Поздравляю всех с самым русским праздником – Днем Победы. Мы народ победителей, так было, есть и так будет.  

К Великому Празднику представляю, как мне кажется, достаточно интересный и прочувственный рассказ. Его автор – товарищ из одной печально известной страны с памятниками Бандеры, где празднование Дня Победы может иметь самые серьезные последствия, потому он пожелал остаться анонимным…

          Справившись с пробкой, Кулик переложил открытую бутылку во внутренний карман макинтоша. В этот момент мерный гул голосов, наполнявший пространство пельменной, был нарушен звуком разбившейся посуды. Оказывается, двое каких-то военных тоже пытались открыть под столом бутылку водки. К несчастью бутылка выскользнула из рук военного и, упав на пол, стала расползаться вонючей лужей.

          — Эх!... — отчаянно воскликнул старик, сидевший напротив Кулика, — а если завтра война?! И этим людям будет доверено высокоточное оружие? Что тогда?

          Военные смущённо опустили глаза и стали уныло ковыряться в тарелках с пельменями.

          — А всё отчего? — продолжил старик. — От бескультурья! Чем, скажи, культурные европейские народы отличаются от бескультурных, а?

          — Не знаю, — пожал плечами Кулик. — А чем?

          — Вот возьмём балет берлинского варьете, — сказал старик. — Культура! А? Девки все голенастые, в разноцветных перьях и без трусов! 

          — Как это без трусов? Совсем, что ли? — заинтересовался Кулик. 

          — А... — старик махнул рукой, —  ну, не совсем, но это же одна фикция...

          — А вы что же, по визе ездили? — спросил Кулик.

          — По визе? — нахмурился старик. — Не... На танке. С ребятами решили ихнее представление посмотреть. Ну, культурно так, побрились, шеи бензинчиком протёрли, сапоги начистили, всё же мюзик-холл — это ж не хухры-мухры какое. Тридцатьчетвёрку нашу поставили прямо перед входом, ну и пошли. А там герр администратор какой-то выполз из этого самого мюзик-холла и что-то кудахтать стал по-своему, мол, орднунг юбер аллес. Ну, орднунг, та орднунг. Вася залез в люк, завёл дизель и вдавил педаль в пол. Дизель аж зазвенел на холостых, и всё дымом покрылось. А, когда дым рассеялся, герра администратора уже не было. Зато вышёл другой герр, помоложе, и сказал, что хочет пригласить нас на спектакль в первый ряд. Эх!.. Что там девки немецкие вытворяли, ай! Танцуют и одновременно поют, ты понял?! И что поют! "Моя Марусичка"! И ноги выше головы закидывают! Это через трое суток после подписания фельдмаршалом Кейтелем капитуляции! Как успели выучить на русском "Моя Марусичка", а? Непостижимо! А потому что Европа! Цивилизованная нация!  

          Кулик, не вынимая бутылки из кармана макинтоша, разлил портвейн по стаканам. Один налил старикану. Выпили, не чокаясь, сосредоточенно, крупными глотками. Опустившись по пищеводу, портвейн разлился в желудках приятным расслабляющим теплом. Посыпав дымящиеся пельмени чёрным перцем и сбрызнув их из стоящего на столике графинчика уксусом, Кулик налёг на еду.  

          Старик доел свои пельмени, после чего отогнул обшлаг пиджака, такого же ветхого, как он сам. На сморщенном запястье у него болтались какие-то древние часы.

          — Эту "Омегу", — сказал старик, — мне подарил герр Отто фон Рильке. В апреле сорок пятого мы остановились на постой в его вилле в Нижней Саксонии. Помню, как сейчас — гардины там были на окнах под самый потолок.  Герр Рильке в халате, поясок с кистями, а фрау Рильке, так та вообще...   Ну, кто-то из наших ребят дал очередь из ППШ по стенам так, что посыпалась штукатурка. А гардины все на портянки пустили, очень практичный материал. Фон Рильке после этого заперся в туалете, а, когда вышел, подарил мне эти часы.

          — Подарил? — спросил Кулик. — А с какой стати?  

          Старик усмехнулся и, немного помолчав, ответил:

          — Потому что перед ним стоял Победитель. И фон Рильке хорошо знал, что русские девушки не танцевали в мюзик-холлах, когда его вермахт занимал русские города.

          — Так что ж, этот фон Рильке, даже не обиделся на вас? — спросил Кулик.

          — Обиделся? С чего бы? — старик махнул рукой. — Наоборот! Потом фрау его откуда-то выползла, стала нам на рояле играть. И петь. Вовремя, потому что ребята хотели уже этот рояль на растопку камина пустить. А так всем понравилось как фрау поёт. Какой-то вокальный цикл композитора Шуберта.

          — Так вы что, с самой войны носите эти часы? — спросил Кулик.

          — Нет, Эту "Омегу" я потом подарил... одной знакомой санитарке.

          Старик вытер кулаком слезящиеся глаза и замолчал. Кулик молча ел пельмени. Наконец старик заговорил:

          — Тогда в марте сорок пятого нас подбили. Из всего экипажа спасся только я один. Меня вынесла на себе эта санитарка. Фронтовая санитарка... Совсем девчонка... Худенькая. Плакала и ругалась, не приведи Господи... Но тащила. Вцепилась в гимнастёрку мою и тащила... Сначала руками, а потом и зубами. После войны она стала моей женой. А, когда вышел срок остаться мне одному... Я снял эту «Омегу» с её руки. И надел на свою. Вот ношу...

          — Красивая санитарка была? — спросил Кулик.

          — Очень, — тихо сказал старик. — Очень красивая...

          — Лучше, чем те голенастые из мюзик-холла? 

          — Лучше. Только Машу не взяли бы в мюзик-холл. Да она бы и не пошла. Ну, ничего, скоро мы с ней снова встретимся. Ну, я пошёл.

          Старик встал из-за столика и, покачиваясь, двинулся к лестнице. Вскоре его согбенная фигура смешалась с толпившимися на входе посетителями пельменной...