Если хотите заработать на яхтах, никогда не пытайтесь их строить

Народная немецкая мудрость.

В начале 90-х мы пытались создать небольшую яхтенную верфь. Это был бесценный жизненный опыт, и, хотя фирма наша довольно быстро развалилась, как говаривал Винни Джонс, "Было круто!"

Близилось к завершению строительство первой металлической лодки, но и октябрь уже подходил к концу. Первые белые мухи кружились в воздухе, когда яхту выкатили из цеха, и начали готовить к отправке. Поскольку планировалось организовать охрану по дороге, силами сотрудников фирмы, решили установить внутри временную печку. Вася Суханов, конструктор финальных чертежей нашей яхты, бывший разработчик советских ракет, нарисовал печку, рабочие сварили ее, и тут выяснилось, что размер кирпичей, которые должны располагаться по периметру топки, Василий взял из справочника. К его удивлению, в реальном мире кирпичи имели несколько другие размерения, чем в справочнике, и между листами железа лезть ну никак не желали. Поматерившись немного, накололи кирпичи поперек, и натолкали небольшими кусочками.

Поездка на платформе, даже и внутри большой яхты – занятие не для слабонервных. Твердого расписания движения нет, платформа может на пару дней зависнуть на какой-нибудь захолустной станции, или, наоборот, можно отстать от поезда, увлекшись сбором угольных брикетов, в изобилии разбросанных по путям, походом в магазин, или в душ. Ехали втроём. На остановках каждый раз вылезали, ломиками подтягивали ослабевающие крепления из проволоки, но к Саратову яхта уехала вперед относительно меток сантиметров на двадцать. Проходящие мимо обходчики сообщили, что, в связи с этим, платформу отцепляют, и угоняют на запасные пути. На вопрос, что же нам делать, пожали плечами, и сказали, что их дело только отцепить. Крана у нас, естественно, не было, зато с собой было много краски всякой-разной. К следующему обходу метки на платформе и на яхте были строго напротив друг друга.

В Крымской рано утром нас разбудил громкий стук под яхтой. Выскочили наружу и обнаружили мужика, топором вырубающего из-под яхты кильблок. На закономерный вопрос: «…», не содержащий цензурных слов, мужик сказал: «Да вам уже тут рядом ехать – вон, уже за горкой Новороссийск». Впрочем, положив топор на плечо, удалился, от греха подальше.
А ехать-то нам надо было отнюдь не в Новороссийск, а в Темрюк. Начальник смены пообещал, что завтра мы туда отправимся, но ни завтра, ни послезавтра, ни через два дня мы никуда из Крымской не уехали, более того, платформу отогнали подозрительно далеко от станции, и поставили рядом с кучей металлолома, в тупик. Каждый день, уже следующий начальник смены обещал отправить нас в Темрюк, но яхта оставалась на месте. Мы уже освоились, нашли душ, пивной киоск, и некоторые развлечения. Как-то с утра обнаружили, что веревка, обтягивающая тент на лодке, срезана, и тент просто лежит под своим весом. Ну, конечно, такой замечательный капроновый шнурок в хозяйстве каждому пригодится! Ладно, у нас было еще.
В итоге, тот начальник смены, который первым пообещал нас отправить «завтра», второй раз за время нашего пребывания на станции заступил на дежурство, и очень удивился, обнаружив, что яхту никуда не отправили. Он посмеялся, и объяснил, что никому, видимо, не хотелось брать на себя ответственность, и пускать негабарит по горной дороге, и каждый дежурный передавал нас дальше, пока они все по кругу не сменились. Он повторно обещал нас отправить, и сдержал свое обещание. Наутро мы были в Темрюке.

Там уже несколько дней жили, в ожидании, сотрудники нашей фирмы, не предполагавшие такой задержки в пути.
Пока лодка стояла еще на рельсах, прибежал (по его словам) начальник местного яхтклуба. Видимо, выпив в теплой компании, растроганный встречей, он, не зная, чем нас удивить, поведал, что на рыбозаводе за забором работает его жена, и отвел меня и Толю Дорофеева к ней. Там, сославшись на дела, оставил нас, и убежал, перепоручив супруге. Супруга была на голову выше мужа, и выглядела весьма впечатляюще. Уперев руки в бока, она с некоторым презрением наблюдала за тем, как мы с конвейера берем первую попавшуюся рыбу, затем отогнала нас, отобрав пакеты, вытряхнула оттуда то, что мы успели нагрести, и выверенными точными движениями начала выхватывать с движущегося конвеера отборную сельдь. Как впоследствии оказалось, каждая – с икрой. Икры получилась полная сковородка, и жареная икра была бесподобна. Толя Дорофеев, с его золотой улыбкой, был бесподобен на обратном пути с рыбозавода. Он договорился с душевой, он договорился на встречу с какой-то девушкой. Все заводские собаки, со злобным лаем выскакивающие из-за каждого угла, при его словах: «Бобка друг!» начинали вилять хвостом, и нежно поскуливать.

В числе вновь прибывших приехал Коля Пономарев. Физик-ядерщик, невероятно светлая, но невостребованная, по тем временам, голова. Он недавно устроился к нам, и первое время приходил на работу в костюме, и при галстуке. В дальнейшем, из атрибутов советского интеллигента, он сохранил только очки и лысинку.
Когда на яхте при нем первый раз разлили по кругу, он выдал:
«Э…, собственно, я не пью».
Разливающий, - Толя Дорофеев, без запинки выдал:
«У нас демократия. Пей, сука!»
Сраженный алогичностью данной фразы, Коля выпил, и впоследствии от коллектива не отрывался.
Яхту, тем временем, перегрузили с платформы на большую ржавую баржу, палуба которой была усеяна (также ржавым), железом. Перегружал мощный плавучий кран.
Потом баржу перегнали, и поставили рядом с огромным плавучим ремонтным доком, и колесным пароходом, поставленным на вечный прикол, и выполняющим роль гостиницы.

Темрюк – это, в том числе, и винный завод. Руководство завода оказало неоценимую помощь в работах по подготовке к сбросу яхты на воду в том, далеком 1992-м году, и в следующем, 1993-м, когда по накатанной дорожке привезли вторую яхту. В знак благодарности, печка, верой и правдой служившая нам всю дорогу, отошла кому-то из начальства - в сад.
Одно из посещений кабинета директора винзавода (из рассказа Жени Гамберга, тогда коммерческого директоранашей фирмы):
Кабинет стандартный, советский. Вдоль стены – несколько 50-литровых бачков с различными винами.
Женя: «Здравствуйте, мы вот тут яхточку привезли…»
Директор, сидящий за столом, кивает в сторону бачков:
«Наливай!»
Женя наполняет 250мл эмалированную кружку, стоящую на бачке, из краника, вином.
«Пей!»

Женя отпивает немного.

"Пей давай!"
Женя допивает кружку, ставит.

«Наливай еще!»
Женя: «Э-э…»
«Наливай, говорю!»
Женя: «Да, собственно…»
«Что, не нравится?
«Да нет, вино отличное…»
«Ну так наливай! Это тебе не та дрянь, что к вам в город в бутылках с нашими этикетками привозят!»
Женю мы увидели издалека. Шел он, мягко говоря, неуверенно, и мы бросились на перехват. Не без труда подняли его на яхту, поскольку к тому времени она стояла уже высоко, с установленным килем, на козлах. Уложили спать.

Боюсь, сложится впечатление, что мы только и делали, что пьянствовали.
Это совершенно не так. Работали много и тяжело. После того, как лодку насадили на киль, и закрепили его шпильками, киль еще был обварен по периметру.
Толя Дорофеев, надев очки-консервы, чистил шов, и не видел, как искры от болгарки подожгли на нем телогрейку. Он бы так и продолжал пылать, и работать, и сгорел бы на работе, но болгарку у него отобрали, а телогрейку сорвали и затоптали в близлежащей луже.

Сварщик Коля Ахматнуров – совершенно далекий от моря человек. Он откровенно скучал после работы, и однажды вечером ему запотемило сходить на рыбалку. Ловить рыбу в той помойке, которая плещется рядом с доками – бред полный, тем не менее, небольшой полиэтиленовый мешок какой-то мелочи он надергал. Пришел гордый на лодку, бросил мешок в нержавеющую мойку на камбузе, и важно молвил:
«Чистите!»
Паша Вдовин нашелся тут же:
«Коля, у нас правила простые – кто наловил, тот и чистит».
Полночи Ахматнуров чистил рыбу, и варил уху, которую, впрочем, никто не ел.
Рыбы нормальной было навалом. И на местном рынке за копейки, и бесплатно. Селедку мы засолили, и даже угостили ей местного пса, шлявшегося неподалеку. Бедный пес, налопавшийся соленой рыбы, с пеной на морде бороздил окрестные лужи, а в дальнейшем близко даже не подходил, облаивая издалека. Кто-то, уже поздно, вспомнил, что собак солёной селедкой кормить нельзя…

Неподалеку от нас бичевали такие же, практически, как мы (ну, немного покруче), судостроители (вроде, из Нижнего Новгорода), со своим супер-пупер кораблем – транспортировщиком танков, «Серна». Они так же точно возились целыми днями со своими железками, готовясь к сдаче. Внушительных размеров редан под днищем, вызывающие уважение, солидные винты. Два движка Ч25, такие же, как у нас на яхте, служат лишь в качестве аварийных генераторов, а вот приличного диаметра ходовая турбина должна разгонять «Серну» до 80 км/ч с полной загрузкой.
Жертва конверсии, эта лодка, в начале девяностых лишившаяся изначального предназначения, для которого строилась, в данный момент готовилась к продаже в жаркие страны, для перевозки скоропортящихся продуктов.
Белые мухи догнали нас и в Темрюке. В день спуска на воду крупными хлопьями пошел снег.

Заканчивался ноябрь, когда яхта коснулась, наконец, воды. Села, как ни странно, по ватерлинию, отрисованную еще тогда, когда лодка находилась в центре самого большого материка планеты. Сразу нашлось отверстие, просверленное два года назад, для слива дождевой воды из корпуса.
«Я же говорил вам, что оно там есть!» - укоризненно вымолвил Саня Злобин – «Я сам его сверлил».
Подъем из воды и устранение течи отняло еще некоторое время. Наконец, яхта закачалась рядом с подъемным краном.
На кран была заведена пресная вода, рядом находилась дизельная заправка, и мы решили сразу заполнить все емкости соответствующими жидкостями. С тех пор я знаю, что воду под давлением в танки подавать не рекомендуется. Сперва ничего не происходило, зато, когда шланг вырвался из палубной горловины, фонтан, поднявшись вверх на несколько метров, окатил зрителей, выстроившихся вдоль поручней на платформе, к которой была ошвартована лодка. Заправка дизелем прошла без происшествий.
Яхта резво бежала под двигателем вперед, но остановить ее оказалось проблематично, да и задний ход оставлял желать лучшего. Пришлось нырять, и заклинивать складной винт.

Выход из лимана, в котором расположен порт, по плавням, довольно длинный. Справа, в одном из заливчиков, стоят два сторожевика. На выходе - несколько сухогрузов на якорях.
Море нас встретило высокой короткой злой волной.
Ну да, наш город далеко не морской, и из двенадцати человек, вышедших в этот день на яхте, половина такого количества воды сроду не видывала. Я, собственно, даже поначалу и не понял, почему народ вдруг поскучнел, и начал подтягиваться к леерам. Те, кто находились внутри, стремглав повыскакивали, …и тоже - к леерам.
Валера Иванов мужественно настраивал дизель в грохочущем моторном отсеке. Генератор он отремонтировал уже давно, и чем занимался в данный момент, я уже не помню. Помню, что спустился вниз, узнать, не надо ли ему чем помочь. В это время раздался страшный треск, будто по корпусу лодки начали лупить свинцовой дробью из огромного пылесоса. Мы с Валерой, зажимая уши, вынеслись наверх.
«Что это было?»
Нам молча указали на стремительно удаляющееся облако водяной пыли. В этот день «Серна» также вышла на ходовые испытания.

«Вы только от берега отойдете, и сразу утонете», - так говорили моряки с больших кораблей, появляющиеся рядом с баржей, на которой велись работы по сборке лодки.
Однако, сдавать яхту мы должны были в Геленджике. За неделю до описанного выше пробного выхода в Черном море прошел шторм, и, по слухам, в Новороссийске и Порт-Кавказе корабли выбрасывало на берег. Оптимизма слухи не вызывали, и, посмотрев, что творится в море, Женя засобирался на телеграф. Заказчику ушла телеграмма, с просьбой подъехать в Темрюк, и принять лодку на месте.

Вечером прикатил мужичок на ржавой чебурашке.
«Мужики, хозяин просит лодочку все же пригнать в Геленджик. А чтобы вы не очень долго думали, он передал вам небольшой бонус».
«Бонус» лежал на пассажирском сидении чебурашки, и представлял из себя полиэтиленовый мешок, доверху набитый пачками с красными червонцами. С изображением Владимира Ильича, конечно.
Стимул был весьма и весьма весомый, и мы начали готовиться к переходу.

Было пасмурно, и как-то совсем не светло, когда яхта вышла из Темрюка, и легла на курс на Керченский пролив. Шли под дизелем. Вахты распределили, как обычно, - два человека на вахте, каждый за рулем по два часа. Первыми на вахту встали мы с Саней Злобиным.
Начал рулить я. Сшитый из легкой прорезиненной тканешки, непромоканец, от брызг, и воды, периодически захлестывающей кокпит, помогал плохо, к тому же, было холодно, и дул пронизывающий ветер, но больше, конечно, народ страдал от качки. Более-менее нормально себя чувствовали трое – Коля Юрьев, Толя Дорофеев, и я. Саня, помучившись рядом со мной, в кормовом кокпите, поменяв сотню поз, ушел вниз. Ближе к концу моей полувахты Юрьев поманил меня, принял руль, и прокричал в ухо: «Иди, полюбуйся на своего напарничка!»
Саня спал в кормовой каюте, откинувшись на спинку дивана. Голова его была запрокинута, рот открыт; мокрые штаны непромоканца он спустил до колен, но было видно, что ему, в общем-то неплохо, и решили, что будить сошедшего в нирвану человека грешно. Я встал за руль снова. Коля поменял за эти четыре часа меня еще один раз, пока я бегал в туалет. В гальюне забавно. Пол то проваливается куда-то вниз, то поддает снизу так, что коленки подгибаются. Ну и, болтаешься, соответственно, как карандаш в стакане. В салоне, Колька Ахматнуров , взявшись двумя руками за поручень, смотрит в иллюминатор, цепляясь взглядом за горизонт, и очень комично прячется, когда очередная волна иллюминатор захлестывает. Зеленый Вася Суханов сидит на краешке дивана, зажав ведро ногами, а когда оно убегает, слабыми взмахами рук пытается ведро поймать.
Наверху далеко не каждая волна, но примерно каждая девятая или десятая, залетает в центральный кокпит, и парням какое-то время приходится сидеть по пояс в холодной воде, пока сквозь шпигаты она уходит.

Уже стемнело, когда меня, наконец, сменили. Сходив пару раз вниз, и решив, что меня совсем не укачивает, я раздухарился до того, что решил пойти лечь спать. У Васи продолжались приключения с ведром; он продолжал ловить его по всей каюте, не обращая внимания на полный п-ц, который творился вокруг - на диванах, и на полу. Кинокамера, фотоаппараты катались повсюду, вперемешку с ломтями хлеба и нарезанной колбасой. Насвистывая под нос, я по-быстрому прибрался, скинул непромоканец, и прилег.
Закрыл глаза.
...И тут меня торкнуло.
Гораздо поспешнее, чем снимал, я принялся напяливать непромоканец, причем перед глазами окружающие предметы начали расплываться, и наслаиваться друг на друга. Рванулся к выходу из каюты, но там меня поджидал разудало-веселый Коля Юрьев, весь мокрый, взъерошенный, но с улыбкой от уха до уха. «Валя, дотянись за мармеладиком». Секунду подумав, и решив, что еще успею, «пока не началось», нашел мармелад, и отдал Коле. Тот, выудив из мешка пару конфет, протягивает Васе: «Вася, мармеладику?..» Васю незамедлительно выворачивает в ведро.

Я успел. На свежем воздухе, при наличии в видимости горизонта, головокружение и тошнота быстро прошли.
На входе в Керченский пролив волна и ветер стали попутными, все почувствовали себя гораздо легче. Измотанного Василия удалось выманить из каюты. Смутно помню, как сидел у экрана эхолота, за штурманским столом, и диктовал наверх глубины.
В Порт Кавказ пришли в темноте, и ошвартовались у бетонного причала, как водится, увешанного старыми покрышками. С утра Женя с Колей Юрьевым поскакали на телеграф, и отправили заказчику телеграмму с просьбой приехать и принять яхту здесь, на месте.
После обеда приехала уже знакомая ржавая чебурашка. Мужик достал с пассажирского сиденья «бонус». Мы стали готовиться к утреннему переходу в Керчь, к погранцам, с тем, чтобы получить разрешение на выход в Черное море.

Несколько человек из Порта Кавказ уехали домой. Зато приехал Серега Федоров – начальник участка, на котором варили корпуса, и Рома (фамилии не помню). Рома был из Питера, предполагалось, что он начнет работать на верфи в качестве конструктора. Паша Вдовин почему-то прозвал его Чекотилло-2.
С собой я брал трехтомник Толкиена «Властелин Колец». Прочитал; времени было предостаточно, но особо «не вставило». Поскольку больше литературы не было никакой, книгу пытались читать все, но больше половины первого тома никто не осилил, зато шутки «про гномиков» стали неотъемлемой частью жизни на яхте.

Толя Дорофеев подобрал где-то беспризорника лет десяти-двенадцати. Парнишка пытался проскользнуть на паром до Керчи, но у него в этот раз не вышло, и он слонялся по набережной, продуваемой отнюдь не летним ветром. Видимо, какие-то воспоминания из тяжелого детства породили отцовскую заботу в Толиной душе, и он, пригласив пацана на яхту, накормил его, и, пообещав, что завтра тот будет в Крыму, даже уложил спать рядом с собой. Наутро парнишка исчез. Исчезла также некоторая сумма денег из Толиного кармана.

На снимке Рома (Чекотилло-2). 

В порту Керчи – первое, что бросилось в глаза, это, конечно же, белоснежный корпус «Гидры», стоящей на берегу, на высоких кильблоках. Мы постарались подойти, и встать поближе. Керченское предприятие «Дельта» варило Гидры, а также на стапеле у них стояла (вроде бы) тридцатишестиметровая стальная яхта, корпус которой был практически уже сварен. Внутренней обстройки выполнено не было, и мы, побродив по лабиринту внутренних помещений, и прикинув, сколько же тут работы, сразу загрустили.
Посмотрели и украинскую «Гидру». Палуба у нее крылась дубом, но доделана еще не была. Внутри – обычные прямоугольные дубовые шкафчики, а все остальное – оклеено пенопленом. Но моторный отсек, с отличной звукоизоляцией, и овальными проемами в переборках, закрывающимися герметичными дверьми, с вращающимися ручками, как на подводных лодках, внушал уважение. Начальство фирмы «Дельта», испросив разрешения, устроило экскурсию для своих работников на нашу яхту, а вечером для нас организовали банкет, и бесплатно заселили в гостиницу, подбросив на служебном автобусе. Да, мы очень гордились тем, что построили такую лодку.

Пошли в магазин. В ходу тогда были «купоны» - смешные невзрачные бумажки. Мы отоварились, заплатив за продукты 1:1, а на выходе кого-то из нас придержал за рукав молодой человек, и шепотом сообщил, что курс в государственных обменниках - 4,7 купона за рубль. Первый попавшийся на улице человек с радостью отдавал за рубль десять купонов. Но в государственных предприятиях торговли держали курс 1:1.
Скромно попили пивка в баре неподалеку, и побрели в город, «менять валюту». Обменяв, почувствовали себя настоящими интуристами. Цены, реально, в переводе на рубли были смешные. Единственно, что, допустим, в промтоварах что-то купить можно было только по предъявлению местного паспорта. Но, если поразмыслить, и это оказывалось небольшой проблемой.

Черное море встретило высокой, но пологой и длинной волной. После пережитого в Азовском, все чувствовали себя, можно сказать, отлично. Все, кроме недавно прибывшего Ромы. Он занял место Василия – прямо под входом в кают-компанию, на краешке дивана, с ведром в обнимку.
Вася же кайфовал в кокпите. Немыслимая мука больше не отражалась в его светлых глазах.
Слева уплыли назад огни Анапы, потом, в глубине бухты долго маячили огни Новороссийска.
Вход в бухту Геленджика – это был чистый восторг. Слабенько дунуло в лицо ТЕПЛЫМ! ветерком, вода разгладилась, и в ней отражались разноцветные прибрежные фонари. Доносились отголоски музыки с дискотеки. Встали к центральному пирсу, и гонцы вприпрыжку поскакали в город. Надо же как-то было отметить прибытие. Поблизости работал только круглосуточный коммерческий киоск, и парни скупили все, что там было.
Было:
початая коробка турецкого баночного пива;
неполный ящик советского шампанского;
распечатанная упаковка сникерсов.
Боже, как наутро у всех болела голова!

Дня три мы катали заказчика и его многочисленную родню по бухте, с парусами и без. И даже снимали фильм на 16-мм пленку.

Посетили одноэтажный ресторан, расположенный неподалеку от места стоянки яхты. Официант принес космический, по его понятиям, счет, и, настороженный, встал неподалеку. Было, по его мнению, чего опасаться. Толпа небритых, обросших, и плохо одетых людей не выглядела платежеспособно. Но мы-то были сказочно богаты! В туалете уже валялись красные червонцы с обугленными краями, от которых уже кто-то пытался прикуривать. Небрежно бросив на стол несколько мятых бумажек, попросили все повторить.
Геленджик в начале декабря не то, чтобы утопает в зелени, но травка и листочки местами есть.
А дома нас ждал устойчивый снежный покров и вторая «Гидра».