Постмодерн и выпивка

В обсуждение условных вопросов Постмодерна можно включать что угодно. Я подумал, что некоторые вопросы чисто традиционного содержания и наполнения было интересно рассмотреть более свободно и более непринуждённо.

Одним из самых забористых и категорически ментальных вопросов русской Традиции является вопрос о выпивке: от не/допустимости ея до конкретно что, как, когда и – ключевое – зачем. Низводить этот вопрос до прагматики унылого философствования на тему здоровья сил русской нации, к примеру, да ещё и в череде поколений, было бы безумно нелогично. Поэтому этот аспект я сразу оставлю чугунным. У них лбы крепкие, они всё сдюжат.

Мне больше интересуют те детали, о которых вообще-то не принято распространяться на публику. Эти детали обычно больше узнают жёны тех мужиков, которые вернулись из гаража. Но, поскольку жёны, как правило, в этот момент не интересуются трансцендентальностью и синергией, то и изречённое их мужиками в неясной форме заплетающихся фраз пропадает в последующем безмолвии/битье посуды.

Детали эти таковы: русская выпивка среди мужиков это не про выпить. Это – самоцельная, самообразующаяся, самоценная, без актуализации каких бы то ни было примесей, манифестация бытия. Не подвиг, не самопожертвование, не напряжение ума. Но и не «кому-то на потребу». Любая инсценировка «выпивки» не прокатит, русские мужики мгновенно учуют подвох. Так что это посложнее будет некоторых шекспиров.

В русской выпивке нет цели, хотя про эту цель все участвующие прекрасно знают, как то, что она должна быть, ну раз у всего есть какие-то цели. От этого парадокса стараются избавиться не совсем традиционными способами (поскольку немного гнетёт), но после третьей обычно всё рассасывается… и никаких парадоксов в мiре вообще не остаётся. Всё становится ясным, логичным, понятным, даже вызывающе дерзким в своём почему-то ещё существовании.

Вообще, третья – величина одновременно святая и святотатственная, как некий рубеж, переходя который участвующие в выпивке как бы скрепляют своё единство. До третьей ещё возможны некоторые расхождения во мнениях по литражу и фактажу, после третьей – эта мелочная суетливость брезгливо отбрасывается, чтобы начать ВОСПАРЕНИЕ. Без шуток. Чётвёртая – это трамплин в неизведанное, где лукавство становится неуместным и назойливо враждебным, тогда как кристальное провидчество мгновенно фокусируется на базовых вещах.

Дальше, в принципе, уже неважны материальные наполнители выпивки (тип алкоголя и манеры закуси, флёр обстановки и «накрытость» поляны), воспарение проходит дружно, стаей.

Заканчивается русская выпивка двумя определёнными способами: либо закончилось и достать больше негде (несмотря на титанические прикладываемые усилия), либо – уже и не помнится вовсе. В душе после русской выпивки остаётся ощущение полёта над неизведанным.

Русская выпивка поэтому – есть, словами Черчилля, a riddle wrapped in a mystery inside an enigma. По-нашему же, это либо яйцо Кащея, либо – матрёшка. В общем, все всё поняли. Но это взгляд со стороны, конечно, потому что для участвующих в выпивке всё как раз наоборот: они имеют дело с иголкой из яйца Кащея (или с самой мелкой матрёшкой, которая сердцевинная), причём всегда, исключений не наблюдается.

Есть и ещё одна особенность, о ней могут поведать все, кто хотя бы раз принимал участие в возлияниях с иностранцами (носителями других цивилизационных установок). Если в группе есть хотя бы один русский, то вероятность того, что общая посиделка станет «русской» по духу, приближается к 100%. Так сакраментально проявляет себя русский дух. Ему нет преград.

В чём же заключается наивысшее метафизическое достижение русской выпивки? В этом сложном вопросе, как неоднократно свидетельствует о том (прямо и косвенно) сокровищница народной мудрости, сборник русских пословиц и поговорок, есть масса нюансов, вычленить которые все сполна мне не позволит краткость данной статьи. Поэтому я приведу лишь выжимки, наиболее характерные части.

Русская выпивка концентрированно позволяет участникам выяснить между собой (по крайней мере, обменяться мнениями о) любую сложность бытия. Любая наисложнейшая геополитическая проблема раскалывается как орех. И всё это с повышенной степенью свободы высказывания, вплоть до диких и вольных плясок на том поле, о котором в трезвом уме принято говорить, мол, померещилось. Некоторые исследователи умудрялись сохранять записи подобных настольных бесед десятилетиями, а потом, прослушивая их через почти поколения, дивились тому, насколько точны бывали тогдашние диагнозы, что там нынешние аналитики…

Очень важный момент в русской выпивке, на который мало обращается внимания, это то, что в ней, классической, никогда не стоят и не лежат, а только сидят. Дело в том, что по наитию ли, либо это вообще из прошлых умудрённых неведомым нам опытом веков, все понимают, что столб позвонка должен быть вертикален, ибо только тогда в нём скрытые токи между центрами-чакрами проявляются наиболее полно. Что добавляет т. с. вовсе не уныния. Все попытки привить прямостоящую культуру выпивания, или возлежащую, по-римски, не прививаются.

Всё вышесказанное неоднократно пытались описать различные русские писатели, драматурги, режиссёры. Многим это удавалось на «отлично». Ну понятно, почему: предмет, знакомый до боли, до въеденного в кожу родства. Когда ж к этой теме подступали различные иностранцы, то у них ничего не выходило, кроме скуки смертной. Поэтому большинство представителей других культур ни бельмеса не смыслят в русской выпивке, те же из них, которые принимали участие хотя бы раз в выпивании– на всю свою жизнь сохраняли смутные воспоминания неведомо о чём, но страшно привлекательном, как о сказке на ночь, рассказанной в детстве.

Лично я заразил русской выпивкой нескольких иностранцев. Первый из них, бур из Южной Африки, ставший австралийцем из-за гонений на Родине, на корявом английском практически плакал, так его зацепило. Второй, итальянского происхождения американец, в конце застолья, выпив немеряное количество все знаем чего, пытался выяснить у меня, уважаю ли я его. Я его очень уважал, о чём ему и поведал. Мы оба остались очень довольными, потому что как обычно – воспарили слегонца. Оба затем мне писали, что воспоминание об этом, а также о необычном похмелье потом составляют самые их яркие жемчужины памяти.

Русская выпивка не может быть частой по времени. Она всегда требует накопления каких-то опытов и событий, которые требуется обсудить и выявить их природу, а иногда проходит достаточно долго, прежде чем сумма накопленного требует «выхода», в жизни не всегда всё течёт яростно и бурно, иногда случаются и событийные провалы.

Русской по духу выпивка не получается, если не выдержаны основные подготовительные требования: если её планируют достаточно задолго, и она не несёт в себе элемента неожиданной неожиданности, долгое ожидание размывает накопленное на множество неподходящих событию частиц, и их не удаётся собрать в мозаику великолепия. Есть и количественные ограничения: группы более трёх склонны распадаться на тройки внутри одного процесса. Количественные ограничения крайне важны и для того, чтобы в конце не получалось естественно возникающей драки. Впрочем, это уже совсем мелочи.

Я полагаю, что русская выпивка – это та самая расщелина, в которую уползает русский дух, веками насилуемый традиционными способами мышления; там он отдыхает, набирается сил, готовится к грядущим манифестациям себя. Расщелина эта чисто ментальная, образно она проявляет себя в каждом русском человеке, как то место, где воля и радость соединяются в гармонии. Град Китеж, в общем, вроде он есть, а вроде его и нет. Эта неопределённость насыщает русского человека тем ожиданием, которое сладко до безумия в представлениях, но невероятно разнообразно в проявлениях. Раскрытие ожидания, его трансформация в ощущаемую реальность – всегда двулико: показывает сложность и запутанность наравне с простотой. Но русский человек к этому привычен, а уж если он в процессе, то и подавно.