Мужчина? Белый?! Натурал?!! Мы ваши акции размещать на бирже не будем!

Объезд по кривой

Председатель сельсовета колхоза имени 8 Марта Ступкин положил трубку и сказал председателю колхоза Будашкину:
— Ну что ты будешь делать, что ни день, то нелегкая.
— Что еще? — равнодушно спросил Будашкин.
— Американцы к нам приезжают.
— Ну и что? — сказал Будашкин. — Есть что показать. Работаем не хуже других.
— Это верно, — сказал Ступкин, — да по сегодняшнему дню мало. Сейчас, вишь, время гласности, долой, так сказать, лакировку действительности. Надо вскрывать теневые стороны жизни.
— Вскроем, — сказал Будашкин. — И на солнце есть пятна. Самсониху недавно поймали: самогон гнала. Сенькин прогулял неделю.
— Эх, друг мой, Будашкин, мелко ты мыслишь. Тут ведь не какие-нибудь итальянцы приезжают, которым макароны на уши навешать можно. Американцы! У них там наркомания, гангстеры, СПИД, а мы все по мелочам — самогонщики да прогульщики.
— Да где ж мы этих гангстеров возьмем? Правда, у нас вон в прошлом месяце Колька Дерябов коромыслом инженеру голову пробил.
— Ну и что?
— Может, за гангстера сойдет?
— Ну ты, Будашкин, даешь, — усмехнулся Ступкин. — Начальство требует показать недостатки на уровне мировых стандартов. Время сейчас, Будашкин, такое — критиковать надо все по-черному.
— Ну, вот, Степанькина на прошлой неделе баклажанной икры съела две банки, отравилась вдрызг, так фельдшер ей на три литра клистир поставил. Она так орала, что в соседних домах люди спать не могли.
Ступкин уставился на Будашкина:
— Ты хоть понимаешь, что ты несешь? Какой клистир, какая икра? Это что ж, нам идти вперед мешает?
— Ну, не спали же люди всю ночь. Работать на другой день не могли.
— Да ты рехнулся, что ли? Ты почитай газеты, что в стране творится! В Сочи, в Туапсе проститутки гуляют. В Москве в обществе "Память" антисемиты завелись, молодежь на голову целлофановые мешки надевает, дезинсекталем для кайфа дышит, а ты — клистир. Ты что, газет, что ли, не читаешь?
— Я вкалываю, — сказал Будашкин, — мне разлагаться некогда.
— Ты это брось, — сказал Ступкин, — мы с тобой одно общее дело делаем. Все самокритикой занялись. Неужели мы с тобой в хвосте плестись будем? Давай готовься, газеты почитай и собирай общее собрание.

Вечером в правлении колхоза собрали общее собрание.
— Товарищи, — сказал Будашкин, — завтра к нам приезжает американская делегация. Вы, конечно, знаете, народ грамотный, у нас сейчас линия взята на вскрытие недостатков. Сейчас в печати правильно пишут про всех, кто мешает нам жить, — это, значит, бюрократы, пьяницы, хулиганы. Кое-где нет-нет да еще встречаются наркоманы.
— Это где же они встречаются? — спросил конюх Митрич. — Чтой-то я их давно не встречал.
— Кого? — спросил Ступкин. — Кого ты не встречал?
— Ну, этих, наркґоманов. У нас вроде наркґоманы до войны были, а уж после войны министры повелись.
— Вот чучело, — сказал Ступкин. — Не наркґоманы, а наркомґаны. Это люди, которые курят марихуану. Понял?
— А-а-а, — почесал в затылке Митрич, — марихуану, это тогда конечно.
— Есть еще в зале кто, которые не знают, кто такие наркоманы? — спросил Ступкин, пристально вглядываясь в зал.
Все молчали. По всей видимости, знали или, во всяком случае, догадывались.
Ступкин все равно объяснил:
— Марихуану делают из конопли.
Народ зашумел облегченно. Коноплю знали. Эвон на пустыре травка растет.
— Вот из этой конопли и делают такое зелье, которое дурманит почище водки, ясно?
— Эхма! — сказал слесарь Артемкин. — Кабы раньше-то знать!
— А как зелье-то делать? — спросили из зала.
— Это кто спросил? — стал всматриваться в зал Ступкин. — Я тебе сделаю зелье!
— Значит, продолжаю, — сказал Будашкин, — наркоманы есть, значит, антисемиты.
— А это что ж за пугала такие? — спросила доярка Свиридова.
— Антисемиты, — сказал Ступкин, — это такие шовинисты, которые не любят семитов.
— А это кто ж такие? — спросила Свиридова.
Народ ее поддержал. Всем было интересно, кто это такие.
— Это нация такая, — сказал Ступкин, — маленькая, но шустрая. Помните, в прошлую осень к нам из института приехали инженеры картошку копать? Рабинович у них был, помните? Так вот этот еврей и есть семит.
— Хороший мужик, — сказала Семеновна, — моего оболтуса по арифметике на четверку натянул, а у него сплошные двойки были.
— А я что говорю? Люди как люди. А эти антисемиты их не любят. Одни негров не любят, другие семитов.
— Так это что ж, — закричал конюх Митрич, — вот эти антисемиты к нам из Америки и приезжают, что ли, наших семитов бить? Дождутся, мы к ним попадем — всех ихних семитов перебьем!
— Ну, вот что, — сказал Ступкин, — хватит дебатов. Дело такое, приезжает к нам американская делегация фермеров. Приличные, можно сказать, люди, то есть классовые враги. Одним словом, представители рабочего класса трудовой Америки, другими словами, агрессоры. Поступило указание показать им наши недостатки во всей ихней красе. Значит, я так понимаю, чтобы были у нас и наркоманы, и проститутки, которых называют почему-то "путанками", и антисемиты, в общем, чтобы был процент морального разложения. В небольшом, конечно, количестве. Какие будут предложения?
Зал долго молчал. Потом поднялась почтальонша Нюра и сказала:
— Я, может, чего не поняла, но вот эти путанки — это что ж, которые с разными мужчинами за деньги или так?
— Как это — так? — спросил Ступкин.
— Ну так, — зарделась Нюра, — ну, с разными и все за так.
— С нашими — за так, с иностранцами — за деньги, — сказал Ступкин. — Прессу читать надо.
Тут вскочила Мария Дмитриевна, завмаг, и закричала:
— Что же это такое?! Мы тоже молодыми были, но чтоб за деньги — никогда в жизни! Это же разврат получается! И кто же призывает нас к разврату — сам председатель!
— Вот что, граждане, — сказал Ступкин, — никто вас к разврату не призывает. Речь идет о том, чтобы показать американцам, что у нас есть то, чего у нас на самом деле нет.
— Ну, давайте, — предложил кто-то, — покажем им, как крыша на скотном дворе прохудилась.
— Залатали уже, — сказал председатель.
— Ну, самогонщицу покажем.
— Ее уже в район увезли.
— Ну, хорошо, — предложил кто-то, — давайте Васька Ежов напьется и обматерит их так, что они всю жизнь вспоминать будут.
— Товарищи, — сказал Ступкин, — ну что это за распад?! "Крыша протекла", "пьяный обматерит". Это же прямо по-нищенски, когда в мире СПИД, мы с вами будем ерундой заниматься.
— Эвон, — задумались мужики, — ты что предлагаешь-то?
— Я предлагаю, — сказал Ступкин, — назначить на завтра, на один день, кто у нас будет антисемитом, кто проституткой, кто наркоманом, кто голубым.
— Кем-кем? — спросили с первой лавки. — Белых помним, а голубые — это кто?
— Голубые — это когда мужик встречается с мужиком.
— И тоже за деньги? — спросил слесарь Артемкин.
— За еду! Как получится, — сказал Ступкин. — Вот через них и получается этот СПИД.
— Это кто же из них спит? — закричал кто-то.
— СПИД — это болезнь, которой болеют в Америке из-за этих голубых, чтоб им всем пусто было. Одним словом, давайте предложения. Кто сам добровольно на завтра пойдет в путанки?
Желающих не было.
— Давай ты, Глаша, — сказал Ступкин секретарю комсомольской организации. — Ты у нас человек проверенный.
— Ни за что! — Глаша пошла пятнами. — Мне замуж выходить, а я в путанки пойду.
— А валюту дадите? — спросила вдруг продавщица сельпо.
— Два отгула дам, — сказал председатель.
— Годится, — сказала продавщица. — Но только на один день. Послезавтра — никто не подходи!
В антисемиты выбрали самого скандального и злющего человека в деревне — счетовода Микиткина.
Наркоманами согласились за две машины навоза стать Свеколкин и Базаров.
Голубым долго никто становиться не соглашался. Нашли одного командированного, которого до этого не отпускали домой, пока он не наладит сепаратор. Вместо сепаратора он обещался отработать один день голубым. Ну и по мелочам уговорили кое-кого.

На другой день делегация американских фермеров прибыла в колхоз имени 8 Марта. Фермеры были загорелые, крепкие, некоторые с женами. Встретили их хлебом-солью. Долго водили по полям, показывали сад, ферму, комбайны. Днем угощали обедом, а уже во второй половине дня повели по злачным местам.
Первым злачным местом была изба счетовода Микиткина. Семен Макарович сидел на лавке под кумачовым лозунгом, где черной краской было выведено: "Бей жидов — спасай Россию!". Переводчик перевел лозунг фермерам. Они насторожились и стали задавать вопросы.
— За что же вы их так не любите? — спросил один из фермеров.
— А как же их любить, — отвечал счетовод, — ведь они же все как один — семиты. Вот, к примеру, первый из них семит Егоров Ерофей Кузьмич, или этот — яблоки на базар вез — возьми, говорю, моих полпуда. Где там! Жадные, одно слово — жады! Весь колхоз как один — семиты! Только в прошлую осень один приличный человек был, да и тот Рабинович.
Американцы вышли несколько озадаченные.
Следующей была изба продавщицы нашей, Клавдии Ивановны. Председатель, входя, сказал:
— Вот, познакомьтесь, это наша передовая проститутка, так сказать, валютная путанка.
А путанка Клавдия Ивановна, пятипудовая женщина, сидела у самовара, распаренная, в тренировочных штанах, грудь колесом, размалеванная и в бигуди.
Председатель Будашкин сказал:
— Работает уже в счет будущей пятилетки. Производительность нашей путанки неуклонно растет.
Клавдия Ивановна томно посмотрела на фермеров, вытерла пот со лба и сказала:
— Желающие есть?
Желающих не оказалось. Один из фермеров спросил:
— А какие у вас условия работы?
— Оплата у нас, проституток, сдельная, — отвечала Клавдия Ивановна. — Сколько заработаешь, столько и получишь. Клиент всегда прав. Бывает, правда, машина подъедет, а грузчиков нет, сама, как проститутка, мешки на себе таскаешь. Подсобник запил, товаров с базы не дождешься. Всему начальству давать приходится на лапу. Ой, батюшки, трудно нам, колхозным путанкам, ой трудно!
Американцы уходили довольные. А один фермер, маленький такой, даже норовил остаться, объясняя, что он желающий. Но Клавдия Ивановна, пользуясь тем, что вся делегация ушла, поднесла к носу фермера свой кулачище величиной с его голову, и фермера как ветром сдуло.
В следующей избе разместился целый вертеп: в сенях Федька Савин курил кальян, сидя по-турецки, в валенках и телогрейке, в комнате передовик Костя Сидоркин, нанюхавшись вместо героина сахарной пудры, орал не своим голосом, что видит светлое будущее, а в углу Костя Баранов с оглоблей в руках предложил американцам "рашн балдеж", а Ступкин пояснил:
— Тем, кто хочет побалдеть, Костя сильно бьет оглоблей по балде, и клиент балдеет до тех пор, пока не вынесет свою балду из реанимации.
Голубой, которому не нашли пары, грустно сидел в углу и, обливаясь слезами, демонстрировал свой любимый сепаратор. Американцы радовались, как дети. Они долго хлопали по плечу председателя и говорили, что у себя в Америке они такого разврата никогда в жизни не встречали. Когда американцы уехали, председатель Будашкин сказал:
— Хотели по мясу обогнать, обогнали по разврату.
— Ничего, — сказал Ступкин, — мы их раньше по вранью обгоняли, а теперь по правде уделали.
Председатель Будашкин грустно посмотрел на Ступкина и сказал:
— Дурью маемся, а надо бы делом заниматься.
1988