Джозеф Стиглиц: Конец неолиберализма и возрождение истории

4 ноября 2019 г.,Joseph E. Stiglitz: The End of Neoliberalism and the Rebirth of History: В течение 40 лет элиты как в богатых, так и в бедных странах обещали, что неолиберальная политика приведет к более быстрому экономическому росту и что выгоды для немногих избранных будут уменьшаться, чтобы все, включая самых бедных, были во всё лучшем положении. Теперь, когда есть доказательства обратного, удивительно ли, что доверие к элите и к демократии резко упали?

НЬЮ-ЙОРК. В конце холодной войны политолог Фрэнсис Фукуяма написал знаменитое эссе под названием «Конец истории?». По его словам, крах коммунизма устранит последнее препятствие, отделяющее весь мир от его судьбы с либеральной демократией и рыночной экономикой. Многие согласились.

Сегодня, когда мы сталкиваемся с отступлением от основанного на правилах либерального глобального порядка с авторитарными правителями и лидерством демагогов в странах, в которых проживает более половины населения мира, идея Фукуямы кажется странной и наивной. Но это укрепило неолиберальную экономическую доктрину, которая преобладала в течение прошлых 40 лет.

Доверие к неолиберализму как к вере в свободные рынки, как к самому надежному пути к общему процветанию в наши дни является определяющим. И так и должно быть. Но одновременное снижение доверия к неолиберализму и демократии не является совпадением или простой корреляцией. Неолиберализм подорвал демократию на 40 лет.

Форма глобализации, предписываемая неолиберализмом, делала людей и целые общества неспособными контролировать важную часть своей собственной судьбы, как Дани Родрик из Гарвардского университета это четко объяснил, и как я утверждаю в моих недавних книгах «Глобализация и недовольство ею вновь" и "Люди, власть и врибыль". Последствия либерализации рынка капитала были особенно одиозными: если ведущий кандидат в президенты на развивающемся рынке потерял благосклонность с Уолл-стрит, то банки вытащат свои деньги из такой страны. Избиратели тогда оказываются перед острым выбором: уступить Уолл-стрит или столкнуться с серьезным финансовым кризисом. Уолл-стрит как будто имеет больше политической власти, чем граждане страны.

Даже в богатых странах обычным гражданам говорили: «Вы не можете проводить ту политику, которую хотите» - будь то адекватная социальная защита, достойная заработная плата, прогрессивное налогообложение или хорошо регулируемая финансовая система - «потому что страна потеряет конкурентоспособность, рабочие места исчезнут и вы будете страдать".

Как в богатых, так и в бедных странах элиты пообещали, что неолиберальная политика приведет к более быстрому экономическому росту и что выгоды для избранных будут уменьшаться, так что все, включая самых бедных, будут в лучшем положении. Однако, чтобы достичь этого, рабочие должны были бы согласиться на более низкую заработную плату, а все граждане должны были бы согласиться на сокращения в важных государственных программах.

Элиты утверждали, что их обещания основывались на научных экономических моделях и «исследованиях, основанных на фактических данных». Что ж, спустя 40 лет цифры налицо: рост замедлился, и плоды этого роста в подавляющем большинстве оказались для очень немногих наверху. По мере стагнации заработной платы и роста фондового рынка доходы и богатство росли и не просачивались вниз.

Как сдерживание заработной платы - для достижения или поддержания конкурентоспособности - и сокращение государственных программ, может соответствовать, в совокупности, более высокому уровню жизни? Обычные граждане чувствовали, что им продали пустышку. Они были правы, когда чувствовали себя обманутыми.

Сейчас мы испытываем политические последствия этого великого обмана: недоверие к элитам, к экономической «науке», на которой базируется неолиберализм, и к испорченной деньгами политической системе, которая сделала все это возможным.

Реальность такова, что, несмотря на свое название, эпоха неолиберализма была далека от либеральной. Он навязал интеллектуальную ортодоксальность, чьи опекуны были совершенно нетерпимы к инакомыслию. С экономистами с неортодоксальными взглядами обращались как с еретиками, которых следует избегать, или, в лучшем случае, отвлекать на несколько изолированные темы. Неолиберализм мало напоминал «открытое общество», которое защищал Карл Поппер. Как подчеркнул Джордж Сорос, Поппер признал, что наше общество представляет собой сложную, постоянно развивающуюся систему, в которой чем больше мы учимся, тем больше наши знания изменяют поведение системы.

Нигде эта нетерпимость не была выше, чем в макроэкономике, где преобладающие модели исключали возможность кризиса, подобного тому, который мы пережили в 2008 году. Когда случалось невозможное, к нему относились так, как будто это было наводнение, что случается раз в 500 лет - странное явление, которое ни одна модель не могла бы предсказать. Даже сегодня сторонники этих теорий отказываются признать, что их вера в саморегулирующиеся рынки и игнорирование внешних факторов как несуществующих или неважных привели к разрегулированию, которое сыграло ключевую роль в разжигании кризиса. Теория продолжает существовать благодаря попыткам Птолемея привести ее в соответствие с фактами, что свидетельствует о реальности того, что плохие идеи, однажды возникшие, часто медленно мрут.

Если финансовый кризис 2008 года не смог заставить нас осознать, что свободные рынки не работают, климатический кризис, безусловно, должен: неолиберализм буквально положит конец нашей цивилизации. Но также ясно, что демагоги, которые заставят нас отвернуться от науки и терпимости, только усугубят ситуацию.

Единственный путь вперед, единственный способ спасти нашу планету и нашу цивилизацию - это возрождение истории. Мы должны возродить Просвещение и обязаться уважать его ценности свободы, уважения к знаниям и демократии.

Joseph E. Stiglitz, University Professor at Columbia University, is the co-winner of the 2001 Nobel Memorial Prize, former chairman of the President’s Council of Economic Advisers, and former Chief Economist of the World Bank. His most recent book is People, Power, and Profits: Progressive Capitalism for an Age of Discontent.