Ленский расстрел: Закулисье протеста - 3

Когда поступили указания, забастовка, начавшись на Андреевском прииске, очень быстро, в течение трех-четырех дней охватила все основные прииски.

Действовали организаторы в условиях строгой конспирации - информационные переборки между ступенями управления были жестко перекрыты. Само упоминание «центрального бюро» или «забастовочного комитета» было под запретом.
 

Теперь я хочу объяснить, почему мы под всеми нашими телеграммами ставили подписи отдельных лиц, а не подписывали «ЦБ» или «Центральный забастовочный комитет». Дело в том, что это вызывает недоумение у некоторых молодых историков и поэтому требует разъяснения. Должен сказать, что мы, активисты Ленской забастовки, всегда помнили, что в Уголовном уложении о наказаниях есть статья 102, которая за участие в «сообществах» против существовавшего государственного строя карала от 2 лет до смертной казни включительно. И поэтому мы всегда старались делать так, чтобы по форме даже прокурор не мог бы нас привлечь к следствию по этой статье. Здесь нам помогла наша строгая конспирация.

Хотя, строгая конспирация и не помешала забастовочному комитету и центральному бюро картинно позировать в картонных интерьерах.

Бесстрастный объектив «Кодака» фиксирует атмосферу как бы напряженной борьбы за права трудящихся, и изможденных тяжким трудом и голодом членов стачечного комитета. На лицах заметна глубокая печать горестей, отчего они лоснятся ярким нездоровым блеском.

Старосты бараков выглядят уже попроще.

А рабочие уже совсем просто. Массовка.

Обилие фотографий не должно удивлять.
Осенью 1911 года в районе Надеждинского прииска поселился политический ссыльный «Василий» «Петрович» «Корешков» со всем необходимым для фотопечати оборудованием. На приисках «Василий» «Петрович», как и Черепахин не работал, просто проживал.

Известно, что места для проживания там чудесные, курортные. Мягкий климат, свежий воздух, «красивые дома». Вот и поселился на отшибе.

Помимо Корешкова осенью 1911-го на приисках проживал ещё один фотограф - Иосиф Леонтьевич Поляков.

История жизни его отца, Леонтия, излагается так.

В 1828 году в Сибирь приехал ссыльный поляк Левинский с женой и трехлетним сыном. Жена Левинского умерла и сын жил с отцом. Сына ПРИСМОТРЕЛ часовщик-еврей Иосиф — и тоже Левинский, который УПРОСИЛ поляка ОТДАТЬ ЕМУ ему маленького Леонтия. И поляк, не долго думая, согласился.
От брака Леонтия Левинского с дочерью Иосифа Левинского родился сын Йосель Лейбович, который стал уже Поляковым. Фамилия как бы должна намекать на польские корни.
Йосель закончил в Енисейске 6 классов гимназии и с 1899-го до 1907-го служил писарем в Красноярском резервном кадровом батальоне. В 1911-м оказался с женой в Бодайбо. Хотя евреям в горных округах жить вроде как воспрещалось. Но, видимо, страсть к фотографии пересилила все страхи.

Детально рассматривать все перипетии забастовки нет большого смысла. Равно как и концентрировать внимание на «рабочих требованиях». Достаточно остановиться на ключевых моментах.

Во-первых, все «рабочие требования» «Лензото» составляли специально обученные люди, у которых была вполне определенная цель. Продержаться до определенного (кем-то) срока.

Во-вторых проблем на «Лензото», как и на любом огромном предприятии хватало. Во многом это было обусловлено монопольным положением компании в регионе.

Народ на прииски валил валом, потому даже командированные революционеры столкнулись с тем, что устроиться на прииски не так-то просто. В рудокопы им не хотелось, а для устройства в механические мастерские, расположенные на центральном прииске, надо было сдать так называемую пробу — изготовить по требованию инженера-немца простейшую деталь. Потомственные слесаря не смогли пройти это элементарное тестирование.

Лебедев жалуется, что за неделю убил руки до кровавых мозолей. Причем, страдал напрасно. Остальные, вроде Баташева, не марая рук сдали свои пробы, сделанные настоящими слесарями за деньги.
Поскольку конкурс был большой, то и отношение к наемным рабочим было далеко от идеального.

В третьих, государственная администрация, в обязанности которой был надзор за соблюдением рабочего и горного законодательства была тоже зависима от правления.
Ленские прииски находились в административном подчинении Витимско-Олекминского горного округа. А сам округ входил в Иркутскую горную область и подчинялся горному управлению горного департамента Министерства торговли и промышленности.
Горные округа были созданы для управления казёнными горными заводами и надзора над частными. Во главе горного округа стоял горный инженер, которому назначался город для пребывания. Резиденции горных инженеров Витимского и Олекминского горных округов находились на Верном и Успенском приисках. В полицейском отношении прииски находились в ведении горного исправника Витимского горного округа.

Зависимость государственной администрации от правления не была следствием мифической коррумпированности русских чиновников. Закон прямо обязывал частные компании, работающие в горных округах, содержать администрацию за свой счет. То есть, предоставлять служащим жилье, обеспечивать их отоплением, электричеством и всем тому подобным.

Головное правление «Лензото» находилось в Петербурге.
Его председателем был сын Эдварда Мейера - Морис Мейер.
Гораций Гинцбург к этому времени уже три года, как скончался. А его место занял старший сын Александр (Моисей-Мозес) Гинцбург.

Это была уже несколько другая модификация Гинцбургов.

Александр Гинцбург в 1884 году был произведен из вольноопределяющихся в офицеры 17-го Драгунского Волынского его императорского величества князя Константина Николаевича полка. По чину получил личное дворянство. Вышел в 1885 году в отставку корнетом запаса и состоял при отце. После его смерти возглавил «И.Е. Гинцбург». На фирменных бланках подпись Александра Гинцбурга стояла под печатью «Продолжающий дела И.Е. Гинцбурга».

Директором-распорядителем «Лензото» был пятый сын Горация Альфред (Авраам) Гинцбург.
 

Альфред окончил 2-ю Петербургскую классическую гимназию и в 1883 году поступил слушателем на физико-математический факультет Петербургского университета. Окончив один курс, в 1885 году вольноопределяющимся вступил рядовым в военную службу. Выдержав экзамен на офицерское звание в январе 1887 года произведен в корнеты того же полка, что и его брат Александр. Альфред Гинцбург был последним евреем, которого с высочайшего разрешения допустили к сдаче офицерского экзамена.
В сентябре 1888 года был зачислен корнетом в запас армейской кавалерии.
Далее получил образование горного инженера в Высшей горной школе в Париже.
С 1892-го по 1895-й состоял на службе инженером, а затем и управляющим «Лензото».
Во время Первой мировой войны служил в действующей армии, после революции эмигрировал во Францию.

Для непосредственного управления приисками было создано приисковое управление, подчиненное главному правлению в Петербурге.
Во главе приискового управления стояли главноуправляющий и его заместитель.
Главноуправляющим еще в 1902 году был назначен Иннокентий Николаевич Белозеров.

Белозеров образования не имел, был выходцем из старателей, имел природную сметку и хорошо знал особенности приискового контингента. Назначен главноуправляющим приисков по рекомендации ставленника Госбанка Бояновского.

Заместителем Белозерова был прибалтийский немец, горный инженер Александр Георгиевич Теппан (по другим данным Алекс Густав фон Теппан).

Теппан учился в Горном институте в Петербурге, служил горным инженером в Томске, в 1897 году преподавал математику и механику в Иркутском горном училище.

До поглощения в 1911 году «Компании промышленности» служил управляющим у Сибирякова.

Горным инженером Олемкинского округа был Петр Никифорович Александров, а Витимского Константин Николаевич Тульчинский (о котором чуть позже)

Во время отсутствия одного из них, его заменял другой.

После того, как забастовка стала реальностью, центральное бюро озаботилось наведением революционного порядка.

Во-первых трудящимся строго настрого запретили пить. Попытки нарушения «сухого закона» карались быстро и жестоко.

Во-вторых, такой же жесткий запрет казался азартных игр.

В третьих, все найденные в шахтах и утаенные самородки в добровольно-принудительном порядке было велено сдать в забастовочную кассу.

Начало забастовки застало правление «Лензото» врасплох.

Главноуправляющий Белозеров вместе с горным инженером Тульчинским находились в Петербурге. Белозеров был занят хлопотами о выпуске новых акций, а Тульчинский пребывал с докладом в Горном департаменте.
На месте находились Теппан и горный инженер Александров.

Из переписки приискового правления с главным правлением «Лензото» в Петербурге ясно видно, как разворачивались события.
Сначала приисковая администрация явно недооценила масштаб событий.

Размышляя над решение проблемы «конского мяса» уже 4 марта Теппан получил «рабочую петицию» из 18 пунктов.
 

Дождался.

Первая реакция правления - все требования отклонить и в случае отказа приступить к работе - прибегнуть к локауту.

5 марта Теппану предписывалось в случае неповиновения затопить шахты и начать увольнение рабочих.

В ответ центральное бюро развернуло массовую агитацию, озаботившись при этом медийной составляющей. Выполнят требования трудящихся или нет — дело десятое. Главное, чтобы известие о забастовке получило широкую огласку.

Тогда же, 5-го марта, заработал подпольный телеграф:
 

В этот день ЦБ послало первые свои телеграммы о том, что Лензото установило на приисках крепостнический режим. Эти телеграммы были направлены в Государственную думу, в Горный департамент, в БИРЖЕВОЙ КОМИТЕТ и, кажется, председателю Совета министров, а также в газеты Иркутска и Петербурга. Почему мы это сделали. Некоторые историки еще и теперь упрекают нас, считая посылку этих телеграмм «ошибкой», «слабостью руководства» и т. п.

Разумеется, посылка телеграммы в биржевой комитет это не ошибка. Для того то всё и делалось.

7 марта правление «Лензото» согласилось пойти на некоторые уступки.

На приисках было расклеено распоряжение инженера Александрова:

В помощь горному исправнику из Киренска вызвана воинская команда для охраны приискового оборудования, складов с имуществом, алкоголем и динамитом.

Параллельно Теппан запрашивает и получает согласие из Петербурга на выплату полного расчета увольняемым. От всех, отказывающихся от работы требуют получить расчет и выселяться из казарм.

13 марта «Лензото» возбуждает у мирового судьи 1199 исков о выселении забастовавших рабочих из казарм. При этом производить выселение у правления нет физической возможности. У горного исправника в подчинении 32 нижних чина на весь золотопромышленный район. Силовые попытки наталкиваются на открытые угрозы разоружить полицию.

15 марта - забастовкой охвачены уже все без исключения прииски «Лензото». Бастуют около 6000 рабочих.

В ответ забастовочным комитетом выдвигаются практически нереальные требования доставить всех уволенных за счет «Лензото» к обитаемым местам. Причем выдвигаются поверх правления «Лензото» телеграммой в Горный департамент.

21 марта по зимнику из Киренска в Бодайбо на усиление полиции прибыла воинская команда в составе 75 солдат, во главе со штабс-капитаном Санжаренко.

22 марта из Петербурга в Бодайбо прибыл окружной инженер Тульчинский.
Тульчинский, в отличие от Александрова, слыл большим либералом и пользовался определенной популярностью среди рабочих.
Правление «Лензото» избрало его в качестве главного переговорщика с забастовочным комитетом.

Вместе с ним из Иркутска прибыл заместитель начальника Иркутского губернского жандармского управления — ротмистр Николай Викторович Трещенков.

Стараниями пропагандистов Трещенкова пытаются уложить в прокрустово ложе общих советских представлений о жандармах, как о злобных краснорожих держимордах с щетинистыми усами , от которых за версту разит кислыми щами.

Меж тем, офицерский состав Корпуса жандармов пополнялся только из числа армейских офицеров, с соответствующим происхождением, образованием, в возрасте от 24 до 33 лет, имеющих звание не выше капитана (ротмистра) и выслуживших не менее шести лет в войсках. Кандидату необходимо было быть потомственным дворянином, окончить военное или юнкерское училище по первому разряду и не иметь долгов. Кандидаты подавали заявление, после чего подвергались тщательной проверке.
В случае положительного результата проверки офицер приглашался в для предварительных экзаменов, выдержав которые заносился в кандидатский список.
В силу крайней малочисленности штатов, отбоя от желающих никогда не было.
На всю Российскую империю штат Отдельного корпуса жандармов составлял всего 571 офицерскую должность, а в штате Штаба Корпуса их было 28.
Потому кандидатам зачастую приходилось по нескольку лет ждать освобождения вакансии.

Если таковая освобождалась, кандидат приглашался на пятимесячные курсы, после которых следовали серьезные экзамены. В «Программу испытаний» входило, например, «Правоведение», «Русская история», «История Великой французской революции», «Политическая экономия», «География», «Литература».
Только после этого офицер именным приказом императора переводился в Корпус жандармов.

Помимо прочего, жандармских офицеров отличал высочайший культурный уровень, коммуникабельность и вежливость в обращении с подследственными. Это отмечали в своих воспоминаниях даже деятели большевистского подполья.
Разумеется, в случае необходимости люди действовали жестко и решительно. На то они и русские офицеры.

Ротмистр Трещенков в полной мере этим требованиям соответствовал.
Во первых, он окончил Полтавский кадетский корпус и Александровское военное училище по первому разряду.
Во-вторых, его зачислили в Корпус жандармов практически сразу после подачи заявления. По истечении шести лет военной службы.
В корпус он был зачислен в 1902 году, а уже в 1905-м его отправили в горячую точку - начальником охранного отделения Нижегородской губернии.

Впрочем, к биографии Трещенкова мы ещё вернемся.

По приезду Тульчинский пригласил выборных делегатов на аудиенцию к себе домой.

По результатам переговоров бОльшая часть выборных согласилась с завтрашнего дня уговорить рабочих прекратить забастовку. Разумеется, в их числе не было командировочных. Только те, кто долго работал на приисках.

Естественно, «тайный комитет» взбеленился. Прекращение забастовки никак не входило в его планы. Немедленно была развернута бешеная агитация.

Во-первых, заработал «ксерокс». По всем приискам появились прокламации с воззваниями мифического «Союза горнорабочих»

Во-вторых, началась активная агитация с подобным содержанием. Баташевым и Черепахиным на митингах, а остальными прямо в бараках.
Революционеры бились в блатной истерике: «Надо непременно бастовать до «зеленой травы»!!». Зачем надо и кому надо особо не объяснялось. Надо и всё тут.

Агитация возымела действие и 25-го работы не возобновились.

Приисковое управление сообщило наверх, что переговоры сорвались в результате злонамеренной агитации со стороны политически неблагонадежного элемента.

Ну а 30 марта Трещенков получает от начальства телеграмму с требованием арестовать стачечный комитет.

До развязки оставалось четыре дня.

Продолжение следует...