Эрнст Кассирер: «Детерминизм и недетерминизм в современной физике». Кассирер великолепен. Он одинаково талантлив и в науке, и в философии. Он является выразителем общего мнения в современной науке и примером использования «тумана» и той двусмысленности, которая пронизывает труды учёных, посмевших писать о подобных проблемах.
Книга последовательно приводит нас к выводам, изложенным в её последней главе, где Кассирер радикально рассматривает вопрос: является ли неопределённость (установленная квантовой физикой как факт) другой стороной вопроса о свободной воле и связано ли это с этикой. Он, как и бесчисленное множество других авторов, рассмотревших эту проблему, приходит к заключению, что не является и не связано.
Мы, разумеется, считаем, что всё как раз наоборот: и является, и связано. Но из-за того, что мы не можем вести спор в терминах рационализма, поскольку наши оппоненты ведут споры только в этих терминах, мы просто вынуждены или не реагировать на их аргументы, или же встретить их аргументы с «открытым забралом». Это очень тяжело; может быть, даже невозможно. Использование разума, которое связало их мышление, свяжет и нас. Нет ничего лучшего, чем спор «аргумент против аргумента» в рациональных терминах. Но даже если мы выиграем битву, мы не сможем выиграть всю войну. В этом мы убеждались уже не раз.
Поэтому вместо того, чтобы пытаться аргументированно оспаривать вопрос о свободной воле, мы предлагаем заключить перемирие в области философии и тем попробовать восстановить целостное мышление, утерянное нами за годы общения с усложнённостями современной науки.
Попробуем начать со знаменитого постулата Лапласа об «интеллекте», который, получив точную информацию о каждой частице Вселенной, способен предугадать общее развитие всего. Кассирер посвящает обсуждению этого вопроса первую главу своей книги.
Он объясняет, что его попытка обсудить «интеллект» Лапласа сделана потому, что это не подходит к картине Вселенной. Если бы подобное (т. е. восхождение к высшему интеллекту) было подвластно человеческому разуму, это всё равно бы являлось только «одним аспектом тотального бытия». Здесь мы полностью можем поддержать Кассирера, потому что из трёх модальностей — отношения, действия и состояния — всё знание «интеллекта» Лапласа заключено лишь в отношении, и оно может объяснить только то, что заключено в самом себе — объективно общий тип информации. Поэтому мы можем сказать, что если даже будет достигнута достаточно высокая мощь интеллекта, то эта мощь сможет воспользоваться лишь одной двенадцатой частью реальности.
Да, таков первый вывод. Но Кассирер далее говорит, что огромные и важнейшие пласты содержания реальности растворяются в небытие, когда мы покидаем ареал идеализированной объективности. Нам тяжело понять эту фразу, но мы по-прежнему настаиваем на том, что у нас есть доступ к этим огромным и важнейшим пластам. Причём не только через другие виды знания — эмоциональные, интуитивные и т. д., но и через четыре вида действия и четыре вида опытов состояний. Фактически, понятие объективной структуры никогда не сможет выйти за рамки своей фатальной предопределённости, заключённой в одной двенадцатой части от общей тотальности всех прочих аспектов.
Возможно, нам следует сформулировать более весомые аргументы для разъяснения этого важного положения, потому что вопрос этот будет подниматься снова и снова в разных обличьях и формах. Разумеется, сам Кассирер понимает недостаточность лапласианского интеллекта. Он описывает в книге, как позднее Юм разрушил неуязвимую систему причины и следствия (от которой всецело зависел детерминизм интеллекта по Лапласу) простым вопросом о сомнении в объективности причинности. Скептицизм Юма базировался на следующем: мы всё знаем об объективном мире благодаря нашим ощущениям, которые являются местом существования принципа причинности. Другими словами, мы не можем найти подтверждения существования причинности «вне нас». Это — простая вера, а не достоверный факт.
Мы нашли обоснование Юма неубедительным. Поскольку необъективность причины и следствия является правдой, потому что это — отношение, которому требуется время, а не та застывшая симметрическая фигура взаимоотношения, которую рисует детерминизм, то это тоже не причина, по которой можно считать её менее «реальной». Фактически же, в соответствии с онтологической схемой, которую мы предложили, соотношение причины и следствия относится ко второму уровню. Это соотношение имеет ту же онтологическую природу, что и время. И находится на том же уровне, где существуют эмоции, ощущения, т. е. всё то, что мы «реально» ощущаем.*
* Читатель может заметить, что мы не пытаемся оправдать аргументы наших философов. Мы просто собираем эти аргументы и встраиваем их в подготовленную нами систему, которая уже предполагает их посыл и поддерживает искомую встроенность.
Итак, на чём же мы остановились? «Шокирующий» скептицизм Юма, подтверждающий необъективность причины и следствия, попросту ожидаем. А предположение, что очерёдность причины и следствия следует соответственно понизить в роли, — это просто «уход в сторону» от проблемы. Никто не может отрицать реальность. Один обнаруживает глубокую реальность, более реальную в ощущениях и поэтому онтологически предшествующую такой же реальности, но второго уровня.
Кассирер, однако, так не думает. Он называет невозможность сдаться «вере» в причинность — несовершенством человеческого менталитета. Он понимает, что «мы переходим границы, которые были очерчены для человеческого знания, как только мы даём этой вере хоть какую-то объективную основу».
Мы не можем обвинять Кассирера за путаницу, допущенную Юмом; эта путаница будет мучить нас ещё долго. Суть её в следующем: если мы докажем, что Х — необъективно, то следовательно, этого Х нет вообще. Но если Х — головная боль, то ее «необъективность» ни на йоту не уменьшит реальности страданий от боли. Тогда почему необъективность причины должна уменьшать реальность? Вы не находите это таким же маразматическим, как и парадоксы Зенона?
С другой стороны, мы уже видим, что эта ситуация требует приложения к себе трёхчастного оператора, а не анализа. Причина и следствие требует временного протяжения. Вернемся к отношению огня и поджаривания свиней, где огонь — причина, потому что он — первый. Помните: это — тогда, когда сгорает свинарник и получаются поджаренные свиньи. Целеустремлённый интеллект может перевернуть отношения и зажечь огонь для того, чтобы поджарить свинину. Выходит, что причинность абсолютно необъективна. И это истинная правда. Если бы было наоборот, то мы не могли бы перевернуть порядок действий вообще. Как же нам тогда поджарить свинину?
Кассирер представляет нам Канта. И говорит, что Кант подтверждает высказывания Юма, но идёт дальше него в намеченном направлении и увеличивает сферу применения каузальности (причинности) тем, что судит о концепции причины в общем. Кант заключает, что мы не можем с помощью разума постигнуть, как происходят изменения. Задавая самому себе эпистемологический вопрос, Кант называет всеобщее знание трансцендентальным. Но он имеет в виду не сами объекты, а всё то, с чем соприкасается полное знание об объектах. И это знание «предшествует» объективному знанию.
Термин «трансцендентальный» всегда нас немного озадачивал, частично из-за того, что слово включает в себя нечто вроде «за пределами того, что находится в самом бытие». Если же рассматривать это слово в свете нашего обсуждения, то это слово строго эквивалентно тому, что мы назвали проективным; т. е. необъективное, то, что предвосхищает объективное. Не видим никаких причин отказывать этому понятию в естественности. Это — основа (хотя и не эквивалент) рационального мышления.
Наверно, лучший способ увидеть разницу — соотнести проективность (или Кантовскую трансцендентальность) с количеством, а объективность с отношением. Разница глобальна и существенна: первое мы можем отнести к материальной причине (вода), а второе — к формальной причине (воздух). Всё та же старая дискуссия о субстанции против формы. Возникает Аристотелев вопрос: душа — это субстанция или форма? В своей последней работе он приходит к выводу, что это — форма. Если это так, то, поскольку форма не может существовать без тела, душа, лишённая тела, умрёт. То есть — она не вечна. Более ранняя доктрина, не изобретённая Платоном, но существовавшая до него, — традиционная: душа — это субстанция и потому она вечна,* следовательно, мы можем сказать, что именно более позднее утверждение Аристотеля заставляет западную философию до сих пор уделять слишком много внимания объективности.
* Самый ранний намёк на закон сохранения массы-энергии.
Ибо форма — это то, что можно облечь в слова, определить, сформулировать. Более того, если форму можно сформулировать, то её можно концептуализировать. Если мы спросим свой разум, что есть реальное, то он однозначно преподнесёт нам свои собственные размышления. Он предложит нам концепции. А субстанцию он отвергнет. Кстати, это заводит нас ещё дальше в дебри философии, потому что в тот период, когда Юм и Кант занимались уничтожением причины и следствия, другие философы были заняты уничтожением субстанции (материи). Как мы уже говорили, обсуждая материю и форму, Беркли предложил уничтожить понятие материи вообще. Он утверждал, что химику нет нужды выяснять понятие материи, поскольку он может узнать, золото перед ним или нет, с помощью простого сравнения данного объекта с другими. То есть получить всю искомую информацию о золоте, прибегнув к помощи таких понятий, как гравитация, растворимость, пропорция к другим объектам — другими словами, при помощи соотношений.
Но ушлый епископ «играл две партии на одной доске». Он, наверно, был страшно сварливым стариканом и не намеревался поднимать значение отношения над значением материи, как это сделал Аристотель (увеличив значение формы просто так). Епископ был достаточно въедлив, чтобы критиковать Ньютона за проаристотелевские попытки, но делал это очень изящно и умно.
Мы слегка коснулись этого вопроса, рассказывая об открытии Ньютона, которое гласит, что мы не только можем измерять пространство и время, но и использовать отношения пространства ко времени (т. е. скорость). Беркли же настаивал на том, что такое отношение — «логический абсурд». Касательно последнего Беркли может и был прав, если рассматривал абсурдность отношения безконечно малых величин пространства к безконечно малым величинам времени. Именно это его раздражало больше всего, но для науки это был шаг вперёд, это освободило отношение от жёсткой привязки к материи, а именно на этом освобождении больше всего и настаивал Беркли.
Ну, не странно ли? Ай да Беркли, резонно предполагавший, что материи слишком много для химиков. Когда же Ньютон сделал открытие, уничтожающее понятие материи и формально возвышающее предположение Беркли о наличии дифференциального исчисления, епископ пришёл в ярость. Он отрицал материю для химиков и отношения для математиков. Как говорится: ни себе, ни людям. Беркли стремился к высокому уровню знаний, но что касается философии, двойственное устремление — смерти подобно, потому что философ должен принимать только одну точку зрения.
Впрочем, хватит об этом. Иоганн Себастьян Бах, родившийся 21 марта 1685 г., за день до рождения Беркли, в то время, когда определённые планеты были в строгой оппозиции друг к другу, перевёл их математическую оппозицию в контрапункты, в музыку. Он стал выше эгоистического «ни себе ни людям» и ощутил экстаз космического воссоединения двух направлений. Беркли был уничтожен.
Не будем торопиться с выводами, говоря об астрологии. Наша цель — показать взаимодействие четырёх элементов: огня, воды, воздуха и земли, необходимость их противоположного взаиморасположения, их взаимозависимость, переход друг в друга. В ходе рассуждений мы видели, как великие понятия философии встроены в бытийность реальности, которая не является только формой или только материей. Более того, не будем забывать об их четырёхчастной взаимозависимости с функциями и физическими объектами.
Иначе говоря, если брать материалистическую ориентацию (которую мы, кстати говоря, вовсе не критикуем, потому что движение допустимо с любой точки на окружности), то можно начать (или, по крайней мере, согласиться начать) с физических объектов, или конкретностей, опыта. Но остановиться мы не можем, потому что вынуждены экстраполировать, теоретизировать на основе того, что мы уже знаем об этих конкретностях, и переходить далее.
У нас есть альтернатива. Мы можем вычленить из объектов их формы, которые включают в себя движения, поведение, природу и т. д. или можем вычленить их субстанции, т. е. ощущения. Первое ведёт нас к статичному обозрению взаимоотношений структур, к миру взаимосвязанности, который можно увидеть в застывшем времени, как карту города или местности, карту, которая включает в себя время, но только таким образом, что убирает из времени ту острейшую реальность изменения. В ментальный мир, в мир, видимый интеллектом Лапласа.
Второй взгляд, сконцентрированный на материи, ведёт нас назад, к миру ощущений, к миру, который предвосхищает интеллект или формализацию. В этом мире существует недостаток света, способного осветить всё и сразу, поэтому может показаться, что этот мир тёмен. Но это не так. Он полон образов, духов, фантомов и видений; это мир мечтаний и снов. Это в каком-то смысле — мир иллюзий, но он является двигателем жизни, потому что он — материя, как и мы. И этот мир можно пощупать.
Недостатком этого мира является то, что он одновременно и эдемский сад, и ловушка. Избежать ловушки можно лишь отсечением нас самих посредством разума, подобно тому, как рыба подпрыгивает над водой, чтобы преодолеть препятствие. Лишь «выпрыгнув» из себя, из массы нашего «эго», мы сможем оглянуться и узнать обо всём больше.
Невозможно иметь или форму, или субстанцию по отдельности. С одним, может быть, исключением: начальной энергией. Потому что не существует субстанции без какой-либо структуры. Энергия же — это строительный материал для веществ: дерева, железа, глины. Существует молекулярная структура, и даже малейшие математические формулы требуют для своего воплощения материи — нужны по крайней мере карандаш и лист бумаги или электричество для компьютера.
Безконечные дебаты философов о том, что первично: форма или материя, не могут быть разрешены в тех терминах, в которых спорящие ведут дискуссию. Решение в пользу одного немедленно ведёт к решению «против» другого.
Если читатель уже понял то, о чем мы толковали на протяжении всей книги, он может положить книгу на полку. Но пусть он будет готов использовать те инструменты, которые мы воскресили из небытия. Потому что мы живем не в XVII и не в XVIII вв, когда эра разума носила парики, украшала стены залов шелками и услаждала слух струнными квартетами. И даже не в XIX в., когда были изобретены полицейские и тюрьмы, когда паровозы, печи и цилиндры начали вести безконечный, унылый спор о морали и трансцендентальной философии. (Мертвящая эра, однако: поскольку подтверждение науки, разрушившее правило разума, было вторым законом термодинамики, или энтропией, которая утверждала, что Вселенная катится вниз, вниз, вниз, чтобы окончить свои дни в ровной, одинаковой теплоте.)
Мы живём в своё время. Мы сделали новые открытия, обнаружили массу ранее неизвестных вещей. Стало ясно, что все достижения технологии являются такой сложной субстанцией, которую наш разум с трудом может осознать. Но мы думаем, что все плохие результаты, полученные нами в результате технических достижений, плохи потому, что они частичны. Они выпячивают один фактор за счёт остальных. Не так давно писатели утверждали, будто человек уже находится позади открытий науки, намекая на то, что требуется новый тип человека, который будет готов к изменениям мира. Но такие рассуждения напоминают нам рекомендации поставить сани впереди лошади. Мы знаем, что загрязнение окружающей среды и гидросферы — всего лишь недостатки технологий очистных сооружений, а не результат эволюции человека.
Но мы сейчас говорим не об этом. Нас безпокоит «загрязнение среды разума», которое до такой степени извратило саму суть новых идей, что мы утеряли простой здравый смысл. Мы не против науки. Мы за неё. Не склонны мы также отрицать прогресс науки в целом, потому что уже одно открытие квантовой физики даёт нам столько, что превышает всё, что наработано человечеством за многие годы его истории. Но разум человека так запутан полуправдами рационализма, что мы неправильно постигаем суть этого открытия.
Как же нам это сделать? Вернёмся к Кассиреру.
Никто не станет умалять его достоинств как мыслителя и философа. По мере прочтения его книги становится ясно, что можно уподобится археологу, копающемуся в породе в поисках золота. Выводы Кассирера последовательны и верны, но в самом конце книги он допускает одну ошибку.
Но, как мы уже ранее указывали, он не одинок в своих заблуждениях. Если бы можно было сказать: «Постойте, профессор, только что вы выбросили кусок глины, а ведь он стоит целого музея! Приглядитесь к этому куску, поскребите по нему лопаткой, проверьте его твёрдость, поцарапав им часы. Это тот самый алмаз, который вы ищете, самый твёрдый материал в мире, им можно резать металл, а любой камень можно разрезать им, как масло!», то нашлось бы не менее дюжины противников нашей точки зрения. Поэтому в этой главе мы возьмём читателя за руку и отправимся с ним в долгое путешествие. Но не для того, чтобы подняться в гору, а для того, чтобы обойти её. В данной книге мы выложили схему смысла, которая, в некотором роде, является картой, по которой и будет проходить наше путешествие.
Далее предстоит основное испытание для читателя: сможет ли он прорезать мыслью туман настоящего — не смог отходов производства, а смог полученного образования и искривлённость собственного интеллекта, который потерял ощущение реальности и интуицию. А как иначе донести до человека целостность и изначальное единство?
Есть такой фильм под названием «Отбросы», главный герой которого — какой-то наркоман. На протяжении всего фильма женщины пытаются возбудить его мужское естество, применяя все мыслимые способы, называемые ныне «орально-генитальные». Содержание шокирует. Но по прошествии времени, отстранённо размышляя об этом, можно увидеть в киноленте намёк на один древний миф. Миф об Осирисе. Осирис, человек-бог, опустился на самое дно мира, где его на куски изрезал другой бог, Сет. Потом куски тела Осириса Сет выбросил в болото. Изида, сестра Осириса, плоть от плоти его, собрала все кусочки, которые смогла найти. Она нашла всё, кроме пениса. Несмотря на недостаток этого органа, Изида сумела создать из трупа живое дитя по имени Горус, ставшее героем, покорившее Сета и ставшее впоследствии богом Солнца.
А что же произошло с пенисом Осириса? Все ныне живущие уже знакомы с идеями Фрейда: «Что означает… Пизанская башня, гора Эверест, гольф-клуб, кухонный нож?» — «Сексуальный символ!» — дал нам ответ австрияк. А что же с Осирисом? Что означает утеря пениса Осирисом? Нам это ни о чём не говорит. Если же рассмотреть миф в целом, то смысл потери Осириса состоит в том, что он утратил цельность, его разрезали, растащили на куски. Как машина, которую разберут на запчасти, перестаёт быть машиной, так и Осирис, будучи растащен на куски, не способен к возрождению. Но не оттого, что лишён детородного органа, а потому, что он более не является цельным. Он не способен более быть инициатором, быть причиной. Именно в этом и есть смысл мифа. Пенис — это сила возрождения, сила отдельной личности, способность зародить новое, создать.
Миф об Осирисе — это миф о смерти и возрождении. Это также миф о герое, а кроме того — миф о зарождении сына у девственницы, т. е. миф говорит нам о том, как из ничего рождается что-то. Это миф о первопричине. Ранее мы пробовали доказать, что причиной зарождения чего-либо не является что-то физическое, объективное.
И квантовая физика, мы уверены, говорит нам о том же самом. Она говорит нам, что за феноменальным объективным миром есть что-то, что мы не можем познать в любом объективном обличии, что-то, что мы можем назвать лишь неопределённостью, но это что-то и является первопричиной. Это и есть квант действия — целое действие. Кассирер, как мы уже сказали, отрицает возможность того, что неопределённость, обнаруженная квантовой физикой, — есть свобода свободной воли. Мы с ним не согласны, нам трудно возразить по существу, но мы попробуем.
Проанализировав причинность и квантовую теорию в целом, Кассирер начинает рассматривать вопрос о свободной воле в «Завершающих ремарках и смысле этики». Начинает он с традиционного предупреждения: «руки прочь!», так же, как делают все профессиональные учёные, когда хотят, чтобы всякие там любители не лезли со своими советами и пожеланиями в святая святых их учений. Кант, говорит он, настаивал на том, что, когда мы пытаемся соорудить мостик, соединяющий разные разделы знаний, возникает путаница. То же самое происходит, по мнению Кассирера, когда «утверждения о неопределённости в квантовой теории напрямую соединяются с метафизическими спекуляциями о свободе воли».
Далее он говорит о том, что уникальность этики в том и состоит, что она находится в другом, отличном от физики, ареале. Этика, говорит он, встанет на неверную дорожку, потеряет всё своё достоинство, «если станет поддерживать свой авторитет и выполнять свойственную ей функцию, постоянно оглядываясь в поисках просчётов в научных объяснениях природы и хватаясь за эти просчёты».
Красноречие — великолепная вещь, но, рассуждая о первопричине, мы не должны ничего разделять; мы не можем естественным образом делить мир на физическую материю и этическую сферу, без естественного усечения этих понятий в соответствующих областях. Более того, Кассирер смешивает методологию физики с открытиями физики.
Колдовство над неопределённостью не есть часть метода работы физики. Неопределённость стала шокирующим открытием, нокаутировавшим классическую науку простой демонстрацией того, что возможности науки в этом месте заканчиваются. Есть в этом нечто базовое, настолько базовое, что даже не может быть сформулировано или продемонстрировано. Это открытие и является предметом спора философов, потому что показывает ту границу, за которой и начинается разделение физики и этики. На первичном же уровне границы нет. Революционное открытие в квантовой физике также показывает, что даже «частицы» классической физики вовлечены в этическую борьбу. Смешивая открытия науки (которые являются таким же откровениями от физики, какими бывают откровения от религий) с методами науки (которые всего лишь кодексы поведения, т. е. часть этики), Кассирер теперь говорит о том, что «негативная концепция неопределённости» неадекватна положительной природе моральной свободы.
Но теперь-то мы знаем, что есть в действительности отрицательное и положительное! Позвольте рассказать вам одну историю. Во время экспериментов с одним чрезвычайно чувствительным «экстрасенсом» Фредериком Марионом, специализировавшимся в угадывании (отгадывании) значений слов или посланий, написанных на бумаге (которую он только трогает, но не видит, что там написано), его однажды попросили назвать смысл и значения некоторых символов. Среди них были и астрологические. Ему дали сложенную бумагу, на которой был нарисован символ Стрельца. Мэрион очень долго сидел и думал. Затем, ударив кулаком по ладони, воскликнул: «Это сила неведения!» Сразу вспоминается изречение Сикорского, которое он написал как девиз:
«Шмель, в соответствии с теорией аэродинамики, летать не может. Но поскольку шмель понятия не имеет об аэродинамике, он просто летает».
Вам понятно? На окружности зодиака Стрелец расположен напротив Близнецов. Близнецы — это знание. Стрелец — это незнание, неведение. Но у этого значения есть дополнительное положительное значение: решительное действие, не связанное со знанием, рывок в неизвестность, похожий на полёт стрелы, запущенной в неведомую даль. Подытоживая, скажем о позиции Стрельца (один час) — т. е. действие, формула измерения для кванта действия.
Другими словами, концепция неопределённости, отрицательная по отношению к сознательному разуму, положительна в своей правоте. Мы уже соотнесли, кстати, разум с отрицательной стороной существования, поэтому незнание и, следовательно, неведение (неопределённость), является положительным существованием.
Но есть и ещё кое-что. Кассирер, кажется, уравнивает свободную волю с моральной свободой. Здесь, я думаю, он, будучи по сути чрезвычайно тщательным, пропустил один очень важный момент. Самое существенное, особенно в свете детерминистского угара, охватившего наше столетие, это — возможность выбора свободного решения. Мы признаём недостатки человека, его физиологические нужды, его тщеславие, его несовершенство, но есть ли в самой сердцевине его существования возможность быть первопричиной, возможность начать такие действия, которые не будут направляться никакой другой, внешней по отношению к нему, силой?
То, что такая сила есть, подтверждается всеми великими религиями мира. Рождение девственницей ребёнка и есть самое настоящее тому подтверждение. Осирис был заново рождён как Горус, впоследствии покоривший Сета. Христос родился у Девы, но не из-за биологической игры природы, а потому, что рождение Сына Божьего есть необъяснимое таинство. Мы все в этом смысле дети Божьи, зарождены от необъяснимого таинства, от необъективного. (Если мы заново духовно рождаемся, то это происходит не из-за постороннего влияния. Нет никакой внешней силы, которая говорит нам — пора!) Называем ли мы возможность первопричиной или таинством жизни — это одно и то же. Мы понимаем, что многие читатели будут несогласны с таким мнением, но это несогласие парадоксально: прямой отказ принять высшую причину — это подтверждение самодетерминизма, который ведёт к самореализации и самотрансформации.
Примерно так мы можем разъяснить свою точку зрения по поводу таинства. Наверно, это же имел в виду и Кассирер, говоря о моральной свободе. Но, как мы уже утверждали, нам кажется, что один шаг был пропущен. Во-первых, новое «Я» должно быть рождено; и только во-вторых это «Я» сталкивается с моральной стороной бытия. Наверно, искушение Христа — категория этого ряда. Мы не знатоки Библии, но, когда мы стали прислушиваться к рассуждениям разных людей, нам стало казаться, что свободная воля сначала должна научиться манипулировать с материальными объектами (вспомните целеустремлённый интеллект), и только тогда, когда человек выучивается это делать, когда он получает знание от опыта существования на Земле, — только тогда перед ним встают вопросы морали.
Мы обсуждаем сейчас свободную волю. Есть дополнительный фактор, вовлечённый в моральное действие, который стоит за пределами этого исследования — и за пределами наших способностей — но мы допускаем, что моральное действие так же неопределённо, как квант действия. Пример, приведённый Кассирером из «Фидия»: Сократ принимает своё наказание — моральное действие; но не потому, что оно предопределено гражданами Афин, решившими наказать философа, или самим Сократом, согласившимся принять наказание. Просто некоторые моральные действия соответствуют состоянию, а некоторые — не соответствуют, и предопределённого ответа не существует.
Кассирер предполагает, что интеллигентный человек действует предопределённо, но даже если это и так, то эта предопределённость диктуется не законами материи. Перед совершением морального действия, даже предопределённого (если предопределённость и существует на самом деле), человеку должна быть дана полная свобода выбора.
А это, в свою очередь, предполагает наличие полной неопределённости, и тот факт, что неопределённость была найдена квантовой физикой в самом «низу» того, что мы все знаем как материю, — важно и для физики, и для нефизики. Это есть открытие о нашем мире, в котором мы все живём. Атомы, исследованные мистером Бором, — это те же атомы, из которых состоит любое тело. Если они не могут быть предопределены, следовательно — элемент свободы есть и в любом «Я». Границ нет.
Вопрос, которого Кассирер не касался, цитировался многими (к примеру, Коузом и Ваддингтоном). Мол, действие кванта включает в себя такое ничтожное количество энергии, что его не хватит, чтобы пошевелить пальцем. Это утверждение можно легко оспорить. Квант действия во всех жизненных процессах — это пусковая энергия. Такой энергии достаточно для изменения молекулярной связи, чтобы управлять живым организмом. Происходит это по тщательно выверенной схеме: молекулы управляют клетками, клетки — нервами, нервы — мускулами, мускулы — телом, а (мы можем продолжить) тел? управляют бульдозерами и бомбардировщиками. Последнее, разумеется, логическое продолжение, и мы не будем на этом останавливаться. Бульдозеры и иже с ними — суть полностью проблема механики.
Часть учёных вовсе отрицает неопределённость как основу для свободной воли на том основании, что если допустить неопределённость, то может случиться всё, что угодно, и ни на что нельзя будет положиться. Это — вдвойне ошибочная точка зрения, потому что по большому счёту у нас нет выбора — принимать неопределённость или не принимать. Это факт. Во-вторых, неопределённость в квантовой физике (которая тоже есть факт) не создаёт общего нарушения всех законов. Неопределённость квантовой физики — это неопределённость индивидуальных электронов, атомов и молекул. И она уже не касается законов поведения молекулярных структур. Ваза стоит на месте несмотря на то, что молекулы, её составляющие, беспрерывно двигаются. Только для жизни иерархически организованной эта «индивидуальность» имеет более широкое применение и становится способной вызывать макроскопические неопределённости (негативная энтропия для растений, мобильность — для животных).
Возражение, что ни на что нельзя положиться, если неопределённость превалирует, скорее всего подходит для сделанных руками человека механизмов, в которых обезпечение безотказности частей и агрегатов может быть достигнуто за счёт адекватного подхода к безопасности. Но даже при самом тщательном конструировании и исполнении лишь некоторые механизмы имеют долгую жизнь. Опять же — это вопросы механики.
Нашей же заботой по-прежнему остаются не вопросы механики, а проблемы пересечения духовных и структурных миров. Кассирер берётся за Спинозу. Кассирер тоже озадачен проблемой выражения и присвоения понятия миру, который мы только что обсудили, потому что он говорит, что методы Спинозы требуют, чтобы мы не рассматривали действия человека, как «состояние внутри состояния». «Есть только один порядок и один закон, подчиняющий себе происходящее, как существует только одно бытие, только одна субстанция, вбирающая в себя всё!»
Может показаться, что мы уже выиграли одно очко, утверждая, что неопределённость физики важна для свободной воли, поскольку и то, и другое сосуществуют в одном мире. Но Кассирер продолжает удивлять нас. Потому что уже следующее его предложение: «Концепция цели, таким образом, должна быть исключена не только из науки, но и из других этических систем», — противоречит всем предыдущим рассуждениям. А мы бы включили концепцию цели в обе системы! Очевидно, что Кассирер не думает о цели, как об эквиваленте неопределённости. А ведь как раз с этого мы и начали (вид знания, описанный в первой главе: как цель или последняя причина).
Кассирер угодил в ловушку. Отрицая цель у природы и у человека, он приоткрывает дверь и тут же захлопывает её. Он говорит: «Даже Спиноза не мог избежать признания того, что есть “другой вид причинности”, к которому мы приходим, когда рассматриваем действия человека». Дальше его мысль становится ещё непонятнее: «Мы не можем, да и не желаем выходить из-под действия общих законов природы; но всё это приобретает совершенно другой характер, когда эти законы относятся не к действиям тел, а к нашей осознанной активности…»
У нас опять появилось два мира. Один — взгляд изнутри, другой — взгляд извне. Вот в этом-то вся штука; цель увидена как бы без своей неопределённости. То, что мы хотим вызвать нашей свободной волей, наблюдатель может понять только как неопределённость. Если же, с другой стороны, мы не можем что-то вызвать, то наблюдатель скажет, что мы предопределены в своих действиях. То есть — мертвы.
Вернёмся назад к теории Кассирера: «Этические законы — естественные законы, но они также — законы нашей рациональной природы. Чтобы действовать свободно, не обязательно действовать импульсно или без предварительного решения; это означает, скорее, действовать в соответствии с решением, которое находится в гармонии с сутью нашего разума».
«Теперь несколько слов о нашем спонсоре...» (Извините, но предыдущий пассаж пропустить без комментариев просто нельзя!) Кассирер оплошал дважды. Во-первых, нельзя смешивать понятия первоначального решения (инициативного), которое просто должно быть принято, с продуманным заранее действием, которое должно быть предпринято, чтобы решение состоялось. Как мы ранее указывали, свобода действия предполагает свободу решения плюс целый комплекс предварительных изучений вопроса. Во-вторых, фраза «в гармонии с сутью разума» содержит, как нам кажется, наиболее серьёзную ошибку. Потому что если бы разум диктовал, как себя вести «свободному» действию, то это было бы вовсе не то действие, о котором мы здесь говорим, не действие первой причины, которое созидательно и которое невозможно предугадать разумом. (Любое «новшество», описываемое в патентном бюро, любое изобретение не может быть предугадано работником этого бюро, вносящим его в реестр изобретений. Иначе смысл работы этого бюро теряется. Любой, сведущий в профессии, всё бы знал наперёд!)
Если же, с другой стороны, мы возьмём разум (имея в виду высший разум, что-то, к чему имеет доступ какой-то наш интуитивный орган), то этот вид разума не имеет отношения к логической предрасположенности обыкновенного разума.
Далее становится ясно, что имел в виду Кассирер. Он продолжает говорить о том, что: «…заботой разума является понимание всего… его царство — не царство простого существования, а чистого естества… это amor dei intellectualis… Он, заполненный любовью и взглядом, обращённым на всё в этом мире, не поддается иллюзиям воображения или подстрекательствам страстей и сиюминутных мотиваций». И, мы можем добавить, не поддаётся рационализации. Вкратце, всё процитированное выше касается вовсе не разума как такового, а средневекового intellectus'а, не современного его собрата (реверс на 1800 в терминах нашей геометрии). То бишь, высокого разума, а иначе — интуиции.
Вот что интересно в этой связи: описанные выше пассажи являются современными вариантами «парадоксов» а ля Зенон, которые загромождают свободную волю понятиями о том, что моральный и физический законы в чём-то эквивалентны. Назвать имена — пожалуйста. Сразу трое учёных за последнее время подтвердили, каждый по-своему, написанное выше: Ваддингтон, Харди и Маргенау. Общее у трёх авторов одно: являясь людьми науки, они пришли к выводу, что законы природы, имеющие свою собственную красоту, привносят порядок в феноменальный мир. Таким же эти авторы видят и моральное поведение. По Харди выходит, что людьми управляют социальные законы, по Маргенау — детерминизм физики (Маргенау написал предисловие к книге Кассирера).
Но, как мы уже сказали, у Кассирера это упоение природным порядком не позволяет сводить концы с концами, а следствия — с последствиями. Свободный выбор, действительно свободный, является неопределённым, но использование волей средств для исполнения цели может быть предугадано, потому что иначе вообще ничего нельзя было бы сделать. Наш читатель должен сейчас уже всё четко понимать, тем более удивительно, как интеллектуальные лидеры нашего времени не различают кардинальных различий между порождающим естеством и его последствиями, между первопричиной и вторичными причинами.
Подведение итогов с ударением на пропущенных моментах
В этой главе мы будем использовать геометрию смысла применительно к проблеме свободной воли, обращаясь для этого к часто цитировавшейся книге Кассирера. Первая часть нашей книги доказывала необходимость четырёх различных типов знаний (из которых рационализм только один из многих). А только что мы рассмотрели как недостатки объективного разума поставили Кассирера в трудное положение.
Разум включает в себя отношения или сравнения одной вещи с другой, поэтому он характеризуется отношениями и рационализмом (вспомните ratio). Разум — это не прямое знание, а сравнение того, что уже испытано, с тем, что познаётся. Разум не может существовать в вакууме и поэтому не может иметь дело с первопричиной.
Зная о лапласианском интеллекте, который способен указать точное местоположение и траекторию движения каждой частицы во Вселенной, мы увидим, что эту информацию нельзя использовать без применения закона причины и следствия (закона, который не может быть подтверждён, потому что он необъективен). Это простая вера. Таким образом, Кассирер и иже с ним заставляют или отринуть реальность причины и следствия, или, в соответствии с нашей теорией, подтвердить необъективную реальность, которую мы назвали проективностью. Мы обнаружили, что Кант в своём призыве к тому, что он назвал трансцендентальным, сделал то же самое.
Вышесказанное ведёт нас к понятию материи, необъективность которой была для Беркли достаточной причиной, чтобы её вообще не упоминать и чтобы судить о ней лишь на основании отношений. В то же время, однако, Беркли отказался принять изобретение Ньютоном производных, или отношений безконечно малых величин времени к безконечно малым величинам пространства, как лишённых материальности (не относящихся к материи).
Этот спор о противопоставлении формы (или, если представить форму разумом, то — концепции) и материи (или того, что ощущается эмоциями и чувствами) развивался в течение долгого времени и не раз разделял философов на противоборствующие лагеря.
Мы настаиваем на том, что оба аспекта необходимы. Фактически, они взаимосвязаны. Если назвать форму — объективностью, а материю — проективностью, то мы лишь подчеркнём их внутреннюю зависимость друг от друга (которая похожа на внутреннюю зависимость направления в пространстве).
Форма и материя, однако, не противоположны, а — перпендикулярны (комплиментарны), т. к. они являются аспектами более общего. У каждой из них есть своя противоположность. Форма противоположна конкретному проективному, а субстанция — конкретному объективному. Это оппозиция ещё не была нами продемонстрирована. Давайте сначала рассмотрим оппозицию субстанции и конкретного объективного:
Общее проективное
Вера
Материя
Эмоция
Реальность, которую чувствуешь
Конкретное объективное
Факт
Объект
Ощущение
Реальность, с которой сталкиваешься
Вся трудность в том, что мы привыкли думать о материи как об объективной реальности. Мы советуем так: думать о ней как о реальности — да, но как об объективной — нет. Объективность не имеет самоподтверждённой реальности. Мы не можем её чувствовать. Однако мы чувствуем боль или наслаждение, но мы не можем адекватно передать эти ощущения. Объективность — это то, что мы можем передать, то, что мы можем описать или определить. Коробка представляет собой прямоугольник, стол — круглый и т. д.
С другой стороны, такое свойство, как, например, твёрдость, которое может быть передано адекватно, кажется объективным, потому что наш опыт общения с ним богат, — на самом деле таковым не является. В отличие, скажем, от манеры людей говорить о погоде: «Жарковато сегодня, да?» — включающей в себя опыт, который знают и разделяют все.
Разница, о которой мы толкуем, — в ощущениях и чувствах. Бывает, что два слова очень похожи, иногда даже используют одно из этих слов вместо другого, но многое понять, исходя из различия в словах с лингвистической точки зрения, — невозможно. Смысл же наших рассуждений в том, чтобы понять базовую дихотомию, к которой отсылает нас эта лингвистика:
Допустим, мы дотрагиваемся до чайника, чтобы узнать, горячий ли он. В какое-то мгновение времени наш палец выступает инструментом, сообщающим о температуре, как термометр. Это — ощущение. Если чайник очень горячий, мы можем обжечь подушечку пальца. В этом случае мы быстро отдёрнем руку. Мы испытаем острую боль, ощущение боли учит нас избегать слишком горячих объектов. Реакция руки на острую боль — более примитивный тип, чем тот, который сообщает нам ощущение без боли. Ощущение даёт нам объективную информацию: вскипел ли чайник; боль учит нас не использовать пальцы для измерения экстремальных температур.
Ощущение запаха так слабо развито у человека, что само слово «запах» стало почти синонимом оценки запаха. «Эта сделка дурно пахнет!» — говорим мы. У животных же запах суперинформативен, то есть является чистым ощущением. Сохранились записи о человеке, у которого способность различать запахи стала на какое-то время очень развита. Позже, когда обычное обоняние вернулось к нему, его спросили о разнице между настоящим и предыдущим состояниями. Он ответил, что когда его обоняние было чрезвычайно острым, то все запахи были очень интересными.
Но давайте не будем терять из виду отдельные деревья в дремучем лесу. Глобальным законом является следующее: есть чёткое противопоставление между убедительностью реальности, которая является проективной и по сути — верой, и подтверждёнными фактами внешнего мира, которые обнаруживаются только через работу.
Другая оппозиция, между формой и функцией (или между общей объективностью и конкретной проективностью), ещё более трудна для восприятия. Трудность в том, что форма, которая вызывается разумом как концепция, поглощает всё наше внимание. Это видимый конец палки. Другим концом является сам познающий, и он не может быть объективизирован без утраты самого себя. Это и есть то, что научный статус предоставляет свободной воле, которая, существуя только в активности, избегает идентификации и ярлыков. Чтобы понять смысл сказанного нами, надо уподобиться Персею, который, чтобы срубить голову Медузе Горгоне, был вынужден смотреть на неё через зеркальный щит (иначе бы он, как известно, обратился в камень). Медуза Горгона — это интеллект, который обращает всё, с чем он имеет дело, в объекты (камни). Чтобы избежать этого, нам надо перевернуть наш подход (использовать зеркало).
Для наблюдателя свободная воля — неопределённость; потому что она и есть свобода, разум не может предсказать её и поэтому не может соотнести её с чем-нибудь ему знакомым; это есть иррациональное для разума, ни с чем не соотносимое.
Поэтому рациональный ум вынужден признать наличие высшего закона, такого, который невозможно выделить из чистой случайности. И так велико это заблуждение, что лишь некоторые философы смогли преодолеть его. Анонимный труд «Облака неизвестного», датируемый 1370 г., подтверждает положительную оценку неведения с прекрасной простотой. Это произведение должно стать настольной книгой каждого философа. Эта книга — одна из величайших на Западе.
Разумеется, наш козырь — квантовая физика, которая действительно открыла, или была вынуждена признать, что квант действия или квант неопределённости (два названия для одного и того же) — есть изначальный ингредиент реальности физики. Но даже здесь рациональный ум не может признать первопричину. Он не убежден, что создание материи идёт от света, потому и говорит: «Как мы можем сказать, что фотон является первопричиной, если само появление фотона тоже должно иметь причину? Неужели свет не поступает к нам от Солнца?»
Разъясним. Для того, чтобы сказать, что А является причиной В, в А должно быть заложено что-то, что позволит вычленить В. Поэтому, если рассыпать соль около входной двери, то она растворит лёд, потому что существует отношение между точкой таянья льда и солёностью воды.
С другой стороны, мы не можем так соотносить причину и следствие, чтобы объяснять возникновение вулканизированной резины следствием наблюдения за кипящим чайником. Кипящий чайник не включает в себя ни шины, ни даже саму резину.
Причиной стала фирма “Гудиер”, изобретшая способ варить использованную резину и тем улучшать её свойства (это так напоминает приготовление пищи в печи). Вот теперь мы уже ближе: были и другие причины — горячая печь, случайность и т. д., но первопричина — изобретение компании, включающая в себя улучшение резины, — единственна, и поэтому ответственна за умозаключение, сделанное на основе случайного наблюдения.
Чтобы полностью отличить первопричину от других причин, нам нужно признать, что обобщение есть само по себе цикл: рождение, рост, взросление, старение, смерть. А фазы этого проявляются на четырёх уровнях.
свобода
переломный пункт
детерминизм
уровень I — уровень II — уровень III — уровень IV
Важным является то, что если однажды рождённое стало взрослеть и расти, то развитие предопределено; причинность, за исключением божественного зачатия (в середине «лесенки»), основана на предыдущих фазах.
На уровне I, однако, зарождение абсолютно иное. Здесь нет ни физических объектов, ни «законов», которые могут двигать зарождённое дальше. Предыдущие события не имеют обязательного влияния на будущее. Сравним то, что бывает перед взрывом, и то, — что после взрыва. Искра зажигает пламя рождения нового, причём такого, развитие которого не будет основано на предыдущих фазах. К примеру, фотон становится электроном или позитроном (двойная частица), мчащимся в разных и абсолютно непредсказуемых направлениях.
На этом же уровне находится/появляется овуляция матки спермой. Тогда как каждый «чертёж» ДНК является определённым, их комбинация, основанная на случайных сдваиваниях генов, является непредсказуемой, т. е. такой, какой никогда до этого не существовало.
Заметьте, что первопричина не нуждается во временных предшественниках. Первопричиной её делает тот факт, что в предшественниках не заложен результат.
Вся книга:
Геометрия смысла (четырёхчастное разделение)
Геометрия смысла (формулы измерения)
Геометрия смысла (трёхчастное разделение)
Геометрия смысла (рождение других формул измерения)
Геометрия смысла (Камень из Розетты. Смысл)
Геометрия смысла (корни целого)
Геометрия смысла (сравнение трёхчастного и четырёхчастного)
Геометрия смысла (субстанция и форма)
Геометрия смысла (целеустремлённый интеллект и двухчастный оператор)
Геометрия смысла (четыре элемента)