Блеск и нищета «Демократии»

Исходя из античной теории и последующего исторического опыта, власть всего народа, называемая демократией, в принципе, невозможна; ее никогда не было, нет и не будет.

И, вместе с тем, есть что-то очень похожее, теоретически обоснованное и блестяще реализованное.

Как это ни парадоксально звучит, родина современной «демократии» - Сталинский ГУЛАГ (главное управление лагерей). Именно в этой системе служил признанный во всем мире теоретик и практик детского самоуправления А.С. Макаренко.

Все это он сделал на примере детской колонии, и теперь любой может воспользоваться его трудами и при желании повторить:

Для начала: нужно иметь абсолютную власть. Для колонии это означало:  у директора в сейфе - чековая книжка, в кармане - револьвер, а в губернском управлении - административный ресурс в виде ЧК.

Затем:  в ультимативной форме декларируются краткие и ясные принципы общественного устройства.

«Не воровать, учиться и самим себя обслуживать».

Кто не согласен идет туда, откуда пришел – в тюрьму или приемник распределитель. Абсолютное большинство с предложениями соглашаются, широко и гласно обсуждают, как жить по этим правилам, и приступают к самоуправлению. Со временем ультиматум власти забывается, и начинается так называемая «демократия».

Первая трудность в реализации этих принципов возникает, когда предпринимаются попытки испытать власть на прочность. Реакция должна быть молниеносной и неадекватно жестокой.

В первом случае Макаренко избил ученика. Второй попытки не случилось, но был вопрос: « А что будет, если...? Опять бить будете?». Ответ был: «Нет, теперь просто изувечу!».

И все. В дальнейшем даже ни разу не пришлось применять вето на решения Совета колонии.

В итоге результат был феноменальный – все 100% выпускников прекрасно вписались в жизнь и никто не попал в тюрьму. 

Все критики соревнуются в восторженных отзывах, и они правы. Но давайте лучше остановимся на недостатках логически вытекающих из этих демократических принципов. Они те же, что и у античных греков.

Во-первых: стопроцентный результат на выходе не исключает потерь в процессе. А они были: кто-то был отчислен, а кто-то сам ушел. А во-вторых: самоуправление поощряет только то творчество, которое совпадает с линией большинства.

Позже сам Макаренко отмечал, что все выпускники стали прекрасными рабочими, служащими, инженерами и военными, в этих рядах не было только тех, кого называют творческой интеллигенцией, не говоря уж о Сократах.

Описан случай, как один ученик участвовал по переписке во всевозможных олимпиадах и выиграл поездку на полярную станцию (сейчас это равнозначно полету в космос). Но все кончилось скандалом, так как совет колонии был не в курсе, не санкционировал и, вообще, – кто дал ему право? А что еще можно было ожидать от власти большинства?

Из принципов самоуправления следует - директор имеет право наложить вето, но позитивную программу может только предложить, а там уже Совет колонии решает: быть или не быть.

Кроме того, демократия Макаренко была, как бы сейчас сказали, не суверенна. Она не могла существовать изолированно. Непременными условиями были внешняя власть и обмен материальными, финансовыми и людскими ресурсами (как воспитанникам, так и преподавателям).

Окажись такая колония на необитаемом острове, непременно возникла бы резня с последующей деградацией.

Но  в тогдашних условиях предложенная форма обучения и воспитания – просто шедевр.

А теперь - немного не по теме, но крайне злободневно. Если сегодня спросить имперцев и патриотов: «Что делать с атлантистами, либералами и жидомасонами?» Самый гуманный ответ будет: «Отправить в Сибирь – снег убирать».

А вот, кровавая тирания нашла другой выход. Дело в том, что колония Макаренко по форме финансирования была не бюджетной, а благотворительной организацией.

Жизнь коммунаров оказалась вовсе не такой богатой и беззаботной, как думали окружающие. Чекисты отчисляли из своего жалованья известный процент на содержание коммунаров, но это было неприемлемо и для нас, и для чекистов.

Уже через три месяца коммуна начала испытывать настоящую нужду. Мы задерживали жалованье, затруднялись даже в расходах на питание. Мастерские давали незначительные доходы, потому что, по сути, были мастерскими учебными. Мы никак не могли раскачаться на работу, приносящую доход.

Однажды меня пригласил наш шеф, нахмурился, задумался, положил на стол чек и сказал:

— Все.

Я понял:

— Сколько здесь?

— Десять тысяч. Это последнее. Это вперед взяли за год. Больше не будет, понимаете? Используйте этого… он человек энергичный…

Через несколько дней по коммуне забегал человек отнюдь не педагогического типа — Соломон Борисович Коган.

Понятно, что чекисты прихватили этого великого комбинатора на каком-то деле и сделали ему предложение, от которого он не смог отказаться.

Полный хозрасчет коммуны Дзержинского пришел просто и почти без усилий и для нас самих уже не казался такой значительной победой. Соломон Борисович недаром говорил:

— Что такое? Сто пятьдесят коммунаров не могут заработать себе на суп? А как же может быть иначе? Разве им нужно шампанское? Или, может, у них жены любят наряжаться?

И хозрасчетом дело не ограничилось, впоследствии колония освоила высокотехнологическое производство и стала выпускать самые современные на то время фотоаппараты ФЭД.

Так что, нашим имперцам, не отказываясь от власти над страной, стоит пересмотреть свои взгляды на либералов и жидомасонов.