В данном диалоге Сократ пересказывает другу Критону свою встречу с братьями-софистами Евтидемом и Дионисодором. Целью диалога является наглядно показать разницу между искусством софистов любой ценой заставить оппонента сдаться в споре и искусством пробуждения в собеседнике подлинного знания, что Платону замечательно удалось. Вопросы здесь обсуждаются следующие (среди более мелочных тем): как пробудить в юноше интерес к философии; существует ложь или нет; польза философии и диалектика как высшее знание; софистические извращения суждений о знании, о прекрасном, о душе и богах; люди, средние между философами и политиками. Основным приёмом софистов здесь оказывается попеременная подмена общего понятия частным и наоборот.
И ещё: именно здесь впервые приводятся знаменитые софистические доказательства «твой отец – не твой отец» и «твой отец есть пёс».
ЕВТИДЕМ
Дионисодор и Евтидем сбивают юношу Клиния с толку вместо того, чтобы обучать его. Сократ же демонстрирует всем, как пробудить в юноше интерес к философии.
Сократ пришёл к мужам Дионисодору и Евтидему, известным как мастера военного дела и как учителя добродетели, и попросил их убедить юношу Клиния, что ему стоит заниматься философией и заботиться о добродетели. Евтидем начал спрашивать Клиния: люди, которые идут в обучение – они мудрецы или невежды? Тот, поколебавшись, ответил, что мудрецы. Евтидем говорит: но обучаются невежды, т.к. они учатся тому, чего они не знали. Затем вмешивается Дионисодор: тот, кто запоминает сказанное учителем, мудр, а не невежественен, следовательно, обучаются мудрые. Затем снова Евтидем: а учащиеся обучаются тому, что они знают, или же тому, чего не знают? Клиний отвечает – тому, чего не знают. Евтидем: но ты же знаешь и произносишь все буквы, поэтому когда тебя учат чтению, ты учишься тому, что знаешь. Вновь вступает Дионисодор: учиться – значит получать знание о том, чему ты учишься; т.е. уже обладать знанием. Следовательно, не знать – это не иметь знания, но получающие что-либо не имеют этого, а к неимеющим относятся и незнающие, значит учащиеся относятся к получающим знание, а не к имеющим его. Тогда обучаются незнающие, а не те, кто знает.
Видя, что эти двое совсем сбили Клиния с толку, Сократ говорит ему: считай, что сейчас ты проходишь посвящение в софистические таинства. Эти мужи показывают, что нужно изучить правильность имён – ведь под словом «учиться» понимается и познавать то, чего ты не знал, и развивать полученное знание в дальнейшем. Но это они так с тобой играли, продолжает Сократ; ведь они обещали нам показать увещевательное искусство, т.е. обучение добродетели. Однако сначала сам Сократ берётся сделать это в меру своего разумения.
Начинает Сократ с того, что все стремятся быть счастливыми, т.е. иметь блага – к ним относятся здоровье, богатство, красота, а также целомудрие, справедливость, мужественность и т.д. Но мудрость есть само счастье, говорит Сократ, ибо она ни в чём не ошибается, но необходимо заставляет правильно действовать, а значит преуспевать; поэтому нет нужды ни в каком другом счастье. Однако если всё же говорить об отдельных благах, мы счастливы благодаря им только если они приносят нам пользу и если мы ими пользуемся. Следовательно, желающему стать счастливым должно не только обладать подобными благами, но и пользоваться ими, в противном случае это обладание не принесет никакой пользы. И чтобы сделать кого-то счастливым, достаточно, чтобы он обрёл блага и правильно пользовался ими. При пользовании теми благами, что мы назвали первыми, – богатством, здоровьем и красотой – именно наука руководит правильным применением всего этого и направляет его. То есть, наука даёт людям не только счастье, но и мастерство в любом приобретении и деле.
Однако нет пользы ни от какого приобретения, если не хватает разума и мудрости, продолжает Сократ. Всё то, что мы раньше назвали благами, не потому носит это имя, что по самой своей природе является таковым, но вот почему: если этими вещами руководит невежество, то они – большее зло, чем вещи противоположные, причем настолько большее, насколько сильнее они подчиняются руководящему началу, выступающему как зло; если же их направляют разумение и мудрость, то они скорее будут добром; само же по себе ни то, ни другое ничего не стоит. Вывод такой: из мудрости и невежества первая есть благо, второе – зло; но из всех остальных вещей ничто не есть ни добро, ни зло. А поскольку мы все стремимся к счастью и, как оказалось, мы счастливы тогда, когда мы правильно пользуемся благами, а правильность эту и благополучие дает нам знание, то всякому человеку должно изо всех сил стремиться стать как можно более мудрым. Именно мудрость, а не деньги, человек должен перенимать от отца, от друзей и своих почитателей. Но это при условии, что мудрости можно научиться, говорит Сократ, а мы с тобой пока это не рассмотрели.
Клиний отвечает, что мудрости можно научиться. Сократ обрадовался тому, что нет необходимости длительно рассматривать этот вопрос, и спрашивает – не будешь ты теперь отрицать, что необходимо философствовать и что ты сам намерен этим заняться? Тот отвечает – разумеется, это самое подобающее занятие. Тогда Сократ обращается к Дионисодору и Евтидему – вот скромный образчик моего увещевательного слова, теперь вы покажите своё умение. В ответ на это Дионисодор спрашивает Сократа и согласных с ним – вы точно хотите сделать этого юношу мудрым? Значит, вы хотите, чтобы он стал тем, чем он сейчас не является, и чтобы таким, каков он сейчас есть, он впредь уже никогда не был – не хотите ли вы его тем самым погубить?
Спор Ктесиппа и Сократа с братьями вокруг несуществования лжи
За Клиния заступается друг Ктесипп и говорит Дионисодору, что тот возводит напраслину, якобы кто-то здесь желает погибели мальчику. Сюда вмешивается Евтидем и через диалог с Ктесиппом проводит следующее доказательство: раз возможно лгать, то если говорят об обсуждаемом вопросе; но при этом то, что говорящий называет существующим, есть одно из существующего, отдельное от прочего существующего, значит он действительно говорит о существующем, т.е. говорит сущую правду. Поэтому никакой клеветы тут нет, делает вывод Евтидем. Никто не говорит о несуществующем – ведь при этом он что-то делает, а ни для кого невозможно создать несуществующее, значит никто не произносит лжи. Ктесипп возражает – да, Евтидем говорит о существующем, но в неправильном смысле. Ведь есть добропорядочные люди и те, что говорят правду – они называют вещи своими именами. Они хорошо говорят о хорошем и дурно о дурном, особенно о дурных людях, заводится Ктесипп.
Чтобы сгладить разногласие, Сократ шутливо обратился к Ктесиппу – нам стоит дать этим двоим погубить мальчика и сделать из него достойного и благоразумного человека, или если он боится, то пусть они делают что хотят со мной, стариком, лишь бы только я стал хорошим. Ктесипп говорит – я не бранюсь с Дионисодором, но лишь противоречу его речам, направленным против меня. Дионисодор говорит – ты строишь рассуждения так, будто противоречие существует. Ктесипп говорит – да, существует. Дионисидор продолжает – хорошо, смотри. Для каждой существующей вещи есть свои слова, указывающие, что вещь существует; но раз мы оба говорим о существующем, то мы не противоречим друг другу, а утверждаем относительно этого одно и то же. Когда мы оба не говорим о нём или когда один из нас говорит о нём, а другой – нет, то мы всё равно не противоречим друг другу. Ктесипп на это полностью растерялся.
Сократ говорит – я слышал это рассуждение от многих, в том числе от софистов, но оно мне кажется странным и ниспровергающим как другие рассуждения, так и само себя. Оно сводится к тому, что ложь произнести нельзя, и говорящий может либо говорить правду, либо молчать. Дионисодор подтверждает это, но отрицает, что можно иметь ложное мнение. Сократ говорит – тогда нет ни невежества, ни невежественных людей, раз ложных мнений не существует; ты в самом деле так считаешь? Дионисодор отвечает – а ты меня опровергни. Сократ: значит, по-твоему, возможно опровержение, в то время как никому не дано лгать? Вмешивается Евтидем и говорит, что опровержение невозможно. Сократ: но Дионисодор только что потребовал, чтобы я его опровергнул. Евтидем: разве можно требовать того, чего не существует? Сократ: но если нельзя ни лгать, ни иметь ложного мнения, ни быть невежественным, то невозможно и ошибаться, делая что-то. Евтидем: да, именно так. Сократ: тогда чему вы собрались нас здесь учить, раз никто никогда не ошибается?
Дионисодор подхватывает и обвиняет Сократа: ты отсталый человек, раз ты сейчас вспоминаешь самые первые наши слова – чуть ли не прошлогодние, а с тем, что мы сейчас говорим, не знаешь, что делать. Сократ: объясни тогда, что значит «не знаешь, что делать» – это значит, я не могу опровергнуть Евтидема? Дионисодор: с твоими речами как раз нетрудно что-то делать, поэтому отвечай. Сократ: в смысле, раньше чем ты мне ответил? Дионисодор: значит ты не хочешь мне отвечать. Сократ: но на каком основании; ты что – великий знаток рассуждений, чтобы знать, когда нужно отвечать, а когда нет, и не отвечаешь лишь потому что тебе это не нужно? Дионисодор: но ты же признал меня мудрецом, поэтому отвечай. Сократ: раз ты тут верховодишь, так и быть. Дионисодор спрашивает Сократа – мыслят ли только те существа, которые имеют душу? Сократ отвечает утвердительно. Дионисодор: а знаешь ли ты речь, которая имела бы душу? Сократ: не знаю. Дионисодор: тогда почему ты меня здесь спрашивал, какой смысл в моём выражении? Сократ: я здесь могу ошибаться, а могу быть прав. Если я прав, то ты меня не опровергнешь, а если я ошибся, то ты меня тоже не опровергнешь, поскольку утверждаешь, что ошибаться невозможно; и я здесь возражаю вовсе не на то, о чём ты говорил в прошлом году.
Сократ дальше беседует с Клинием и пробуждает в нём глубокие высказывания. Они доходят до разговора о диалектике (т.н. царском искусстве), но зашли в тупик.
Ктесипп вышел из себя: как вас не утомляет нести такой вздор? Сократ успокаивает его: эти гости играют с нами и не показывают свою мудрость всерьёз; мы же не отпустим их, пока они не скажут нам нечто прекрасное по существу, а я им объясню, каким образом это стоит им сделать. Затем Сократ рассуждает вместе с Клинием – итак, мы пришли к выводу, что необходимо философствовать. А философствование есть приобретение знания, которое принесёт нам пользу, и которым мы могли бы для себя пользоваться вместо того, чтобы только знать его. Сравним с другими искусствами: умение находить большие залежи золота не приносит пользу, если не знать, как обрабатывать золото; так же с и умением наживаться, и с врачебным искусством. Даже если бы мы умели делать людей бессмертными, но не знали, как этим умением пользоваться, то и от него нам не было бы на пользы. Искусство изготовления лир отличается от искусства игры на лире, а искусство составления речей – от умения пользоваться этими речами. Если искусство заклинателей – это завораживание гадюк, тарантулов, скорпионов и других вредных тварей, а также исцеление недугов, то искусство сочинителей речей – это завораживание и заговор судей, народных представителей и толпы. Наконец Сократ спрашивает Клиния – может иначе обстоит с искусством полководца? Тот отвечает – нет, оно как охотничье искусство, только это охота на людей, а любая охота не идёт далее того, чтобы схватить и изловить добычу; всё же пойманное охотники передают на изготовление поварам. Так же и геометры с мастерами счёта – они тоже охотники, ибо охотятся за ответами на свои задачи с помощью готовых формул, а потом передают диалектикам заботу об использовании своих находок. Стратеги, когда захватывают какой-либо город, не умеют пользоваться тем, что они захватили, и передают это дело государственным мужам.
Критон не верит тому, что ему рассказывает Сократ – действительно ли этот юнец мог произнести такие слова? Ведь он тогда не нуждается в обучении ни у Евтидема, ни у других людей, полагает Критон и далее спрашивает – выяснили ли вы с Клинием то, о чём беседовали? Сократ – нет, всякий раз, когда мы думали, что нашли то или иное знание, оно всякий раз ускользало из наших рук. Даже когда мы дошли до царского искусства (диалектики) и стали исследовать, доставляет ли оно кому-либо счастье, то оказались как бы снова отброшенными назад, в самое начало наших исканий. Нам показалось, что государственное и царское искусство – это то, что мы ищем. Мы подумали, что именно этому искусству и военное дело, и другие искусства передоверяют руководить тем, что сами они создают, – единственному знающему, как всем этим пользоваться. Но затем мы задались вопросом – производит ли что-нибудь само царское искусство? Оно, возможно, делает людей мудрыми и достойными, но какое знание оно передаёт, и какую пользу от него извлекают? В чём люди будут достойными и полезными, благодаря этому знанию? Критон говорит – да, Сократ, вы оказались в ужасном тупике. Сократ: вот поэтому я стал молить обоих наших гостей с полной серьёзностью показать нам, что это за наука. Но Евтидем повёл речь высокомерно, по своему обыкновению.
(Продолжение следует)