"Братская помощь". Откуда советский народ успел набрать "интернациональных долгов"?

В конце прошлого года ушёл из жизни наш выдающийся современник Андрей Дмитриевич Константинов.

Прекрасный был писатель и замечательный человек. Его книги это и кладезь знаний по истории российского преступного мира, и энциклопедия российской жизни "лихих 90-х".

Он иронически говорил о себе "живой классик", но, по сути он таковым уже давно и являлся. А кого ещё из современных русских писателей можно так назвать?

Очень жаль, что так рано ушёл.

Просматривая некрологи и воспоминания людей, близко знавших Константинова, я наткнулся на нечто вроде краткого путеводителя по творчеству писателя, в популярном стиле "что посмотреть, что почитать". Собственно именно так называлась и рубрика самого Константинова, которую он вёл в своей еженедельной передаче, неизменно в течение многих лет выходившей из офиса '"Фонтанки".

Но это так, к слову. А в этом самом "путеводителе" ничего полезного для себя лично я не почерпнул, так как уже давно перечитал и пересмотрел всё там рекомендованное. Зато "почерпнул" вот такую "глубокую" мысль, характеризующую не столько сюжетную канву романа "Журналист", сколько самого автора цитаты:

 Разгар 80-х, перемены на горизонте, а внутри – прежний мутный "совок", органическая часть которого – поддержка людоедских режимов на Ближнем Востоке и в Африке

Понятно, что эпитет "людоедский" здесь употреблён в метафорическом смысле, но метафора эта безответственная, вскользь брошенная и создаёт абсолютно искажённое представление о тех, кому СССР оказывал поддержку. Ну, а если бы возможно было как-то измерить количественно это свойство, то кто выглядит более "людоедски": поддерживаемая Советским Союзом Народно-Демократическая партия Афганистана или её противники, исламисты, поддерживаемые Западом? Ведь при всех своих минусах афганские коммунисты строили в своей стране современное общество, а моджахеды, очевидно, не имели никаких проектов, кроме возврата Афганистана в средневековье, или даже глубже – к временам межплеменной розни. Но автор в своём антисоветском запале почему-то не упрекает цивилизованный Запад в поддержке варварства.

Собственно говоря, таким отношением к "совку" в рядах журналистской братии особо никого не удивишь, там такие настроения, к сожалению, широко распространены были и тогда, и сейчас. Андрей Константинов здесь был скорее исключением. Он, при всей его любви к острому словцу, а иногда и к крепкому словечку, подобными безответственными эпитетами никогда не бросался. Напротив, во всех своих интервью, когда его пытались подвести к очернению "диктаторского режима Каддафи", всегда подчёркивал, что ливийцы никогда в своей истории не жили так хорошо – во всех смыслах слова "хорошо" – как при этом "режиме". А вот убийство "диктатора", совершенное поистине людоедским способом, как раз и опрокинуло Ливию в весьма мрачные времена гражданской войны всех против всех. Цивилизованный мир в лице миссис Клинтон, как мы помним, не мог скрыть ликующего злорадства при просмотре видеокадров сцены изуверского убийства Каддафи.

Что же до "интернационального долга" и того, что «советский "ограниченный контингент" в романе "Журналист" слабо понимает, где он таких долгов набрать успел и что вообще делает в богом забытых дырах?» – с  этим заключением автора, пожалуй, можно согласиться.

Плохо понимает это и Обнорский, главный герой романа "Журналист" и многих других произведений Константинова:

 Поспелова кивнула, улыбнулась участливо:

— Я понимаю, вы говорили… Вас ранило когда-то давно… Вы были в Афганистане?

— Нет, — качнул головой Андрей. — В Афгане я не был… Я же на арабском отделении учился… Это меня в Южном Йемене приголубило...

— Южный Йемен? — удивленно приподняла плечи Лида. — Это рядом с Саудовской Аравией? Совершенно забыла географию… А там, в Йемене этом, что — тоже наши войска были? Мы что — воевали там?

— Хрен его знает, что мы там делали, — сморщился досадливо Обнорский. — Кому сейчас это все нужно?… Ерундой мы там занимались. Надо было не интернациональный долг выполнять, а фарцовкой заниматься и валютой спекулировать, готовить, так сказать, плацдарм для новой России…

Как признавал Константинов, образ Обнорского процентов на восемьдесят он лепил с самого себя. Получается, даже он, в 1980-е годы молодой образованный парень из интеллигентной ленинградской семьи, закончивший престижный восточный факультет ЛГУ и успевший поработать военным переводчиком в некоторых тогдашних "горячих точках", толком не понимал, "чем они там занимались". А военный переводчик – это офицерская должность. И наверняка же он не один был такой из участников тех "ограниченных контингентов". То есть это было массовое явление. Даже офицеры в массе своей не понимали смысла военного присутствия СССР в "горячих точках". Что уж тогда взять с рядового советского солдата?

Это, конечно, сильное преувеличение, когда утверждают, что война в Афганистане "разрушила СССР". Но то, что медийные вбросы по афганской теме внесли свою лепту в подрыв легитимности советского строя в массовом сознании – это несомненно. И шоковый эффект от этих вбросов был вызван именно непониманием и дезориентацией.

Здесь возникает резонный вопрос: как могла сложиться такая странная ситуация массового непонимания смысла внешней политики СССР в условиях, казалось бы, вездесущей тогдашней пропаганды, которую противники советского строя обзывали "тоталитарной". Люди старшего и среднего поколения помнят, что представлял из себя агитпроп 1980-х: он говорил с народом трескучими лозунгами, но до объяснения смысла этих лозунгов не снисходил. Что такое "интернациональный долг"? Откуда этот долг возникает?

В предвоенную эпоху сталинский агитпроп обращался к народу эпическим языком: "былинные богатыри", "защитники земли Русской". И это было адекватно менталитету тогдашних народных масс, где преобладали малограмотные, вчерашние выходцы из деревни с мифологическим сознанием. В какой-то мере это были большие дети. Но к 1970-м годам советское общество кардинально изменилось, "повзрослело", это уже было городское, образованное общество, и для донесения до него сути политики верхов нужен был совсем иной язык, в котором преобладала бы рациональная составляющая. О политике партии нужно было уже не "вещать", как поп с амвона, а объяснять её максимально ясным и рациональным языком. Пришла пора разговора с народом "по-взрослому", как со зрелыми, образованными людьми.

Однако ничего подобного не произошло. Агитпроповский официоз периода "застоя" почему-то предпочёл перейти к маловразумительным заклинаниям, которые граждане обязаны были повторять, не понимая их смысла, никого ни в чём не убеждавших, а лишь вызывавших раздражение.

И ведь нельзя сказать, что в корпусе текстов, составлявших канон советской идеологии, не было подходящих тогдашней ситуации. Напротив, они были. Тот же классический ленинский очерк "Империализм, как высшая стадия капитализма". Работу эту изучали и в старших классах школ, и потом, повторно, в вузах. У меня лично в голове после такого "изучения" не осталось в голове ничего, кроме тумана. Подозреваю, что у моих одноклассников тоже.

Уже потом, в зрелом возрасте я этот текст таки осилил и поразился, как простоте и ясности ленинской мысли, так и доступности её изложения. А ещё больше поразился тому, как позднесоветская школа ухитрилась преподнести эту работу так, чтобы замазать и заболтать всю её суть.

А суть в том, что капиталистический уклад не самодостаточен, он постоянно нуждается в дешёвых ресурсах и дармовой рабсиле. А значит капитализм, как система не может быть ограничен одной национальной экономикой, он всегда стремится к расширению, к колониальным захватам. Отсюда форма колониальной империи, которую приобретали все без исключения страны раннего капитализма. В пределе эта система стремится к глобальности, к охвату всего мира. «Расширение это всё», – любил повторять знаменитый британский колониальный деятель Сесил Родс.

Перераспределение богатств в этой системе может быть не только в форме открытого грабежа, как это было на ранних стадиях колониальных захватов. Постепенно формы грабежа становятся всё более изощрёнными и всё более завуалированными. Наконец они достигают своего пика в послевоенной Бреттон-Вудской системе, когда глобальная метрополия просто печатает в неограниченных количествах зелёные бумажки и получает за них в любом уголке мира всё, что пожелает. Но какими бы ни были формы грабежа – силой оружия или силой хитроумных финансовых инструментов – грабёж остаётся грабежом. То есть по сути своей капитализм всегда остаётся системой-кентавром с резким разделением на центр и периферию, подвергаемую центром систематическому ограблению.

Термины "центр" и "периферия" в отношении мирового капитализма были придуманы уже после Ленина авторами так называемой мир-системной теории, развивавшей положения ленинского "Империализма...". В соответствие с этой теорией, капитализм – это неравномерное развитие, причем с самого начала в глобальном масштабе. Накопление капитала и полноценное экономическое развитие происходит в передовом ядре этой системы, прежде всего за счет ресурсов периферии, где складывается и во многом искусственно поддерживается специфический тип развития – развитие недоразвитости (используя выражение одного известного мир-системного теоретика – Андре Гундер Франка).

Сам Ленин, повторяю, таких терминов не употреблял, их придумали позже те самые "мир-системщики", но хищническая суть капитализма была понята и изложена Лениным уже тогда, в начале прошлого века. А это означает, что никакое "мирное сосуществование" с таким беспокойным соседом невозможно: он обязательно будет стремиться захватить и сожрать всё вокруг. Что в принципе оставляет небольшой выбор той стране, которая не желает себе такой судьбы. С хищником невозможно договориться, от него нельзя убежать и спрятаться. Его можно только убить: либо сражаясь с ним в открытую, либо ослабляя постепенно, сокращая его, так сказать, кормовую базу.

В капиталистической системе такой "кормовой базой" являются колониальные владения. Не только те колонии в классическом смысле викторианской эпохи, но и страны, ограбляемые более хитрыми неоколониальными способами. Для страны, не желающей стать колонией, либо желающей освободиться от ига колонизаторов, недостаточно просто выгнать последних. Необходимо создать свою, независимую от глобального капитализма экономическую систему. А для этого одной национальной экономики недостаточно. Отсюда следует необходимость кооперирования с другими некапиталистическими странами. Но в мире, контролируемом глобальным капиталом, свободных от его контроля стран практически нет. А значит, освободившейся стране необходимо помогать освободиться и другим. И это не просто альтруизм, или геополитические амбиции, а жизненная необходимость: хочешь быть свободным, помогай освободиться всем остальным угнетённым, иначе тебя рано или поздно снова поработят.

Иначе говоря, невозможно сражаться с глобальным капиталом в одиночку, ему надо противопоставить собственный альтернативный глобальный проект. Сегодня эту ленинскую логику понимают и принимают многие политики в развивающихся странах:

 Сопротивление однополярной гегемонии должно быть глобальным

– утверждает современный шри-ланкийский дипломат Даян Джаятиллека.

Именно в этой логике и лежало то, что в СССР называлось "помощью братским странам" или "интернациональным долгом". Если понимать эту логику, то очевидна правильность тогдашней международной политики СССР, его постоянного стремления участвовать в конфликтах за тысячи километров от своих границ. И в этих конфликтах СССР поддерживал именно те силы, которые стремились к модернизации своих стран: сандинистов в Никарагуа, НДПА в Афганистане, баасистов в Сирии и Ираке, Каддафи в Ливии, Организацию освобождения Палестины. Хотя эти "режимы" и не вписывались в шаблоны западных "демократий", но в той же Сирии при Асаде или в Афганистане при коммунистах налаживалась вполне светская жизнь, все дети пошли учиться в школу, а девушки носили мини-юбки. Запад же везде в этих конфликтах поддерживал именно те силы, которые тянули свои страны назад, в средневековье, а то и в родо-племенную архаику: фашистские хунты в Латинской Америке, афганских моджахедов, выпестованный израильскими спецслужбами "Хамас", средневековые монархические режимы в арабском мире, исламских фундаменталистов, в том числе и распиаренную Аль-Каиду, чей вожак агент ЦРУ Усама бен Ладен начинал именно с диверсий против советских войск в Афганистане.

И эти действия СССР не были проявлением геополитических амбиций или "имперского синдрома", в чём постоянно упрекают "советский режим" его либеральные критики. Это было продиктовано элементарным желанием выжить, сохраниться, как независимая страна и народ, самостоятельно определяющий свою судьбу. Здесь вспоминаются приключения кэрроловской Алисы в Зазеркалье, когда, чтобы оставаться на месте, она вынуждена была бежать, а чтобы хоть чуть-чуть продвинуться вперёд, должна была бежать со всех ног. Так и у Советского Союза, находившегося, как в Зазеркалье, в ненормальной ситуации глобального доминирования капиталистического Запада, не было иного выхода, кроме как непрерывно наступать на врага по всем фронтам, чтобы хотя бы сохраниться.

И надо признать, что хотя поздний брежневский СССР и вёл такое наступление, но Запад был здесь гораздо более активен и явно нас переигрывал. Как отмечает тот же Даян Джаятиллека:

 Бжезинский ввёл термин "полумесяц", или "дуга кризиса", чтобы оправдать антисоветскую стратегию провокаций и ловушек в Афганистане.

Стратегия “анаконды”: план Бжезинского по окружению СССР кольцом враждебных военных блоков

Западу удалось создать такую "дугу кризисов" вокруг СССР. Но наши ничего подобного вокруг США или Западной Европы так и не создали, хотя вроде бы и пытались. А как только в горбачёвскую перестройку перестали и пытаться, отказались от наступления на врага, купились на его посулы взять нас в свой "Общеевропейский Дом", так и начался отсчёт последних часов существования СССР.

Возвращаясь к ленинскому "Империализму...", отмечу, что, несмотря на простоту и доступность языка этой работы, понятно, что далеко не каждый даст себе труд её осилить. Но для этого и существует система образования, чтобы уметь донести суть больших текстов с идеологической и мировоззренческой нагрузкой до каждого гражданина. Так, как в дореволюционной школе преподавался "закон божий", при том, что далеко не каждый ученик перечитывал всю Библию от корки до корки.

Так и ленинский "Империализм..." можно было подать и преподать таким образом, чтобы его основной смысловой посыл сделать понятным не только каждому студенту, но и каждому старшекласснику, хотя бы в общих чертах. Чтобы потом, повзрослев, они не мучались вопросами: а что наши солдаты делают в Афганистане? а что наши "военспецы" делают в Йемене? а зачем мы финансируем зарубежные компартии? а не лучше ли было потратить эти деньги на закупку кока-колы и кружевных трусиков?

Однако система образования эпохи "застоя" и сусловский агитпроп на эти вопросы ответов не давали. Зато давали зарубежные "голоса" и их местные подпевалы. А они уж расписывали советскую внешнюю политику в самых мрачных цветах, чем создавали разброд и шатания в мозгах широких масс наших трудящихся. И вина в том, что этот важнейший вопрос был отдан на откуп внешнему и внутреннему врагу, полностью лежит на хозяевах сусловской пропагандистской машины.