Введение «Метафизики» Аристотеля доступным языком

В комментариях к предыдущей записи пользователь Остап Магрибский поднял вопрос о соотношении философии как любви к мудрости и метафизики. На что я вспомнил, что об этом как раз прямо писал Аристотель в своём метафизическом труде. Когда ChatGPT ещё не был испорчен популярностью, я закинул в него для перевода на английский язык оригинальный древнегреческий текст, с которым он справился, имхо, довольно неплохо. Ниже привожу русскоязычную выжимку полученного результата, которая делает более-менее ясным смысл этого сложнейшего для перевода текста. Для тех, кому интересно познать самые что ни на есть истоки западной философии.

Введение «Метафизики» Аристотеля (кратко)

Люди и животные имеют зрение, но у людей есть память, а у животных нет. Поэтому люди более способны к обучению. Из памяти людей возникает опыт (житейский). А из опыта — искусство и рассуждение. Искусство возникает, когда из множества понятий опыта возникает одна общая гипотеза о том, что подобно [пример с общей для всех болезнью]. В деятельности же, те опытные достигают больше успеха, которые не прибегают каждый раз к опыту (ибо опыт есть знание отдельного, а искусство — знание общего); однако знание и практикование относятся больше к опыту, и искусных мы считаем более мудрыми, чем опытных, т.к. за общим знанием следует мудрость, — факт же тот, что одни знают действующую причину, а другие нет. Ибо опытные знают её, но не то, почему они знают её. А другие (искусные) знают и причину, и то, почему они её знают [сравнение архитекторов с ремесленниками].

Далее, знающего от незнающего отличает способность учить. А органы чувств не дают нам причину чего-либо, но только сам факт этого. Поэтому естественно, что тем, кто открывает какой-то навык за пределами того, что дано органам чувств, восхищаются не только за полезность открытого, но и как мудрым, превосходящим других. Те же, кто открывает навыки, не продиктованные повседневной необходимостью, ещё более мудры — так, математические навыки начали практиковать в Египте потому, что у прихожан было время на досуг.

Есть разница между искусством и наукой. Выше было сказано, что опытные мудрее тех, кто просто обладает органами чувств, искусные (архитекторы) мудрее опытных (ремесленников), а знающие мудрее производящих. Поэтому ясно, что мудрость есть наука о неких принципах и действующих причинах. Но так как мы ищем эту науку, то стоило бы иметь в виду, о каких она принципах и причинах. Возможно, это станет ясным из того, какие предположения у нас имеются о мудрых.

Итак, мудрый знает всё, насколько это возможно, но без знания каждого отдельного — тогда мудр тот, кто может знать труднодоступные для познания вещи (ибо способность ощущать дана всем, в ней нет никакой мудрости). Далее, тот, кто более точен и инструктивен в плане действующих причин, мудрее в отношении каждой науки — а из всех наук предпочтительна и есть мудрость та, которая ради себя самой и ради знания, нежели та, которая ради продукта; и та наука, которая больше имеет авторитет, чем служит, есть больше мудрость — ибо мудрый не нуждается в командовании, но сам командует, не подчиняется другим, но ставит себе в подчинение тех, кто менее мудр.

Из всех же мудрых тот, кто знает всё, необходимо должен принадлежать к тем, кто обладает наиболее универсальной наукой и также труднейшими для познания вещами (т.е. самыми общими, наиболее отдалёнными от органов чувств); а из наук самые точные те, которые принадлежат к первым (фундаментальным) наукам, — и теоретическая наука о действующих причинах более инструктивна. Далее, знание и понимание ради самой себя относится к науке наиболее знаемого — кое есть фундаментальные действующие причины (ибо из них и через них познаются другие вещи, но не они сами через какие-либо другие основы) — и наиболее инструктивной науке; а более авторитетная, нежели служащая, та наука, которая знает то, ради чего должна делаться каждая вещь, — и это есть благо каждой вещи и в целом наилучшее во всей природе.

Из всего сказанного следует, что искомая нами наука приходится на эту науку, ибо она должна быть теоретической в отношении первопринципов и действующих причин — а благо и «то, ради чего» есть одна из таких причин. То, что она не продуктивная, ясно и от первых философов — ибо именно от удивления люди начинают философствовать прежде всего: сначала наблюдая бытовые странности, затем продвигаясь к удивлению бóльшим — таким, как луна, солнце, звёзды и сотворение всего. А тот, кто удивляется таким чудесам, знает о своём невежестве, поэтому такие философствующие, будучи свободными от дел, преследовали знание ради понимания, а не ради того или иного использования.

Поэтому ясно, что мы ищем эту науку не ради какого-то использования, а ради неё самой: мы говорим, что свободен тот, кто существует для себя, а не для другого, поэтому мы называем её единственной свободной наукой, ибо только она существует для себя. Также по этой причине овладение ею могло бы справедливо считаться не человеческим делом, ибо человеческая природа во многих отношениях есть рабыня других вещей; как говорит Симонид, «только Бог может иметь эту привилегию», человеку же подобает искать ту науку, которая для него. Однако во-первых, божественное не ревниво, во-вторых, никакая другая наука не может считаться более почётной, чем эта, — что было бы в двух случаях: потому что бог имел бы её охотнее других и потому что среди всех наук она божественна; ибо бог видится действующей причиной и принципом всего.

Таким образом, все науки более необходимы, чем эта, но ни одна не лучше. Однако нам надо как-то установить овладение ею на фоне наших изначальных вопрошаний. Ибо начинают, как мы сказали, с удивления — либо тем, каковы вещи фактически (природный порядок вещей), либо отдельными проблемными случаями (солнцестояние, несоизмеримость диагонали), — однако завершать наше исследование мы должны в противоположном (в знании действующих причин, какова цель нашей искомой науки).

Итак, мы должны овладеть знанием фундаментальных причин (ибо мы говорим, что знаем вещь, когда мы думаем, что познаём её первопричину). А о действующих причинах говорится в четырёх аспектах: 1) субстанция и то, чем ей было быть (ибо в логосе выражен конец, а первопричина и принцип относятся к началу); 2) материя и субстрат; 3) откуда исходит движение; 4) противоположность этому — «то, ради чего» и благо (ибо это конечная цель всякого сотворения и движения).