Борцуны с «хроноложеством» (если кто не в курсе — напоминаю описание модели), за неспособностью внятного возражения, очень любят ссылаться на гильдейских профессионалов от источниковедения и высмеивать саму мысль о необходимости учитывать в научном анализе фактор достоверности источника. Главное в этом деле (высмеивании) — соблюдать безопасную дистанцию от любых и всяческих примеров, допускающих независимую поверку. Что вполне подтверждается обсуждением предложенного эксперимента.

Данная склонность замечательно гармонирует с последовательным игнорированием попыток забить в комплекс опыта представителя учёного люда замечательное описание образцово-научного метода оценки свидетельств источников (скомпрометированное, в смысле доступное не только мастерам, связанным гильдейскими клятвами, описание метода приведено в статье).

Для наглядной иллюстрации проблемы приглашаю заинтересованную публику заценить реакцию записного борцуна с «лженаукой» (порождённой преимущественно богатым воображением борца) г-на k0lun на вопрос о главном подвиге системного профессионала от исторической науки господина Костомарова.

Совершенно естественным образом данную погрешность восприятия дополняет последовательное игнорирование любых и всяческих указаний на аналогии из истории естественных наук (см. описание наиболее известной провокации).

Или ещё один замечательный пример из академических источников (© Aryaman):

да что там далеко ходить, вот хороший пример подмены содержания исторического документа прямо в ходе перевода:

Причем, что самое примечательное, оказывается, что настоящие татары (кого мы сегодня так называем - тогда это были волжские булгары, или измаилиты), как раз воевали с завоевателями с востока, и термин "татаро-монгольское иго" совершенно некорректен, по отношению к ним. Про монголов на латыни и вовсе нет никаких упоминаний!

То есть, этот "историк" читает латинские тексты, где пишется о нападении государства Тартария на Венгрию, и тут же заменяет это название на официально одобренное "татаро-монгольское иго".

Там дальше куча страничек, в том числе, описывается, как венгры и "отборные немцы" становились "татарами" (на латыни, конечно же, горится о переходе в Thartaris)

Приведённые примеры наглядно показывают причины негативного отношения действительных членов гильдии к перспективе знакомства непосвящённых непосредственно с оригиналами, минуя одобренные гильдейским советом переводы (проблема инерции первоначальной точки входа достаточно хорошо разобрана Эдуардом Созаевым и Сергеем Маховым).

---

Приключения льва из Пирея, или фантазия на камне

Опубликовано 17.10.2011

Факт довольно позднего образования (не ранее XI–XII вв.) прибрежной полосы Руден – Руслаген (И-23: локальная копия с обсуждением) как физико-географического объекта делает бессмысленными лингвистические усилия норманистов использовать эти топонимы для производства некоего «походного названия» выходцев из этой местности, которое уже якобы в IX в. могло превратиться в имя Руси. Однако представляется интересным подвергнуть рассмотрению тот «филологический» метод, которым норманисты пользуются в обоснование своей концепции происхождения имени Руси. Вот один из примеров.

Он касается толкования рунических надписей, обнаруженных на мраморной скульптуре льва, установленного когда-то в порту Пирей в Афинах. В 1687 году венецианцы одержали победу над турками, под властью которых в то время находилась Греция, и скульптура льва среди других военных трофеев перекочевала в Венецию. В конце XVIII века шведский дипломат Окерблад обнаружил на скульптуре рунические надписи, правда, не очень чёткие и повреждённые. В 1890 г. была заказана гипсовая копия льва, которая была доставлена в Стокгольм и до сих пор находится в Историческом музее столицы Швеции.

В 1913 году эти надписи были исследованы шведским филологом Эриком Брате. По его мнению, надпись содержала, в том числе, и следующее:

…Эскиль [а также др. и То] рлев – жители Рудрсланда, дали их выбить. NN. сын NN. их выбил» (…De Äskil [m. fl. Och To] rlev läto hugga väl, som i Rodrsland bodde. NN. son till NN. högg dessa runor).

Но в 70-80-е годы, когда в шведской историографии возобладали тенденции к демифологизации своей истории, другой крупный знаток рунного наследия, профессор упсальского университета Свен Б.Ф. Янссон раскритиковал как толкование Брате, так и все толкования его предшественников, признав их фантазиями.

Статья Янссона «Руны Пирейского льва» очень интересна, поэтому считаю нужным привести здесь несколько фрагментов из нее:

В Венеции, перед входом в Арсенал заняли свои места четыре мраморных льва. Самый роскошный из них – лев из Пирея. Его поместили слева от великолепного входа. Он сидит там, как почтенный заслуженный страж, если, разумеется, можно представить себе сидящего стража. По другую сторону от входа возлежит другой лев, большой, настороженный. Ничего удивительного в том, что эти мраморные львы произвели сильное впечатление на Гёте, который после поездки в Венецию в 1790 г. прославил их в своей «Venezianische Epigramme».
 

…Гёте написал свою эпиграмму, однако не поведал о том, что на сидящем и самом большом льве имелись руны. Никто другой также не заметил их. Откроют рунные надписи только лет через десять после того, как Гёте побывал у Арсенала. Но прежде чем обратиться собственно к вопросу о том, как были обнаружены руны, хочу сказать несколько слов о том, как этот нынче столь прославленный лев из Пирея оказался на почётном месте перед венецианским Арсеналом.

Пирейский лев несёт свой почётный караул как победный трофей. Вместе с двумя другими мраморными львами он был перевезён сюда в качестве военного трофея в 1688 г. после того, как Венецианская республика одержала победу над турками, во власти которых в течение длительного периода находилась Греция. Главнокомандующим венецианским флотом был знаменитый генерал Франческо Моросини, а главнокомандующим венецианской армией был не менее знаменитый Отто Вильгельм Кёнигсмарк. Этот шведский фельдмаршал прибыл в Венецию весной 1686 г. и принял командование над войсками. В сентябре 1687 г. Кёнигсмарк занял Афины, и на следующий год Пирейский лев вместе с другими мраморными львами был морем переправлен в Венецию…

Полагаю, стоит сообщить несколько интересных фактов относительно нашего роскошного мраморного льва, касающихся того времени, когда он ещё находился в Афинах, т.е. до увоза его венецианцами в качестве военного трофея (выделено мной – Л.Г.).

Изображение Пирейского льва присутствует на карте афинского порта от 1665 г. Карта была сделана по приказу французского правительства, которое в военных целях занималось обследованием средиземноморских портов, находившихся в руках турок. На карте порта… можно видеть этого льва, сидящего у портовой пристани…

Другой источник, причем источник литературного характера рассказывает нам следующее. Фельдмаршал Кёнигсмарк, как я говорил выше, был командующим венецианской армией. Его супруга, на наше счастье, могу я добавить, сопровождала его в походе против турок. У графини Кёнигсмарк была компаньонка, образованная, всячески одаренная и главное, очень общительная особа по имени Анна Океръельм, и собственно в ней и заключается всё счастье, поскольку она вела в поездке дневник, а кроме того она писала письма.

В своем дневнике от 6 сентября 1687 г., т.е. за пару недель до того, как венецианский флот под командованием Моросини атаковал Пирей, Анна Океръельм записала, что их корабль по случаю сильного шторма вынужден был «в 2 часа пополудни бросить якорь у порта Порто Лионе (так называли порт Пирей французы – Л.Г.). Немного погодя шторм утих, и Её Милость Графиня приказали спустить лодку и отвести её в гавань для того, чтобы осмотреть гигантского льва… Мы вышли на берег и стали осмотривать льва, который был сделан из мрамора и имел в высоту 4½ локтя; передняя лапа была толщиной в 7 кварт… После осмотра мы вернулись на корабль».

Есть ещё одно описание порта Пирей до увоза оттуда льва (выделено мной – Л.Г.), которое я хотел бы привести. Оно принадлежит врачу и исследователю древней истории Якопу Спону, который ещё в 1676 г. посетил Афины. Он также записал, что греки называют Пирей «Порто – Драко», а французы – «Порто Лионе» из-за прекрасной мраморной скульптуры льва, высотой 10 футов и в три раза превосходившей размерами живого льва. Этот лев сидит у портовой пристани; к его туловищу подведен водный желоб, который идет до головной части и выходит изо рта, из чего можно заключить, что скульптура льва являлась фонтаном.

Обращает на себя внимание тот факт, что никто из названных путешественников не заметили на его теле каких-либо рун, включая и наблюдательную Анну Океръельм, которая даже измеряла и самого льва, и его переднюю лапу. Даже после того, как лев из Пирея был перевезён в Венецию (1688 г.), прошло много времени, конкретно, сто десять лет, пока обнаружилось, что на льве были начертаны руны.

Это удивительное открытие было сделано блестящим востоковедом и дипломатом Юханом Д. Окербладом. В 1800 году он отправил небольшую заметку в датский журнал «Скандинавский музей», в которой рассказывает о своем открытии. Заметка называется «О скульптуре сидящего льва в Венеции».

В начале заметки Окерблад пишет: «Если представить, что эта мраморная скульптура уже в течение более ста лет осматривалась, исследовалась, описывалась самыми замечательными путешественниками и, соответственно, в течение более ста лет была доступна для всеобщего обозрения в одном из самых блистательных городов Европы, который ежедневно посещался массами приезжих из разных стран, то следует думать, что эта скульптура была изучена самым основательным образом. Поэтому диву даешся, что на одном из этих львов, сидящем справа от входа в Арсенал, только сейчас обнаруживаются два ряда рунных надписей. Очень странно, что эти рунные надписи оказались незамеченными даже нашими скандинавскими путешественниками. Конечно, руны частично попорчены, но внешний ряд, окружающий их, особенно, его правая часть, проступает отчётливо, витой орнамент хорошо виден даже на расстоянии, и те, кто хоть раз видел руны, не могут их не заметить или принять за что – либо другое…». Окерблад опубликовал свою заметку во французском «Magasin encyclopedique» (1804) под названием «Sur deux Inscriptions en caracteres runiques trouvees a Venise» …и немедленно началось обсуждение этих надписей.

Исследователь древней истории М.Ф. Арендт… отправился в Венецию. Через несколько недель он вернулся в Париж… «Да, – сказал он, – это, безусловно, скандинавские руны, но они настолько стерты, что вряд ли кто-либо будет в состоянии их прочесть.»

Первым, кто попытался расшифровать надписи на пирейском льве, был прилежный датский рунолог С.С. Равн. В своем обьемном труде «Antiquites de l’Orient» (1856) он предложил примерно следующий перевод: «Хакон взял этот порт вместе с Ульвом и Асмундом и Эрном. Эти мужи и Харальд Высокий наложили на жителей страны значительный денежный штраф из-за того, что греки подняли мятеж. Дальк был вынужден оставаться в дальней стороне. Эгиль вместе с Рагнаром был в походах в Румынии и в Армении. Асмунд вырезал эти руны вместе с Асгейром и Торлейфом, с Тордом и Иваром по требованию Харальда Высокого, несмотря на то, что греки раскрыли (смысл и запретили это)».

…Толкование Равна просуществовало в науке пару десятилетий, затем было признано, что оно «явилось плодом воображения, а не отражением действительности». Этот приговор был произнесён знаменитым норвежским руноведом Софусом Бюгге… «Судя по виду надписей, они без всякого сомнения, выполнены скандинавскими рунами, но сами надписи до того стёрты, что их невозможно прочесть целиком. Кажется, одно (возможно, два) слова читабельны… Совершенное подобие того змеиного витка, который мы видим на правом боку льва, было найдено только в Свеяланд, точнее, в регионе озера Мэларен, в Упланд… На основе этого я могу высказать то мнение, что тело змея, а вместе с ним и сами руны были вырезаны выходцем из Свеяланд, скорее всего, из Упланд…».

Бугге датировал надписи «около середины XII в. или несколько позднее» и предположил, что создатель рун «был из среды вэрингов».

…Ещё одним исследователем, вступившем в борьбу с этим львом, был Эрик Брате, преподаватель Сёдермальмского высшего училища в Стокгольме. Он завоевал известность как исследователь рун и работал по изданию монументального труда «Рунные надписи Швеции», созданного под эгидой Академии литературы, истории, языка (Vitterhetsakademien – Л.Г.). В журнале «Antikvarisk Tidskrift för Sverige» (1914), издаваемом этой академией, Брате опубликовал подробный рассказ о том, как он в течение трех дней в июле 1913 г. исследовал надписи. Рассказ получил название «Рунная надпись на Пирейском льве». Брате истолковал рунные надписи следующим образом:

Höggo de honom
i härskarans mitt,
men i denna hamn höggo männen runor efter Horse, en bonde
god, vid viken. Anbragde svear detta på lejonet. Han förfor
med klokhet, guld vann han på sin färd.
Kämpar ristade runor
(på rikt sirad slinga) höggo.
De Åskil … läto hugga väl, som i Rodrsland bodde … son
till … högg dessa runor. Ulv och … målade … [Guld)
vann han på sin färd.

Нанесли ему удар
Посреди его войска,
и выбили его люди руны в этой гавани в память Хорсе, доброго
мужа, на берегу залива. Нанесли их свеи на льве. Он отличался
умом, золото снискал он в своем путешествии.
Воины высекли руны
[на изукрашенном змеином теле] высекли.
Эскиль … велели высечь хорошо, они жили в Родрсланд … сын … высек эти руны. Ульв и … нарисовали … [Золото]
снискал он в своем путешествии (перевод Л.Г.)

Согласно мнению Брате, длинная надпись на Пирейском льве была сделана в память предводителя «Horse»… Брате считал, что этого «Horse» можно было идентифицировать с одним человеком, который упоминался на рунном камне, установленном неподалёку от Улюнды в приходе Тиллинге в Упланд. Вообще говоря, на этом рунном камне было высечено не Horse, а mursa…, но Брате считал, что возможно надпись на этом упландском камне была сделана Балле, который, вероятно, жил и работал в 70-е годы XI в., поэтому, по мнению Брате, и надпись на Пирейском льве могла относиться к этому же времени.

Эту очень залихватскую идентификацию и датировку можно с чистой совестью отвергнуть… Я остановился так подробно на описании фантастического толкования Брате только потому, что оно получило в свое время оценку как «окончательное» и как «завершающее», и сыграло определённую роль в развитии исторических исследований. Вот что, например, писал Свен Тунберг (ведущий шведский историк довоенного периода – Л.Г.) в статье «К вопросу о древнейшем периоде истории Свеярике» (Förnvännen, 1920): «После недавно проведённого Брате тонкого исследования мы можем, в общем и целом, оставить все сомнения относительно характера надписей. Это были свеи, которые высекли слова в память своего погибшего товарища, и они сами назвали имя своего дома: Roþrslanti. Мы видим здесь это имя, которое ранний период было подлинным именем Родена и которое более чётко, чем сокращённая форма Роден, говорит об истинном значении этой шведской береговой полосы». Аналогичное высказывание есть и в его труде «История Швеции вплоть до наших дней» II, 1926, s.21. Хочу сразу же отметить, что едва различимые рунные знаки не дают никакой возможности реконструировать топоним Roþrslanti / Roslagen (выделено мной – Л.Г.).

Поэтический «перевод» рунных надписей Брате получил большое распространение, в частности, благодаря тому, что он был опубликован в энциклопедии «Nordisk familjebok» (1915), без какой-либо критической проверки. Произошло это потому, что данную статью сам Брате и написал…

Пирейский лев оставил свой след даже в нашей литературе. Хейденстам в рассказе «Гвардия греческих конунгов» ярко живописует, как эти рунные надписи появились. Его рассказ вошёл в сборник «Шведы и их правители». А в книге Франса Г. Бенгтссона «Жребий брошен» был даже опубликован сонет «Рунный лев в Венеции»…

Что до меня самого, то мои исследования этих надписей дали очень скудный результат. Без особых трудностей я мог отметить типично извивавшегося дракона с характерной вытянутой головой. В самой рунной надписи достаточно чётко был видно личное местоимение þair, т.е. «они». Кроме это, можно выделить слово trikir, drængiar, которое означает «молодые люди» или «борцы». Далее следуют менее повреждённые руны… fn þisi, которые кажется, могут быть восстановлены как «этот порт». За ними следуют несколько рун, из которых невозможно составить целые слова, по крайней мере, простым смертным вроде меня, не обладающих фантазией…

Очень жаль, что лев с рунами попал в руки исследователей, наделённых пылким воображением, но лишенных критического подхода, таких как С.С. Равн… и в последнем примере, даже Э. Брате».¹

Пирейский лев, как видно из приведённой статьи, на протяжени более сотни лет, играл роль важного исторического источника, с помощью которого пытались подкрепить идею об особой роли Руслагена в шведской истории. В этой роли он, естественно, не был обойден вниманием и российской скандинавистики.

В настоящее время рунные надписи на пирейском льве рассматривались подробно в монографии Е.А. Мельниковой «Скандинавские рунические надписи».² Эта монография – новое издание её более ранней работы. Мотивировка нового издания была определена автором следующим образом:

За прошедшие двадцать лет после издания в своде Древнейшие источники по истории народов СССР скандинавских рунических надписей, содержащих сведения о Восточной Европе, а также найденных к тому времени на территории Древней Руси (CРН), произошли кардинальные изменения (выделено мной – Л.Г.), вызвавшие необходимость в новой публикации.

Здесь же во «Введении» Мельникова кратко характеризует представленные в её работе рунические источники, в том числе и рунические надписи на пирейском льве:

В Приложении к главе III помещены три известные на настоящее время надписи, найденные на территории Византии: два граффити из собора св. Софии в Стамбуле (Константинополе) и три пространные надписи, выполненные на мраморной скульптуре сидящего льва, вывезенной из Пирейской гавани в Венецию. Поскольку путь в Византию лежал в XI в. почти исключительно через Восточную Европу и византийские варанги, проходя через Русь, нередко задерживались на службе русских князей (как, например, Харальд Сигурдарсон), представляется, что эти надписи существенно дополняют картину.³

Как явствует из этой цитаты, вернее, из сравнения её с вышеприведённой статьей С. Янссона, интерпретация надписей на пирейском льве в работе Мельниковой застыла на хронологической отметке XIX – начала XX вв., и никакие кардинальные изменения её не коснулись. Вопрос о пути «варангов» через Русь, разрабатываемый норманистами, в частности, в статьях Мельниковой и Петрухина, был рассмотрен, в частности, в постинге Варяги в истории и историографии. Здесь же считаю необходимым привести те отрывки из названной монографии Мельниковой, которые касаются непосредственно Руслагена и попыток, невзирая ни на что, укреплять в отечественной науке идею о «великом» прошлом этой, в административном отношении сложившейся только к концу XIII в., береговой полосы.

Вот что в этой связи и в связи с рунными надписями на пирейском льве можно прочесть в монографии Мельниковой:

Находки младшерунических надписей в тех регионах Европы, куда скандинавы попадали более или менее регулярно, отмечались уже с середины XIX в… Еще в конце XVIII в. была обнаружена и первая надпись, сделанная скандинавами в Византии: на мраморном льве, вывезенном венецианцами из Пирея, было выявлено несколько рунических надписей, которые уже в то время были сильно повреждены и местами не читались… Надписи на пирейском льве… представляют собой уникальное явление (крайне необычен предмет, на котором они были сделаны, изысканна орнаментика: сложное переплетение змея, образующее несколько петель… Происхождение византийских надписей легко объяснимо: с конца X в. в Константинополе формируется корпус «варангов» (<др.-русск. варягъ: Мельникова, Петрухин 1994…), часть которого составляет императорскую гвардию («дворцовые варанги»), часть же – наибольшая – входит отдельными отрядами в полевую армию («полевые варанги»)… Надписи в Византии, особенно, на пирейском льве, дают важные свидетельства участия шведов в отрядах «варангов». В многочисленных упоминаниях о службе скандинавов в Византии в сагах, речь идет исключительно об исландцах и норвежцах…

В 1687 г. во время войны с турками венецианский главнокомандующий Франческо Моросини вывез из Греции две скульптуры львов из белого мрамора, которые украшали ворота (Porto Leone) в Пирее, гавани Афин. Львы были помещены в Арсенале в Венеции и ныне находятся по обе стороны входа в здание Морского музея. Впервые наличие рунических надписей на туловище одного из львов было отмечено шведским дипломатом Й.Д. Окербладом, находившимся в Венеции в 1797-1799 гг. и опубликовавшим сообщение о своей находке в 1800, снабдив его зарисовками, и – для зарубежного читателя – в 1804 г… позднее публикация Й.Д. Окерблада была повторена датским антикваром К. Равном…, специально занимавшимся связями Восточной Европы со Скандинавией и ранее опубликовавшим свод фрагментов скандинавских источников по истории Руси… Одновременно на основе рисунков Й.О. Окерблада, а также гипсовых отливок, сделанных в 1843 г., и собственных наблюдений во время поездки в Венецию в 1854 г., он предпринял первую попытку чтения и интерпретации надписи…

Следующий этап в изучении надписей на пирейском льве начался после того, как в 1885-1886 годах по поручению Kgl. Vitterhets Historie och Antikvitets Akademien в Стокгольме датский чертежник – архитектор Й.Ф. Хансен (J.F. Hansen) выполнил их прориси и сделал фотографии, которые дали возможность скандинавским рунологам обстоятельно исследовать памятник и предположить несколько возможных чтений… В июле 1913 г. выдающийся шведский рунолог Э. Брате, находясь в Венеции, исследовал памятник и сделал подробное описание рун, на основании которого предложил свое прочтение такстов. Его работа является и поныне основным и наиболее надежным источником сведений о памятнике (выделено мной – Л.Г.).

Уже Й.Д. Окерблад отмечал плохую сохранность надписей. При подготовке прорисей Й.Ф. Хансен указал на то, что многие части надписей, зарисованные Й.Д. Окербладом, не читаются. Дальнейшее ухудшение состояния памятника отметил и Э. Брате. Он полностью согласился с И. Ундсетом, что полноценное чтение текста невозможно. Сохранились отдельные группы рун, которые образуют слова или несколько слов подряд, иногда же просматриваются лишь отдельные руны. Поэтому чтение надписей в значительной степени является реконструкцией.

В 1994 г. я имела возможность обстоятельно познакомиться с памятником и предполагала сделать новые прориси и фотографии. Однако состояние надписей сильно ухудшилось за прошедшие 70 лет, и качественные эстампажи или фотографии сделать не удалось… Единственно возможным оказалось сделать лишь пометки к прорисям, опубликованным Э. Брате…

Надпись I–А выполнена на спускающемся на левую ногу льва и поднимающемся снова вверх туловище рунического змея. Голова змея с заостренным носом и круглыми глазами по бокам… завершала левую часть полосы и была изображена сверху…

Надпись I – А выполнена сочетанием полно- и коротковетвистых рун…

Перевод Э. Брате: «Höggo de honom i härskarans mitt, men i denna hamn höggo männen runor efter Horse, en bonde god, vid viken».

Перевод на русский язык: «Сразили [ударом] его среди войска, а в этой гавани люди/мужи высекли руны по Хорси, доброму мужу, в заливе».

Надпись I-B …начинается примерно в 10 см выше хвоста змея и спускается по туловищу льва… Руны 4-7 … образуют слово sviar «свеи». Þita (руны 8-11) может быть прочитано как указательное местоимение среднего рода þetta «это». Руны 12 – 15 linu интерпретированы Э. Брате как др.-исл. leon, leion «лев», в данном случае в форме дат. п. ед. ч. женск. р… Вероятно, руна а (11) одновременно является и окончанием местоимения þetta, и предлогом á, вводящим обстоятельство места в дат. п., т.е. слово linu.

…текст В может быть прочитан: Réðu sviar þetta á leónu […] Fór ráðum, gull vann farinn.

Перевод Э. Брате: «Anbragte svear detta på lejonet… Han förfor med klokhet, guld vann han på sin färd».

Перевод на русский язык: «Поместили свеи это (надпись – Е.М.) на льве… [Он] действовал с умом, золото завоевал, поехав (т.е. в своей поездке. – Е.М.)».

Надпись II (А и Б, по обозначению Э. Брате) находится на правой стороне скульптуры, на плече и частично груди льва. Она выполнена на туловище рунического змея, образовывающем фигуру в форме S, положенной набок и пересекаемой в середине продолжением полосы. Туловище змея в нескольких местах оплетено дополнительными узкими лентами. Композиция рисунка характерна для среднешведского рунического стиля, но несколько отличается от обычных решений свеяландских мастеров…

Надпись выполнена сочетанием коротко- и полноветвистых рун… Последний из читаемых знаков – 32 – сильно поврежден и имеет один карман в нижней части ствола, что позволило Э. Брате прочитать его как b. Таким образом, эта группа знаков прочитывается как roþrs x lanti x b.

В этой фразе наиболее выделяется слово landi, дат. п. ед. ч. от land «земля, страна», которое широкоупотребительно в качестве географического термина в хоронимах – названиях стран и земель – Grikkland, England… Поэтому представляется справедливым мнение Э. Брате, что группу [?] roþrs x lanti следует интерпретировать как хороним *Roþrsland с предлогом á или i… учитывая шведское, а точнее, среднешведское происхождение надписи (о чем с непреложностью свидетельствует орнаментика), ближайшей аналогией хоронима является название прибрежной области Упланда, которая в современном языке носит наименование Roslagen. Этот топоним многократно встречается в шведских источниках XIV в., в судебниках и грамотах…

Топоним восходит к др.-исл. ródr (*roþra-), др.-шв. roþer «гребля» (ср. др.-исл. roa «грести, плыть на гребном судне»), откуда «поход на гребных судах», а также, видимо, «отряд, участвующий в походе на гребных судах» (именно это слово считается большинством исследователей исходным для зап.-финск. ruotsi > русь: Константин. С. 296 – 300). В этом последнем значении слово засвидетельствовано в рунической надписи первой половины XI в. из Nibble, Упланд (Up. 16): han . uas . buta . bastr . i ruþi . hakunar «Он был лучшим из бондов / мужей в походе / отряде Хакона». В другой упландской надписи, из Adelsö (Up. 11) назван некто toliR . bryti . i roþ «Толир, брюти (должностное лицо конунга. – Е.М.) в походе / в войске», в обязанность которого, как считает О.ф. Фрисен, входил сбор команды и оснащение корабля (Friesen 1913. S. 58). Использование слова róðr в качестве топоосновы связано с административным делением Средней Швеции, и в первую очередь, прибрежных областей на «корабельные округа» (skepslag), каждый из которых должен был поставлять снаряженный корабль с командой в войско, собираемое по приказу конунга (ледунг)…

Следующее за топонимом *Roðrsland слово начинается, согласно чтению Э. Брате, руной b, которая, по его мнению, может открывать глагол búa «жить, обитать» в формe претерита 3 л. мн. ч. bjoggu… Фраза тогда определяет заказчика надписи (и погибшего?) как жителей области *Roðrsland.

…Часть надписи на отдельных фрагментах полос – II-B – читается Э. Брате как единая надпись…

Таким образом, надпись II читается: Þeir Isk- […] –rleifr letu hoggva vel […] Róþrs landi b- […] –a sonr k- ( -a suirk-) ru- […] –ar þessar // ufisuk- … s?sa? … // vann farinn.

Перевод Э. Брате: «De Äskil (m.fl. och [To])rlev läto hugga väl, som i Rodrsland (Roslagen, sjökusten) bodde. N.N., son till N.N., högg dessa runor. Ulv och N.N. målade [efter Horse (?). Guld] vann han på sin färd».

Перевод на русский язык: «Они, isk- [ряд личных имен и] –rlifr велели высечь хорошо [… в] Родрсланде […] сын (?) […] эти руны (?) // ufisuk- […] s?sa? […] завоевал, поехав (в поездке)».

Все четыре надписи, нанесенные на скульптуру льва, бесспорно, принадлежат шведской рунографической традиции XI в.: об этом свидетельствует характерная орнаментика надписей I-A и II, упоминание свеев (sviar) в надписи I-B, специфически шведские грамматические формы в надписи I-C, вводные формулы и определения во всех надписях.

Вместе с тем нет оснований полагать, как это делал Э. Брате и его предшественники, что все надписи образуют единый текст и посвящены одному и тому же человеку… Единственно действительно общей для всех надписей особенностью является замена руны R руной r во всех случаях, что необычно не только для шведских, но и норвежских и датских памятников XI в., поскольку руна R регулярно употреблялась в окончаниях различных грамматических форм на протяжении всего XI в. Эта специфика надписей требует своего объяснения, которое пока отсутствует…

Представляется, что на льве было сделано три разных надписи в разное время и разными людьми. Первое граффито составляют надписи I-A и I-B, выполненные в первой половине XI в., второе – надпись I-C, время написания которой не установимо, кроме самой широкой датировки XI в., третье – надпись II, которая была сделана в последней четверти XI – начале XII в. Видимо, какая-то группа варангов, вернувшись в Пирей из морского похода, сделала мемориальную надпись по своему погибшему, вероятнее всего, во время этого похода сотоварищу (или предводителю).

Не случайно в надписи упоминается гавань (i hafn) и залив (á vá[g]), в которой она находится. Необычный выбор предмета, на который была нанесена мемориальная надпись, мог диктоваться как отсутствием подходящего материала для стелы и времени для ее обработки, так и выгодным расположением скульптуры – на воротах Пирейской гавани, где надпись могла быть увидена и прочитана многими приезжающими сюда скандинавами – главное условие при выборе места для памятника. Удачное расположение надписи, видимо, побудило и других «варангов» оставить свои мемориальные надписи на льве… Возможно, дальнейшее изучение и сопоставление этой надписи с восточноупландскими позволит хотя бы предположительно установить резчика надписи II. При этом он должен был находится в Пирее достаточно долго, чтобы иметь возможность выполнить крайне сложный по композиции рисунок и нанести пространную надпись…

Установление разновременности надписей кардинально меняет представления и об атрибуции мемориальных текстов. Э. Брате полагал, что все они выполнены в память о погибшем в бою… некоем Хорси… В издании надписи Söd. 792 Э. Вессен и С.Б.Ф. Янссон подробно остановились на предположении Э. Брате и полностью отвергли его, указывая на крайне плохую сохранность рун 53-58 (по наблюдениям С.Б.Ф. Янссона в 1948 г.) и невозможность поэтому определения имени человека, в память которого сделана надпись.⁴

Мне представилось, что подробные цитаты из раздела монографии Мельниковой, посвящённого рунным надписям на пирейском льве, были здесь необходимы, поскольку и рассмотрение материала в ее разделе, и выводы, которые Мельникова делает на его основе, вызывают много недоуменных вопросов.

Первое, на что я обратила внимание, это то, что статья С.Б.Ф. Янссона «Pireuslejonets runor», специально посвящённая рунным надписям на пирейском льве, отрывки из которой я привела выше, в монографии Мельниковой отсутствует: статья не упоминается ни в приложении, ни в библиографии. При этом любопытно, что другие работы проф. Янссона в монографии, разумеется, названы, что естественно, поскольку он был крупнейшим специалистом в области рунологии. Последней в перечне его публикаций Мельникова называет работу за 1987 г. («Runes in Sweden»), а перед ней стоит работа «The Runes of Sweden» от 1962 г. Со ссылкой на названные работы Янссона приводятся его возражения против попыток Брате полагать, что все надписи образуют один текст и посвящены одному человеку, что является, безусловно, важной частью аргументации Янссона против «залихватской» реконструкции Брате, но не отражает ее полностью. Статья «Pireuslejonets runor» достаточно хорошо известна среди специалистов, чтобы пропуск её в новом издании монографии Мельниковой о скандинавских рунических надписях в главе, посвященной надписям на пирейском льве, мог не вызвать недоумения.

Правда, если статью Янссона о пирейском льве изъять из научного оборота, то фантазийную «реконструкцию» Эрика Брате от 1914 г. с общим посылом «мы из Руслагена», давно сданную шведскими учеными в архив, свободно можно выдавать за последнее слово шведской рунологии, что Мельникова и делает. Но в таком случае, подобное «селектирование» явно выходит за рамки объективного научного анализа. Причем прибегают к нему явно во спасение норманистской концепции о пресловутой особой роли прибрежной области Упланда и для того, чтобы очень поздно возникшему названию Roslagen придать вид «под старину» и изобразить его как Roþslagen, откуда можно уже свободно выводить «участников похода на гребных судах», выдавать их за исходный материал для зап.-финск. ruotsi и соответственно, за тех, кто путешествовал через Восточную Европу прямо до Византии и т.д.

Е.А. Мельникова и В.А. Чудинов на совместной конференции

Спасти эту концепцию невозможно, поскольку как было показано в моем посте Происхождение Руси, а не происхождение имени Руси, прибрежная полоса Средней Швеции, первичное название которой было Roden, а Roslagen – вторичное, в XI веке находилась в процессе образования, и это – геофизика, которую филологическим методом не проймешь. Только к концу XIII в., как показывает королевский указ 1296 г., её природные условия стали пригодны для проживания населения, количество которого стало интересно для включения Северного Рудена в систему административного деления Упланд, поэтому думать, что какие-то «жители области *Roþrsland» могли уже с конца X в. составлять как отряды императорской гвардии, так и отряды полевой армии в Византии, значит буквально отрываться от земли.

Основное население Упланд в этот период было сосредоточено в её внутренних районах, как явствует из работ современных шведских исследователей (возможно, я смогу их представить в других моих постингах), а прибрежная зона была практически безлюдна. Да и само название *Roþrsland было неизвестно: наименование побережья Упланд не оформлялось словом land, как это было с названиями более старинных внутренних областей, что лишний раз подтверждает, что побережье Roden / Roslagen не выступало изначально самостоятельной областью, а прирастало постепенно как часть внутренних регионов Упланд.

Но оставим на время лингвистические хлопоты вокруг названия упландского побережья и демонстрацию бесплодных попыток выжать из него то, что оно никогда не содержало. Обратим вместо этого внимание на сугубо историческую часть статьи Янссона и на описанную в ней предысторию злополучного пирейского льва, вернее, предысторию обнаружения на нем рунных надписей. Предыстория эта рассказывает о том, что в бытность этого мраморного красавца-льва в Афинах никаких рунных надписей на нем никто не замечал, хотя среди обозревавших его в Пирейской гавани были как представители западноевропейского ученого мира (эллинист Якоб Спон в 1676 г.), так и представители образованных кругов шведского общества (графиня Кёнигсмарк и её компаньонка Анна Океръельм в 1687 г.). Далее переехав из Пирея в Венецию лев и там просидел более ста лет, привлекая восхищенные взгляды многих путешественников, включая и наблюдательного Гёте, но никто из них не заметил высеченных надписей на скульптуре.

«Просто диву даешься», – заметил обнаруживший эти надписи шведский дипломат Окерблад, – и нельзя с ним в этом не согласиться. Ведь интерес к рунным надписям в XVII-XVIII вв. был очень высок как в Западной Европе вообще, так и в странах Скандинавского полуострова в особенности. Внимание к рунным надписям в этих странах пробудилось ещё в XVI в., в произведениях первых представителей готицизма. Много сделал для развития исследований шведских рун неоднократно упоминаемый мною шведский языковед Юхан Буре. В 1599 г. он получил официальное задание отыскивать и срисовывать рунные надписи. Интерес к рунам в Швеции подогревался соперничеством с Данией. Известны споры Юхана Буре и датского ученого Уле Ворма о датском или шведском происхождении рун.

На протяжении всего XVII века, на фоне завоевательных войн Швеции, изучение шведских древностей, в том числе и рунных надписей, активно поддерживалось государством и переживало небывалый подъем. В 1685 г. Юхан Перингшёльд был отправлен в поездку за рубеж с целью отыскания в разных странах так называемых «готических памятников» («götiska monument»), т.е. памятников материальной культуры, которые подтверждали бы великое прошлое гото-шведских предков. В 1699 г. он опубликовал тексты, скопированные с 50-ти рунных камней. Среди них были и такие, в которых упоминались и поездки на Русь (Humlagardi), а также в Грецию и в Святую Землю. Перингшёльд был одним из первых, кто стал использовать эти упоминания для утверждения шведского происхождения византийских варангов. Толкования Перингшёльдом рунных надписей характеризуются сейчас как «смелые», т.е. проще говоря, – вымышленные, но они показывают, что фантазийные толкования рунных надписей ещё с конца XVII в. привлекались, в том числе, и «как важные свидетельства участия шведов в отрядах ”варангов”», поэтому Эрик Брате шёл уже хорошо протоптанной тропой.

Интерес к рунным камням охватил в XVII в. и другие западноевропейские страны. В 1687 г. шведский король Карл XI отправил два рунных камня в Англию, по просьбе короля Англии. Изучение рунных надписей стимулировалось и продолжающейся публикацией исландских саг с увлекательными рассказами о путешествиях выходцев из скандинавских стран и их поездках, в том числе, и в Грецию. Во второй половине XVIII в. шведский филолог Юхан Ире опубликовал два труда, посвящённых изучению рунных надписей: «De runarum in Suecia antiquitate» (1769) и «De runarum patria et origine» (1770). В это же время он публиковал работы и по этимологии, в том числе, прославивший его шведский этимологический словарь «Glossarium Suiogothicum» (1769), в котором дал толкование слову «wäring» как готскому переводу греческого слова «foederati», т.е. «союзники», восходившему, по его подсчетам, ещё ко временам императора Константина. Это имя, по утверждению Ире, и приняли выходцы из скандинавских стран, прежде всего, шведы в память о древней «готской» гвардии в Византии.⁵

Работы Ю. Ире получили широкое хождение в европейских научных кругах, в частности, они произвели большое впечатление и на Г.Ф. Миллера, выписавшего их в Петербург, и на А.Л. Шлёцера, ссылавшегося на Ире в своих работах. Этот небольшой историографический экскурс хорошо показывает, как в шведском обществе постепенно росло убеждение о том, что в великом шведском прошлом была и страница, которую вписали «византийские варанги шведского корня», и что рунные камни должны были хранить об этом неопровержимые свидетельства, – убеждение, которое к концу XVIII в. стало расходиться кругами и в европейских образованных кругах.

На этом фоне вполне естественно предположить, что именно в конце XVIII в. какому-нибудь ревностному приверженцу идеи великого прошлого свеев могла во время визита в Венецию прийти в голову мысль «украсить» рунами венецианскую достопримечательность – мраморного льва у входа в Арсенал: при некоторой сноровке было не так сложно придать орнаментике нужный «среднешведский» вид (копии рисунков с рунных камней публиковались) и «состарить» рунные знаки до нечитебельности – всё это вполне могло расцениваться как невинное злодейство с благой целью – укрепить в умах просвещённых европейцев то, во что многие и так свято верили. Отсюда и те несообразности, о которых говорит Е.А. Мельникова, в частности, «необычный выбор предмета». Действительно, грубые «варанги» вроде бы не царапали свои имена на произведениях искусства – такое больше соотвествует временам просвещённым.

Завершая полную приключений историю пирейского льва, следует сказать, что С.В.Ф. Янссон не высказывал собственных сомнений в том, не являются ли рунные надписи на пирейском льве позднейшим фальсификатом. Однако он с добросовестностью, делающей ему честь как ученому, представил все, бывшие в его распоряжении, сведения об этом источнике. С мечтой же о том, что руны были выбиты рукой «шведских» варангов, ему всё-таки не захотелось расставаться, поэтому свою статью он закончил следующими словами:

Совершенно умопомрачительна мысль о том, что эти рунные надписи определенно констатируются на греческом мраморном льве, созданном где-то в IV в. до Р.Х., рунные надписи, высеченные шведским вэрингом около 900 лет тому назад. Это продолжает оставаться действительной сенсацией, монументальным чудом. И оно не должно затмеваться тем, что некоторые скандинавские исследователи потеряли головы при виде льва из Пирея.⁶

Отношение шведского исследователя к представленным сюжетам было окрашено яркой эмоциональностью, что, повторяю, не помешало ему дать полную источниковедческую картину относительно ситуации с рунными надписями на пирейском льве и подчеркнуть, в частности, что «рунные знаки не дают никакой возможности реконструировать топоним Roþrslanti / Roslagen». Непонятно, что помешало Е.А. Мельниковой сделать то же самое во втором издании своей монографии. Вместо этого она закрепила в российской науке фантазии начала XX в., связанные с образом топонима Roþrslanti, якобы начертанного на пирейском льве. Свидетельством того, какое влияние это оказывает, может служить, например, высказывание Д.А. Мачинского, прозвучавшее на конференции «Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории старого света», состоявшейся в Эрмитаже в мае 2007 г. (сделанное в рамках обсуждения выступления В.С. Кулешова «К оценке достоверности этимологии слова русь»):

Рослаген зафиксирован в первой половине XI в. на Пирейском льве – это принятое наукой (? – Л.Г.) чтение… Этот этноним (? – Л.Г.) и топоним имел давнюю традицию: люди писали, что «они приехали из Росланда (? – Л.Г.)…».⁷

Точка зрения Янссона относительно невозможности прочтения рунных надписей на пирейском льве принято сейчас современными шведскими учёными. Вот отрывок из статьи сотрудницы Исторического музея в Стокгольме Инги Уллен от 2009 года:

Мы не знаем содержания этих рунических надписей. В течение 200 лет, т.е. с тех пор, как данные надписи стали известны, разными учёными предлагались более или менее фантастические толкования. В 1913 г. преподаватель шведского языка Эрик Брате расшифровал как будто мужские имена Эскиля, Хорса и Ульва… Но сегодня и его поэтические толкования отвергнуты, в частности, исследователем рун Свеном Б.Ф. Янссоном или «Рунным Янне» (такое прозвище получил проф. Янссон от своих коллег за необыкновенный энтузиазм в изучении рун и преданность делу рунологии – Л.Г.)… Есть основания полагать, что руны были нанесены в разные периоды, поскольку они выполнены разными стилями. (ссылка)

Совершенную невозможность прочтения рун на пирейском льве подтверждает и современный шведский историк Д. Харрисон.⁸

Вот такая история с географией и с отчаянными попытками доказать присутствие названия Руслаген хотя бы в конце так называемой викингской эпохи. Но это имя образовалось тогда, когда там образовалась суша, т.е. уже за пределами «эпохи викингов».

---

^[1] Jansson Sven B.F. Pireuslejonets runor // Nordisk tidskrift för vetenskap, konst och industri. 1984. S. 21-32.

^[2] Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. Новые находки и интерпретации. Тексты, перевод, комментарий. – М., 2001.

^[3] Там же. С. 5.

^[4] Там же. С. 257–272.

^[5] Latvakangas A. Op. cit. S. 175–178, 311–314.

^[6] Jansson Sven B.F. Op.cit. S. 32.

^[7] Вопросы к докладчикам // Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории старого света. – СПб., 2009. С. 613.

^[8] Harrison D. Vikingatiden // Sveriges historia. – Sthlm., 2009. S. 106.

---

Приключения Льва из Пирея продолжаются…

Опубликовано 25.01.2017

В 2009-2014 гг. шведским рунологом Торгунн Снэдаль была предпринята новая попытка исследовать рунические надписи на скульптуре льва из Пирея – того самого льва, о котором мной была написана статья Приключения льва из Пирея, или фантазия на камне. Предложение провести новые исследования высказал председатель общества шведских друзей Венеции «ProVenezia» и бывший посол Швеции в Италии Йоран Берг. Его инициативе предшествовали реставрационные работы скульптуры, проведенные на средства названного общества в 2007-2008 гг. После их успешного проведения Й.Берг и обратился к Т.Снэдаль с предложением попробовать заново реконструировать надписи на скульптуре.

И здесь может возникнуть законный вопрос: а зачем понадобилось проводить новые исследования этих рунических надписей? Что не устраивало в уже имевшихся результатах? Напомню, что в течение XX в. шведские ученые пришли к выводу относительно невозможности прочтения рунических надписей, имевшихся на скульптуре, за исключением нескольких несвязных слов. К подобному выводу пришел, в частности, один из крупнейших шведских исследователей рунических текстов проф. Свен Б.Ф. Янссон (1906-1987). С конца 30-х годов и по 1981 г. проф. Свен Янссон являлся одним из основных издателей, составителей и комментаторов гигантского труда «Рунические письмена Швеции» (Sveriges runinskrifter) – своего рода энциклопедии шведских рунических памятников. Сотни и сотни рунных камней прошло через руки этого энтузиаста-ученого за десятилетия его научной деятельности. Одна из его работ была посвящена как раз исследованию рунических надписей на скульптуре льва из Пирея. Она подробно рассматривалась в моей статье «Приключения льва из Пирея…».

Вывод проф. Янссона был однозначен: всё, что «реконструировали» на скульптуре льва энтузиасты в XIX – начале XX вв., являлось обыкновенными фантазиями. Особо он подчеркнул, и это имеет очень важное значение для русской истории, что среди данных рун совершенно невозможно реконструировать топоним «Roþrslanti» (Roslagen), который был реконструирован шведским рунологом старшего поколения Э.Брате. Явно именно из-за этого вывода названная статья проф. Свена Янссона и была замолчена в монографии Е.А.Мельниковой «Скандинавские рунические надписи. Новые находки и интерпретации. Тексты, перевод, комментарий» (М., 2001), а вместо нее как последнее слово в шведской рунологии по прочтению рунической надписи на пирейском льве была выдана реконструкция Эрика Брате (1857-1924), созданная им в 1913-1914 гг., согласно которой в рунической надписи можно было прочесть, что руны на льве выбили Эскиль и другие свеи из Рослагена (De Åskil … läto hugga väl, som i Rodrsland bodde).

Благодаря работе Е.А. Мельниковой, фальшивка о Рослагене в рунической надписи на скульптуре льва получила прописку в российской исторической науке вплоть до последнего времени. Последний раз она попадалась мне в учебнике для студентов – историков российских учебных заведений издания 2011 г., где было сказано о «земле росов» или Рослагене на восточном побережье современной Швеции, откуда данные «росы» и пришли в Восточную Швецию (Вовина-Лебедева В.Г. История Древней Руси. Учебник для студентов учреждений профессионального образования. М., 2011. С. 65-66). И это, собственно, не вина В.Г. Вовиной-Лебедевой. Не владея скандинавскими языками, она вынуждена доверять российским скандинавистам – знатокам скандинавских языков и литературы.

Что же касается статьи Свена Янссона «Руны пирейского льва», то её вывод сделался общепринятым в скандинавской науке, как явствует из статьи за 2009 г. одной из ведущих сотрудниц Государственного Исторического музея в Стокгольме (там находится гипсовая копия скульптуры льва из Пирея) Инги Уллен о рассматриваемых рунических надписях: «Мы не знаем содержания этих рунических надписей. В течение 200 лет, т.е. с тех пор, как данные надписи стали известны, разными учёными предлагались более или менее фантастические толкования. Но сегодня …поэтические толкования отвергнуты, в частности, исследователем рун Свеном Б.Ф. Янссоном…», ссылка.

И теперь возвращаюсь к вопросу, поставленному в начале статье: что же подвигнуло Йорана Берга предложить рунологу Торгунн Снэдаль провести новое исследование рун пирейского льва? Догадываюсь, что дело было в желании подкрепить угасающий миф о походах свеев на Русь, на котором покоились и ответвления этого мифа о Рюрике и варягах из Швеции и, соответственно, о выдающейся роли предков шведов в создании древнерусской государственности, в освоении волжско-балтийских речных путей, в строительстве древнерусских городов и даже… в рождении имени Руси. Я на основе шведских материалов и очень подробно рассматриваю в моих работах рождение данного политического мифа в XVII-XVIII вв. для обслуживания задач шведской политики, что включало и распространение разработок этого мифа в научных и политических кругах стран Европы, включая и Россию (см., например, статью «Как родился политический миф норманизма?»).

Но за последние десятилетия результаты исследований, в том числе, и исследований шведских археологов и историков стали подмывать столпы этого мифа. В буквальном смысле писанной вилами по воде оказалась идея о древнешведском происхождении имени Руси от шведских гребцов-родсов из Рослагена, созданная шведами (Henrik Brenner, Johan Thunmann) в период после Ништадского мира, когда Швеция два раза нападала на Россию: в 1741 г. и в 1788 г. – с целью вернуть русские земли, оккупированные ею в Смутное время, для чего было важно «обосновать» присутствие предков шведов в Восточной Европе задолго до прихода славян.

Сейчас хорошо известно, что название Руден/Roden, от которого произошел Рослаген, впервые упоминается в Швеции в 1296 г. в Упландском областном законе. От названия Roden (1296) образовались и «гребцы», т.е. rodzkarlena (первое упоминание 1470) и rodzmän (примерно, в этот же период). А в форме Рослаген/Roslagen (Rodzlagen) это название, также в текстах законов, появляется только в 1493 г., и далее в 1511, в.1526 и в 1528. Первые достоверные сведения о прибрежной области на востоке Свитьод, ставшей впоследствии Руденом/Рослагеном, мы получаем от Снорри Стурлусона, который в 1219 г. побывал в Швеции и назвал будущий Рослаген Sjöland/Sæland (от sjö – море и land – земля, страна) или Мореландия, т.е. название, характеризовавшее береговую полосу в момент ее создания, когда это уже не море, но ещё и не земля. Это архипелаг, состоящий из островов, островков, выступающих над водной поверхностью. Только редкие рыбачьи хибарки могли закрепиться на влажной поверхности этих каменных выступов, хранящих борозды, оставленные на них ледниками. Сейчас хорошо известно, что факт позднего появления названий Руден/Рослаген объясняется поздним образованием этой прибрежной полосы за счет постепенного подъёма морского дна (изостатическое восстановление Фенноскандии) и прирастания благодаря этому подъёму новой суши, новой береговой полосы. В IX веке, например, по исследованиям шведских учёных, уровень моря в районе, где сейчас расположен Рослаген, был минимум на 6-7 м выше нынешнего, и единственно, кто мог оттуда в IX в. приплыть – это лягушки.

Однако российские норманисты, совершенно абстрагируясь от изучения объективных данных, коснея в мире умозрительной лингвистики, вплоть до недавнего времени продолжали играть лингвистическими кубиками с названиями прибрежной полосы Швеции в районе Упсалы-Стокгольма как Roden/Roslagen, а также финского названия Швеции Ruotsi и строить из них имя Руси, автоматически пристраивая к нему и историю русского народа, и историю древнерусской государственности.

Какие имена отметились в этой игре! Какие наукообразные формы притягивались: имя Русь лёгким мановением руки конструировалось из др.-сканд. слов с основой на *roþs-, типа roþsmaðr, roþskarl со значением «гребец, участник похода на гребных судах», которыми связывалось происхождение имени Русь со шведским Рослагеном через посредство финского названия Швеции Ruotsi, Rootsi, для чего предлагались возможные исходные формы от др.-шв. Rōdhsin – название жителей области Рослаген (Roslagen<*Roþslagen) на восточном побережье Швеции, при этом подчеркивалось, что название жителей шведского Рослагена от исходного *rōðs – грести объясняет переход «финск. ruotsi > др.-русск. русь, что фонетически убедительно обосновано» (Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Название «Русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства // Древняя Русь и Скандинавия. Избранные труды. М., 2011. С. 136-137).

Но постепенно стал всплывать тот неудобный факт, что эти исходные слова, которые якобы преобразовывались в ruotsi, собственно в шведском языке в нужное время или в IX-X вв. не обнаруживались, т.е. основа rōðs встречается в германских языках где угодно – на континенте или в районе Британских островов, но в шведском языке, где эта проформа была необходима как несущая опора для норманистской концепции, она фиксировалась не ранее середины XI в. Обнаруживались и другие неудобные факты, в частности, сообщения о русах в византийских источниках в начале IX в., например, в описаниях нападений росов на Амастриду, датируемых, примерно, периодом между 820-830 гг. или за несколько десятилетий до призвания Рюрика.

В вышеназванной статье Е.А. Мельниковой и В.Я. Петрухина, написанной хоть и более четверти века тому назад, но до сих пор являющейся для норманистов основным теоретическим пособием по толкованию происхождения имени Руси от шведских гребцов-родсов, разъяснялось, что слово рос в византийских источниках первой половины IX в. появляется как непосредственно (Sic! – Л.Г.) заимствование от скандинавов, а именно «…в результате непосредственных контактов с его носителями… Поэтому нет необходимости во всех этих случаях искать посредников передачи византийским авторам … названия «рос». Оно могло быть заимствовано прямо у пришельцев и отражать самоназвание дружин, которые в значительной части состояли из выходцев из Скандинавии и сохраняли то же название с основой rōþs-, которое ранее усвоили финны в форме ruotsi» (Там же. С. 146.)

Эта мысль подтверждается и в одной из её более поздних работ (2010 г.) Е.А. Мельниковой, где заявляется, что упоминаемые в византийских источниках нападения народа рос на Амастриду были первыми «прорывами» скандинавов на юг. Возникшее тогда же в греческих источниках наименование ’Pώς является, якобы, «рефлексом самоназвания их отрядов – rōþs (menn) (Мельникова Е.А. Скандинавы в процессах образования Древнерусского государства // Древняя Русь и Скандинавия. Избранные труды. М., 2011. С. 49-72. С. 65-66).

Таким образом, согласно этим «достоверным» этимологическим вычислениям, славяне по непонятной причине якобы усвоили имя Русь через финское посредничество, а византийцы – непосредственно от «родсов-гребцов». Но где же здесь логика? – возникает естественный вопрос. Логики нет, также как нет и фактов.

Надо пояснить, что *Rōþs (-menn) – это что-то вроде гребоманы, т.е. слово, теоретически состоящее из двух компонентов, где -s выполняет функцию соединительного согласного. Поэтому под пером норманистов совершенно фантастической предстает картина общения «скандинавов» с византийцами: «пришельцы» зачем-то оторвали первую часть слова гребо- и сообщили ее византийцам в качестве самоназвания, а у тех она трансформировалась в этноним Рос. Не говоря уже о том, как справедливо замечает В.В. Фомин, что в качестве «гребоманов» дорвавшиеся до византийских берегов скандинавы представляли себя только в Восточной Европе. С чего бы такая невзыскательность?

И в академическом мире против этой «аргументации» стала постепенно нарастать справедливая критика. Так, отмечая бесплодность результатов производства имени Русь при помощи шведской этимологии, германист А.В. Назаренко писал: «Напомним только, что одним из краеугольных камней скандинавской этимологии названия ”русь” со времен В. Томсена была такая последовательность заимствований: др.-сканд. *rōþ (s)- > фин. ruotsi > вост. – слав. русь, поскольку только на финской почве мыслимо сокращение второй части гипотетического древнескандинавского сложного слова до искомого *rōþs. Следовательно, идея о заимствовании греч. ´Pώς из языка… варягов не только не подкрепляет скандинавской этимологии имени ”русь”, …а, совершенно, напротив, ломает ее становой хребет». И продолжает далее: «В этой связи нам непонятно мнение специалиста (имеется в виду Е.А. Мельникова – Л.Г.), отказывающегося от поисков конкретной (древнескандинавской – А.Н.) словоформы, исходной для фин. Ruotsi, поскольку таковой якобы мог послужить ”любой из композитов с первой основой *rōþs «…в том-то и состоит проблема, что не только любой, а ни один из предложенных до сих пор композитов не даёт лингвистически удовлетворительной праформы… поскольку остаётся загадкой, как в языке самих носителей исходная форма типа *rōþs-men могла редуцироваться до rōþs» (Назаренко А.В. Имя «Русь» в древнейшей западноевропейской языковой традиции (IX-XII века) // Древняя Русь на международных путях. М., 2001. С. 33).

То есть А.В. Назаренко, также как и мне, непонятно, каким образом слово гребоманы сократилось до начального композита гребо-, представленного доверчивым византийцам как самоназвание выходцев из Скандинавии.

Все эти неудобные вопросы стали постепенно досаждать и некоторым норманистам, в силу чего этимологию родсов-гребоманов начали постепенно задвигать в угол. В одной из своих недавних статей Л.С. Клейн так скорректировал новый подход к проблеме: «…для решения вопроса о происхождении термина ”Русь” этимология этнонима не имеет ни малейшего значения. Я не ”отмахиваюсь” от серьезного вопроса. Очень многие этнонимы не расшифрованы до сих пор, тем не менее, мы же их употребляем без всякой трудности. Например, термин ”германцы”. Это ведь не самоназвание. …Так же точно и с термином ”Русь”. Как он образовался, мы не знаем, можем только строить разные предположения. Но мы точно знаем, что он сформировался первоначально к северо-западу от восточных славян… финны и эстонцы зовут до сих пор Швецию Руотси. Значит, они сохранили память, что руотси приходили со стороны Швеции» (Клейн Л.С. Еще один сказ о лехитских варягах // Stratum plus. № 5, 2014. С. 335-343).

Вот тебе и раз! Более двухсот лет рассказывали сказки про гребцов – родсов и *Roþslagen, сколько сил и средств затратили на эту белиберду! А теперь спокойно заявляют: этимология термина Русь не имеет никакого значения. Ruotsi у нас есть? Есть! Нам и этого достаточно! Забывая при этом, что теперь надо бы показать, когда и каким образом образовался топоним/этноним Ruotsi.

Но отнюдь не все норманисты демонстрируют широту взглядов, высказанную в статье Л.С. Клейна. 1 марта 2016 г. в Сахаровском центре была проведена дискуссия «Борьба с норманизмом как инструмент исторической политики». Экспертами по теме выступали Ф.Б. Успенский и И.Н. Данилевский. На вопрос одного из слушателей, какова же этимология имени Руси, Данилевский бодро ответил: «Родсы-гребцы, насколько мне известно». Следует добавить, что Ф.Б. Успенский является заместителем директора Института славяноведения и руководителем Центра славяно-германских исследований, с 2016 г. – чл.-корр. РАН. И.Н.Данилевский – заведующий кафедрой истории идей и методологии исторической науки Факультета истории ВШЭ. В 2016 году вошёл в состав ВАК РФ. Таким образом, оба они представляют руководящий эшелон российской гуманитарной науки, и именно в силу этого, невзирая на полную как историческую, так и лингвистическую абсурдность, «этимология» гребцов-родсов для имени Руси, по-прежнему, крутится в научном обороте, как мусор в талых водах.

То же самое можно сказать и о влиянии со стороны выходцев из Швеции (гребцов-родсов?) на создание древнерусской государственности в то время, когда шведской государственности еще и вблизи не было. Cогласно результатам исследований шведских медиевистов, признаки раннего государства выявляются в шведской истории не ранее второй половины XIII в. – начала XIV в. При этом подчеркивается вторичный характер шведской государственности, питавшейся импульсами с европейского континента. Прежде всего, это касалось представлений об объединяющих функциях королевской власти. Развитие городской культуры в шведской истории относится также к концу XIII в. (Lindqvist Th., Sjöberg M., Harrison D., Andersson H.), а такие торгово-ремесленные фактории как Хэльгё, Бирка или Уппокра на юге Швеции были, явно, основаны как международные «проекты» с участием пришельцев со стороны.

Но самым неприятным открытием для приверженцев вышеназванного мифа, полагаю, стал тот факт, что скандинавским археологам не удалось обнаружить плавсредств, на которых скандинавы могли бы плавать по восточноевропейским рекам, включающим мелководные реки, пороги и волоки между ними. Длинные корабли-драккары не годились в силу их технических особенностей: на них невозможно было преодолевать пороги, поскольку их длинные корпуса с выступающим вниз на 40-50 см килем в принципе не имели возможности пройти между торчащими вдоль русла многочисленными камнями. Кроме того значительный вес служил препятствием для перетаскивания их по волокам. Эти выводы имеются в работах шведских подводных археологов за 2007 г. (Edberg Rune), где прямо указывается, что известный на сегодня археологический материал не содержит доказательств популярных ранее представлений о том, что скандинавы путешествовали по Руси на клинкерных судах викингского типа. Кроме того, исследования шведской подводной археологии показали, что на сегодняшний день в шведских водах не обнаружено судов, пригодных для преодоления морских пространств, а обнаружены только лодьи, подходящие для каботажного плавания.

Эти результаты исследований со стороны подводной археологии с большим трудом начинают осознаваться норманистами. И если в 2011 г., например, в журнале для учителей истории «История» под колонкой главреда было заявлено, что на драккарах плавали викинги, основавшие династию Рюриковичей (№14/2011), то сейчас у многих норманистов начинают мелькать заявления о том, что скандинавы на Руси плавали на моноксилах. Правда, при этом они не утруждают себя объяснениями, а как эти скандинавы попали на моноксилы? На русских реках, между прочим, использовались струги, но норманисты приемлют русскую терминологию только в том случае, если есть хоть какая-то возможность заявить, что она заимствована из других языков.

Иными словами говоря, все перечисленные новые открытия явились угрозой для обжитого западноевропейской и американской исторической мыслью образа удалых «скандинавов», якобы открывших Балтийско-Волжский путь и контролировавших его, бороздивших восточноевропейские реки вплоть до Черного и Каспийского морей, создавших инфраструктуру и городские поселения вдоль этого пути, что заложило фундамент для первого древнерусского государства.

Ощущение данного дискомфорта и могло запустить в 2009 г. новый виток проекта «Пирейский лев». Тем более что в последние десятилетия тему удалых скандинавов под брэндом «викинг» освоили, говоря словами датского медиевиста Джона Х. Линда, гигантские силы рынка и международная индустрия туризма, наводнившие мир этим образом. А данное обстоятельство сделало востребованным и соответствующее участие представителей науки. При этом как раз участие предков свеев на международной «викингской» ярмарке тщеславия требовалось подкрепить серьёзным источником. Таковым в течение длительного периода служили рунические надписи на льве из Пирея в толковании Э. Брате. А потом пришел проф. Янссон и не просто зачеркнул все фантазии на камне, но и особо подчеркнул, что «Roþrslanti» или Рослагена там и близко нет. Свен Янссон, конечно, гениальный рунолог, но зачем же любимые стереотипы ломать!?

Подобные рассуждения приходят на ум, когда начинаешь читать работу Т.Снэдаль, где уже в её начале она пишет о том, что старалась понять реконструкции своих предшественников, но при этом, прежде всего, называет имя Э. Брате. Собственно, вся работа Т.Снэдаль по дешифровке надписи строится на выяснении того, как много ей удается различить в сравнении с версией Э. Брате, созданной в 1913-1914 гг. Т. Снэдаль высказывает уверенность, что руны высекли именно свеи, а не выходцы из Дании или Норвегии и аргументирует свою позицию тем, что в Дании рунами перестали пользоваться уже в 20-х годах XI в. (1020-е гг.), а в Норвегии эта традиция не была особенно распространена во весь викингский период (IX – сер. XI вв). В Швеции же, напоминает Т.Снэдаль, традиция рунического письма процветала в течение всего XI в., и многие умели читать руны, а также выбивать их или наносить на различные предметы. Но те, кто наносил руны на скульптуре льва, отмечает Т.Снэдаль, к опытным рунописцам явно не относились.

Надо сказать, что исследовательнице потребовалось проявить незаурядное терпение, выбирая для изучения рунических знаков на пирейском льве, оптимальное солнечное освещение и рассматривая их в косых лучах солнца в разное время дня. После многих прочтений Т.Снэдаль пришла к выводу, что в некоторых частях ее реконструкция совпадает с прочтением Э. Брате. Так в надписи на левом боку скульптуры Т. Снэдаль реконструировала слово «свеи», отметив при этом, что орнаментика «змеиного» завитка типична для шведских рунических надписей:

…riþu suiar þeta linu…
…[rē] ðu Sviar þetta (ā) leiun/lei (o)nu…
Svear ombesörijde detta på lejonet
Свеи организовали это на льве

Но нам интереснее рунная надпись на правом боку скульптуры, поскольку Э. Брате, от версии которого отталкивается и Т. Снэдаль, вычитал там слово Roþrslanti или Рослаген, выходцами откуда якобы и были свеи, наносившие руны. Но Т.Снэдаль, как ни старалась, смогла прочесть только следующее:

[:] asmuntr x risti [ x] … … [n] ar þisar x þair x isk…
… þurlifr — auk x [-x] u/r/b… -o- … — t – …
… -ufruk… r …s — … — … uanfarn x
Åsmund ristade … dessa runor, de Eskil/Askel … … Torlev (?) och
Осмунд высек… эти руны, Эскиль/Аскель… … Торлев (?) и…

Напомню, что перевод Эрика Брате рунической надписи и на правой стороне от 1913-1914 гг. был намного более пространным: «De Äskil (m.fl. och [To])rlev läto hugga väl, som i Rodrsland (Roslagen, sjökusten) bodde. N.N., son till N.N., högg dessa runor. Ulv och N.N. målade [efter Horse (?). Guld] vann han på sin färd» и в переводе на русский язык означало, примерно, следующее: «Эскиль и Торлев, бывшие жителями Родсланда (Рослагена, прибрежной полосы), велели высечь эти руны. N.N., сын N.N. высекал эти руны. Ульф и N.N. рисовали […] …приобрёл в своих странствиях».

При сличении обеих версий реконструкции рунической надписи видно, что оба шведских рунолога выявили в ней ряд личных имен, но совпадают из них только два имени: Эскиль/Аскель и Торлев, остальные различаются. Приводить сравнительный анализ различных толкований рунических надписей, на мой взгляд, необходимо, чтобы продемонстрировать, что рунические надписи – это, как правило, не связный текст, а обрывки одной-двух фраз, которые реконструируются исследователями, исходя из догадок и сопоставлений с другими известными надписями или документами. Поэтому использование рунических надписей в историческом анализе требует включение их в более широкий круг исторических источников, дающих более цельное представление об исторической эпохе.

А с рунической надписью на пирейском льве в интерпретации Э.Брате получилось наоборот: в течение длительного периода она была единственным письменным источником, якобы связывавшим свеев с Русью, от которого танцевали, реконструируя всю «скандинавскую эпоху» на Руси. И вот оказалось, что эта «связь» – также плод фантазии, причем данный факт подтвержден и при повторной проверке надписи в 2009-2014 гг., осуществленной Т.Снэдаль.

Но лишаясь единственного письменного источника о свеях из Рослагена, норманисты обязаны отказаться не только от своих построений, касающихся якобы скандинавского присхождения имени Руси, но и от утверждений о скандинавском происхождении варягов, поскольку и для этой концепции было важно, чтобы выходцы из Средней Швеции шли в Византию через Русь. Ведущими теоретиками в этом вопросе также считаются Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин (он, кстати, был приглашен в качестве главного исторического консультанта фильма «Викинг»), а программной работой по вопросу является их статья «Скандинавы на Руси и в Византии в X-XI вв.: к истории названия «варяг», опубликованная в книге: Мельникова Е.А. Древняя Русь и Скандинавия. Избранные труды (М., 2011. С. 169-170), где они используют пресловутый «лингвистический» метод, с которым, в сущности, опозорились в случае выведения имени Руси от гребоманов – *rōþs-men.

В своей аргументации по поводу скандинавского происхождения летописных варягов Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин попытались доказать, что первичным для слова «варяг» является слово «вэринг», во множестве встречающееся в исландских сагах и других скандинавских источниках для обозначения людей, находившихся на службе в Византии в особых военных отрядах — как телохранители императора или в императорской гвардии (в византийских источниках именовались варангами). Но для подтверждения того, что варяги — производное от вэрингов, и надо было, чтобы вэринги добирались в Византию через Русь, и уже передвигаясь по Руси, они и породили слово «варяг»: «…термин ”варяг” – ”варанг” – ”вэринг” возник не в самой Скандинавии и не в Византии, а на Руси, причем в скандинавской среде.. этот термин закрепился как обозначение скандинавов…» (Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Скандинавы на Руси и в Византии в X–XI вв.: к истории названия «варяг» // Мельникова Е.А. Древняя Русь и Скандинавия. Избранные труды. М., 2011. С. 169-170).

Однако в скандинавских источниках много рассказывается о поездках исландцев в Константинополь с конца X в., но маршруты их поездок были самые разнообразные. Более того, имя «вэринги», как отмечали и упомянутые авторы, не употреблялось для выходцев из скандинавских стран, побывавших на Руси, а только — для служивших в Византии в особых подразделениях – в отряде телохранителей императора, императорской гвардии.

И здесь уместно вспомнить, что образ вэрингов из исландских источников, пересекавших восточноевропейские реки по пути в Константинополь, начал создаваться шведскими деятелями культуры еще в XVII в., среди которых особую роль можно отвести Юхану Перингшёльду (1654-1720), большому энтузиасту в изучении шведских рунических надписей. Ю. Перингшёльд, отыскивая и документируя шведские рунические надписи, давал им очень вольные толкования, что вообще-то, было типично для шведских деятелей культуры того времени. Но в той «вольности» чувствовалась и определенная тенденциозность. С одной стороны, для свеев старались выстроить более масштабное поле исторической деятельности, для чего уже у Перингшёльда мы встречаем утверждения об общем происхождении норманнов из латиноязычных хроник и свеев. С другой стороны, свеев пытались «укоренить» в Восточной Европе, и тот же Перингшёльд рассуждал об общем происхождении свеев и алан. Кроме этого, так называемый ренессанс исландской литературы, т.е. интерес к исландско-норвежским сагам, возродившийся с конца XVI в. в скандинавских странах на фоне готицизма – специфического течения североевропейской общественно-политической мысли, основу которого составило прославление древнего народа готов, провозглашенного как корень всех германских народов, привлек внимание и к вэрингам. Вэрингов из исландских источников быстро отождествили с летописными варягами, а для «огерманивания» последних, Перингшёльд, например, провозгласил сходство вандалов и вэрингов. Правда, следует дополнить, что такой полет мысли подогревался традицией, начавшей складываться в шведской общественно-политической мысли задолго до Перингшёльда, в течение всего XVII в.

И интересно, что роль ударного механизма здесь сыграла политика шведских властей в русских землях, сложившаяся в ходе событий Смутного времени и приведшая к оккупации Ижорской и Водской земель, которые на шведских картах получила название Ингерманландии. В оккупированных землях была запущена политика сегрегации (противопоставления финноязычного православного населения русскоязычным православным) и лютеранизации (Isberg A. Svensk segregations- och konversionspolitik i Ingermanland 1617-1704. Studia historico-ecclesiastica Upsalensia 23. Uppsala, 1973, s. 7). Именно для идеологического обоснования этой политики и стал твориться шведский политический миф, в рамках которого начали создаваться умозрительные концепции, проявившиеся со временем в норманизме.

Как отмечает современный шведский историк Юнас Нордин, исследовавший шведскую политику в XVII в., основная проблема для шведской короны после Столбовского договора (1617 г.) в оккупированных русских землях заключалась в обращении православного населения Ингерманландии в лютеранство (Nordin J. Ett fattig men fritt folk. Stokholm / Stehag, 2000, s. 73-80). Это диктовалась тем, что шведской короне надо было получить в завоеванных землях верноподданическое население пусть не по рождению, но хотя бы по лютеранской вере, которое признавало бы «право» облагать завоеванные области данью, что после Столбовского договора означало на деле идеологизацию получения выгод от контроля за русской торговлей хлебом, а после поражения в Северной войне – оправдание попыток реванша с целью возврата земель в устье Невы, где рос молодой Санкт-Петербург.

Однако, как пишут шведские исследователи, православное население Ижорской и Водской земель, как финноязычное, так и русскоязычное не обнаруживало никакой радости при виде открывшейся перспективы перейти в лютеранскую веру. Отмечая сопротивление, которое православное население оказывало обучению лютеранству посредством чтения катехизиса, шведский славист Пересветов-Мурат ссылается на данные шведских отчетов, в которых сообщалось, что православные хотят, чтобы «правильно читать и молиться» их бы учили священники по «их собственным русским книгам» (Пересветов-Мурат А. Исаак Торчаков – ингерманландский diak // Novgorodiana Stockholmiensia. Stockholms universitet, Slaviska institutionen. 2012. C.122).

Это идейное противостояние навязыванию чужеродной системы духовных ценностей со стороны населения Ижорской и Водской земель – феномен, обращающий на себя внимание. Он указывает на то, что православное население, как финноязычное, так и русскоязычное, осознавало себя единой исторической общностью, право принадлежать к которой стремились отстаивать и защищать.

Вот тогда-то для пропаганды «незаконности» сопротивления лютеранизации шведские деятели стали сочинять обоснования «исторического права» Швеции на завоеванные в Смутное время новгородские земли и «доказательства» первенствующей роли предков шведов в истории Восточной Европы, которые были здесь задолго до появления русских. Для этого прямыми предками шведских королей были провозглашены древние гипербореи из античных источников, а также и варяги из русских летописей, а в качестве «доказательств» декларировалось, например, что имена древнегреческих богов и героев были испорченными шведскими именами, так же как и имена древнерусских князей.

В 1670 г. шведский писатель и профессор медицины Олоф Рудбек (1630-1702) начал работать над пространной фантазией на темы древнешведской истории под названием «Атлантида», где он провозгласил, что в послегиперборейские времена древнейшим населением Восточной Европы, начиная с севера и вплоть до Дона, сделались финны, а славяне или русские жили много южнее. Финны были подчинены предкам шведских королей – гиперборейским скифам (Yfwerborne Skythar), покорившим постепенно Азиатскую Сарматию до Каспийского моря и другие страны (Rudbeck O. Atlands eller Manheims. Tredje delen. Uppsala och Stockholm, 1947. S. 174-199).

Рудбек развил и идею шведского происхождения летописных варягов и Рюрика из Швеции, запущенную из придворных шведских кругов еще в то время, когда шведских политиков питала надежда увидеть на русском престоле шведского принца Карла Филиппа (фальсификат протокола переговоров шведов с новгородцами в 1613 г. и «исторический» опус придворного карьериста П.Петрея, начавший публиковаться с начала 1614 г.). Под пером Рудбека возник никогда не существовавший остров Варгён как одно из названий древней Швеции, откуда якобы и пришли к русским их «первые короли» (Грот Л.П. О Рослагене на дне морском и о варягах не из Скандинавии. М., 2012. 437-442). Вся эта чушь не имела под собой никакой реальной аргументации, но тем не менее впечатление от начавшей публиковаться с 1679 г. «Атлантиды» Рудбека было головокружительным.

В 1685 г. Юхану Перингшёльду и другим представителям шведской науки была предложена идея поездки за рубеж с целью отыскания в разных странах так называемых «готических памятников» («götiska monument»), т.е. памятников материальной культуры, прежде всего, рунных надписей, которые подтверждали бы рассказы из «Атлантиды» Рудбека. Все были уверены, что эти рассказы покоятся на достоверном историческом материале, который по разным обстоятельствам был вывезен из страны и рассеялся по старинным архивам и книгохранилищам. Такую поездку в 1688 г., т.е. в год «переезда» пирейского льва в Венецию, совершил шведский филолог Габриель Спарвенфельд (1655-1727). Несмотря на то, что Спарвенфельд путешествовал более пяти лет и посетил Испанию, Италию, Швейцарию, Северную Африку, он не нашёл шведских древностей за пределами страны. Зато в самой Швеции исследование рунического наследия продолжалось очень активно и популяризировалось не без успеха за границей. Например, в 1687 г. в Стокгольм был направлен посланец от английского королевского двора с просьбой прислать два рунных камня для университета в Оксфорде. Просьба была уважена, и для коллекций в Оксфорде были направлены два камня с руническими надписями, одна из которых содержала сообщение о поездке выходца из Швеции в Grikklandi.

Так вот, именно в то время, когда слава о шведском руническом наследии расходилась кругами по европейским странам и когда шведский филолог Г.Спарвенфельд выискивал по заданию шведского короля Карла XI неизвестные рунические памятники, объезжая Южную Европу и Северную Африку, гавань Пирей посетили образованные представители скандинавской аристократии и уделили соотвествующее время осмотру скульптуры льва, бывшей достопримечательностью тех мест, многожды описанной у разных авторов.

Как рассказывалось в моей статье «Приключения льва из Пирея, или фантазия на камне», это были две шведские дамы – супруга командующего венецианскими войсками фельдмаршала О.В. Кёнигсмарка Катарина Кёнигсмарк (1655-1697), которая была урожденной шведской графиней де ля Гарди и кузиной шведского короля Карла XI, и ее компаньонка Анна Агрикония Океръельм (1642/1647-1698). Катарина Кёнигсмарк описывается современниками как очень образованная дама, проявлявшая особый интерес к древностям и археологическим памятникам. После смерти супруга в 1688 г. переехала в Бремен, находившийся после Вестфальского договора (1648) под властью шведского короля, где и проживала до своей смерти в 1697 г. Образованным человеком с широкими научными интересами была и компаньонка графини Анна Океръельм, которая следовала за своей госпожей, сопровождавшей мужа в его военных экспедициях. Анна Океръельм прославилась и как писательница-мемуаристка. В гавани Пирей обе дамы оказались в силу чрезвычайных обстоятельств.

В 1686-1688 гг. Кёнигсмарк принимал участие в войне, которую Венеция вела против Османской империи в Греции. Его супруга была вместе с ним, а с ней и Анна Океръельм. Обе дамы живо интересовались древностями, в силу чего уделили особое внимание научным исследованиям древних руин во время пребывания в Афинах, а также принимали участие в научных и философских дискуссиях в Афинах. Анна подробно описывала в письмах в Швецию события, которые им довелось пережить во время боевых действий, а также записывала все самое интересное в дневник, который вела в период 1686-1691 гг. В письмах к брату она описывала античные развалины. В Парфеноне ей удалось обнаружить арабский манускрипт, который она впоследствии подарила университету в Упсале. Её описания Парфенона после его разрушения относятся к самым ранним, дошедшим до нас.

После смерти фельдмаршала Кёнигсмарка в 1688 г. Анна Океръельм последовала за своей госпожой в Бремен, где и скончалась. Фрагменты из её дневников и писем были опубликованы в течение XVIII в. Из них мы узнаем, что обе дамы во время пребывания в гавани Пирей внимательно осматривали скульптуру льва, который считался первейшей достопримечательностью и являлся одной из особых целей посещения ими гавани. Анна Океръельм даже измеряла одну из передних лап льва, на которых в том числе до сих пор сохранились рунные надписи. Но Анна Океръельм никаких надписей не заметила!

Можно добавить, что за несколько лет до посещения шведскими дамами Пирея, в 1676 г. в Афинах побывал французский археолог и эллинист Якоб Спон. Он также оставил детальное описание скульптуры пирейского льва, который явно притягивал к себе взоры всех посещавших Афины. Но и его глаз, тренированный на изучении древних надписей, в том числе и надписей, нанесенных на камне, не отметил на скульптуре никаких письмен. И это, повторяю, в самый разгар бума вокруг шведских рунных камней! Это в то самое время, когда шведский король Карл XI рассылает гонцов по Европе для отыскания следов, оставленных предками шведов в других странах, которые так величественно описал Рудбек. И прежде всего всех интересуют новые находки рунических надписей. А в это самое время кузина Карла XI, маршальша Кёнигсмарк чуть не ощупывает руками скульптуру пирейского льва и не находит на ней ничего, достойного внимания любительницы нордических древностей.

Поэтому в голову невольно приходит вопрос: да, были ли на скульптуре пирейского льва рунические надписи до увоза его в Венецию или они появились на нём позднее? Такой вопрос неизбежно возникает, когда вновь перечитываешь все перепитии, связанные с их обнаружением. Все исследователи этого вопроса подтверждают, что руны на льве были впервые замечены только шведским дипломатом и востоковедом Юханом Окербладом в 1798-99 г. и в 1800 г. отправившем о них небольшую заметку сначала в датский журнал «Skandinavisk museum»/«Скандинавский музей», а несколькими годами позднее – во французский журнал «Magasin encyclopédique». Т.Снэдаль поясняет, что скульптуры львов, привезенные в Венецию, не сразу были выставлены на всеобщее обозрение. Несколько лет они находились внутри помещения Арсенала, поскольку необходимо было ликвидировать повреждения, полученные от обстрелов во время боевых действий и во время транспортировки.

Возможно, исследования истории, связанной со скульптурами львов из гавани Пирей, будут продолжены, и мы получим ответ на остающиеся пока вопросы. Но на вопрос, важный для русской истории, ответ уже получен. Рунические надписи на пирейском льве, когда бы они ни были сделаны, никакой прямой связи с русской историей не имеют.

---

© Лидия Павловна Грот,
кандидат исторических наук