Друг мой пень

Скажу сразу, что под «пнём» я имею в виду пень обыкновенный, от спиленного дерева, чтобы не было в дальнейшем недомолвок. А обнаружил я его в лесу. Лес находился недалеко от деревни, откуда родом моя мама. А деревня – в Подмосковье.

Пень был древен, другими словами, я не знаю, когда было спилено дерево, наверно, ещё до моего дня рождения, и огромен. На нём умещался я и три моих брата, мы могли на ём танцевать. Пень располагался далеко в лесу, на покатой такой полянке, ведшей, если идти метров 100 к болотцу, пересыхающему без дождей, там водились опята и можно было увидеть иногда лису. Мы её видели пару раз, шугали, потому что где-то была её нора с лисятами и нас она особо не боялась, не убегала далеко. Нору мы не нашли.

Так вот – пень. В Подмосковье мало дубов. А этот был от дуба, причём, как я только сейчас понимаю, развесисто-огромного. Кто его спилил, как – история об этом умалчивает, взрослые мои родственники тоже помалкивали, видимо, не знали. Но мы, ходя по грибы, всегда выходили к нему, потому что он служил некоей «точкой отсчёта», мол, а вот теперь пора поворачивать обратно, ибо углубились в чащу леса в самый раз. Обратная дорога, в силу всем известной причины: правая нога ступает чутка дальше, чем левая, была – дугой, т. е. для грибника самое оно, два раза по одному и тому же месту не ходили.

На этом пне мы отдыхали, а также закусывали, чем Бог послал, обычно бутерами с чаем из термоса (корзинки уже были полны грибами всякими, вот место освобождали), мужики курили, ребятня бегала осваивала близлежащие пространства, женщины ложились на травку, прикладывая голову к этому пню, отдыхали, некоторые скидывали резиновые сапоги. Благодать, в общем.

И вот однажды пошёл я в лес с моим двоюродным братом, он старше меня, местный, поэтому и отпустили нас вдвоём в такую даль. Грибов тогда как-то было мало, поэтому мы решили, что наша цель – лесные орехи, наберём, мол, пару корзинок, принесём, пожарим, погрызём, всем радость доставим. Но по ходу дела были и грибы, и орехи, даже ягоды, наткнулись на брусничку лесную, пожевали. Да и заблудились нахрен.

Время на часах брата показывало уже часа три, вертаться надо было часам к шести максимум, иначе – боевая тревога, и всю деревню будут на уши ставить: два мальца в лесу плутают, надо искать, спасать. А мы, два пацана, слегка даже перепугались, особенно я, как более мелкий. К тому же я умудрился провалиться в какую-то ямку с водой, набрал в сапог жидкости, носки мокрые тёрли, в общем, не айс. Брат мой уже начал бледнеть как-то, поругиваться про себя, ну а я чего – а топал за ним, как медвежонок Петя, куда мне деваться-то было?

Сейчас, по прошествии многих лет, эта ситуация выглядит смешной, ну какие к лешему леса в Подмосковье – так перелески, к тому же от одной деревни до другой обычно пара километров, ходили бы, ходили себе по лесу, да и выбрели бы куда-нибудь рано или поздно. А тогда это было чрезвычайно волнительно и опасливо. Брат мой начал откровенно нервничать и кусать губы. Он же ещё и за меня ответственность нёс. Начал на меня посматривать, как я там.

Мне, выросшему в городе, лес был не очень чужд, зимой я его вообще не видел, а летом лес – сущность благоухающая, дружелюбная, светлая и симпатишная, поэтому я просто устал, как собака, да и жрать хотелось по-волчьи. А под ногами лишь хруст-хруст веточки, да местность не очень знакомая, как-то потемнело слегка: то ли солнце уже начало падать, то ли деревья стали большими.

В общем, притомились мы. Брат мой присел у дерева, посмотрел на меня и сказал, что пора как-то у леса и попросить, чтобы указал нам обратную дорогу. Сказал на полном серьёзе. И тут я выдал, а давай, говорю, у леса попросим, чтобы он нас к нашему пню привёл, оттуда же мы дорогу знаем? Братка почесал за ухом, говорит, логично. Как нам лес ещё может дорогу указать, только через знак, только через ориентир. Слово «ориентир», мне кажется, я тогда ещё не знал, но смысл понял.

В общем, сели мы с ним, да и попросили лес. Так, мол, и так, ты, лес, выведи нас к пню нашему, ты ведь понимаешь, о ком речь идёт, а дальше мы сами знаем. Погладили дерево, под которым сидели, огляделись: вокруг также стояли те же дерева, наверху шумел ветер, а у нас, внизу, было тихо-тихо. И вот справа громко ухнуло, затем со скрипом упало небольшое деревце, но не до конца, а зацепившись ветвями за соседнее, подгнило, видимо. Мы бросили туда взгляд, а дальше можно верить или не верить: одна ветка этого дерева имела форму указательной стрелки, вот как я рисовал тогда в тетрадках.

Вот мы и пошли по «указующему персту», и, спустя пару минут выбрели на откосую полянку, где посередине нас ждал наш старый, добрый пень. Тёмный такой, вросший в землю, но ещё крепкий. Боже ж мой, как мы ему обрадовались! Погладили его, посидели на нём, покрутили головами, солнце ещё достаточно высоко (от пня до нашей деревни было ровно полтора часа ходу в одном направлении, если идти обычным шагом). Я увидел, что у подножия пня откололась щепочка, я её взял, положил в карман.

Мы с братом явились в деревню часа через два, родня немного уже начала тревожиться, но всё обошлось. А ночью, лёжа в кровати, я достал щепочку и положил её на подоконник. Щепочка слегка светилась в лунном свете. Засыпая, я глядел на неё.

Щепочку я отвёз домой, в город, и хранил несколько лет в своих детских ящичках с «драгоценными» для меня предметами, иногда доставал её, любовался. Вспоминал. Затем щепочка куда-то задевалась, потому что я вырос, а затем и детские игрушки стали анахронизмом.

После армии приехал к бабушке с целью повидать её, приветы передать, о своей жизни обсказать, давно не виделись, а утром, на следующий день, решил сходить в лес по грибы. Но это для бабушки, на самом деле, я хотел навестить своего друга пня. Вот так хотелось его увидеть, что аж внутри всё выворачивало. Пока ходил, бродил по лесу, нашёл с пяток грибов, но не того ранга, что по августу полагалось, а к пню выйти ну никак не мог. Может и лес изменился за десяток с гаком прошедших лет, может и полянка заросла, скрыв пень, а может он и сам уже сгнил.

Я уже практически сдался, но внезапно вспомнил, как мы с братом лес просили дорогу обратную через пень-ориентир отыскать. Сел я под какое-то дерево, дальше можно верить или нет: и попросил лес вслух провести меня к пню, очень уж хотелось его увидеть, старого. Огляделся я по сторонам, прислушался. Ничего. Ни знака, ни звука. Ну, думаю, вот тебе и детские воспоминания, видать, попутал их с какой-нибудь запомнившейся сказкой, вот и мерещится чёрт знает что. Достал я сигареты, а пока одну вытаскивал, ещё три сигареты вместе с ней вытащились сами собой и на мох упали. И образовали СТРЕЛКУ, показывающую куда-то. Тут я и охнул, блин.

Разумеется, пошёл по указанному направлению – и через пару минут вышел к моему старому, доброму другу пню. Полянка действительно уже заросла, причём так серьёзно, но красава-пень был ещё виден. Он постарел, конечно, подгнил по бокам, какая-то сволочь его даже топором пробовала рубить, следы были видны, но в общем и целом он остался прежним. Я погладил его по верху, слизь и мокрота, прохладная такая, лучинки-морщинки от дождей, солнца, снега и снова солнца, подумал, что так долго, наверно, живут лишь отдельные пни, пни-богатыри.

Прилёг я рядом с ним, положил ему на бок свою голову, хотел было покурить, да не стал. Ляпота такая, что аж затылок защемило чем-то сладостным. В общем, и лес – молодец, и все его жители, живые и умирающие – тоже. Фотоаппарата с собой у меня не было, но и без него я запросто могу представить себе картинку: старый, старый друг пень, вцепленный в гладь земли огромными своими корнями, и рядом я, семилетний пацан в мокрых сапогах и серой, не по размеру, кепке от деда.

С тех пор я к пню больше не ходил. Но прекрасно его помню, моего друга.