Андрес Веласко: Биполярная экономика

28 ноября 2019 года; ЛОНДОН. Andrés Velasco: Рандомизированные контролируемые испытания являются хитом месяца в экономике развития, и их самые активные защитники только что получили Нобелевскую премию. Но можно ли рассчитывать на этот экспериментальный подход для разработки более эффективной экономической политики?

Как мы можем узнать, достигает ли экономическая политика поставленной цели? Для этого, например, мы можем создать две одинаковые группы, случайным образом обеспечить «эффективное управление» только для одной из них и измерить результаты. Сравнивая группы, мы получим достоверную оценку эффективности политики.

Этот метод, известный как рандомизированные (см.ниже) контролируемые исследования, или РКИ, долгое время использовался в медицине и социальной политике. Применяя его к экономике развития, Эстер Дуфло, Абхиджит Банерджи и Майкл Кремер произвели революцию, - и получили Нобелевскую премию в прошлом месяце.

Достижение было и интеллектуальным, и организационным: появилось глобальное сообщество рандомистов, приверженных использованию РКИ для изменения мира: "новые доказательства заставят правительства развивающихся стран отказаться от плохой политики и принять хорошую".

Философ Нэнси Картрайт, нобелевские лауреаты Ангус Дитон и Джеймс Хекман, а также оксфордский Лант Притчетт уже давно утверждают, что доказательство результатов РКИ не является золотым стандартом, как хотелось бы сторонникам РКИ. Какие бы результаты ни были, найдут ли избиратели и правительства эти  доказательства убедительными? Будет ли политика улучшаться настолько, чтобы изменить жизнь людей?

Если когда-либо был момент, что надежные доказательства не смогли подтолкнуть политиков, то это как раз такой момент. «Эксперты ужасны!» - заявил Дональд Трамп в 2016 году. - «Британии хватит своих экспертов!», - ответил министр тори Майкл Гоув, когда столкнулся с доказательством того, что Brexit будет плох для британской экономики. Можно представить, как российский Владимир Путин, бразильский Жаир Больсонаро, турецкий Реджеп Тайип Эрдоган и филиппинский Родриго Дутерте кивают в знак согласия.

Экспериментальный подход в основном атеоретический, что некоторые считают преимуществом: пусть, мол, говорят данные. Но у рандомистов есть подход и он прост: если вы строите правильную политику, то они придут с доказательствами ее эффективности: "политики, если столкнутся с убедительными доказательствами, поступят правильно". Тем не менее, другие экономические исследования, часто проводимые другими нобелевскими лауреатами, помогают понять, почему такая модель не является удовлетворительной.

Начните с принятия решений. Психолог Даниэль Канеман и экономист Ричард Талер получили Нобелевскую премию за новаторскую работу в области поведенческой экономики, которая показала, что полностью рациональных моделей экономистов никогда не было: люди склонны к самоуверенности, предвзятости и уверенности в ошибочных правилах, высосанных из пальца, при принятии решений.

Когда выбор, который должны сделать люди, является коллективным, проблемы растут в геометрической прогрессии. Замечание о том, что коллективное рациональное не обязательно должно быть индивидуально привлекательным, - это вишенка на торте в современной экономике общества. (...) Будучи министром финансов Чили в течение четырех лет, я участвовал в бесчисленных дебатах по поводу государственных расходов. Я не могу вспомнить, чтобы научная статья, насыщенная доказательствами, когда-либо помогала настоять на правильном решении.

И есть острая проблема распределения. Есть некоторые изменения в политике, от которых некоторые люди выигрывают, и никто не проигрывает (экономисты называют их улучшениями по Парето). В таких случаях убедительные эмпирические данные, умело использованные, могут изменить мнение людей. Но большинство политических решений заставляет кого-то что-то терять. Потенциальные проигравшие организуют борьбу с переменами, в то время как потенциальные победители остаются неосведомленными, незаинтересованными или и тем, и другим. Политический паралич выглядит как раз так. Результаты РКИ вряд ли это изменят.

Более того, люди заботятся о том, что о них говорят другие, с кем они отождествляют себя. И, как утверждают Рэйчел Крантон и лауреат Нобелевской премии Джордж Акерлоф, мы готовы понести экономические издержки ради подтверждения нашей идентичности. Недавний иммигрант может предпочесть не изучать доминирующий язык своей новой родной страны, если его район населен другими такими же недавними мигрантами. Или избиратели, которые идентифицируют себя с популистским лидером, могут продолжать поддерживать его, даже если его ошибочная политика обанкротит страну. Политика часто является политикой идентичности, нечувствительной к весу доказательств.

Последний вопрос - это масштаб и амбиции. РКИ лучше всего подходят для узко определенных вопросов политики. Если вы хотите, чтобы люди спали под противомалярийными сетками, стоит ли продавать эти сети или раздавать их? Приводят ли условные денежные переводы бедным матерям к зачислению детей в школу? И мой личный фаворит: улучшают ли гендерные квоты политическое представительство женщин в Индии? (Ответ ясен - да.)

Никакое количество исследовательских талантов не может разработать высокий стандарт, чтобы проверить, желательна ли глобализация, насколько велико должно быть правительство или что стимулирует экономический рост. В результате рандомисты мало что могут сказать о больших проблемах, которые разжигают страсти и вокруг которых строятся грандиозные истории. И именно такие истории, как показал Роберт Дж. Шиллер (еще один нобелевский лауреат), организуют наше мышление об экономике. Если эмпирические данные не вплетены в широкое повествование об изменениях, они в лучшем случае могут иметь ограниченное политическое влияние.

Дуфло и Банерджи хорошо знают обо всем этом. В своей вдумчивой новой книге «Хорошая экономика для трудных времен» они пишут: «По мере того, как мы теряем способность слушать друг друга, демократия становится менее значимой и становится ближе к переписи различий племен, каждое из которых голосует в большей степени на основе племенной лояльности, чем на разумном балансе приоритетов ». (Что остается неясным, так это то, как это наблюдение вписывается в их теорию социальных изменений.)

Единственный выход, который мы имеем против плохих идей, - заключают они, - это быть бдительными, противостоять соблазну «очевидного», скептически относиться к предлагаемым чудесам, подвергать сомнению доказательства, быть терпеливыми со сложностью и честными в отношении того, что мы знаем и что мы можем знать ». Это красноречиво и правильно, но звучит скорее как выражение надежды, чем призыв к действию.

Дело не в том, чтобы оспаривать важность большего количества фактических данных о том, «что работает» в сфере образования, коммуналки или здравоохранения. Но экономика учит, что мы должны финансировать условный доллар там, где он приносит наибольшую социальную отдачу. И, учитывая настоящий поток РКИ в последние годы, возможно, ученые и доноры исследований должны посвятить больше времени и ресурсов большим вопросам, которые не могут быть изучены экспериментальными методами, и узнать больше о спросе на новые эмпирические данные и барьеры для политиков. То же самое относится и к учебным программам: многие академические программы рискуют обучать студентов каждой последней эконометрической новации, в то время как было бы лучше передать немного мудрости о том, как применить эти знания в реальном мире. Мне, декану школы государственной политики, это не позволяет спокойно спать.

В сложившихся обстоятельствах, конечно, предложение количественных оценок политики будет продолжать расти, в то время  как спрос на него со стороны политиков, похоже, будет падать. Любой студент-первокурсник-экономист скажет вам, что относительная стоимость услуг экономистов тоже упадет. И это плохая новость для экономистов - и для всего мира.

Андрес Веласко, экс-кандидат в президенты и министр финансов Чили, декан Школы государственной политики Лондонской школы экономики и политических наук. Автор многочисленных книг и статей по международной экономике и развитию. Ранее профессор в Гарвардском, Колумбийском и Нью-Йоркском университетах.