перед нами преимущества в своем богатстве, в легкости достать на дело необходимые средства, в большей дешевизне денег где-нибудь в Бельгии или Германии, чем у нас.

Иностранец имеет преимущества в техническом и коммерческом образовании.

Иностранец имеет преимущества в своем юридическом положении в России, созданном законодательством, договорами, международным правом и пр.

Разберем эти преимущества по порядку. Во-первых, богатство. Я думаю, всем понятно и все знают, что страны делятся на две группы: страны-кредиторы, которым должны, и страны-должницы, которые должны. В большей части случаев расчетный баланс этих стран расположен также. Он активен у стран-кредиторов и пассивен у стран-должниц. Да это же и совершенно понятно. Страна, разбогатевшая и накопившая капиталы, например Англия, Франция, Бельгия, должна их размещать, давать в долг другим странам. Ее приходные статьи баланса все растут от полученных за капитал дивидендов и процентов. Страна, задолжавшая, чтобы сводить концы с концами, залезает в долг все дальше, и как у той приход, так у этой растет расход, т. е. баланс заключается все хуже и хуже. Исполняется евангельское речение о том, что кто имеет, тому дается и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и последнее.

Очевидно, что при существующих денежных системах, т. е. при металлическом обращении, связывающем данную страну со всем миром, свободные капиталы могут накопляться только у стран-кредиторов. Задолженные страны отдают в виде внешних платежей иногда весь избыток своего народного труда, за покрытием необходимых расходов по существованию народа, да и эти расходы постепенно урезываются, пока не наступает полная нищета. Мы, например, после сорокалетнего хозяйства в долг совершенно обнищали, и нам, земледельческой стране, имеющей избытки хлеба, поставляющей массы хлеба на международный рынок, постоянно при малейшем недороде грозит голодовка. Почему? Да именно потому, что мы обнищали, нет средств ни запасов серьезных сделать, ни хозяйство свое улучшить, ни оборотных капиталов собрать. На все это нужны огромные средства.

Между тем наша показная сторона, наш фасад, бьет в глаза. Огромная промышленность, сеть железных дорог, очень большая и дорогая военная оборона страны. Подсчитайте все это хотя приблизительно, как наш инвентарь, и вы будете поражены. Его стоимость едва ли превысит сумму нашего внешнего долга. Значит, по существу-то дела все это не наше, не нажитое народным трудом, а чужое, все равно как бы взятое напрокат, арендованное, и эта аренда составляет ежегодно около ста тридцати миллионов рублей золотом.

Если вы взглянете на наши другие богатства, там вы найдете иную картину. До 1861 года: бесчисленное множество помещичьих усадеб, — и каждая представляет полную чашу, — зажиточный народ с большим количеством скота, с запасами немолоченного хлеба, из году в год переходящими. Огромный запас лесов и девственных земель. Теперь: едва треть или четверть прежних усадеб и те, кроме исключительных, нового типа, опирающихся на готовый капитал, стоят едва покрытые, без хозяйства, без инвентаря, заложенные неоплатно и без государственной поддержки ежегодно подлежащие аукциону; обнищавшие села и деревни, «безлошадные» и «бездомовные» домохозяева, ни о каких немолоченных скирдах речи нет, муку покупают в лавочках по пудам, свои продукты отдают по нужде за бесценок, опутанные неоплатными недоимками. Леса сведены, степи распаханы. Дифтерит, сифилис в наших русских размерах и наконец удостоверенное военной статистикой измельчание и вырождение народа…

Итак, в чем же здесь преимущество иностранцев? Да в том, что в пореформенный период мы прохозяйничались, вот настоящее слово! В том, что они накопили богатства и не знают, куда поместить свободные капиталы, мы накопили бесчисленные долги, которые не знаем, как заплатить.

Полная аналогия с запутавшимся помещиком, с задолжавшей фабрикой. Помещику нет другого исхода, как распродавать имение по частям, чтобы кое-как выпутываться: сегодня свел лесок, завтра продал хутор, сдал в аренду огород, трактир, покос, потом их продал и т. д. Фабриканту остается образовать товарищество и дать часть паев своим кредиторам. И вот, в правлении заседает директор «от Кнопа»…

Что другое обозначает или может обозначать захват иностранцами наших руд, коней, приисков, основание новых заводов? Да только то, что все это формы расплаты России за свое хозяйство, за то, что она обратила все свое внимание на фасад и совершенно позабыла о внутренности дома. И вот, фасад блестит, а сзади стоят иностранцы с исполнительными листами в виде наших бесчисленных бумаг.

Можно смело сказать, что всякое основание в России теперь нового иностранного дела, всякая покупка иностранными компаниями наших естественных богатств есть только ввод во владение по этим исполнительным листам…

Итак, первый вопрос, полагаю, выяснен. Ни о каких услугах иностранцев и речи быть не может. Это не обмен услуг, а обязательная уплата долга. Русская земля, русский народ расплачивается своею недвижимостью, своими богатствами за бесхозяйность нашей экономической политики последнего сорокалетия (с либерального тарифа 1857 г). Но… заметьте это: расплачивается, должая вновь, и притом в страшной степени…

Перехожу ко второму вопросу.

Да, иностранные техники лучше наших. Они знают очень немного, но умеют, что нужно. Если немец мыловар, то он действительно полный невежда в астрономии, ничего не смыслит ни в акушерстве, ни в таксации лесов, но зато надевает фартук и прямо становится варить мыло.

У нас ученых мыловаров, слесарей, ученых сапожников и красильщиков нет. У нас есть технологи, словно из милости разделяемые на химиков и механиков. Но наш «химик» считает мыловарение слишком узким предметом. Он все знает: и новые способы кристаллизации сахара, и технологию анилиновых красок, и нефтяные смазочные масла, и перегонку дерева. Кроме того, он образованный европеец; он изучал богословие, право, зоологию, литературу, астрономию, ветеринарию, философию, высшую математику, гистологию, биологию, этимологию (не всегда), бальнеологию и всякие логии. Это цвет нашей интеллигенции, лучший жених для любой барышни, ибо у него диплом сулит прямо 5–6 тысяч жалованья. Это приятный господин, с лоском и образованием… И вдруг, надевай фартук и становись варить мыло!.. Помилуйте, да он никогда сала не видал, кроме «малороссийского». Он сдавал экзамен, между прочим, и по мыловарению и смутно помнит научные законы этого процесса..

Очевидно, на скромной мыловаренной фабрике он не нужен. Возьмут или татарина и сварят обыкновенное «казанское» мыло, или, кто побогаче, пригласит мастера немца, чеха, или приедут французы: Брокар, Сиу, Ралле… А наш химический технолог рассердится и пойдет в профессора, в начальники отделения Департамента торговли и мануфактур или в прокуроры окружного суда — словом, туда, где пишут бумаги или произносят речи, но где не варят мыла…

Может быть, это немного карикатурно, но это правда по существу, и каждый из нас это знает.

Но, может быть, мы и не способны давать хороших техников? Впрочем, я думаю, этого-то вопроса из нас здесь не предложит никто.

Итак, по этому второму пункту: чем обусловливается эта неизбежная (признаем это) услуга иностранцев?

Обусловливается направлением нашего специального делового образования. Господа, составлявшие учебные планы и программы, получили как раз то, чего желали. Наши деловые сферы в этом неповинны, ибо не были сюда прикосновенны. Значит, Россия как целое расплачивается за неудачно организованные наши специальные школы.

Но и тут еще полбеды. Ну что же делать, что без иностранных техников мы обойтись не можем? Но почему же они не на службе только, точнее, почему служат не нам, не русскому предпринимателю, а идут или сами в качестве хозяев дела, или служат предпринимателю иностранному, иностранной компании? Почему от них русский народ ничего не заимствует, даже не учится, ибо иностранцы к себе на заводы ни практикантов, ни учеников русских не берут? Я сам это могу засвидетельствовать и, кроме того, сошлюсь на А. С. Ермолова. В моем присутствии он лично слышал от иностранного директора иностранного цементного завода в Новороссийске, что русских техников на практику они не берут.

Перейдем теперь к нашему третьему вопросу о преимуществах иностранцев в России.

Преимущества эти в промышленном и торговом отношении выражаются, во-первых, в тех конвенциях и торговых договорах, которые нами заключены с разными странами. Во-вторых, во внимательном и любезном отношении наших центральных и местных властей к основавшимся в России иностранным предпринимателям. В-третьих, в той точке опоры, которую эти господа имеют в своих консулах и вообще в дипломатическом персонале.

Я вовсе не думаю обвинять здесь наших власть имущих в каком-нибудь пристрастии или послаблении иностранцам. Ни одному из наших государственных людей теперь в голову не придет предпочитать иностранца русскому только потому, что он иностранец, или хлопотать за него предпочтительно перед соотечественникам. Делается это мимовольно, скрепя сердце, иногда даже с болью в душе. Да что толку России от этой боли, раз иностранцы все-таки одолевают нас на всех пунктах и идут, куда им угодно?

Причина этого их успеха и нашей слабости ясна. Так действовать заставляет нас сила событий. Не может быть иначе на той наклонной плоскости, на которую не сегодня и не вчера стала наша финансовая политика. Проследим за нею, и мы увидим, с какой неумолимою фатальностью давно затягивалась над Россиею петля иностранной ее эксплуатации.

Исходный пункт: наше вечное безденежье, обусловленное существующими финансовыми теориями. По этим теориям, печатать бумажек нельзя, — это «сладкий яд», — банкнот выпускать тоже нельзя. Нужды нет, что безденежье, недостаток оборотного средства парализует, по рукам и ногам вяжет народный труд, мешает накоплению национальных капиталов, заставляет разоряться. Теория говорит: жгите бумажки — и их жгут.

Говорят: золото прильет, и его будет достаточно для народного обращения. Но раскройте балансы Государственного Банка — и вы увидите, что не только ни о каком приливе золота речи нет, но едва-едва путем страшных жертв удается удержать и существующий запас. Да это и понятно! В задолженной по уши стране роскошь иметь «здоровые деньги», металлическое обращение оплачивается чересчур дорого.

Между тем обратите внимание на следующее: если задержать развитие России народной можно, если ее недочеты, страдания и недостатки можно приписать чему угодно, только не безденежью, то задержать рост и развитие России как государства нельзя.

Нет школ — обойдемся! Нет средств у земледелия на улучшения — подождут! Нет кредита у промышленности, — пусть занимает у Кнопа!.. Но флот нужен, но железные дороги нужны, но штаты ведомств требуют расширения, но образованным классам нужны иностранные товары. Как ни изощряться в изобретении и усовершенствовании налогов, ими с грехом пополам можно покрыть бюджет обыкновенный, но их не хватит на постройку железных дорог, на флот, на порты, на необыкновенные финансовые комбинации в денежном хозяйстве, на поддержание курса, на платеж процентов по долгам.

Была даже теория, что земледельческая страна должна занимать, и вот, Россия широкой рукой занимала во весь пореформенный период, занимала на свои дороги, получая иногда по 67 копеек за рубль (миссия покойного Абазы).

С начала ликвидации канкриновской финансовой системы и по наши дни задолженность России шла в двух направлениях. Брало деньги государство и частные компании, и постоянно должал и разорялся, кроме того, народ, покрывая огромные дефициты по международному расчетному балансу. Довольно было каких-нибудь сорока лет, чтобы задолженность наша стала угрожающею, а течь в расчетном балансе поистине огромною (50, 70, затем 100 и наконец 370 млн. руб. золотом в год). Кроме того, с И. А. Вышнеградского ради военных целей и давно еще задуманного «исправления» денежного обращения мы начали собирать и собрали золотой фонд, первый в мире по объему. И мое исследование по данным, собранным П. В. Олем, и исследование П. Х. Шванебаха, человека весьма компетентного и служебно прикосновенного к образованию золотого запаса, напечатанное в «Русском вестнике» этого года, с полной ясностью установили, что весь этот наш золотой запас является отнюдь не собственным богатством России, плодом ее народного заработка, но представляет или занятое, как бы арендованное имущество, за которое приходится платить огромные проценты, или собранное путем заведомого народного разорения и голодовок.

Вот эта-то наша огромная задолженность, обусловливающая наш вечно неблагоприятный, и чем дальше, тем больше, расчетный баланс, является ближайшим условием, в силу коего нам, т. е. нашей финансовой политике, нет другого выхода, кроме привлечения иностранных капиталов в какой угодно форме.

Казна занимает, и много занимает. Ренту печатают, как газету, и продают ее, и по подписке, и в розницу, на всех европейских биржах, обязавшись там платить проценты золотом. Но для правильного сведения концов с концами, для верной оплаты процентов, для поддержания курса, этих явных и замаскированных займов, даже вместе с добываемым сибирским золотом, недостаточно. Увеличить наш вывоз уже невозможно. Сократить ввоз не в наших средствах, мы связаны договорами. Что делать? Откуда доставать необходимое золото, чтобы не только не трогать нашего запаса, но еще чтобы оставалось кое-что для Государственного Банка в подкрепление его ничтожно малой собственной кассы?

Это золото могут дать только иностранцы, которые принесут его в виде тех капиталов, что будут ими вложены в новые промышленные дела. Значит, как бы вредно ни было, с национальной точки зрения, это нашествие иностранцев и захват ими в собственность лучших наших дел и важнейших народных богатств, с точки зрения финансовой, казначейской, оно неизбежно, оно необходимо, ибо без прилива, и притом очень широкого, к нам иностранных капиталов, сейчас, при существующей денежной системе, немыслимо свести концы с концами, немыслимо удержать золотое обращение.

Отсюда следует, что движение к нам этих капиталов волей-неволей приходится поощрять. Первая и важнейшая форма поощрения — освободить предпринимателей от мытарств с утверждением уставов и прочими формальностями. Отсюда конвенции о взаимном признании акционерных обществ.

Взаимность! Горожанин и сельский житель заключают взаимный и совершенно равноправный договор об охоте. Мужик получает святое право искать дупелей в городском саду, а в это время горожанин перестреляет всю его дичь. Любой из нас имеет бесспорное право скупить хотя бы все копи угля в Бельгии и Силезии, но пока позвольте господам бельгийцам и всем, за ними укрывающимся, попользоваться нашими бассейнами, позвольте англичанам скупить нашу нефть и поднять ей цену, так что вся русская промышленность начинает стонать…

Вот какое значение имеют эти конвенции. Правда, правительство дает разрешение на открытие действий данного общества в России. Правда, оно оговаривает, что во всякую минуту и без объяснения причин деятельность эту может прекратить^[124]. Но разве последнее физически возможно? Чем же мы выплатим иностранцу, которого пожелали бы удалить? На это — увы! — нет средств. Неугодно ли выплатить и удалить Ротшильда, Кокериля, Юза, Ротштейна и т. д.

Отсюда же и любезность к иностранцам, и всякие им потачки и поблажки. Попробуйте, хотя бы законно, прижать иностранца. Сию минуту об этом с невозможными прикрасами разблаговестят иностранные газеты и поднимется крик: «в России варварство, в России нельзя помещать иностранных капиталов», а этот крик равносилен падению нашего кредита, он прямо опасен для политики привлечения иностранных капиталов…

О консулах и дипломатах не стоит говорить. Деятельность наших консулов все еще не может выйти из пословицы, деятельность иностранных есть по-прежнему расчистка и углажение пути для своих земляков.

Итак, кончаю. И по этому, третьему, вопросу русский народ совершенно не причем. А что мы можем работать, что мы умеем вести дело, этому доказательства могут спрашивать только господа, с деловою Россиею незнакомые. Мы так привыкли к поклонению всему иностранному и оплевыванию всего «отечественного» (самое слово-то — ирония), что вовсе не замечаем множества превосходно поставленных у нас дел, не только не уступающих «Европе», но и перещеголявших ее, что особенно важно при тех трудностях, которые окружают русского промышленника.

Возьмите, например, покойного С. И. Мальцева. По объему им сделанного, по духу дела и по той великой инициативе, которая здесь развернулась, другого такого дела вы мне не укажете ни в Европе, ни в Америке. Отчего же это дело погибло?

Оттого единственно, что Мальцеву круто было воспрещено печатать свои деньги (деньги, всегда ходившие al pari и не знавшие злоупотреблений), а государственных в виде нужного кредита не было дано. Из живого организма была выпущена кровь, но организм был рожден такой могучий, что дышет до сих пор, хотя — увы! — пока это калека и заправиться не может.

Я старался здесь обрисовать посильно характер явления. Выводы сделаны нами давно, еще в 1896 году, правда, в форме предсказания, но, как увидите, вполне оправдавшегося. Эти выводы я позволю себе повторить.

«В прежние времена», говорится в моем докладе по поводу работы П. В. Оля над нашим расчетным балансом, «никому не приходило в голову, что расплачиваться с иностранцами по убыткам расчетного баланса и держать курс, какой угодно, можно самым простым путем: увеличивая внешнюю задолженность страны, расплачиваясь землями, естественными богатствами, концессиями на разные промышленные предприятия и т. д.»

Честь открытия этого способа всецело принадлежит позднейшим финансовым деятелям, которые, громко провозгласив, что привлечение иностранных капиталов есть благо для России, открыли этим капиталам дорогу и обратили их сполна на текущие потребности, т. е. на утверждение равновесия в расчетном балансе.

Началось с того, что Государственный Банк стал сосредоточивать в своих руках вексельную операцию и мало-помалу приобрел совершенно монопольное положение на бирже. Чтобы курс стоял прочно, необходимо, чтобы спрос и предложение иностранных чеков и векселей на бирже взаимно уравновешивались. А так как, благодаря невыгодному расчетному балансу, величины эти не равны и товарных векселей за наш вывоз для покрытия всех расходов не хватает, то мы, наряду с товарами, расплачиваемся, чем можно. Есть возможность поместить на западных рынках наши ценности, мы помещаем их туда, есть у иностранцев охота покупать земли, мы продаем; наконец, готовы они идти к нам эксплуатировать наши богатства, мы охотно утверждаем уставы их обществ или предоставляем заграничным обществам прямо начинать свои операции по заграничным уставам и с правлениями за границей. Лишь бы притекало золото, побольше золота!.. Очевидно, здесь одно взаимно помогает другому. Благодаря такой политике курс держится прочно, и этот же фиксированный курс отворяет широко в Россию двери иностранцам.

Но как ни велико за границей доверие к русским экономическим силам и прочности финансовой политики России, все же фиксация курса есть лишь явление временное. Никто не может поручиться, что под влиянием тех или других соображений, или давлений, Министерство финансов не откажется в один прекрасный день от фиксации и не допустит понижения курса. Поэтому и размещение за границею наших бумаг в кредитной валюте, и прилив к нам иностранных капиталов идут далеко не столь быстро, как это желательно руководителям нашей финансовой политики. Совсем другое дело, когда фиксация курса из временной меры обратится в постоянную, когда торжественным законодательным актом правительство укрепит навсегда существующий искусственный паритет и этим отрежет себе путь к отступлению. Тогда сколько бы ни росли наши убытки по международному расчету, прилив иностранных капиталов покроет все, пока России есть что продавать и куда пускать иностранцев.

Вот, для чего прежде всего нужна реформа! Смешно слушать и читать теоретическое пустословие, все эти рассуждения о прочности денежной системы при металлическом обращении, о его растяжимости, о негодности бумажно-денежной системы и т. д. Дело стоит гораздо проще: при системе металлического обращения привлекать иностранные капиталы и этим покрывать убытки расчетного баланса удобно и возможно, при колебаниях курса остаются только прямые металлические займы. Что будет дальше, какое значение имеет для экономического и политического будущего России этот наплыв к нам иностранных капиталов, об этом вопроса не поднимается. Что с каждым переведенным к нам миллионом иностранного золота возрастает наша задолженность и, следовательно, зависимость от иностранцев и вместе с тем расширяется сочащаяся золотом наша рана в виде все возрастающих недочетов в нашем расчетном балансе, об этом нет и речи…

И если сейчас мы, только как курьез, можем указать на правление Московской или Ташкентской конки, заседающее в Брюсселе, общество разработки каменной соли в Амстердаме, на правление общества каменноугольных копей гр. Ренара, орудующее из Берлина, или на правление бывших Тагиевских промыслов в Баку, сидящее в Лондоне, то скоро большая часть и самых выгодных дел очутится в эксплуатации иностранных компаний…

Какое значение имеют эти капиталы, мы отчасти уже видели, но увидим совершенно ясно, если вновь возвратимся к основной точке зрения г. Оля и сравним международное хозяйство России с хозяйством торгового дома, самостоятельно ведущего свои дела и сделавшего своим операциям балансы за несколько лет.

Балансы эти совершенно ясно показывают, что фирма ведет дела в убыток. Из 15 отчетных лет первые семь дали ряд дефицитов, которые фирма покрыла выдачей долгосрочных обязательств в надежде на лучшее будущее. Четыре года заключились некоторою прибылью, но настолько незначительною, что ее не хватило бы даже на покрытие ¹/₆ предшествовавших убытков. Затем идут снова четыре года новых и огромных убытков, покрываемых вновь выдачею долговых обязательств всевозможных видов и перепискою старых. Кроме того, для пополнения убытков фирма начинает распродавать свое имущество по частям и сдавать в аренду или отчуждать лучшие из своих доходных статей. И вдобавок, впереди нет никаких надежд на улучшение дел, так как главный предмет ее производства вследствие конкуренции с другими фирмами и мирового денежного кризиса упал в цене и производится в убыток.

Не нужно принадлежать к торговому миру, чтобы безошибочно определить будущность этой фирмы, для чего имеется даже твердо установившаяся терминология. Что эта терминология совершенно применима и к отдельным, иногда даже сильным и могучим государствам, указывают примеры Турции и Египта.

Разумеется, упоминая здесь об этих несчастных жертвах золотой валюты и внешней задолженности, я далек от мысли предсказывать такую будущность для нашей родины…

Мы еще сильны, самостоятельны и, пожалуй, богаты. Сейчас еще иностранцы, хотя и сильные числом и капиталами, почти пропадают в общей массе русских промышленников и капиталистов^[125]. Но если мы усвоим себе тот взгляд, что привлечение иностранных капиталов есть благодеяние для России, мы серьезно рискуем задолжать настолько, что спасение и оздоровление нашей экономической жизни станет невозможным без великого потрясения.

Те же цифры показывают, что в настоящую минуту, несмотря на нашу огромную задолженность, есть простой и спокойный выход из нашего разорительного хозяйства: это перемена финансовой политики, восстановление равновесия в расчетном балансе, правильное погашение сделанных долгов и безусловное отречение от всяких новых внешних видов задолженности, какою бы необходимою, заманчивою и выгодною она ни представлялась. И сейчас потребуются тяжелые жертвы, напряжение всех сил нашего народного организма, но сейчас еще никакой непосредственной опасности катастрофы нет. А через несколько лет нынешнего разорительного хозяйства, когда наша внешняя задолженность переступит границы благоразумия, когда главные промышленные дела будут во власти иностранцев, когда русским народным трудом будут распоряжаться акционерные правления Парижа, Брюсселя и Берлина, когда у русского народа уже не будет средств расплатиться с нашими мирными завоевателями и освободиться от их экономического владычества, тогда явится непосредственная опасность катастрофы, размеров и характера которой нельзя и предугадать…^[126]

Вот выводы, которые вытекали из доклада о расчетном балансе П. В. Оля и были тогда же представлены мною Обществу для содействия Русской Промышленности и Торговли:

«1) За все истекшее пятнадцатилетие наш расчетный баланс, несмотря на постоянную выгодность торгового, заключался не в нашу пользу, кроме 1888, 1889, 1890 и 1891 годов. Но выгодное сальдо этих годов едва покрывает ¹/₉ убытков, причиненных невыгодными расчетными балансами остальных одиннадцати лет.

2) Покрытие наших убытков по расчетным балансам.

3) До установления фиксированного курса задолженность эта была преимущественно государственною. С этого времени начинается быстрый рост нашей общественной и частной задолженности, выражающийся передвижением за границу наших процентных бумаг в кредитной валюте и приливом к нам иностранных капиталов для эксплуатации наших естественных богатств.

4) Фиксация курса, облегчая указанное передвижение, способствует увеличению нашей задолженности и, временно облегчая финансовому управлению покрытие убытков по расчетному балансу, готовит в будущем великие затруднения и подвергает опасности экономическую, а с нею вместе и политическую самостоятельность России.

5) Предположенная (теперь осуществленная) денежная реформа, представляющая ту же фиксацию курса, но не временную, а постоянную, и притом утвержденную законодательным порядком, равносильна сознательному и добровольному сожжению своих кораблей, т. е. лишению России возможности даже изменить без катастрофы нынешнюю финансовую политику.

6) Эта политика, состоящая в покрытии убытков расчетного баланса привлечением иностранных капиталов, ложна в своих основаниях и гибельна по своим возможным последствиям»^[127].

Вот выводы, сделанные в 1896 году, т. е. раньше осуществления денежной реформы. Теперь она закончена и плоды ее на глазах у всех. Определилась и самая магистраль нашей финансово-экономической политики, начатой еще И. А. Вышнеградским. Нашему национальному самолюбию на этот раз едва ли придется особенно утешаться, что и здесь мы опередили Запад. Там была дана классическая формула «Apres nous le deluge» — «После нас хоть, потоп!», мы поднялись ступенью выше и безбоязненно провозгласили: «Apres nous le desert» — «Позади нас пустыня!».

---

С.Ф. Шарапов, Речь, произнесенная 20 февраля 1899 г. на первом земледельческом обеде в С.-Петербурге

¹²⁴ Как раз на этих днях финансовое ведомство от этого права отказалось, подведя иностранные компании под действие общего законодательства.

¹²⁵ Увы! К 1 января 1899 г. иностранцам принадлежит уже свыше четверти складочных капиталов в наших акционерных обществах.

¹²⁶ Там же. — С. 19.

¹²⁷ Там же. — С. 19.

Цит. по сборнику «Россия будущего» (2011 год издания, #620529).