Трансцендентное познание в сравнении с опытным познанием

Раз уж я взялся рассказывать здесь о трансцендентной природе человеческой субъективности, то для этого целесообразно прояснить сам трансцендентный контекст рассмотрения. Дело в том, что трансцендентность традиционно понимается, скорее, в отрицательном ключе — как то, что выходит за пределы чувственного восприятия или опыта, т.е. как не воспринимаемое чувственно. Это, в принципе, адекватное понимание. Однако из этого тут же делается вывод, что раз трансцендентное не подлежит опытному познанию, то оно не подлежит познанию вообще. Поэтому разобрать нужно, в первую очередь, само это умозаключение на предмет того, что лежит в основе его предпосылки и на какое общее правило оно опирается. Вместе с тем прояснится кое-что и насчёт трансцендентного как такового. Данная заметка несколько более объёмна по содержанию, потому что в ней также раскрывается то, на чём вообще держится западная философия в плане определения сознания.

Прежде всего, для реального сознания трансцендентное не обладает какой-либо определённостью. Оно никоим образом не дано — ни как вещь, ни как явление, ни как объект. Говоря в общем, трансцендентное не обладает какой-либо предметностью и никак себя не показывает. Поскольку же трансцендентное никоим образом не сужает себя до какого-либо познаваемого предмета, то оно и правда не подлежит опытному познанию. Иначе говоря, вовне нет ничего, познание чего указывало бы на трансцендентную, а не на реальную природу того или иного данного предмета. Так что предпосылку того вышеупомянутого вывода следует признать верной — трансцендентное действительно находится за пределами опытного познания. Но значит ли это, что оно непознаваемо вообще? Для ответа на этот вопрос сначала рассмотрим основные моменты, составляющие само опытное познание и истину знания, как это размечено в западной философии.

Знание предмета есть понятие его — это значит, предмет познан (здесь предполагается, что познан верно) и стал эквивалентной познанностью в реальном сознании того, кто его познал. Познанность же есть определённое представление, поэтому она входит в более широкое понятие «репрезентация». А о репрезентациях учил ещё Локк _{(здесь игнорируется тонкая разница между понятиями «репрезентация» и «идея» (в локковском смысле))} — что все они так или иначе образуются из опыта, в том числе сложные и абстрактные. Что же касается понятий, выражающих психические процессы, то и они — тоже репрезентации, поскольку вывод «человек обладает восприятием (а также ощущением, памятью, воображением и т.д.)» возможно сделать, опять-таки, только из опытного познания. А именно, благодаря тому, что прослеживаемо и описываемо само опытное познание, образованы понятия «восприятие», «ощущение», «мышление» и т.д. — но только как репрезентации; они в своей совокупности составляют предмет науки «психология» (которая сама есть опытная наука). То есть, генезис психологии состоит в том, что она развилась из западно-философского понятия «познающий субъект». Что же касается трансцендентальной философии (кантиантского критицизма), то она, опять-таки, не выходит за пределы цикла «опытное познание» и фактически занимается тем, что более дифференцированно и углублённо описывает сам этот цикл в общем виде (с позиции всё того же простого бытия познающего субъекта). Тогда как феноменология Гуссерля, в отличие от трансцендентальной философии, рассматривает опытное познание как происходящее только в границах сознания — это значит, что существенность имеет не сам познаваемый предмет и даже не само познание, а только действительный процесс конституирования предмета сознанием (т.е. существенно лишь то, как сознание воссоздаёт предмет в себе).

Но раз мы говорим здесь о субъекте, каков он в западной философской традиции, то стоит также упомянуть, что в ней он рассматривается также и вне контекста опытного познания. Существуют учения и направления, которые утверждают его не как познающий субъект, истина которого всегда должна сообразовываться с истиной опытно познаваемых вещей, а как сам по себе и для себя свободный одиночный субъект, истина которого полагается в нём самом (т.е. в «я»). Свободный от опытного познания субъект просто существует как индивидуальный и автономный субъект — фактически как переживающий (англ.: experiencing) субъект, который просто испытывает разные чувства и ощущения, но не рационализирует и не объясняет их (в плане того, чем они вызваны, за счёт каких воздействующих факторов и т.д.). Однако понятие такого субъекта образовано всё в том же контексте опытного познания, но только как отрицание — что субъект не познающий, а свободно существующий и движимый иными мотивами, чем стремление к истине вещей; это значит, иррациональными мотивами. Таков субъект в экзистенциализме и других подобных учениях.

В связи с таким субъектом, можно упомянуть и о постмодернизме. Если до постмодернизма существовала истина либо познающего, либо переживающего субъекта, то в нём как нигилистическом направлении отвергается истина субъекта вообще, а с ней — и познаваемая истина. Согласно этому, истина заключена лишь в само́м потоке переживания и познания и во всём, что случайно образуется в протекании его во времени. Это, значит, — всё время меняющаяся истина, возникающая каждый раз здесь и сейчас как новое впечатление; причём тут существенна именно динамика истины, её спонтанность, ситуативность — тем самым, это всегда относительная истина, которая никогда не самосохраняется и, более того, решительно противостоит любой «статичной» истине. Получается, это как бы шаг вперёд от экзистенциализма, состоящий в отказе от истины того, кто существует в потоке впечатлений (т.е. от истины переживающего субъекта).

Итак, в рамках западной философской традиции, пытающейся обобщить истину опытного познания, субъект принципиально возможно рассматривать либо познающим, либо переживающим. Немецкий идеализм, поскольку он, начиная с Фихте, занимается тем, что трансцендирует познающий субъект, следует на этом основании считать отклонением от традиции — почему неокантианцы после него и выдвинули лозунг «назад к самим вещам» (нем.: zurück zu den Sachen selbst). Так что неверно вслед за историками философии повторять, что на Гегеле кончилась классическая философская традиция и началась постклассическая — как совершенно новый этап развития философии, на котором она радикально порывает со всем, что в ней было до этого. Ничего подобного и близко нет. Абсолютный идеализм, основывающийся на признании существования познающего себя духа — это, наоборот, то, что западной традиции чуждо и гораздо больше тяготеет к восточной традиции (в частности, индуизму — как и философия Шопенгауэра). Он был отвергнут именно потому, что размывал фундамент западной традиции — опытное познание вещей. Поэтому и неокантиантство, и феноменология Гуссерля, и весь позитивизм — все они являют собой примеры неукоснительного следования платоновско-аристотелевской эпистемологии, но никак не разрыв с ней. По существу, они просто дальше развивают картезианство.

Теперь на фоне этого перейдём к рассмотрению вопроса «познаваемо ли трансцендентное вообще?» — или вопроса о возможности трансцендентной философии.

Согласно тому, что было сказано выше о трансцендентном, оно не есть ни истина реальных вещей, ни истина реального субъекта, ни истина реального постмодернистского потока впечатлений. Это надо понимать так, что, отталкиваясь от реальности того, другого и третьего, невозможно сделать вывод, что их истина трансцендентна. Такую логику проводили в жизнь античные и средневековые метафизики, однако сегодня эпистемологическая несостоятельность таких спекуляций (пусть они и могут быть интересными сами по себе) признана очевидной. Утверждение «трансцендентное есть первопричина всего реального» сначала отталкивается от реального и только после этого провозглашает трансцендентное как его существенную первопричину. Согласно этому, реальность мыслится, с одной стороны, как производящаяся трансцендентным (ибо «ничего не возникает из ничто» — лат.: nihil ex nihilo fit), с другой стороны — как растворяющаяся (разлагающаяся) до трансцендентного. Соответственно, трансцендентное мыслится так, что реальность и исходит из него, и вбирается назад в него же.

Однако старая добрая метафизика страдает тем недостатком, что в ней ни реальность, ни трансцендентное не обладают сами по себе тотальной определённостью. Она рассматривает реальность в отношении к трансцендентному, а трансцендентное — в отношении к реальности; из-за чего она и не может состояться как тотально определённое знание. В ней рассматривается только соотношение между предполагаемой определённостью одного и предполагаемой определённостью другого. Поэтому она и находится в проигрышном положении по отношению к классической эпистемологии — ибо последняя опирается на тотальную определённость реальности познаваемых вещей, а значит, и на тотальную определённость реальности самого́ вещественного мира. Позитивизм оправдал свою полезность (как эпистемологический подход) не за счёт якобы уничтожения истины трансцендентного, а за счёт установления строгой границы между реальным и трансцендентным. Вследствие чего последнее лишь вытеснено им как совершенно незначимое для познания реальных вещей такими, какие они есть.

Но тогда выходит, что это вытесненное трансцендентное также может обладать своей (и только своей) определённостью — причём такой, которая принципиально может перейти в тотальную определённость. Оно, получается, существует буквально по ту сторону реальности, раз между ним и ней проведена строгая граница. Но в то же время, раз эта граница проведена в едином мире, то трансцендентное существует не так, что оно буквально изолировано от реального мира, а так, что оно есть как бы в то же время и вывернутость реального мира наизнанку. То есть, раз реально-трансцендентный мир — это единый мир, то граница между этими двумя его атрибутами не абсолютно строгая (это значит, один из них в любом случае не существует полностью без другого), а такая, что по отношению к каждому из них противоположный вывернут наизнанку. Реальное истинно не само по себе, а на фоне вывернутости для него трансцендентного — равно как и наоборот: трансцендентное истинно не само по себе, а на фоне вывернутости для него реального.

Что касается возможности рассмотрения и исследования трансцендентного, то оно, как мы теперь выяснили, определённо по отношению к самому себе как вывернутость реального наизнанку. Это, конечно, более удовлетворительный результат, чем постулирование тотальной неопределённости трансцендентного, однако это всё равно оставляет открытым один вопрос.

А именно, совершенно непонятно, как трансцендентное относится к индивидууму и как индивидуум относится к трансцендентному. Ибо индивидуум есть реальное и одиночное сознание — определение, которое даётся ему в контексте опытного познания и, значит, тотальной определённости реальности мира. Реальное сознание определённо по отношению к реальным вещам (равно как и наоборот). Но если сознание надо определять в трансцендентном контексте, то оно с самого начала не может быть определено как реальное сознание. С этим обстоит не так, как в религиозно-метафизических учениях, — что, с одной стороны, есть совершенное божественное сознание, с другой стороны, есть несовершенное (греховное, неразвитое и т.п.) индивидуальное сознание; и что, значит, индивидууму стоит всё время тянуться ввысь к тому божественному сознанию, которое есть его истинная и совершенная природа. А поскольку совершенное божественное сознание непознаваемо несовершенным индивидуумом, то ему остаётся только вести соответствующий целенаправленно-деятельный образ жизни (жить по совести, совершать богоугодные действия, развиваться посредством духовных практик и т.д.). Но дело, как сказано выше, не столько в этом, потому что сознание уже существует в реально-трансцендентном мире — а значит, его природа одновременно и реальна, и трансцендентна.

То, каково реальное сознание индивидуума, в большом объёме исследовано западной философией и её дочерью — психологией. Трансцендентная же природа сознания не исследовалась, потому что, прежде всего, не была отграничена тотальная определённость самого́ трансцендентного (что делается в этой заметке). Но тогда трансцендентное, раз оно тотально определённо, должно в любом случае как-то соотноситься и с сознанием индивидуума — ибо нет никакого основания, почему сознание должно быть из него исключено. Далее, раз определённость трансцендентного состоит в том, что оно есть первичная и, собственно, единственная сущность, то по отношению к сознанию индивидуума оно есть сверхсущность — которая, значит, не только определяет сознание, но и управляет им. По существу, это даже не противоречит животной природе человека. Тогда сознание индивидуума свободно как реальное сознание, но детерминировано как трансцендентное сознание. Получается, что сознание индивидуума не только познаёт вещи или просто существует как одиночный субъект, но и, с другой стороны, есть такое сознание, через которое (или даже посредством которого) осуществляется здесь и сейчас самоактивность (если не самопознание) трансцендентного. Хотя, наверно, логически возможно сказать и так, что опытное познание есть то, как действительный мир познаёт сам себя (через реальное сознание).

Соответственно, познание индивидуумом трансцендентного, как и выход его на трансцендентное знание, возможно только в одном случае: само трансцендентное познаёт себя посредством сознания индивидуума. С точки зрения индивидуума, этот процесс зовётся словом «самопознание» (в значении «саморазвитие» или «духовное развитие»). Только при этом надо помнить, что познаёт себя не реальное сознание как таковое (ибо оно познаёт только вещи и знает себя только как «вещь мыслящую»), а трансцендентное сознание через реальное сознание индивидуума. Для индивидуума это, получается, чисто интуитивное познание — которое тогда есть поиск, дифференциация и связывание в систему определённостей трансцендентного (подобно тому, как опытное познание выискивает и увязывает определённости реального). Познающий так индивидуум существует в зыбком положении, потому что, с одной стороны, реальный мир для него тотально неопределён (из-за чего он сложнее адаптируется к нему), а с другой стороны, трансцендентная тотальная определённость для него только непосредственна, т.е. и из неё он не может сразу извлечь что-то полезное для себя. Интуитивное познание, разумеется, осуществляется в реальном мире — точнее сказать, посредством познания того, как реальный мир вывернут для такого индивидуума. Но жить-то он должен, уже принимая вседовлеющую определённость реального мира. Он и рад был бы обратиться из трансцендентиста в реалиста и зажить, как все; вот только сам способ его существования не даёт ему сделать это. Сам он осознаёт себя не как реальное, а только как псевдореальное сознание. Поэтому единственное, что ему, по большому счёту, остаётся, — искать предел трансцендентного и укрепляться в этой найденной тотальной определённости. Ибо тотальная определённость реального мира всегда отводит ему вторую роль в существовании и игнорирует его как что-то совершенно несущественное.

В заключение стоит напомнить, что к выводу о существовании трансцендентного, с одной стороны, невозможно прийти, просто отталкиваясь от существования опытного познания (ибо в субъективном плане здесь возможно лишь констатировать существование психических процессов); с другой стороны — этот вывод, разумеется, не есть фантазия, которую можно просто отмести как заблуждение (чтобы вновь вернуться в тотальную определённость реального мира). К нему возможно прийти, только если уже существовать в тотальной определённости трансцендентного, а не реального, — вернее, это тогда уже будет не умозаключением, а, скорее, только обоснованием трансцендентного. Так, например, гений существует в сфере того, что ещё не создано (т.е. в сфере трансцендентного), и его задача — воплотить то, что существует в ней (и интуитивно воспринимается им) как определённая высокая идея; чему он очень даже может посвятить свою жизнь и в случае успеха — изменить реальный мир, внеся в него свой трансцендентный вклад.