Как (И *когда*) Францию превращали в мононациональное государство

Любимым ударным лохунгом наших «партнёров», широко применявшимся ещё о позапрошлом веке, и, подозреваю, восходящим к осьмнадцатому, является наброс про «тюрьму народов».

По каковому поводу полагаю полезным напомнить ответ тов. Кожинова («тюрьма? хорошо. но в таком случае Европа — *кладбище*»). С тем прикладным следствием, что западоиды скорее всего по привычке (или в качестве единственно-доступной реакции) обвиняли оппонентов в *собственных*… практиках.

Мы все помним избирательность, с которым применяется титул «многонациональный» к Державе (не забывая и о трассологической реконструкции целей Действа). При этом, за исключением разве что Острова, ведущие страны ближайших «партнёров» *полагаются* мононациональными.

На что стрящно-ужяссные «рюсскыи нацыоналисты» (на обличение которых при одном только намёке на угрозу соблюдения принципа взаимности открывается неограниченная *кредитная* линия) указывают, что, вообще-то, даже после десятилетий культивации (а по факту в изрядном числе случаев — скорее Творения) наследниками дела Ленина малых народов демократические критерии *моно*национальности перекрываются с изрядным запасом. Но не для того на них вешали такой удобный ярлык, чтобы потом утруждаться сочинением ответов на неудобные вопросы.

Историю образования Германского государства публика АШ, полагаю, знает достаточно хорошо.

Полагаю полезным напомнить некоторые скрытые языковым барьером (и не только) особенности «этногенеза» французского народа (и, для контраста, сюда же — вводную лекцию курса князя Кропоткина):

… из французской истории. Две цитаты из книги историка Алексея Миллера «Империя Романовых и национализм» (М.: Новое литературное обозрение, 2006):

«Вопреки весьма распространенному мифу, континентальная Франция в культурном и языковом отношении оставалась очень неоднородной в течение всего XIX в. Статистический обзор французского Министерства просвещения от 1863 г. свидетельствует, что по крайней мере четверть населения континентальной Франции не знала в то время французского языка. Французский не был тогда родным языком для примерно половины из четырех миллионов французских школьников. Практически весь юг и значительная часть северо-востока и северо-запада страны говорили на диалектах или наречиях, которым французы дали общее имяpatois, по большей части настолько отличавшихся от французского, что парижским путешественникам не у кого было узнать дорогу (трудно представить себе в подобной ситуации путешествующего по Малороссии русского барина). Говорившие на местных диалектах крестьяне Бретани или Прованса отнюдь не были патриотами Франции, и вопрос о том, станут ли они французами, оставался открытым в течение большей части XIX в.»

Почему же сегодня во Франции живут практически исключительно французы, а не пикардцы и провансальцы? Ответ на этот вопрос дает вторая цитата:

«Закон, впервые разрешивший факультативное преподавание в школе местных языков, был принят во Франции лишь в 1951 г.».

Одна из моих читательниц из смешанной семьи прокомментировала эту цитату так:

«К вопросу о патуа. Мой отчим, родом из Лотарингии, рассказывал, что в школе наказывали, если дети говорили между собой на патуа — а дело было уже, между прочим, в конце 1960-х — начале 1970-х.»

Языковая политика Франции, сколько мне известно, никаких вопросов у прогрессивного мирового сообщества не вызывает.

© В.Ю. Нестеров, «Служба забытых цитат» (извлечение из #575071).
Источник цитирования — #386168 (увы, инвариантно графика (djvu)).

Представителям малых народов Державы (которые наши «партнёры» давно стараются использовать в качестве *инструмента* приложения дезорганизующего воздействия на социальную систему) на заметку.

Подвиг дона Рэбы (дополнено) (И-23)

Получаемая информация не только оказывает влияние на индивидуальный комплекс опыта (главная координация которого и является личностью), но и в значительной степени интерпретируется на его базе. Причём интерпретация может включать в себя как частный случай полное отторжение информационного пакета.