Загугленная молодёжь. Вид сбоку.

Так неужто в город Приволье не привозили еды из соседних колхозных сёл？

Без еды жил (до пары недель). Но желания добыть еды преступлением, как предлагает Bazyaka, или даже попрошайничеством ни разу не возникало.

Если не можешь обуздать свои инстинкты, будешь подчиняться тому, кто даст еду:

Стоит эсэсовец, рядом собака и рядом с ним военнопленный. И, когда люди идут за сухарями, он говорит: “Это политрук”. Его выводят и тут же рядом расстреливают.  Предателю наливают кофе и дают два сухаря. “А это – юде”. Еврея выводят – расстреливают, а тому опять два сухаря. “А этот был энкведистом”. Его выводят – расстреливают, а тому опять два сухаря»

Ежедневно в лагерь заходили эсэсовцы и издевались над военнопленными: бросали кусочки хлеба, сухари и наблюдали со смехом, как голодные пленные набрасывались на эту еду, образуя свалку. При этом эсэсовцы все это фотографировали — они обожали такие зрелища. 

 Наконец, состав где-то остановился, двери открыли и стали бросать в вагон буханки хлеба и банки с консервами — тушенку. Эсэсовцы крикнули: «Буханку хлеба — на четверых, а банку консервов — на пять человек!» и закрыли сразу двери. В вагоне стало темно, хоть глаз выколи. Сразу же образовалась свалка, все голодные набросились в полной темноте на хлеб и консервы. Кто сильней, тот схватил буханку хлеба или банку консервов, кто слабее — тому ничего не досталось. Крик, гвалт, один у другого вырывает из рук хлеб или консервы, ничего не видно — темно.

Я у кого-то выхватил буханку хлеба, но, в тот же миг, кто-то другой, вырвал ее из моих рук. Я стал забирать у него буханку обратно, а в это время третий — ножом на ходу стал отрезать кусок хлеба прямо у нас в руках и вместе с хлебом отхватил у меня кусок большого пальца левой руки. Несколько раз я выхватывал у кого-то хлеб, но тут же его вырывали и у меня. Наконец, я нащупал у кого-то открытую банку с консервами, и мне удалось эти полбанки съесть.

А если можешь, то  даже в голодную пору останешься человеком.

Бат-Шева Даган писала о подарке на день рождение, полученном ею от подруги в Освенциме. Подарок состоял из ломтя хлеба, выданного подруге, уступившей его ради этого случая, маленького кусочка колбасы, который ей удалось найти, и рисунка, где был изображен праздничный стол, уставленный деликатесами.

Баландеры хватали бачки и рысью к кухне, а там их уже встречала огромная очередь. А мы приходили в барак и, не раздеваясь, падали на голые нары. Бараки не топлены — нет топлива. Только уснул, тебя тянут за ногу — получай ужин. Проглотил холодную бурую жижу, снова уснул. Часа в два ночи опять дергают за ногу — получи пайку! Проглотил всухомятку этот кусочек, а через три часа подъем. И так каждый день. Конечно, баландеров и хлебоносов бригадир подбирал таких, которые еще могли бегать и могли постоять за себя, а слабенькому в тех очередях делать было нечего. Вот поэтому все, что оставалось от ужина, бригадир отдавал им, а бригада на это не обижалась. Люди постепенно начали доходить, бригады стали уменьшаться. Начался вымор. Первыми умирали старики, потом бывшие коммунисты, следом подхватила эстафету интеллигенция. Словом, умирал в первую очередь тот, кто не привью к такой жизни. А продолжал жить тот, кто вдоволь хлебнул нашей советской, мурцовки, будучи на свободе. 

Не, моя матушка родила меня в срок.Весной ей исполнится восемьдесят лет.