Белорусская народная республика: мифы и реальность

Как-то попалась мне на глаза видеозапись прошедшего в Минске в марте прошлого года круглого стола, посвящённого очередной годовщине "провозглашения независимости" так называемой Белорусской народной республики.

Проходившие там дебаты, кроме всего прочего, показались интересными тем, что сторонники сакрализации этой даты, когда их припирают к стенке фактами, оказываются таки вынуждены признать очевидное: БНР никогда не существовала в качестве реального государства. Что уже само по себе выглядит, как значительный прогресс, учитывая определенные специфические свойства сознания этой публики, проявляющиеся в их удивительной готовности с лёгкостию необыкновенной уверовать в плоды своего собственного мифотворчества.

Это касается и событий вокруг так называемой БНР. В Белоруссии в среде прозападной националистической оппозиции сложился устойчивый и крайне мифологизированный канон восприятия этой темы, отдельные положения которого они готовы обновлять, подштукатуривать, припудривать, но подвергнуть сомнению результаты собственного мифотворчества им крайне трудно.

Вот, например одна из таких мифологем: «без БНР не было бы БССР». В обновлённой версии, озвученной на этом круглом столе, БНР они презентуют, уже не как реальное государство, а как декларацию, прецедент, заявку на будущее. Если бы, мол, в тот момент не было продекларировано существование Беларуси и белорусов, как особой страны и народа, и их стремления к созданию своей государственности, то другого такого момента могло бы более не представиться, и Беларусь окончательно и бесповоротно “растворилась бы” в России. То есть нам предлагают поверить, что не было бы не только никакой белорусской государственности, но и белорусов, как таковых, если "отцы-основатели БНР" не протрубили бы в уши Кремлю и просвещённой Европе о существовании на западной окраине почившей в бозе империи Романовых страны, населённой особым, отличающимся от русских, народом.

Трудно сказать, на чём именно основаны подобные домыслы. Возможно, их сторонники исходят из неявного представления о большевиках, как продолжателях шовинистической царской политики. Однако национальная политика советской власти была принципиально иной.

Многие этнические группы бывшей Российской империи – те же финно-угорские народности Поволжья и Приуралья – значительно отставали от белорусов в плане и этнического самосознания, и литературно-исторической традиции, по языку они зачастую были русифицированы не меньше белорусов, а своей традиционной культурой мало чем отличались или вообще не отличались от своих русских соседей. Однако это никак не помешало признанию в СССР за ними статуса особых национальностей и оформления традиционных территорий их компактного проживания в виде автономных республик, областей или округов.

А с каракалпаками вообще вышел казус, который можно было бы назвать забавным, если бы дело не касалось такого серьёзного вопроса, как межэтнические отношения. Когда встал вопрос, считать ли их частью казахов или отдельной национальностью, решающим оказался факт наличия у них особого орнамента, отличного от казахского.

То есть советскую национальную политику скорее можно заподозрить в тенденции нарушать принцип Оккама, плодя "лишние национальные сущности", но уж точно не в склонности не признавать чьи-то национальные устремления. Именно первый грех ей и инкриминируют, например, современные деятели пантюркистской направленности, от которых сегодня можно услышать обращённые в прошлое упрёки большевикам в том, что они якобы прервали "естественное" формирование в Средней Азии единой туркестанской идентичности, "искусственно" разделив её границами нескольких национальных республик.

Общий принцип советской этнополитики, если бы кто-то взял на себя труд его сформулировать, имел примерно такой смысл: «национальные права в обмен на лояльность». Большевики стремились превентивно "национализировать" любую этническую группу, потенциально готовую в будущем заявить некие национальные требования, таким образом, предупреждая появление любых ростков национал-сепаратизма.

Не было никакой нужды как-то особо выпячивать свою этническую особость или ещё как-то пытаться "принуждать" советскую Москву к признанию своих национальных прав – это было равносильно тому, чтобы ломиться в открытую дверь. Тем более это касается белорусов, имевших к 1917 году и свою национальную интелигенцию, и определённую, хотя и не особенно богатую литературную традицию, и периодическую печать, и уровень национального сознания, достаточный для проведения такого представительного общенационального форума, как Всебелорусский съезд, который и продекларировал на весь мир факт существования белорусского народа со своими особыми национальными интересами и правом на самоопределение уже в декабре 1917 г. Причём произошло это событие, что особенно знаменательно, за три месяца до издания 1-й уставной грамоты БНР, декларировавшей то же самое.

Более того, проведенным под эгидой Совнаркома Всебелорусским съездом были намечены и первые конкретные шаги в деле реализации права белорусского народа на самоопределение – создание органов управления краем. Это не было декларацией о создании государственности, и тем более независимости. Однако само по себе право на самоопределение ведь предполагает разные опции своего воплощения: народ может самоопределиться отнюдь не обязательно в виде суверенного государства, но и в форме отказа от собственной государственности и присоединения к какой-нибудь иной геополитической структуре.

Именно последний вариант самоопределения продемонстрировали восточноевропейские нации после крушения советского блока: все они дружно признали над собой власть либерального Брюсселя. Так почему же белорусы не имели права признать над собой власть Красной Москвы?

Всебелорусский съезд, продекларировав право белорусского народа на самоопределение, наметил его реализацию в самых общих чертах, заняв по отношению к её более конкретным формам позицию, как тогда говорили, "непредрешенчества". Выделение из состава съезда высшего "краевого" органа управления, признающего власть "центра", то есть Советской Москвы, само по себе ещё не делало необходимым создание в будущем белорусской государственности, но и не отрицало его в принципе. В этом вопросе Всебелорусский съезд предоставлял право окончательного решения будущему Учредительному собранию. Но вот что было съездом определено точно, не допуская никаких двусмысленных толкований, так это то, что краевая власть создаётся для защиты Белоруссии от попыток отрыва её от Российской республики.

Изданная три месяца спустя Первая Уставная грамота БНР не несёт ничего принципиально нового, она оказывается простым дублированием того, что уже продекларировано в итоговой резолюции прошедшего Всебелорусского съезда: констатации факта существования народа и его национальных прав. Следующая 2-я Уставная грамота, провозглашающая создание государственности в форме "народной республики", прямо решениям съезда не противоречит, но издав эту грамоту, исполком съезда (рада) присваивает себе полномочия, которые съезд признавал только за будущим форумом представителей всего народа. Таким форумом в 1919 году стал Съезд Советов, провозгласивший белорусскую государственность в форме БССР. Рада же, будучи просто исполнительным органом Всебелорусского съезда, во 2-й уставной грамоте, провозглашавшей Белорусскую народную республику, выступила, как узурпатор, покусившись на прерогативы, которых ей народ не давал.

Третья же уставная грамота, изданная самопровозглашённой Радой БНР, объявляющая полную независимость Белоруссии, находится уже в прямом и явном противоречии с волей белорусского народа, выраженной в резолюции Всебелорусского съезда, в которой прямо и недвусмысленно признаётся суверенитет центральной власти, находящейся в Москве. Более того, эта признаваемая белорусским народом легитимной власть, названа в 3-й уставной грамоте БНР «ярмом чужацкага панаваньня» («игом чужеземного господства»), чем авторы этого документа окончательно разорвали всякую связь между собой и своим народом, а Рада из исполнительного органа Всебелорусского съезда превратилась в кучку политических авантюристов, никого кроме самих себя не представляющих.

Однако эта кучка, не представляя из себя реальной политической силы и не имея никакой опоры в народе, продолжала претендовать на власть над этим народом, что неизбежно толкало её на поиск опоры среди иностранных сил. И это не замедлило выразиться в совершенно позорной холуйской телеграмме германскому кайзеру. По иронии судьбы, не успев вылупиться из яйца, борцы с “чужацкім панаваньнем” сразу же озаботились тем, какому чужеземному пану побыстрее продаться.

Здесь мы выходим на другую тему, тоже сильно мифологизированную прозападной оппозицией – тему прислужничества их идейных предшественников немецко-фашистским оккупантам в период Великой Отечественной войны. Если не брать во внимание откровенных апологетов коллаборационизма, то подход более умеренных оппозиционеров сводится обычно к следующему: коллаборация с нацистами под символикой БНР якобы к истории самой БНР никакого отношения не имеет. Достаточно, мол, осудить сам факт такой коллаборации, чтобы полностью очистить бело-красно-белый флаг от любых ассоциаций с нацистской оккупацией и числить его просто символом иного проекта белорусской государственности, альтернативного советскому.

Факт же холуйской телеграммы кайзеру эти деятели стыдливо опускают. А ведь этот эпизод из истории БНР – не какая-то досадная случайность, он абсолютно закономерен. Деятели БНР стремились, не мытьём, так катаньем, навязать народу обычную для времён упадка Российской империи программу всех “окраинных” национал-сепаратистских движений, выражаемую в простом лозунге – «прочь от России». Эта программа наталкивалась на явное нежелание белорусского народа ей следовать. Принудить белорусский народ к её исполнению могла только какая-то внешняя сила.

Представляется вполне очевидным, что не было никакой принципиальной разницы в положении прозападного белорусского национализма ни под кайзеровской оккупацией, ни под оккупацией нацистской. Эти деятели, не имея внутреннего ресурса, всегда были и будут обречены идти в услужение к очередному оккупанту.

Тот же самый поведенческий паттерн прозападная оппозиция демонстрирует и в дальнейшем – в любой кризисной ситуации, когда существующий в Белоруссии политический строй начинает шататься и появляется возможность перехватить падающую власть. Или иллюзия такой возможности. Так было и в начале 1990-х, когда цинично наплевав на волю народа, ясно и недвусмысленно высказавшегося на референдуме 1991 года за сохранение СССР, вискулёвские заговорщики первым делом испросили разрешения на развал единой страны у американского президента. В такой же роли марионеток Запада мы видим и вожаков позапрошлогоднего мятежа.

Между провозглашением БНР и холуйством перед каждым очередным кандидатом в оккупанты существует ясная логическая связь, не замечать которой может только слепой. История белорусского коллаборационизма начинается отнюдь не с 1941 года. Её началом является именно дата провозглашения БНР, что и было первым в новейшей белорусской истории актом предательства, положившим начало линии, закономерно приведшей и к дивизии СС "Вайсрутения", и к позапрошлогоднему мятежу в бело-красно-белых расцветках.

После очередной “годовщины” БНР звучали предложения назвать 25 марта "днём предателя и позора". Полностью согласен с этой характеристикой. Другого наименования эта дата и не заслуживает.