Конспект диалога Платона «Евтифрон» (о благочестии)

Продолжаю идти по корпусу сочинений Платона и, в частности, его ранним произведениям. Диалог "Евтифрон" посвящён обсуждению темы благочестия (святости). Как обычно, я опускаю большинство "декоративных элементов" диалога (описание обстановки, героев, вводный контекст и т.д.) и концентрируюсь на его смысловом содержании.

ЕВТИФРОН

В любом деле благочестивое тождественно самому себе, и, с другой стороны, нечестивое противоположно всему благочестивому, самому же себе подобно и имеет некую единственную идею, выражающую нечестие для всего, что по необходимости бывает нечестивым. Например, благочестиво преследовать по суду преступника, даже если это родственник, а не преследовать – нечестиво.

Что касается идеи благочестия – считается, что благочестиво то, что угодно богам; нечестиво же то, что им неугодно. Угодное богам и угодный им человек – это благочестивые вещи, а неугодное богам и неугодный им человек – нечестивые, и, значит, благочестивое и нечестивое не тождественны между собою, а прямо противоположны друг другу. Но у богов бывает противоборство, междоусобицы и взаимная вражда. Чтобы понять причину этих разногласий, рассмотрим пример, когда двое спорят о том, какое число больше. Этот спор может породить вражду и взаимный гнев, но если заняться должным вычислением, то спорящие придут к согласию. Спор относительно размера предметов может быть разрешён путём их измерения, а спор относительно веса предметов – путём их взвешивания. Но если двое начнут спорить о справедливом и несправедливом, прекрасном и постыдном, добром и злом, они могут стать друг другу врагами (как и все люди), потому что нет возможности удовлетворительно разрешить такой спор. Стало быть, и раздоры между богами происходят из-за таких вещей. Каждый, считая что-либо прекрасным, добрым и справедливым, именно это и любит, противоположное же ненавидит. Но спорящие считают справедливым и несправедливым одно и то же, из-за чего возникают междоусобицы и войны. Значит и боги любят и ненавидят одно и то же, и оно одновременно является богоугодным и богопротивным. Тогда получается, что благочестивое и нечестивое – это одно и то же.

В действительности же вопрос был не о том, что оказывается одновременно и благочестивым, и нечестивым – ведь тут же получилось, что богоугодное одновременно является богопротивным. Получается, что боги расходились бы в вопросе, хорошо или плохо ли сыну преследовать отца в суде; одним богам это было бы угодно, а другим – неугодно. Людям свойственно оспаривать необходимость наказания человека, совершившего что-либо незаконное, но на самом деле они просто не соглашаются с тем, что он – преступник, а не что такая необходимость есть; споры идут о том, кто является преступником, что он совершил и когда. Никто ни из богов, ни из людей не посмеет сказать, будто виновный не должен нести наказание.

Итак, одни спорящие (будь то боги или люди), расходясь в мнении по поводу какого-либо деяния, говорят, что оно законно, другие – что нет. Здесь Сократ просит Евтифрона доказать, что все боги считают справедливой причину, по которой тот как сын преследует по суду и обвиняет в убийстве своего отца. Затем он передумывает – это, если и окажется богопротивным, не даст ничего нового для понимания сущности благочестивого и нечестивого, т.к. она определяется не этим (ведь ранее богопротивное оказалось одновременно и богоугодным). Поэтому он предлагает следующее определение благочестивого и нечестивого: нечестивое ненавистно всем богам, а угодное всем им – благочестиво, если же что-либо одни из них любят, а другие ненавидят, то это либо ни то ни другое, либо и то и другое одновременно. Евтифрон его принимает.

Однако тут же возникает вопрос, говорит Сократ: благочестивое любимо богами потому, что оно благочестиво, или оно благочестиво потому, что его любят боги? В этом вопросе выражено такое же различие, как различие между нечто несомым и несущим, ведомым и ведущим, рассматриваемым и смотрящим. Значит существует нечто любимое и, соответственно, нечто отличное от него, любящее. В самом деле, несомое является таковым потому что его несут, ведомое – потому что его ведут и рассматриваемое – потому что на него смотрят. На него не потому смотрят, что оно является рассматриваемым, но, наоборот – оно является рассматриваемым, поскольку на него смотрят; и не потому ведомое ведут, что оно является ведомым, но оно потому и ведомо, что его ведут; наконец, не потому несомое несут, что оно несомо, но оно несомо потому, что его несут. То есть, нечто является таковым и способно испытывать соответствующее воздействие не вследствие того, что это постоянно присущее ему качество (быть таковым и испытывать это воздействие), а вследствие того, что оно периодически испытывает на себе это воздействие. Значит, нечто является любимым, потому что его любят, а не потому что оно любимое само по себе.

Поэтому если утверждать, что благочестие любят все боги потому что оно благочестиво (а не наоборот) и, вместе с тем, что богоугодное является таковым потому что оно угодно богам, то выходит, что богоугодное – это не благочестивое и благочестивое – это не богоугодное; это две различные вещи. Если бы они были одним и тем же, то благочестивое любили бы за то, что оно благочестиво, а богоугодное любили бы за то, что оно богоугодно; с другой стороны, если бы богоугодное было таковым потому, что его любят боги, то и благочестивое было бы благочестивым потому, что они его любят. У нас же получилось нечто противоположное – между благочестивым и богоугодным существует полное различие: первое любят, потому что ему свойственно быть любимым, а второму свойственно быть любимым, потому что его любят.

Но здесь, говорит Сократ, речь идёт лишь о некоем состоянии, претерпеваемом благочестивым (оно любимо всеми богами), а надо раскрыть сущность благочестивого, из-за которой оно любимо богами или испытывает ещё какое-либо состояние, чтобы по этому вопросу больше не возникало спора. В итоге Сократ сам берётся разъяснить эту сущность.

Всё благочестивое должно быть справедливым, но это не значит, что всё справедливое будет благочестивым (т.е. в одних случаях оно будет таковым, а в других – нет). Для пояснения берётся следующий пример. Выражение «где страх, там и стыд» не всегда истинно, потому что те, кто страшится бедности, болезней и т.д., не стыдятся их. Но выражение «где стыд, там и страх» истинно, ибо совестящиеся и стыдящиеся чего-либо люди всегда страшатся и избегают при этом дурной молвы. Стыд есть часть страха, так же и благочестивое есть часть справедливого.

Теперь следует выяснить, какой именно частью справедливого является благочестивое, спрашивает Сократ. Евтифрон отвечает, что праведным и благочестивым является та часть справедливого, которая относится служению богам или заботе о богах; то же, что относится к заботе о людях, будет остальною частью справедливого. Прекрасно, говорит Сократ, но едва ли забота о богах носит такой же характер, как забота обо всём прочем. Для пояснения берётся следующий пример. Не всякий человек умеет заботиться о лошадях, а только наездник. И не всякий человек, а только охотник умеет заботиться о собаках. Искусство же ухода за рогатым скотом – это забота о скоте. Но такого рода забота служит некоему добру и пользе для того, на кого направлена: лошади, собаки, скот получают от ухода за ними пользу и становятся лучше. А говорить про заботу о богах подразумевает делать богов лучше, но это абсурд. Поэтому под служением богам должно пониматься что-то другое. На это Евтифрон отвечает, что благочестивым является такое служение богам, каким рабы служат своим господам. Но если, говорит Сократ, это своего рода искусство служить богам, то надо выяснить, к какому созиданию ведёт это искусство. Искусство услужения врачам приносит здоровье, искусство услужения корабельным мастерам приводит к созданию корабля, а искусство услужения зодчим – к созданию домов. Но что за дела вершат боги, пользуясь нами как слугами? В самом деле, военачальники вершат дела, чтобы достичь победы в войне, а землевладельцы – чтобы добыть из земли пищу, но цель богов не представляется ясной. Евтифрон отвечает лишь следующее: если кто умеет говорить или делать что-либо приятное богам, вознося молитвы и совершая жертвоприношения, то это – благочестиво, и подобные действия оберегают и собственные дома, и государственное достояние; действия же, противоположные угождению богам, нечестивы и направлены на всеобщее разрушение и гибель. Сократ на это говорит: допустим, благочестивое и благочестие есть некое умение приносить жертвы и возносить мольбы, но приносить жертвы – значит одарять богов, а возносить мольбы – значит у них что-то просить. Получается, по Евтифрону, что благочестие – это наука о том, как просить и одаривать богов. Но, говорит Сократ, если мы просим богов о том, в чём нуждаемся, а взамен одариваем их тем, в чём у них от нас есть нужда; выходит, что благочестие – это некое искусство торговли между людьми и богами. Тогда возникает вопрос – у нас нет ни единого блага, которое исходило бы не от богов, но какая им польза от наших даров? Евтифрон возражает, что мы этим делаем богам не полезное, а приятное; т.е. благочестивое – это угодное богам.

В итоге Сократ остаётся неудовлетворённым от того, что диалог вернулся к исходной точке, притом что благочестивое и богоугодное ранее оказались двумя разными вещами. Значит неверный вывод был сделан или тогда, или сейчас, говорит Сократ и вновь просит Евтифрона растолковать, что есть благочестивое и нечестивое, но тот намеревается уходить и поговорить об этом в другой раз.