Всё то, о чём давно го­во­ри­ли марк­си­сты, про­ис­хо­дит на наших гла­зах

Из всего диа­ло­га общее:

1) Ка­пи­та­лизм и им­пе­ри­а­лизм ви­нов­ник непре­рыв­ных войн. 

2) Ка­пи­тал - день­ги, сред­ства про­из­вод­ства, да и во­об­ще всё что можно оце­нить и по­лу­чить за это сред­ства об­ме­на. 

Во­прос всём Марк­си­стам - во­ен­ные про­ти­во­сто­я­ния Китая-​Вьетнама, Китая-​СССР и др. пе­ри­о­ди­че­ские, но ча­стые это сви­де­тель­ство ка­пи­та­ли­сти­че­ской сущ­но­сти Китая, СССР. Ак­тив­ная ини­ци­а­ция и уча­стие в во­ен­ных кон­флик­тах стран соц ла­ге­ря это им­пе­ри­а­лизм или это дру­гое??? 

Тео­рия без под­твер­жде­ния прак­ти­кой фило-​софизм. Моё мне­ние. 

В политико-​экономической струк­ту­ре ка­пи­та­лиз­ма вклю­че­ны и фе­о­да­лизм, и раб­ство. Так же в политико-​экономической струк­ту­ре со­ци­а­лиз­ма ис­поль­зо­ва­лись эле­мен­ты капитализма-​феодализма-рабства. Всё это опыт преж­них по­ко­ле­ний. Всё опре­де­ля­ет, кто во вла­сти пре­об­ла­да­ет. 

Так рас­ска­жи­те нам ради чего во­е­ва­ли кар­фа­ген и рим?

Это была ре­ли­ги­оз­ная и ми­ро­воз­зрен­че­ская война Эк­зи­стен­ци­о­наль­ная.

http://www.chesterton.ru/everlasting-​man/part1-​chapter07.html

 Нам вечно твер­дят, что люди воюют из-за ма­те­ри­аль­ных со­об­ра­же­ний. Но че­ло­век не уми­ра­ет из-за ма­те­ри­аль­ных со­об­ра­же­ний, никто не уми­ра­ет за плату. Не было плат­ных му­че­ни­ков. При­зрак «чи­стой», «ре­а­ли­сти­че­ской» по­ли­ти­ки неве­ро­я­тен и нелеп. По­про­буй­те пред­ста­вить себе, что сол­дат го­во­рит: «Нога ото­рва­лась? Ну и черт с ней! Зато у нас будут все пре­иму­ще­ства об­ла­да­ния неза­мер­за­ю­щи­ми пор­та­ми в Фин­ском за­ли­ве». По­че­му бы война ни на­чи­на­лась, то, что ее под­дер­жи­ва­ет, ко­ре­нит­ся глу­бо­ко в душе. Близ­кий к смер­ти че­ло­век стоит лицом к лицу с веч­но­стью. Если даже его дер­жит страх, страх дол­жен быть прост, как смерть.

Обыч­но сол­да­том дви­жут два чув­ства, вер­нее, две сто­ро­ны од­но­го чув­ства. Пер­вое — лю­бовь к на­хо­дя­ще­му­ся в опас­но­сти месту, даже если это место на­зы­ва­ет­ся рас­плыв­ча­тым сло­вом «ро­ди­на». Вто­рое — нена­висть к тому чу­жо­му, что ей угро­жа­ет.

Мно­гих ста­вит в тупик за­гад­ка ла­ти­нян. Их ре­ли­гия вью­щим­ся рас­те­ни­ем об­ви­ва­ет каж­дую ме­лочь дома, и в то же время они на ред­кость мя­теж­ны. Им­пе­ри­а­ли­сты и ре­ак­ци­о­не­ры часто при­во­дят Рим как при­мер по­ряд­ка и ло­яль­но­сти. На самом же деле было не так. Ис­тин­ная ис­то­рия древ­не­го Рима го­раз­до более по­хо­жа на ис­то­рию но­во­го Па­ри­жа. Его можно было бы на­звать го­ро­дом бар­ри­кад. Го­во­рят, во­ро­та его ни­ко­гда не за­кры­ва­лись, по­то­му что за сте­на­ми все­гда шла война; почти столь же верно ска­зать, что внут­ри все­гда шла ре­во­лю­ция.

Ко­неч­но, рим­ские ис­то­ри­ки со­вер­шен­но правы, рас­ска­зы­вая нам о ци­нич­ных де­я­ни­ях рим­ских по­ли­ти­ков. Но дух, по­доб­но дрож­жам, под­ни­мав­ший Рим из­нут­ри, был духом на­ро­да, а не толь­ко иде­а­лом Цин­ци­на­та. Рим­ляне укре­пи­ли свою де­рев­ню со всех сто­рон; рас­про­стра­ни­ли свое вли­я­ние на всю Ита­лию и даже на часть Гре­ции, — как вдруг очу­ти­лись лицом к лицу с кон­флик­том, из­ме­нив­шим ход ис­то­рии.

Я на­зо­ву этот кон­фликт схват­кой богов и бесов.

На дру­гом бе­ре­гу Сре­ди­зем­но­го моря стоял город, на­зы­ва­ю­щий­ся Новым. Он был стар­ше, и много силь­нее, и много бо­га­че Рима, но был в нем дух, оправ­ды­вав­ший такое на­зва­ние. Он на­зы­вал­ся Новым по­то­му, что он был ко­ло­ни­ей, как Нью-​Йорк или Новая Зе­лан­дия. Своей жиз­нью он был обя­зан энер­гии и экс­пан­сии Тира и Си­до­на — круп­ней­ших ком­мер­че­ских го­ро­дов. И, как во всех ко­ло­ни­аль­ных цен­трах, в нем царил дух ком­мер­че­ской наг­ло­сти. Кар­фа­ге­няне лю­би­ли хва­стать­ся, и по­хваль­ба их была звон­кой, как мо­не­ты. На­при­мер, они утвер­жда­ли, что никто не может вы­мыть руки в море без их раз­ре­ше­ния. Они за­ви­се­ли почти пол­но­стью от мо­гу­че­го флота, как те два ве­ли­ких порта и рынка, из ко­то­рых они при­шли. Кар­фа­ген вынес из Тира и Си­до­на ис­клю­чи­тель­ную тор­го­вую прыть, опыт мо­ре­пла­ва­ния и мно­гое дру­гое.

В преды­ду­щей главе я уже го­во­рил о пси­хо­ло­гии, ко­то­рая лежит в ос­но­ве неко­то­рых куль­тов. Глу­бо­ко прак­тич­ные, от­нюдь не по­э­тич­ные люди лю­би­ли по­ла­гать­ся на страх и от­вра­ще­ние. Как все­гда в таких слу­ча­ях, им ка­за­лось, что тем­ные силы свое дело сде­ла­ют. Но в пси­хо­ло­гии пу­ни­че­ских на­ро­дов эта стран­ная пес­си­ми­сти­че­ская прак­тич­ность раз­рос­лась до неве­ро­ят­ных раз­ме­ров. В Новом го­ро­де, ко­то­рый рим­ляне звали Кар­фа­ге­ном, как и в древ­них го­ро­дах фи­ни­кий­цев, бо­же­ство, ра­бо­тав­шее «без ду­ра­ков», на­зы­ва­лось Мо­ло­хом; по-​видимому, оно не от­ли­ча­лось от бо­же­ства, из­вест­но­го под име­нем Ваала.

Рим­ляне спер­ва не знали, что с ним де­лать и как его на­зы­вать; им при­шлось об­ра­тить­ся к самым при­ми­тив­ным ан­тич­ным мифам, чтобы отыс­кать его сла­бое по­до­бие — Са­тур­на, по­жи­ра­ю­ще­го. Но по­чи­та­те­лей Мо­ло­ха никак нель­зя на­звать при­ми­тив­ны­ми. Они жили в раз­ви­том и зре­лом об­ще­стве и не от­ка­зы­ва­ли себе ни в рос­ко­ши, ни в изыс­кан­но­сти. Ве­ро­ят­но, они были на­мно­го ци­ви­ли­зо­ван­ней рим­лян. И Молох не был мифом; во вся­ком слу­чае, он пи­тал­ся вполне ре­аль­но. Эти ци­ви­ли­зо­ван­ные люди за­даб­ри­ва­ли тем­ные силы, бро­сая сотни детей в пы­ла­ю­щую печь. Чтобы это по­нять, по­пы­тай­тесь себе пред­ста­вить, как ман­че­стер­ские дель­цы, при ба­кен­бар­дах и ци­лин­драх, от­прав­ля­ют­ся по вос­кре­се­ньям по­лю­бо­вать­ся под­жа­ри­ва­ни­ем мла­ден­цев.

Нетруд­но было бы рас­ска­зать обо всех тор­го­вых и по­ли­ти­че­ских пре­врат­но­стях той поры, по­то­му что вна­ча­ле дело дей­стви­тель­но сво­ди­лось к тор­гов­ле и по­ли­ти­ке. Ка­за­лось, Пу­ни­че­ским вой­нам нет конца, и нелег­ко уста­но­вить, когда имен­но они на­ча­лись. Уже греки и си­ци­лий­цы враж­до­ва­ли с аф­ри­кан­ским го­ро­дом. Кар­фа­ген по­бе­дил гре­ков и за­хва­тил Си­ци­лию. Утвер­дил­ся он и в Ис­па­нии; но между Ис­па­ни­ей и Си­ци­ли­ей был ма­лень­кий ла­тин­ский город, ко­то­ро­му гро­зи­ла неми­ну­е­мая ги­бель. И, что нам осо­бен­но важно, Рим не желал ми­рить­ся. Рим­ский народ чув­ство­вал, что с та­ки­ми людь­ми ми­рить­ся нель­зя. При­ня­то воз­му­щать­ся на­зой­ли­во­стью по­го­вор­ки: «Кар­фа­ген дол­жен быть раз­ру­шен». Но мы за­бы­ва­ем, что Рим был раз­ру­шен. И пер­вый луч свя­то­сти упал на него, по­то­му что Рим вос­стал из мерт­вых.

Как почти все ком­мер­че­ские го­су­дар­ства, Кар­фа­ген не знал де­мо­кра­тии. Бед­ные стра­да­ли под без­лич­ным и без­раз­лич­ным гне­том бо­га­тых. Такие де­неж­ные ари­сто­кра­ты, как пра­ви­ло, не до­пус­ка­ют к вла­сти вы­да­ю­ще­го­ся че­ло­ве­ка. Но ве­ли­кий че­ло­век может по­явить­ся везде, даже в пра­вя­щем клас­се. Слов­но для того, чтобы выс­шее ис­пы­та­ние мира стало осо­бен­но страш­ным, в зо­ло­че­ном чер­то­ге од­но­го из пер­вых се­мейств вырос на­чаль­ник, не усту­па­ю­щий На­по­лео­ну. И вот Ган­ни­бал тащил тя­же­лую цепь вой­ска через без­люд­ные, как звез­ды, пе­ре­ва­лы Альп. Он шел на юг — на город, ко­то­рый его страш­ные боги по­ве­ле­ли раз­ру­шить.

Ган­ни­бал про­дви­гал­ся к Риму, и рим­ля­нам ка­за­лось, что про­тив них встал вол­шеб­ник. Две огром­ные армии уто­ну­ли в бо­ло­тах слева и спра­ва от него. Все боль­ше и боль­ше во­и­нов за­тя­ги­вал омут Канн. Выс­ший знак беды — из­ме­на на­трав­ли­ва­ла на по­ги­ба­ю­щий Рим новые пле­ме­на. А пест­рая армия Кар­фа­ге­на была по­доб­на па­рад­но­му ше­ствию на­ро­дов: слоны со­тря­са­ли землю, слов­но горы сошли с мест, гре­ме­ли гру­бы­ми до­спе­ха­ми ве­ли­ка­ны галлы, свер­ка­ли зо­ло­том смуг­лые ис­пан­цы, ска­ка­ли тем­ные ну­бий­цы на диких ло­ша­дях пу­сты­ни, шли де­зер­ти­ры, и на­ем­ни­ки, и вся­кий сброд, а впе­ре­ди дви­гал­ся пол­ко­во­дец, про­зван­ный Ми­ло­стью Ваала.

Рим­ские ав­гу­ры и ле­то­пис­цы, со­об­щав­шие, что в эти дни ро­дил­ся ре­бе­нок с го­ло­вой слона и звез­ды сы­па­лись с неба, как камни, го­раз­до лучше по­ня­ли суть дела, чем наши ис­то­ри­ки, рас­суж­да­ю­щие о стра­те­гии и столк­но­ве­нии ин­те­ре­сов. Что-​то со­всем дру­гое на­вис­ло над людь­ми — то самое, что чув­ству­ем мы все, когда чу­же­род­ный дух про­ни­ка­ет к нам как туман или дур­ной запах.

Не по­ра­же­ние в бит­вах и не по­ра­же­ние в тор­гов­ле вну­ша­ло рим­ским жи­те­лям про­тив­ные при­ро­де мысли о зна­ме­ни­ях. Это Молох смот­рел с горы, Ваал топ­тал ви­но­град­ни­ки ка­мен­ны­ми но­га­ми, голос Танит-​Неведомой шеп­тал о любви, ко­то­рая гнус­нее нена­ви­сти... Боги очага па­да­ли во тьму под ко­пы­та­ми, и бесы вры­ва­лись сквозь раз­ва­ли­ны, трубя в трубу тра­мон­та­ны. Рух­ну­ли во­ро­та Альп, ад был вы­пу­щен на волю. Схват­ка богов и бесов, по всей оче­вид­но­сти, кон­чи­лась. Боги по­гиб­ли, и ни­че­го не оста­лось Риму, кроме чести и хо­лод­ной от­ва­ги от­ча­я­ния.

Ни­че­го на свете не бо­ял­ся Кар­фа­ген, кроме Кар­фа­ге­на. Его под­та­чи­вал дух, очень силь­ный в пре­успе­ва­ю­щих тор­го­вых стра­нах и всем нам хо­ро­шо зна­ко­мый. Это — хо­лод­ный здра­вый смысл и про­ни­ца­тель­ная прак­тич­ность дель­цов, при­выч­ка счи­тать­ся с мне­ни­ем луч­ших ав­то­ри­те­тов, де­ло­вые, ши­ро­кие, ре­а­ли­сти­че­ские взгля­ды. Толь­ко на это мог на­де­ять­ся Рим. Ста­но­ви­лось яснее яс­но­го, что конец бли­зок, и все же стран­ная и сла­бая на­деж­да мер­ца­ла на дру­гом бе­ре­гу. Про­стой, прак­тич­ный кар­фа­ге­ня­нин, как ему и по­ло­же­но, смот­рел в лицо фак­там и видел, что Рим при смер­ти, что он умер, что схват­ка кон­чи­лась и на­деж­ды нет, а кто же будет бо­роть­ся, если нет на­деж­ды?