Как американские неоконсерваторы вдохновили европейских экстра-правых

Эта статья дает понять нынешние глубинные процессы не только в голландской, но и в европейской политике.

Комментаторы давно проводят резкие различия между консерваторами в англоязычных странах и собственными ультраправыми традициями Европы. Однако в знаменитых либеральных Нидерландах такие разногласия становятся все более размытыми, поскольку реакционеры, стремящиеся к культурной контрреволюции, пытаются подражать неоконсерваторам США.

 

Многим казалось, что ныне формируются новые союзы.

В феврале этого года в роскошном Гранд-отеле Рима прошла конференция по национальному консерватизму, целью которой было навести мосты между англо-американскими консерваторами и европейскими радикальными правыми популистами.

С одной стороны, на конференции присутствовали влиятельные американские и британские консерваторы, такие как Крис Демут, давний глава Американского института предпринимательства, британский неоконсерватор Дуглас Мюррей и депутат от тори Дэниел Кавчински. С другой стороны, собрание принимало таких известных лидеров европейских радикальных правых, как президент Венгрии Виктор Орбан, французская Марион Марешаль (которая также является внучкой Жан-Мари Ле Пен) и Тьерри Боде, новичок в группе правых голландцев.

Политика правого крыла на двух континентах долгое время рассматривалась с разных сторон: правые европейские радикалы воспринимались как своеобразный продукт мрачного наследия континента с фашизмом и расизмом, в то время как схожие политические позиции в Соединенных Штатах и ​​Великобритании были объяснены как причудливые отклонения от англо-американского консерватизма. (Это другое!)

Но в последние годы такие четкие различия быстро исчезли, в немалой степени из-за Брекзита и Дональда Трампа.

Как показывают конференции по национальному консерватизму, становится все более неясным, где кончается консерватизм и начинается правый популист. Однако, смешение и обмен между этими двумя традициями длились гораздо дольше.

Правые европейские радикалы всегда находились под сильным влиянием англо-американского консерватизма. Это особенно заметно в Нидерландах, где идеи консервативного движения США, в частности, оказали определяющее влияние на подъем правых голландцев.

Штурм 1960-х

На первый взгляд может показаться странным, что политики в Нидерландах перенимают идеи консервативного движения США. В конце концов, Нидерланды известны во всем мире своей либеральной политикой во всем, от однополых браков до проституции, наркотиков, эвтаназии и абортов. Но именно преобладание прогрессивных ценностей в Нидерландах заставило правых политиков, журналистов и интеллектуалов с энтузиазмом обратиться к англо-американскому консерватизму за вдохновением.

В начале 1990-х годов недовольство было распространено среди правых Нидерландов.

В то время как Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер развязали мощную консервативную ответную реакцию против прогрессивных движений в своих странах, Нидерланды не видели подобной консервативной «коррекции».

Правоцентристские коалиции христианских демократов (CDA) и правых либералов (VVD), правившие Нидерландами в 1980-х годах, начали серию жестких мер экономии. Но в глазах их правых недоброжелателей их курс был слишком умеренным и согласованным. Они опасались, что возможность решительно порвать с прогрессивным наследием 1960-х была упущена. Короче говоря, они чувствовали, что упустили лодку.

Чтобы понять, почему это так, они обратились к консервативным авторам из-за границы.

Американские неоконсерваторы, такие как Ирвинг Кристол и Дэниел Белл, выступили с теорией «нового», чтобы объяснить вызов, брошенный прогрессивными движениями 1960-х и 1970-х годов. Концепция относилась к новой элите, состоящей из бывших левых студентов, которые поднялись по карьерной лестнице, чтобы стать общественными интеллектуалами, учеными, бюрократами, социальными работниками, менеджерами, юристами и так далее.

Не являясь силой ни политически, ни экономически, этот «новый класс» оказывал доминирующее влияние через свою власть над институтами, которые формировали американское общественное мнение. Левая политика, утверждали неоконсерваторы, была рационализацией интересов этого класса. Они консолидировали свою власть, расширяя институты (благосостояния), в которых они доминировали, бросая вызов традиционным семейным ценностям, которые поддерживали единство общества.

Одной из главных фигур справа был голландец Фриц Болкештайн, бывший Гилман из англо-голландского нефтяного гиганта Shell. В 1990 году он стал лидером праволиберальной партии ВВД. В том же году он опубликовал свою первую книгу «Ангел и чудовище», которая представляет собой последовательную атаку на прогрессивных интеллектуалов и наследие 1968 года.

Болкештайн был заядлым читателем неоконсервативных журналов, таких как Commentary и Encounter, и его очень вдохновляли работы Дэниела Белла.

Болкештайн популяризировал очень похожий анализ: голландское протестное движение 1960-х и 1970-х годов было настолько влиятельным из-за своего влияния на общественное мнение, оказав влияние на «целое поколение политиков». Результатом стало чрезмерно щедрое государство всеобщего благосостояния и антиавторитарный общественный дух. Но Болкештейн также обвинил голландскую элиту, которой не хватило смелости противостоять протестным движениям и которая «сдалась без единого выстрела».

Вскоре к нему присоединился Х. Дж. Шу, главный редактор крупнейшего голландского журнала «мнения» ElsevierWeekly, бастиона правых. Шо учился в Чикаго в 1960-х годах и с тех пор развил то, что он назвал «родством» с такими неоконсерваторами, как Дэниел Патрик Мойнихан, Натан Глейзер, Норман Подгорец, Ирвинг Кристол и Гертруда Химмельфарб.

В своих влиятельных книгах и колонках Шу утверждал, что прогрессивная контркультура 1960-х годов все еще бросала тень на голландскую политику 1990-х годов. Это было результатом непоколебимой власти «нового класса» в институтах, сформировавших голландское общественное мнение, и удушающего характера их навязанной политической корректности. Эта теория станет бешено популярной среди голландских правых популистов, с понятием «левая элита», изображаемым как доминирующая сила в голландском обществе. И это несмотря на то, что голландские левые были отстранены от политической власти в 1980-х годах и с тех пор томились на выборах. (Фактически, в том же году, когда Болкештейн и Шо популяризировали теорию нового класса, левые интеллектуалы были заняты обсуждением окончательного упадка голландских левых.)

"Левая часть страны" имела, как следствие, убежденность в том, что другое консервативное меньшинство могло совершить противоположный подвиг.

Эта предпосылка послужила толчком для консервативного наступления в 1990-х и 2000-х годах. Это заложило бы основу для появления правых популистов в самом прямом смысле этого слова.

В конце концов, правый популист Герт Вилдерс (чья Партия свободы в настоящее время является второй по величине партией в голландских опросах) был бывшим помощником Болкештайна и утверждал, что заимствовал свою политику от своего бывшего хозяина. В Эльзевире (издание) указывается, что этот пострел также обучал Пима Фортейна, первого правого политика-популиста в Нидерландах, который основал свою собственную партию в 2002 году.

 

Столкновение цивилизаций

Не меньшее влияние в тот период оказал тезис о «столкновении цивилизаций», разработанный Бернардом Льюисом и Сэмюэлем Хантингтоном.

После окончания холодной войны неоконсервативное движение пережило фазу кризиса и трансформации.

На одном конце дискуссии был Фрэнсис Фукуяма, который, как известно, констатировал конец истории.

С другой стороны, его бывший научный руководитель Сэмюэл Хантингтон назвал исламскую цивилизацию (и Китай) новым источником враждебности, позволяющим истории идти своим чередом.

В Нидерландах, стране, довольно одержимой американской политикой, за этими дебатами внимательно следили. Когда Фукуяма посетил Нидерланды в 1992 и 1995 годах, он стал предметом споров с Болкештайном, который категорически отверг его предпосылки. Болкештайн встал на сторону Льюиса и Хантингтона, назвав ислам «идеологическим соперником» Запада.

«Факт остается фактом: в мире живет миллиард мусульман, - ответил Болкештайн Фукуяме, - из которых многие считают свою идеологию выше« безбожного, материалистического и эгоистического либерализма Запада ».

Болкештайн расширил эту тему в серии противоречивых лекций, положив начало дебатам об иммиграции, которые станут доминирующими в голландской политике в ближайшие десятилетия.

По его мнению, основные ценности западной цивилизации оказались под угрозой.

После долгой истории, которая включает в себя множество черных страниц, рационализм, гуманизм и христианство выдвинули ряд принципиально важных политических принципов, таких как отделение церкви от государства, свобода слова, терпимость и недискриминация.

Либерализм заявляет об универсальной значимости и значимости этих принципов. Это его политическое видение.

Это означает, что, согласно либерализму, цивилизация, которая утверждает эти ценности, превосходит цивилизацию, которая этого не делает. (!!!!!!!!!!!!!!!!!!)

Болкештейн продолжил изображать «исламский мир» как неполноценный и «противоположный» европейским ценностям.

Присутствие большого числа мусульманских иммигрантов представляет угрозу этим ценностям, и он призвал к их бескомпромиссной защите. Эта угроза усугублялась призраком «культурного релятивизма», общей тенденцией голландских прогрессивных интеллектуалов отрицать превосходство своей собственной культуры.

Таким образом, Болкештайн популяризировал голландскую версию теории столкновения цивилизаций.

Главное отличие американских дебатов состоит в том, что там неоконсерваторов в первую очередь интересовали внешняя политика и военное противостояние. В Нидерландах интеграция мусульманских иммигрантов рассматривалась как внутренний вопрос, и политики настаивали на идеологической конфронтации с исламом, чтобы убедить мусульманских иммигрантов ассимилироваться и принять универсальность западных ценностей.

Центральным противоречием в этом дискурсе является идея универсальных ценностей, которые одновременно преподносятся как содержащиеся в конкретной культурной традиции. Доступ к этим универсальным ценностям можно получить только через аккультурацию - через принятие (более высокой) западной цивилизации. Таким образом, универсальные ценности служат партикуляристскому дискурсу о превосходстве Запада и цивилизационной конфронтации. (Вот они, новые зарождающиеся попытки измерять черепа).

Эта парадоксальная комбинация была также важной темой неоконсерватизма США и подкрепила американскую военную интервенцию за рубежом, изображенную как способ распространения универсальных ценностей, воплощенных в американской традиции.

В то время, как американское антивоенное движение и контркультура 1960х и 1970х высмеивались как культурный и моральный релятивизм, в Нидерландах та же самая формула использовалась в качестве инструмента, чтобы выступить за более жесткую иммиграционную и интеграционную политику и заново изобрести голландскую национальную идентичность в противовес как прогрессивным «культурным релятивистам», так и «отсталому» исламу.

 

Новый национализм

Идея цивилизационного столкновения с исламом должна была стать определяющей проблемой лидера правых популистов Пима Фортейна.

Американским журналистам он представился как «Самуэль Хантингтон из голландской политики». В своей книге 1997 года против исламизации голландской  культуры Фортейн заявил, что «потеря вражеского государственного социализма оставляет нас позади, как императора без одежды».

После «холодной войны» граждане Запада были обречены на бессмысленную жизнь и позволили предаться банальному потреблению.

В книге Фортейн назвал ислам новым врагом, придавая Западу обновленную идентичность и цель.

В колонке, опубликованной за неделю до 11 сентября, Фортейн объявил «холодную войну против ислама»: «Война аргументов и слов, а не горячий вооруженный конфликт - идеологическая битва с исламом с целью убедить его приверженцев в том, что им будет лучше, если они будут лояльны и по-королевски примут основные нормы и ценности современности ».

После 9/11 удача на выборах Фортейна резко возросла - и он успешно провел кампанию по насильственной ассимиляции мусульманских иммигрантов. Незадолго до выборов 2002 года он был убит борцом за права животных. Для Нидерландов, страны, где политическое насилие - редкость, это стало глубокой национальной травмой.

 

На последующих выборах партия Фортейна, ныне лишенная лидера, потрясла политическую систему Нидерландов, набрав 17% голосов и став второй по величине партией.

И она достигла этого так неожиданно, что это стали называть «восстанием Фортейна».

Многие голландские и международные наблюдатели видели появление Фортейна как часть более широкой ультраправой, националистической и антииммигрантской волны, охватившей европейский континент.

В голландской прессе рост Фортейна сравнивали с ростом Национального фронта Жан-Мари Ле Пена, Фламандского блока Филипа де Винтера, ФПМ Йорга Хайдера и даже Бенито Муссолини.

Однако, ключом к успеху Фортейна было то, как он отличался от традиционных ультраправых позиций. Наблюдатели упустили из виду новое изобретение правой политики в 1990-х годах.

Следуя по стопам Болкештейна и Шо, Фортейн опирался на англо-американские (нео) консервативные традиции, а не на европейских ультраправых. Как одобрительно заметил Х. Дж. Шу, повестку дня Fortuyn «вполне можно сравнить с американским неоконсерватизмом». Как в Соединенных Штатах, так и в Нидерландах, в кадре был показан современный консерватизм, который сопротивлялся идеалам 1960-х годов, подчеркивал способность людей идти своим собственным путем без вмешательства со стороны государства всеобщего благосостояния - консерватизм, преследующий более широкую цель внедрения новой морали в  сознании вобщества.

В ретроспективном эссе 2003 года под названием «Неоконсервативное убеждение» Кристол определил «историческую задачу и политическую цель неоконсерватизма» как превращение «республиканской партии и американского консерватизма в целом вопреки их воле в новый вид консервативных политиков, которые способны управлять современной демократией».

Этот консерватизм был «американской составляющей», «обнадеживающей, а не печальной; дальновидный, не ностальгический; и его общий тон веселый, а не мрачный или диспепсический".

Это также сделало неоконсервативные идеи привлекательными для правых Нидерландов.

Хос де Беус, голландский интеллектуал, критиковал голландских консерваторов за то, что они недостаточно американизированы.

Тадиционный консерватизм голландских консерваторов - с его «мрачным видением человека, его трагической философией истории, его скептическим подходом к политике и человеческому разуму, его страхом перед тираническим государством, его предпочтением иерархического общества, объединенного религией как органическое сообщество, авторитет и дисциплина »- никогда не смогли добиться успеха в Нидерландах.

Нужны были «оптимизм, коммерциализм и даже демократическое участие» американского консерватизма. Беус настаивал на том, что голландский консерватизм «может укрепиться в Нидерландах только путем отказа от определенных элементов европейского консерватизма и включения определенных элементов американского неоконсерватизма».

 

Таким образом, неоконсервативные идеи помогли модернизировать европейских правых радикалов.

Это выразилось в изменении позиции,

- смещении акцента с расы и этнической принадлежности на культуру и цивилизацию;

- переход от классического антисемитизма европейских ультраправых к страстной поддержке Израиля как западного фронта в борьбе против ислама;

- в тактических объятиях с правыми защитниками прав геев и эмансипации женщин как доказательства превосходства западной цивилизации.

Новый (гражданский) национализм, основанный на цивилизационной идентичности, имел гораздо более широкую политическую привлекательность, чем традиционный этнический национализм ультраправых.

Это позволяло право проводить антииммиграционную политику без создания образа правого экстремизма и расизма.

Теоретически, конечно, культура и цивилизационная идентичность как маркеры различия более подвижны, чем этническая идентичность. Однако, как должны были убедиться голландские мусульмане во втором и третьем поколении, они могут быть столь же устойчивой культурной изоляцией, как и маркером этнической идентичности.

Задача ассимиляции с западными ценностями станет постоянным испытанием, оставляя иммигрантам вторичный статус вечных ожидающих граждан.

Правый популист Герт Вилдерс в конечном итоге претендует на мантию Фортейна. Даже больше, чем Фортейн, Партия свободы Вилдерса (PVV) находилась под сильным влиянием консервативного движения США.

Спичрайтером и идеологом Вилдерса был Барт Ян Спрейт, самопровозглашенный неоконсерватор, защищавший свое участие в Партии свободы ссылками на таких неоконсервативных авторов, как Лео Штраус и Сэмюэл Хантингтон.

В процессе создания Партии свободы Вилдерс совершил недельное паломничество к ряду неоконсервативных аналитических центров в Соединенных Штатах. Американские неоконсервативные сети, в частности Ближневосточный форум, Jihad Watch и Центр свободы Дэвида Горовица, предоставляют Вилдерсу важнейшую форму идеологической и финансовой поддержки.

В то же время Вилдерс был верным союзником Израиля и поддерживал тесные связи с израильскими правыми.

Вилдерс явился примером новых глобальных альянсов, сформировавшихся правыми в годы после 11 сентября, между англо-американскими консерваторами, правыми сионистами и европейскими правыми радикалами.

Идея «национального консерватизма» - это лишь последняя часть трансатлантического диалога, на создание которого ушли десятилетия.

В «Убеждении неоконсерваторов» Ирвинг Кристол с гордостью отметил, что «в Европе нет ничего похожего на неоконсерватизм» и что «европейцы считают абсурдным обращаться к Соединенным Штатам за уроками политических инноваций». По этим двум последним пунктам Кристол явно ошибался.

В последние годы, после избрания Трампа, этот трансатлантический диалог принял более радикальную и экстремистскую форму, где альтернативные правые опираются на континентальные европейские ультраправые и протофашистские традиции, и, наоборот, европейские правые радикалы продолжаются. смотреть в сторону Соединенных Штатов, чтобы извлечь уроки из политических инноваций.

Мы видим это в том факте, что новый конкурент Вилдерса Тьерри Боде - фигура более трамповская. Отсюда парадоксальные последствия этих последних нескольких десятилетий: подъем нового националистического интернационализма.

Тьерри Боде организовал референдум протмв Украины в ЕС, его партмя победдила на провинциальных выборах, он только переизбран лидером партии с 76% голосов в его пользу.