Творение «факта», взгляд изнутри

В выступлениях отстаивающих незыблемость привычных… второсигнальных комплексов (типа «дегрессия») действительных членов гильдии «учёных», помимо терминологического невежества (набрасывания понятия «факт» на разнообразные, в лучшем случае утверждения, часто вопиющие о применении к ним научного метода, за подробностями тех, кто заинтересован в Знании, но ещё не вполне в теме, отсылаю к любимому памфлету Альва) хорошо видно ограничение статического мировоззрения (религиозный и ранне-научный этапы миропонимания).

Поэтому будет интересно и важно посмотреть изнутри на процесс Творения тех самых «фактов», незыблемость которых утверждается. Благо, примеры встречаются.

Итак, слово Борису Фёдоровичу:

С археологами по древнему каменному веку я довольно много работал в «поле», но вот этнографию знал книжно. На Памире в 1958 г. я примкнул к опросно-этнографическому отряду Анны Зиновьевны Розенфельд.

Ученость способна затупить восприимчивость к непредвиденному. А. З. Розенфельд ехала на грузовике по дорогам и долинам Крыши мира, чтобы самозабвенно подтвердить новыми данными то, что всегда полагали ее учителя, ее супруг-этнограф, она сама. И сияние настолько делало ее слепой, что другие члены отряда, сохранившие непосредственность, диву давались преломляющей силе ее умственных окуляров.

Четверо записывали, каждый в своем блокноте, беседу с каким-либо киргизом или таджиком о гульбияване или адам-джапайсы — диком человеке: записи троих в общем совпадали, но это не были профессиональные этнографы, а у начальницы отряда оказывалось нечто иное. Она знала, непоколебимо знала, что именно должна услышать: есть устойчивые сюжеты, демонологические фольклорные образы, примерно так-то разбросанные по Памиру. Если что-то существенное не сходилось — добивалась от опрашиваемого изменения показаний, пока тот не сдавался, а, случалось, отказывалась даже задавать вопросы встречным, происходившим из долины, где этого термина для нечистой силы «не должно быть».

Молодые А. Л. Грюнберг и В. Л. Бианки, приехавшие на Памир разведывать народную молву о снежном человеке, соответственно и настораживали ухо, слышали другое, доходили по цепочке отсылок до очевидцев. В. Л. Бианки описала этот странный, еле зримый психологический поединок в своей повести-раздумье «Про снежного человека» (сборник «Приключения в горах», М., 1961); там только заменены наши имена.

Суть двух установок. Согласно А. З. Розенфельд (напечатавшей об этом чинную статью), у припамирских народов еще бытуют и доживают поверья о разных духах и демонах, каждый из которых имеет особое имя, особые свойства. Их названия: гульбияван, адам-джапайсы, алмасты, джез-тырмак, аджина, дэв, паре (пери), фаришта и др. Этнограф додумывает дифференциацию этого пантеона, если «путающие» туземцы переносят черты и свойства демона с одного термина на другой. Вторая позиция состоит в том, что в большинстве этих представлений удержалась частица сведений об одном и том же прототипе — палеоантропе, но сдобренная в разной пропорции сказочной и суеверной фантазией. Гульбияван в иных рассказах вдруг заговорит таджикской или киргизской речью, впрочем, как в байках и сказках может заговорить медведь или птица.

Простые люди сами обращались и на Памире и много где еще к ученым людям за разъяснением, что это — животное, дух или человек, а ученые пытаются выводить его сущность из пестрых наименований, какие ему дают жители.

Эта отрасль этнографии и фольклористики называется демонологией. Кстати, в Тибете слово «де-мон» (несомненно, общего корня с греческим «даймон») само является одним из наименований того же материального существа, которое там называют также «ми-ге». Но этнографами наименее сверхъестественные рассказы реже всего регистрируются. Один кавказский фольклорист признался, что реалистические рассказы о диких волосатых людях им вовсе не записывались, ибо в них мало фантастического и художественного. Сижу я на слете стариков-долгожителей в Сухуми, и профессор-этнограф Ш. Д. Инал-Ипа по моей просьбе задает вопрос об абанауаю — лесном человеке. Много интересного. Но один из тридцати заявляет, что у абанауаю один глаз. Все остальные тут же эту басню отвергают. В резюме беседы, написанном этим почтенным этнографом, читаю: «у абанауаю один глаз». Все не экзотичное просто отсеивается грохотом, через который этнограф протряхивает молву.

Такой прием полезен для изучения остатков интеллектуального детства человечества. Он же мешает подтянуть максимум информации об остатках неандертальцев. Для одной цели нужен один светофильтр, для другой — противоположный.

Тем фильтром, который в данном случае нам мешает, поколения этнографов сделали возможным прорыв в древние, глубокие, подпочвенные пласты человеческого мышления. Мы погружаемся тем самым и в тайны развития речи — абсурд нельзя склеить из вещей, а можно только из знаков. Это девственная природа фантазии. Потом фантазия пластичнее прижималась к окрестному материалу и прижимала его к себе.

© Б.Ф. Поршнев «Борьба за троглодитов» (извлечение из журнала «Простор», Алма-Ата, 1968 (#570397))

Истинно-научная методика анализа «тоталитарных» источников (И-23)

Отдельные… персонажи, начиная с небезызвестного Волчонка (см. выступление в комментариях статьи про нарушение прав собственности на рукопожатную терминологию) очень любят критиковать советские реалии со ссылками на Науку. Скромно опуская необходимые ссылки на описание использованной методологии. Полагаю необходимым исправить это упущение.