Benedict Macon-Cooney: Государство и технологическая революция

13 декабря 2019 г., ЛОНДОН. Бенедикт Макон-Куни Один из наиболее важных уроков со времен еще первой промышленной революции состоит в том, что периоды далеко идущих технологических изменений требуют столь же радикальной трансформации государства. К сожалению, слишком много политиков цепляются за риторику "неоправданных расходов", и не принимают сразу то, что может предложить новое технологическое решение.

Следующий тезис звучит знакомо. В течение десятилетий инновационные подвиги перестраивают общество, распространяются по странам и регионам и в корне меняют каждый аспект жизни. Политики, медленно реагирующие на новые вызовы, централизуют власть и преследуют более старые, более привычные формы контроля, будь то традиционный этатизм, агрессивный национализм или и то, и другое. Но технология продолжает форсировать изменения и неизбежно меняет порядок политического, экономического и социального урегулирования.

Это описание относится как к первой промышленной революции, так и к нашему текущему моменту. Так или иначе, волна технологической революции, которая идет сегодня, потребует новой теории государства.

В XIX веке слияние социальных, научных и экономических факторов создало условия для развития современного национального государства. И в течение нескольких поколений жизнь резко изменилась: рост населения стремительно растет, доходы растут, а продолжительность жизни существенно увеличивается. В Соединенном Королевстве Закон о великой реформе 1832 года и различные нововведения в средствах массовой информации привлекли гораздо больше людей в политический процесс. Такие газеты, как The Guardian и The Economist, становились все более влиятельными в формировании общественных дебатов. Но реформы периода были в основном в ответ на кризисы, а не в результате беспристрастного анализа и тщательного обсуждения. Будучи рожденным в революции, демократизация всегда угрожала революцией снова.

Первоначально промышленная революция была встречена политикой крайнего невмешательства, потому что это было лучшим способом для аристократии, владеющей землей, защитить свою привилегию. Лишь после подъема Либеральной партии под руководством таких мыслителей, как Леонард Хобхаус, коллективные действия стали приносить больше позитивной свободы средним гражданам. Эти прогрессивные силы, в том числе некоторые из основателей лейбористской партии, открыли эру радикальной политики, которая в конечном итоге привела к новому общественному договору.

Как и сегодня, этот более ранний период был отмечен политическим разделением между старым и новым, традициями и современностью, а также открытыми и закрытыми системами. И, как сегодня, наиболее эффективными оказались политические движения, которые поняли природу происходящих изменений.

Технологии снова разрушают давние институты и обходят традиционные ловушки. Те, кто сможет освоить динамику нынешней революции и предложить новую модель государства, станут следующей великой силой в политике.

В основе сегодняшней революции лежит процесс, широко известный как глобализация. Никогда еще не было так легко перемещать людей, информацию, капитал и товары по всему миру. Во время первой промышленной революции новый средний класс стал рассматриваться как «социальное поле для завоевания импортного ананаса». Сегодня же бесчисленные товары находятся на расстоянии одного клика.

Общества, которые открыли свои цифровые границы, теперь могут импортировать огромный рог изобилия информации. Интернет - это воображаемый мир, способствующий постоянному генерированию новых идей и обогащению знаний. Те, кто использует его наилучшим образом, будут процветать в экономике будущего.

Но, как всегда, "не всё так однозначно". Интернет также предоставил платформу для экстремистов и демагогов, чтобы сеять раздор и поляризацию. А в закрытых обществах цифровая революция стала централизующей силой, обеспечивающей авторитарные режимы еще более мощными методами социального контроля (Китай? - serghey).

Столкнувшись с быстрыми технологическими изменениями, как левые, так и правые проявили различные формы недовольства. Справа доминирующим ответом был национализм, опирающийся на чувство безопасности, которое многие люди получают из групповой идентичности в периоды глубокой неопределенности и потери контроля. Слева, где изначально собрались борцы за интересы работника во время промышленной революции, основное внимание было уделено рабочим, «оставленным позади» в результате глобализации. Эта реакция также вошла в типичную схему: предлагаемое решение состоит в том, чтобы повернуть время вспять и дать государству больший контроль, чем проводить модернизационные реформы.

На этом фоне очень немногие политики говорят о том, как технологии могут быть использованы для преобразования общества к лучшему. Споры о том, является ли государство слишком большим или слишком маленьким, устарели; вопрос в том, достаточно ли современно государство, чтобы стимулировать инновации, конкуренцию и процветание на широкой основе в новой экономике.

С этой целью правительства должны переориентироваться на новые технологии, культуры и операционные модели, которые уже сами развиваются органически. И они должны исследовать новые пути инноваций в таких областях, как образование, здравоохранение и климатическая политика. Так или иначе, широкое распространение получает искусственный интеллект, и политикам придется решать сложные вопросы об управлении данными, конфиденциальности и регулировании. Помимо налогообложения, расходов и традиционного регулирования, существующие системы предоставления государственных услуг должны быть адаптированы к меняющимся реалиям.

Это видение отражает не технологический утопизм, а условный оптимизм. Мы должны сохранять веру в силу человеческой изобретательности для улучшения общества. И мы должны поощрять прогрессивных лидеров ставить технологии в центр своих политических программ, чтобы показать, что они выступают за модернизацию, а не сокращение или возврат к исторически исчерпанным идеям.

Первая промышленная революция научила нас, что сила технологии в конечном итоге лежит в людях, и что энергия, которую она открывает, не должна сдерживаться, а направляться на конструктивные цели. Те, кто адаптируются в первую очередь, будут лучше подготовлены к формированию будущего.

Бенедикт Макон-Куни, экономист, ранее работавший в Казначействе Великобритании, и советник премьер-министра Тони Блэра, в настоящее время возглавляет отдел Технологий Будущего в Институте Тони Блэра.

Первые Комментарии к этой статье

    Прашант Котак,     13 декабря 2019 г.     Те немногие политики, которые видят прошлые «традиционные» озабоченности левых / правых / центральных организаций («социальная справедливость», «снижение налогов для создателей материальных ценностей» и т. д.) и могут визуализировать последствия изменений, вызванных технологиями, на данный момент молчат. Причины очевидны. Они прекрасно понимают, что наряду с возможностями, возникают огромные проблемы. И они также знают, что для того, чтобы поднять эту тему для обсуждения, необходимо дать потенциально неприятные ответы на вопросы, которые неизбежно будут поставлены. Например, что может предложить политик миллиону водителей, которые потеряют средства к существованию в эпоху "без водителей"? Мы найдем вам работу на производстве? Мы будем тренировать вас как кодеров? Если у политиков нет поводов, которые заслуживают доверия и они не могут защитить, не в их интересах поднимать вопросы, если они не могут предложить простых и оптимистичных ответов. Люди имеют склонность стрелять в "пианиста". Особенно в наши дни, если пианистом является политик.

Элизабет Пула, 13 декабря 2019 г. Сегодня общественный договор, который позволяет населению государства привлекать успешных граждан, имеет первостепенное значение. Эти общественные контракты разрушаются из-за дисбаланса власти всемирной аристократии. Эти аристократии требуют полных прав и берут все права у населения, которое живет в определенных географических границах, которые были определены как нации. Эти аристократии по сути являются корпоративными империями, которые нарушают любые и все права национальных государств. Хуже всего глобальным предприятиям, которые могут охотиться на застойное население и контролировать любой доступ к коммуникациям, информации и потребностям выживания в пределах географических границ.
Привилегия не только аристократии, владеющей землей, но и аристократии, владеющей всем, является в настоящее время центром глобальных защитных действий, которые маркируются как популистские движения или националистические движения. То, что происходит, это НЕ те типы движений. Единственное занятие, в котором участвуют популяции, - это организованные и действительно извращенные социальные массовые демонстрации для «сигналов» для исследования массовых реактивных реакций. Эти демонстрации не приносят ничего, кроме сохранения привилегии элиты. Массы побуждают оставаться на месте с помощью эмоциональных стимулов реактивного поведения. Вы можете назвать это просто - пусть животные бегают немного, немного кричат, а затем возвращаются в свои клетки. Однако клетки становятся более тесными и контролируемыми, и некоторым животным это не нравится. Затем животные начинают сражаться друг с другом, что опять же хорошо для привилегированных. Привилегированные позабавятся. Некоторые из животных убивают друг друга, что означает, что привилегированный может не пускать в дело более стратегические боевые сценарии, которые также приводят к тем же результатам, но с большими затратами. Если есть какие-либо предприятия, разрушенные из-за непослушания животных и плохого поведения, то затрагиваются только предприятия, не являющиеся привилегированными, что исключает какие-либо потери из финансового рва и уровней привилегированных. Убытки обеспечены только в пределах экономической деятельности, которая по существу не имеет значения, за исключением окончательного распределения основных товаров потребления и продуктов питания. Никаких существенных потерь для привилегированных не происходит в рамках этого общего реактивного поведения, а также действий по подтверждению полного бессилия и внутри конкретных групп населения.