Объективные причины обострения белорусско-российских трений

Как-то так получается, что абсолютное большинство комментаторов в происходящих сейчас событиях между Минском и Москвой видят лишь чисто сиюминутные моменты. В основном чисто финансовые либо демонстрационно политические. 

Вот, например, в Белоруссию с официальным визитом приехал госсекретарь США Майк Помпео. Президент республики Александр Лукашенко в ходе встречи сделал множество «дружеских заходов», а президент России Владимир Путин, по словам Дмитрия Пескова, на этот факт не отреагировал никак.

Отдельно следует отметить волну, поднявшуюся в белорусском аналитическом сообществе. Хотя российскую позицию прямым предательством еще не называют, но общая суть их высказываний подводится именно к такому. Раз Россия не делится, значит, она предает братство и совершенно недальновидно подрывает основы Союза.

Спорить с ними бесполезно. Слишком глубоким оказывается вскрывшееся принципиальное различие в мировосприятии. Раз у России что-то нужное есть, значит, она автоматически обязана этим максимально «по-братски» делиться. И при любых раскладах Минску не опасаться распада Союзного государства можно, а Москве — нельзя.

Но вместе с тем один из аргументов белорусской стороны действительно интересен: мол, требуя от официального Минска геополитической определенности, Россия только ради своих политических целей пытается заставить Белоруссию отказаться от многовекторности.

Это подается как предательство не только братских отношений, но и основ Союзного государства. Более того, заявляется, что Белоруссия себе подобного не позволяла никогда. Возникает вопрос — как же мы докатились до такой жизни? Попробуем разобраться.

Если смотреть строго сиюминутно, оппоненты выглядят правыми. Крым Москва присоединила без каких-либо предварительных консультаций с Минском. И в сирийские дела вмешалась тоже чисто по собственной инициативе. Да что там говорить, войну с Грузией в августе 2008 года Кремль тоже ни с кем не согласовывал никак. Какие тогда у него могут быть претензии к Минску за непризнание Крыма и отсутствие поддержки по Абхазии?

Но если вспомнить всю историю возникновения Союзного государства, картина предстает несколько иной. В 1997 году, когда президенты РБ и РФ подписали Договор о Союзе Белоруссии и России, распад Советского Союза фактически еще продолжался. После парада суверенитетов в соответствии с итогом менялось общее экономическое пространство СССР. Рвались связи, пустели полки, пропадали рабочие места. Так что совпадение интересов РФ и РБ на том этапе являлось делом естественным.

Конечно, разница в размере территории и численности населения тогда существовала тоже. Однако политика всегда основывается на экономике, а на тот момент ВВП РФ составлял всего 433 млрд долларов и ощущал себя плохо. В 1992 году он упал на 14,5%, в 1993 — еще на 8,7%, чтобы в 1994 опять опуститься еще на 12,7%. И хотя скорость падения вроде как замедлялась, — в 1995 ВВП просел на 4,1%, а в 1996 — на 3,6%, — общее впечатление от происходящего было минорным.

На этом фоне Белоруссия с ВВП в 14,6 млрд долларов, конечно, гигантом не смотрелась тоже, но впечатление производила позитивное. Даже в худшие годы сокращение ее экономики не превышало 5% (не считая 1994, когда оно составило 11,8%), а временами страна даже демонстрировала рост. Например, в 1996 и 1998 годах более чем на 7%.

Так что в максимальном сохранении экономических связей обе страны были заинтересованы в равной степени. И точно так же их мало интересовала какая бы то ни было большая внешняя политика, что тоже парадоксальным образом создавало ощущение равенства между ними. Сложности отношений с Японией, Китаем, Афганистаном, Ближним Востоком, Юго-Восточной Азией и Африкой, тогда лежали в самом дальнем ящике. Как говорится — не до жиру, быть бы живу.

Существует также несколько конспирологическая версия стремления Лукашенко пробиться из лидеров маленькой Белоруссии в президенты большого Союзного государства, предполагающего обретение власти еще и над Россией, но мы ее сейчас обсуждать не будем.

Зато отметим другое. Как бы оппоненты сей момент ни пытались трактовать сейчас, в основу идеи СГ тогда ложилась очевидная мысль о необходимости преодоления последствий политического распада СССР. Как это сделать на практике, быстро — в 1997 толком не знал никто.

Потому было решено идти мягким путем последовательных итераций. Тут сблизим экономики, затем там еще немного сблизим, потом дополнительно здесь и, постепенно наработав опыт сотрудничества, начнем перераспределять властные полномочия от национальных органов вверх, к наднациональным. Чтобы однажды союзное образование окончательно стало именно государством.

С едиными законами, общими органами планирования, управления и всем прочим. Включая налоги, полицию и армию. Каким образом будет достигнут результат — не важно, главное к нему стремиться, а там уже по месту решим. В любом случае вместе шансов на выживание больше, чем порознь.

Справедливость последнего подтвердилась уже в 2004 году, когда США объявили о намерении добиваться отстранения Лукашенко от власти. Причиной того стал провал попыток «демократизации» Белоруссии по западному образцу, как это с успехом шло в прочих странах Восточной Европы и казалось практически реализованным в России.

Александр Григорьевич к тому моменту сумел создать в стране слишком стабильный государственный механизм и слишком решительно ужимал оппозиционную вольницу, так что он «должен был уйти» буквально по определению.

Сенатор Джон Маккейн тогда прямо сказал: «Мы будем бороться за то, чтобы Белоруссия освободилась от тирании. Смена режима президента Лукашенко в Белоруссии планируется не вооружённым путём, а с помощью международного давления».

И уже 21 октября Белоруссия оказалась под санкциями, которые на протяжении последующих 15 лет только усиливались. Минск лишился кредитов, финансовых гарантий, доступа к технологиям, страховым выплатам и даже элементарным трансграничным платежам.

Как показывал опыт прочих лимитрофов, оказавшись в такой экономической блокаде, они стабильно рушились в течение 2−3 лет. По стандартной схеме. Обвал экономики автоматически вызывал бурное снижение уровня жизни, тут же оборачивающееся ростом социальной напряженности и утратой контроля над происходящим со стороны государства. Дальше все стабильно заканчивалось подкупом элиты, массовым бунтом, в той или иной степени управляемым извне.

Но Минску удалось выстоять. Именно благодаря членству в Союзном государстве, обеспечивающему льготные условия доступа к финансовым ресурсам и воистину бездонному, по масштабу РБ, внутреннему потребительскому рынку России.

Судите сами. Белорусский ВВП в 2019 году достиг 61 млрд долларов. При этом экономика страны критично зависит от внешней торговли, общий объем которой (за январь — сентябрь) составил 53 млрд или 86,8% от ВВП. Из них около половины приходится на торговлю с Россией. А теперь представьте, что многовекторность к концу 90-х удалась и половина или хотя бы треть формировалась за счет США и ЕС. Что бы осталось от белорусской экономики после введения санкций?

Между прочим, с Запада России тоже периодически ставили на вид поддержку «последнего диктатора Европы» и отказ присоединиться к санкциям против него. Но Москва Минску в поддержке не отказала и не сдала. Так что слушать сейчас про законность «каждый за себя» со стороны РБ выглядит, мягко скажем, лицемерным — Россия потратила на независимость республики более 100 млрд долларов и, как основной спонсор, имеет право голоса.

Однако речь сейчас несколько о другом. За прошедшие почти четверть века кардинально изменились внешние условия существования Союза. Белоруссия за прошедшее время добилась успеха, нарастив свой экономический размер в 4,17 раза, тогда как Россия — только в 3,71.

То есть взаимное соотношение осталось практически тем же — 1 к 29,4 но его смысл стал решительно другим. Если в 1992 по номинальному размеру российская экономика составляла едва 0,4% от мировой, то на пике (в 2013 году) она уверенно держала 3%. И даже после «крымских» санкций все равно находится на уровне 2,2%.

Разница в пять с половиной раз. Именно она сыграла в происходящем решающую роль. Если раньше большая политика Москву интересовала мало, то сегодня огромное государство вернуться к ней буквально толкает необходимость. Вот, какое дело Белоруссии до японских претензий на острова Курильской гряды? А есть ли белорусские интересы в Афганистане?

Существует ли необходимость — а самое главное, реальная возможность — для Минска как-либо включаться в процесс мирного урегулирования в Сирии? А в Ливии? Нет? А у России есть. И не только там: Венесуэла, Иран, Индия — геополитические интересы России, как великой державы, простираются на весь мир.

И даже вопрос Крыма для нас был задачей стратегического выживания государства. Мы не спросили мнения белорусов перед отправкой «зеленых человечков»? А оно бы было каким?

Настаивая на законном праве независимой Белоруссии к многовекторности, 24% топливного экспорта Минск направляет на Украину. Например, белорусский дизель там вообще занимает 51% внутреннего рынка. Что приносит Белоруссии хорошие деньги.

И плевать, что топливо, которое используют и украинские танки, убивающие русских на Донбассе, белорусские НПЗ производят из российской нефти, которую получают «по братской цене», то есть в среднем с 18-процентной скидкой от мировой. Минск согласился бы ссориться с выгодным клиентом? Он отказывается признавать Крым российским даже сейчас, когда вся стратегическая подноготная истории уже раскрыта до мельчайших деталей.

Именно отсюда и возникла нынешняя проблема: слишком велика оказалась возникшая со временем геополитическая разница в масштабах. Россия вернулась к статусу ведущей мировой державы, Белоруссия осталась в статусе небольшой республики без самодостаточной экономики и сидящей на российских субсидиях. Продолжение существования Союзного государства в рамках его конструкции образца 1997 года без учета последствий попросту утратило смысл.

Все, что стороны могли сблизить экономически, без фундаментальных политических перемен, они уже сделали. Тем самым поставив на повестку дня главный вопрос проекта — быть ли союзному именно государству? В смысле единой конституции, общих законов, одинаковых налогов, одной денежной единицы и единого ее эмиссионного центра, а также одного общего места принятия и реализации управленческих решений. Или не быть.

Потому что это братское добрососедство к настоящему моменту слишком откровенно превратилось в улицу с односторонним движением. Где один из союзников сохранить преференции от сотрудничества хочет, а учитывать объективные потребности другого союзника — нет.

Весьма характерен тот факт, что Москва демонстрирует согласие принять любое решение Минска. Вплоть до развода. Без каких бы то ни было обвинений в предательстве или попрании братской дружбы. И она действительно согласна признать законным любой вариант.

Согласятся белорусы интегрироваться политически — хорошо. Решат пойти своим путем — тоже годится. В любом случае для Москвы достигается необходимая стратегическая ясность, позволяющая эффективно выстраивать дальнейшую стратегию российской политики в мире.

А вот Минск громко подчеркивает обиду. И категорическое нежелание принять, а может, и вовсе неспособность понять тот простой факт, что при соотношении 1 к 30 в итоговой конструкции получить всего в соотношении 1 к 1 невозможно чисто физически. Именно поэтому белорусская позиция и выглядит неадекватной.

Впрочем, есть и другой путь. Например, можно искренне поверить обещанию Помпео завалить Белоруссию американской нефтью. Да. Только торговать ей будет уже не Лукашенко. Так что нет проблем.