О Чингисхане и чингизидах

Чингисхан является титанической фигурой во всемирной истории. Это общепризнанный факт, мало кто решится спорить на этот счет. Вокруг такой фигуры всегда идет борьба за ее принадлежность и роль в конкретных национальных исторических традициях. Подобные споры не являются конструктивными, особенно в случае с Чингисханом и чингизидами. Для того, чтобы убедится в этом, необходимо разобраться в том, как стало возможным формирование огромной империи монголов и что собственно было для этого сделано.

Начнем с первого. Сегодняшняя историческая наука пестрит разнообразными мнениями на счет того, что послужило толчком для объединения и возвышения монгольских племен. Одна из самых заманчивых перспектив — связать это с изменением климата. Однако, несмотря на все старания, на сегодня не установлена взаимосвязь, справедливая для всех кочевых империй, между увлажнением и осушением степи с формированием государств. Очевидно то, что крупнейшие  степные империи — первый тюркский каганат и империя Чингисхана, возникли именно в момент увлажнения степи, что в свою очередь приводило к подъему степного животноводства, производной от которого является военный потенциал кочевников.

Второй фактор, который необходимо упомянуть — экономический. Ведь если говорить по существу, то сила любого государства растет в прямо пропорциональной зависимости от тех материальных ресурсов, которые ему подконтрольны. Кочевники Евразии всегда находились в особенном положении. Это было связующее звено между государствами Дальнего востока, Средиземноморья, Ближнего востока, Северной Европы. Однако, их активность далеко не всегда добавляла стабильности в торговую сферу. Если кочевых государств много, их вражда затрудняет сообщение по протяженным торговым путям, которые появились отнюдь не в Средневековье. Торговые маршруты, связывающие восток и запад Евразии, скорее всего, существовали задолго до династии Хань в Китае. Об этом убедительно свидетельствуют находки бадахшанского лазурита на Ближнем Востоке и нефрита в Китае. Во II веке до н.э. появляется, непосредственно Великий шелковый путь, который вплоть до XV века был одним из главных мировых торговых путей. Самое главное заключается в том, что по этому торговому пути перемещались не только предметы, но и также технологии, идеи. Именно перемещение информации оказало наибольшее влияние на исторический процесс.

Третий фактор связан с личным вкладом Чингисхана. Тут необходимо сделать небольшое теоретическое отступление. Выдающийся арабский историк и философ Ибн-Хальдун, живший на рубеже XIV-XV вв. очень близко подошел к пониманию сущности эволюции кочевых обществ. Кочевники же— «самые дикие из людей и по отношению к цивилизованным людям — занимают ступень дикого, необузданного и хищного животного» [Ибн-Хальдун 1980: 133]. Они привычны к суровой, полной лишений жизни, активныи подвижны, являются хорошими воинами и составляют прочную группировку, способную завоевать изнеженных, трусливых и разобщенных неравенством земледельцев. Первоначальное условие завоевания — создание асабийи, т.е. групповой солидарности кровнородственных коллективов, связанных общими интересами. «Знай, что подготовка государства и его создание осуществляются асабийей. Неизбежно должна существовать крупная группировка, объединяющая и ведущая за собой другие группировки»[Ибн-Хальдун 1980: 145]. После завоевания асабийя становится субъектом государственной власти, распространяемой на завоеванные территории. «Дело государя осуществляется его людьми, т.е. его группировкой, его соратниками. С ними он одолевает выступающих против его государства, из них он выбирает, кого облечь властью в своих владениях, в управлении государством, в сборе причитающихся ему денег» [там же: 141-142].

Каждая кочевая держава существует не более 120 лет, т.е. не более периода жизни трех-четырех поколений («закон Ибн-Хальдуна»). Второе поколение, следующее за поколением завоевателей, живет уже в состоянии цивилизации, в изнеженности и роскоши. Примитивная демократия сменяется неравенством среди завоевателей, асабийя отслаивается, бывшие соратники, ставшие администраторами на местах, обогащаются и начинают проводить сепаратистскую политику. Правитель теперь «начинает нуждаться в близости кого-то другого, чужаков, на которых он опирается в борьбе против бывших соратников, отстраняя их от дел и от соучастия. Он наделяет чужаков властью над теми. Они становятся ближе ему». Из чужаков и новых приспешников складывается другая асабийя, но «это не та тесная связь, подобная узде». В конечном счете, резюмирует Ибн-Хальдун, «держава — не тем, кто ее создавал, а слава — не тем, кто ее добывал» [там же: 142, 145]. Третье поколение деградирует еще больше. Предвестником гибели государства является роскошь. «Множатся траты и растут расходы власти и государственных людей... Роскошь увеличивается, и податей уже не хватает, и государство начинает чинить несправедливости и насилие над теми подданными, что под его дланью». Энтропия власти ощущается все сильнее, и если кто-нибудь не завоюет распадающееся государство, с тем чтобы создать новый политический механизм, то будет исчезать, «пока не пропадет, подобно огню в светильнике, когда кончается масло и гаснет светильник» [там же: 146, 147].

В свете вышеизложенного, империя Чингисхана интересна, прежде всего, тем, что на нее «закон Ибн-Хальдуна» не распространяется. Почему так вышло? Потому что Чингисхан сделал все не так, как было принято в то время, буквально перевернул все с ног на голову. И сделать все так ему помог собственный горький опыт, который он получил, еще когда не был наречен на курултае Чингисханом, а был Темуджином, сыном Есугай-багатура из рода борджигин. Необходимо отметить, что все нижеизложенное мы знаем из «Сокровенного сказания», наиболее важного письменного источника по истории монголов. Безусловно, это не сухое изложение фактов, ему не чужда некоторая мифологизация и идеализация прошлого, но оно было написано в XIII веке, скорее всего вскоре после смерти Чингисхана, вероятно с помощью человека, знавшего его лично. Иначе сложно объяснить обилие подробностей, которые не мог знать посторонний.

После смерти отца Темуджин на себе ощутил, что родственные отношения еще не обязательно гарантируют поддержку в трудную минуту. Его мать, Оэлун, бросили с детьми, откочевав без нее. Для того, чтобы выжить, они занимались рыбной ловлей и собирательством. Это было позором для правнука Кабул-хана, одного из самых знатных людей степи (насколько понятие знатность вообще для степи актуально). За время своего взросления Темуджин успел хладнокровно убить старшего единокровного брата, посидеть закованным в колодки, сбежать, принять участие в ряде местных конфликтов и найти преданных лично ему людей. Именно эти люди стали для него надежной опорой, а потом заняли высокие руководящие посты. Родственников же он держал вдали от себя, не во всем доверяя им. Только за потомками своего брата Хасара он оставил формальное право наследовать власть. Раздел имущества и «юрт», сильно умножившихся после завоеваний, Чингисхан проводит также не в пользу своей родни, жалуя им сравнительно небольшое количество юрт.

Кроме того, им был составлен некий свод предписаний, называемый Яса. Сегодня очень сложно судить о том, чем она была, так как до нас не дошел ни оригинал, ни сколько-нибудь полные ее списки. Мы можем утверждать только то, что она содержала указания и табу, хранилась в сокровищницах чингизидов и не была общедоступна. Сделаем смелое предположение, что сам Чингисхан не был бы рад такой судьбе его детища, так как возможно это была попытка формализовать и закрепить те модели поведения, которые позволили возвыситься ему и могли помочь укрепить государство его потомкам. Сами же потомки не были заинтересованы в существовании документа, который ограничивал их власть и запирал в рамках единого государства. В прочем, это всего лишь предположения.

Что мы имеем в итоге? Чингисхан видел, что племенная структура организации общества является преградой для укрепления его личной власти и построения государства как такового. Для того, чтобы подорвать позиции племенной знати покоренных племен, он вводит новую десятичную систему организации войска и общества в целом. Только некоторым племенам было разрешено самостоятельно формировать тысячи и сотни, в основном это деление смешивало представителей разных племен. Новая элита рекрутировалась из кешиктенов, личной гвардии хана (от монг. хишигтэн — «близкие и верные слуги государя»), чем еще большие подрывались позиции племенной знати.

Пути, по которым приходили в новую монгольскую знать, иногда были очень неочевидными. История Джебе тому доказательство, ведь он практически убил Чингисхана в бою и не побоялся в этом ему признаться, будучи пленным, на волоске от гибели. Людей, которые предавали своего господина или же преступали клятву, неизменно уничтожали, даже если они оказали ценную услугу своим предательством. История с пленением Джамухи, одного из самых принципиальных врагов Чингисхана, тому яркий пример. Это по праву можно назвать меритократическим принципом подбора кадров и судя по результатам деятельности, этот принцип себя полностью оправдал.

Если посмотреть на масштабы завоеваний, произведенных Чингисханом и его сыновьями, то может сложиться впечатление, что именно в них, масштабах, основной вклад в исторический процесс, который сделали монголы в XIII–XIV вв. Безусловно, это важно, но этим их вклад не исчерпывается. Формирование огромной империи, обезопасило трансъевразийские торговые пути, что очевидным образом привело к интенсификации торговли. Это привело к т.н. «средневековой глобализации», когда существенная часть человечества стала объединена в рамках одной экономической системы. Для людей, живших тогда, мир резко стал гораздо больше, появились новые горизонты в том числе для экономической деятельности. Новые знания двигались по Великому Шелковому пути, необратимо меняя мир. Даже распад единого государства и междоусобица между улусами чингизидов не прервала этот процесс. Конечно, довольно наивно будет считать, что если бы не монгольские завоевания, то военное использование пороха или идея найти морской путь в Индию никогда не появились бы. Но в том, что эти изобретения появились именно в известное нам время, империя Чингисхана и его наследников сыграла одну из решающих ролей.

Погиб глобальный проект XIII–XIV вв. не из-за алчности монголов, а из-за тех самых активных торговых связей, без которых распространение Черной Смерти не было бы таким широким и стремительным. Именно пандемия чумы уничтожила все достижения «средневековой глобализации». Все, кроме памяти о том, что это вообще возможно и какие выгоды это несет. Такая память была главным залогом успеха подобного проекта.

Нам осталось последнее. Выяснить судьбу тех, кто построил великую империю и узнать может ли кто-то сегодня претендовать на их наследство. Начнем по порядку. Судьба строителей государства в основном незавидна. В лучшем случае они ассимилировались и потеряли свою идентичность. В худшем были физически уничтожены во время распада империи. Наиболее яркий пример первого — Половецкая степь, Дешт-и-кипчак, где правили потомки Джучи. Нам она более известна как Золотая Орда. Самый выраженный пример второго варианта — Китай, где династия Мин, пришедшая на смену монгольской Юань, устроила монголам форменный геноцид. Остатки приняли буддизм и смешались с манджурами.

Завоевание, даже столь успешное, очень напряженное с точки зрения демографии занятие, что мы можем наблюдать на примере монголов. Обязательно необходимо также отметить то, что монгольская степь может прокормить строго определенное количество кочевников. Это своеобразная константа, которая справедлива как для XII века, так и для XIX. Оценки разных исследователей разнятся, но это в любом случае не больше 1 млн. человек. Вместе с кардинальным изменением маршрутов торговых путей и стремительным развитием морских перевозок, уходит последний шанс для степняков снова стать доминирующей силой в Евразии.

Из этого следует закономерный вывод. Несмотря на то, что разнообразные этнонационалисты с удовольствием бы присвоили себе наследие Чингисхана, спекулируя на языковых вопросах, проводя ДНК-анализы или вовсе упирая на фенотип борджигинов XIII–XIV вв., которые по данным Рашад ад-Дина были голубоглазыми, действительных наследников мы не наблюдаем. Они просто не отвечают следующим критериям. Во-первых, настоящий наследник должен на монопольных основаниях контролировать трансъевразийскую торговлю, которая в свою очередь должна быть главной торговой артерией планеты. Пока Евразия играет роль периферии для трансатлантических и транстихоокеанских экономических сообществ это невозможно даже в теории. Во-вторых, это особенно забавно, подавляющее большинство групп, мечтающих сегодня национализировать наследие Чингисхана и чингизидов, отличаются правым и консервативным настроем. Они ориентированы, прежде всего, на сохранение той социально-экономической модели, которая сложилась за последние 30 лет. Забавно это прежде всего потому, что сам Чингисхан ориентировался на прогрессивный опыт Уйгурского каганата и стремился преобразовать общество, сделав его более управляемым и эффективным для выполнения задуманных целей. В этом ему противостояла племенная верхушка, отличавшаяся крайним консерватизмом и крепко державшаяся за власть. Именно то, что новая десятичная модель вместе с новыми принципами пополнения руководящих кадров были хотя бы частично внедрены, обусловило всю нетипичность степной монгольской империи, которая выражалась, в том числе, в ее долгом существовании. Не тот наследник Чингисхана, кто говорит с ним на одном языке, не тот у кого с ним одинаковый разрез глаз. А тот, кто, окружив себя верными людьми, начнет безжалостно рвать устоявшиеся привычные связи, заменяя их новыми, выгодными лично ему и тем, кто за ним пойдет. Ну и тот, кто выживет по итогу и добьется успеха в своем деле.