Прежде чем начать критиковать Маркса, уступим ему в одном важном вопросе — о сущности стоимости. Мы убеждены, что трудовая теория стоимости Маркса так же ошибочна, как и другие составляющие его экономической теории, однако чтобы разговаривать с Марком на его языке, мы должны предположить, что в вопросе о стоимости он прав. Нет ничего легче, чем критиковать теорию с точки зрения заведомо чуждых ей представлений, то есть противопоставлять заведомо несовместимое, но и не многого стоит такая критика. Мы пойдём другим путем. Ниже мы везде будем предполагать, что стоимость — это, как и учил Маркс, общественно необходимое рабочее время, а величину стоимости будем измерять, соответственно, часами рабочего времени. Мы будем спорить с Марксом не выходя за рамки его понятий. Тем самым мы попытаемся доказать, что теория Маркса противоречит не каким-то позднейшим теориям или фактам, но прежде всего самой себе, что, между прочим, куда как более важно.

          Итак, если стоимость есть общественно необходимое рабочее время, то процесс образования прибавочной стоимости состоит, по Марксу, в том, что рабочий трудится, предположим, 12 часов, в то время как его заработная плата заключает в себе только, положим, 6 часов рабочего времени; остающаяся стоимость (12 минус 6) в размере 6 часов и является прибавочной стоимостью, присваиваемой капиталистом.

          Главное, чем марксова теория отличается от других теорий эксплуатации и на что поэтому сразу же следует обратить внимание, состоит в том, что у Маркса капиталист эксплуатирует рабочего, но не грабит его, не обманывает и ничего насильно не отнимает ни тайно, ни явно. Между ним и рабочим всё происходит "честно и пристойно": сделка заключается обеими сторонами добровольно и сознательно, никто никого ни к чему не принуждает, рабочую силу капиталист покупает в соответствии с законом стоимости, то есть рабочая сила, как и любой другой товар на рынке, продаётся и покупается по своей действительной стоимости; это значит, что капиталист платит рабочему ровно столько, сколько и должен платить "по совести и справедливости". Читатель, вероятно, уже в недоумении: как же при такой идиллии вообще возможна какая-либо эксплуатация? Здесь действительно есть затруднение, которое Маркс разъясняет так: капиталист полностью оплачивает рабочему стоимость не труда, но рабочей силы. Стоимость же рабочей силы определяется, как и стоимость любого другого товара, издержками её производства. То есть стоимость рабочей силы среднего рабочего равна стоимости продуктов питания и других средств потребления (жильё, одежда и проч.), необходимых для того чтобы вырастить, воспитать, обучить среднего рабочего. Это звучит, мягко говоря, несколько парадоксально, ибо получается, что капиталист оплачивает рабочему не его труд, но его потребление, то есть, грубо говоря, платит рабочему не за то, что он работает, а за то что, он ест! Однако благодаря именно этому парадоксу сколько-нибудь определённая связь между заработной платой и трудом у Маркса исчезает: рабочий за одну и ту же заработную плату может работать и 6, и 10, и 12 часов, тем самым и открывается возможность эксплуатации. На этом и основан весь фокус капиталистической эксплуатации, когда никто никого не грабит и не обманывает, но есть грабители и ограбленные, обманщики и обманутые.

          Такова теория Маркса в самом сжатом изложении. С первого же взгляда видно, что что-то уж слишком много парадоксов она в себе содержит.

          Начнём с самого начала, — с того момента, когда рабочий и капиталист встречаются на рынке, и первый продаёт, а второй у него покупает... что? Это нам и предстоит выяснить. Вообще-то, у большинства экономистов издавна существовало и существует по сей день сильное подозрение, что рабочий продаёт, а капиталист у него покупает труд. Этого же мнения придерживались одно время и Маркс с Энгельсом (см., например, "Манифест коммунистической партии"), но позже Маркс обнаружил, что мнение это никак не вяжется с его теорией и потому отказался от него (ту же эволюцию вслед за Марксом проделал и Энгельс). Что же не устраивало Маркса? Всё очень просто: ведь если рабочий продаёт, а капиталист покупает труд, и между ними происходит (согласно закону стоимости, которому Маркс придаёт фундаментальное значение) обмен эквивалент, то в таком случае труд рабочего оплачивается сполна, ибо заработная палата есть эквивалент труда, рабочий получает ВСЁ, что он вправе требовать от капиталиста. Следовательно, не существует ни какой эксплуатации . Правда, остаётся ещё место для вульгарного надувательства: капиталист может обмануть рабочего и недоплатить ему, но ясно, что этот обман, как и любой другой обман, не может происходить систематически, на протяжении веков, в масштабах всего общества; всякому злоупотреблению рано или поздно приходит конец. К тому же Марксу нужна эксплуатация как объективный закон капитализма, а не как субъективное злоупотребление капиталистов, ибо только в первом случае борьба с эксплуатацией есть борьба с капитализмом, а не с махинациями отдельных лиц в рамках капиталистических отношений. Последнее никак не устраивает Маркса, ибо он желает быть революционером, вершителем судеб человечества, а не заурядным борцом за правду.

          Таким образом, вполне, казалось бы, естественный и невинный ответ на вопрос "что же продаёт рабочий на рынке?" оказывается абсолютно несовместимым с марксизмом. Поэтому Маркс в этом вроде бы простейшем вопросе буквально на ровном месте был вынужден сделать научное открытие, которое его ученики потом прославили в веках: оказывается, рабочий продаёт, а капиталист покупает не труд. Но что же? Оказывается, рабочую силу.

          "...Я... должен поразить вас, — говорит Маркс, — утверждением, которое покажется вам парадоксом... Такой вещи, как стоимость труда в обычном смысле этого слова, в действительности не существует... То, что продаёт рабочий, не является непосредственно его трудом, а является его рабочей силой, которую он передаёт во временное распоряжение капиталиста."

          Но вот тут-то и встаёт интересный вопрос: зачем нужно помимо понятия труда вводить ещё понятие рабочей силы? Вопрос этот интересен тем, что кроме Маркса понятие рабочей силы никому не нужно: все экономисты до и после Маркса вполне обходились без него. Одно это обстоятельство уже настораживает. Но посмотрим, как Маркс отвечает на этот вопрос:

          "...Количество кристаллизованного в товаре необходимого труда образует его стоимость... Применяя это понятие стоимости, как смогли бы мы определить стоимость, скажем, 10-ти часового рабочего дня? Сколько труда содержится в этом дне? 10 часов труда. Если бы мы сказали, что стоимость 10-ти часового рабочего дня равна 10 часам труда... то это было бы тавтологией и даже больше того — бессмыслицей."

          Поэтому, заключает Маркс, не существует такой вещи, как стоимость труда, следовательно, труд не может ни продаваться, ни покупаться.

          Маркс действительно нас поразил. Стоимость 10-ти часового рабочего дня = 10 часам труда — это тавтология, говорит он. Правильно, это тавтология (но, заметим, не бессмыслица). Однако ни один рабочий не продаёт стоимость как таковую, то есть свое рабочее время как общественно необходимое рабочее время. Рабочий продаёт труд (рабочее время) столяра, каменщика, маляра и т.д. Но конкретный труд конкретного рабочего не совпадает с общественно необходимым трудом, — это Маркс нам объяснил в 1-ой главе "Капитала" (впрочем, это ясно и само собой). Один рабочий производит товар за 5 часов, другой — тот же товар за 10 часов, при этом общественно необходимое время, затрачиваемое на производство данного товара, может быть равно 2 или 3, или, скажем, 15 часам, а может, и вообще оказаться равным 0, — это азбука марксизма. Но именно поэтому оценка конкретного труда данного рабочего не только перестаёт быть тавтологией, но становится даже экономической необходимостью. Конкретный труд может и должен быть оценен, и это происходит каждодневно.

          Поясним нашу мысль. Вспомним формулу обмена, которую Маркс всюду в "Капитале" использует в качестве примера: X холста = Y сюртуков, — разве это не тавтология? В обоих частях равенства мы имеем одну и ту же стоимость, одно и то же количество одного и того же абстрактного человеческого труда. То есть в обоих частях равенства мы имеем одно и то же, — так разве, повторяю, это не тавтология? Нет, вероятно, ответит Маркс. Почему? Потому, что это "одно и то же", абстрактный человеческий труд, представлен по разному в правой и левой частях равенства, существует в различных материальных формах: здесь — холст, там — сюртуки. Поэтому равенство X холста = Y сюртуков не тавтологично, подобно тому как не тавтологично "равенство" 10-ти килограммовой гири 10 килограммам сахара. В обоих случаях одно и то же содержание (стоимость в первом и вес — во втором) существует или представлено в различных формах. Но ведь то же самое мы имеем и в равенстве 10 часов труда каменщика = 10 руб. В обоих частях равенства представлен один и тот же абстрактный человеческий труд, но в правой части он представлен как труд каменщика, а в левой — в форме денег (10 руб.). Различие форм бесспорно. То, что труд каменщика непосредственно не тождественен абстрактному человеческому труду, не надо даже и доказывать, ибо это столь же очевидно, как и то, что тяжесть и тяжёлый предмет — это не одно и то же. Сам Маркс, как я уже заметил, на первых же страницах "Капитала" проводит резкое различие между абстрактным и конкретным трудом. Следовательно, в каждом отдельном случае необходимо ещё выяснить, сколько же в действительности общественно необходимого труда содержится в 10-ти часовом рабочем дне каменщика, то есть чего труд последнего в действительности стоит. Именно на этот вопрос мы и получаем ответ, когда 10 часов труда каменщика приравниваются к 10 руб. То есть труд оценивается так же, как и любой другой товар, и равенство 10 часов труда каменщика = 10 руб. не более тавтологично, чем равенство 5 кг хлеба = 10 руб. Оценки труда невозможно избежать, ибо она не только возможна, но и необходима, равно как и оценка любого другого товара, который реально продаётся и покупается. Не продаётся только абстрактный труд — именно в силу своего абстрактного характера, но конкретный труд можно и продать, и купить.

          И, напротив того: рабочую силу нельзя ни купить, ни продать.

          В самом деле, где Маркс видел рабочего, который продавал бы, или капиталиста, который покупал бы не труд, а именно рабочую силу? Что такое рабочая сила?

          "Под рабочей силой или способностью к труду, — говорит Маркс, — мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм, живая личность человека, и которые пускаются им в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные стоимости."

          Рабочая сила есть, таким образом, способность к труду или просто возможность труда. Но что такое возможность труда? Чем, вообще, возможность отличается от действительности? Если вещь есть, если она реально существует, то всегда можно (по крайней мере, теоретически) установить, что она такое, каковы её качественные и количественные характеристики. Если же её нет и она всего лишь может быть, то есть всего лишь возможна, то именно в силу этого её может и не быть; она может быть такой-то, а может быть и совсем иной и т.д. То есть возможность есть прежде всего неопределённость; это всего лишь "может быть" в отличие от твёрдого и ясного "есть". Возможность труда или способность к труду есть некая неопределённая субстанция, в которой ещё совершенно скрыты все параметры процесса труда, характеризующие его как качественную, так и количественную стороны, и относительно которых каждый может строить какие угодно предположения, но никто не вправе ничего утверждать положительно. Однако капиталисту нужен реальный труд, а не какая-то там призрачная возможность труда или способность к труду, подобно тому как рабочему нужен реальный хлеб, а не возможность хлеба. Капиталисту нужен труд, конкретный труд клерка, столяра, слесаря, техника, администратора; труд определённой интенсивности, продолжительности, квалификации, сложности и т.д. Никто никому не платит денег за простое обладание силой или за умение что-то делать. Деньги платят лишь за конкретную работу, которая либо уже выполнена, либо будет выполнена. С другой стороны, и рабочий, прекрасно сознавая, в отличие от Маркса, что его абстрактная рабочая сила никому не нужна, предлагает на рынке труда определённый труд маляра, прядильщика, кочегара и т.д. и требует заработную плату в соответствии с качеством и количеством предлагаемого труда. Даже тогда, когда он "согласен на любую работу", он предлагает труд, пусть любой труд, но всё же труд, а не рабочую силу. По сути дела, рабочую силу вообще невозможно продать. Рабочая сила сама по себе, без и вне реального процесса труда, есть лишь простое заверение в том, что такой-то человек может выполнить такую-то работу. Но подобные заверения, как и всякие другие, мало чего стоят. Деньги платят за дела, а не за слова. Именно в труде, а не в рабочей силе существует действительная потребность, и именно удовлетворение этой потребности реально оплачивается. Что же касается рабочей силы, то есть возможности труда, то ей на рынке могут соответствовать лишь возможные деньги, то есть за обещание работы можно получить лишь обещание зарплаты, и не более того.

          Конечно, цели рабочего и капиталиста прямо противоположны: рабочий заинтересован в том, чтоб за меньшую работу получить большую заработную плату, капиталист — в обратном. На этой почве возможны разнообразные коллизии: как и при купле-продаже любого другого товара покупатель может купить, а продавец — продать совсем не то, что он предполагал. Может случиться так, что рабочему придётся выполнять более тяжёлую и грязную работу, чем он ожидал, а капиталист, наоборот, может обнаружить, что он нанял нерадивого рабочего, труд которого не стоит выдаваемой ему заработной платы. Подобного рода ошибки и трения возможны, но не более, чем при купле-продаже любого другого товара. Если рынок труда более или менее развит, то как рабочий, так и капиталист прекрасно осведомлены относительно того, что первый — продаёт, а последний — покупает. И чем более цивилизован рынок, тем меньше остаётся места для всякого рода недоразумений.

          Ни в одной стране, в которой отношения труда и капитала приняли сколько-нибудь развитую и устойчивую форму, не прошёл бы тот фокус, который описывает нам Маркс в "Капитале": рабочий, дескать, получает от капиталиста в виде заработной платы продукт, содержащий в себе лишь 6 часов рабочего времени, причём рабочему об этом последнем обстоятельстве не дано ни знать, ни догадываться; в обмен на эту заработную плату рабочий передаёт капиталисту пользование своей рабочей силой, причём он, опять-таки по Марксу, не имеет права знать, что такое эта его рабочая сила. Он, таким образом, выглядит совершенным дурачком: он не знает ни того, что продаёт, ни того, что покупает, ни того, чем чреват для него этот эквивалентный обмен. И лишь попав в мастерскую капиталиста, он "находит" там "необходимые средства производства не только для шестичасового, но и для двенадцатичасового процесса труда". Только здесь он, стало быть, делает для себя открытие, что ему придётся вкалывать все 12 часов, а не 6, как он, может быть, думал, хотя подобные думы Маркс запрещает ему иметь в голове, поскольку рабочий продаёт не труд, а рабочую силу, которая не содержит в себе понятия о продолжительности труда.

          Продолжительность рабочего дня нигде и никогда не определяется тем, что рабочий "находит" в мастерской. Всякий рабочий за данную заработную плату готов выполнять работу вполне определённой продолжительности и интенсивности; и то и другое в абсолютном большинстве случаев оговаривается при найме рабочей силы. Капиталист, говорит Маркс, "имеет в виду" различие между той стоимостью, которую рабочий потребляет, и той, которую он производит. На этом-то различии он (капиталист) и строит всю свою деятельность и из него извлекает свою прибыль. Но почему самому рабочему не дано "иметь в виду" это различие? Ведь рабочий должен чувствовать его буквально на собственной шкуре: он потребляет продукт стоимостью в 6 часов, а производит продукт стоимостью в 12 часов! Возможно ли, чтоб рабочий не заметил этого факта, а заметив, остался к нему безучастен? Какая сила заставляет рабочего продавать какую-то абстрактную, никому неведомую рабочую силу, а не свой конкретный труд определённого качества и количества?

          "Я продаю свой труд такого-то качества и количества по такой-то цене; если окажется, что капиталист даёт мне в виде зарплаты меньше, чем я ему — в виде труда, то рано или поздно я это обязательно замечу, и потребую пересмотра условий найма, потребую повышения зарплаты." Так или примерно так думает всякий "нормальный" рабочий. "Нет, — поучает его мудрый Маркс, — ты продаёшь не труд, а рабочую силу, и именно отсюда проистекают все твои беды". Рабочий останавливается в затруднении. "Да, действительно, — размышляет он, — если я буду продавать не труд, а рабочую силу, то бишь если я, заключая сделку с капиталистом, не буду оговаривать ни качества, ни количества моего труда, если вообще буду говорить не о труде, а о какой-то рабочей силе, то капиталист непременно меня одурачит: он, например, заставит меня работать не 6 часов, как я расчитываю, а 12, или же заставит чистить выгребные ямы, в то время как я умею делать табуретки и ничем иным заниматься не желаю... Однако подобных недоразумений я могу легко избежать: я буду предлагать капиталисту не неведомую ни ему, ни мне рабочую силу, а свой труд столяра и соглашусь работать за такую-тозарплату не более, чем 6 часов в день. Но... позвольте, да ведь я, кажется, с самого начала и предполагал продавать именно труд, а не рабочую силу?!.." — Не правда ли, это забавно? Что, спрашивается, доказал или объяснил Маркс своей теорией этому рабочему или нам, читателям бессмертного "Капитала", или хотя бы самому себе?

          Однако Маркс лукавит. Он никому ничего и не собирался объяснять или доказывать. Ни философские определения стоимости вообще и стоимости труда в частности, ни даже вопрос о том, что же такое рабочая сила, — всё это здесь совсем ни при чём, по крайней мере эти проблемы маячат в данном случае где-то далеко на заднем плане. Не они беспокоят Маркса, ибо они — лишь следствия другого, коренного затруднения. Если я как капиталист беру товар, который стоит 6 рабочих часов, и затем, используя его в качестве заработной платы, нанимаю рабочего, который за эту заработную плату работает 12 часов, то сам этот товар (заработная плата) оказывается, очевидно, простым посредником в обмене труда на труд. Я располагал 6 часами труда, воплощёнными в каком-то продукте, а затем при помощи этого продукта я получаю в своё распоряжение 12 часов труда. В результате этого обмена я просто обменял 6 часов труда на 12 часов, то есть получается, что 6=12!Вот что действительно поразительно и парадоксально, вот чем в действительности озабочен Маркс. Теория эксплуатации сводится к тому, что большее рабочее время обменивается на меньшее рабочее время, то есть теория эксплуатации сводится к неэквивалентности обмена между трудом и капиталом. Но ведь именно эквивалентность обмена (пресловутый закон стоимости) Маркс как раз и выдвинул в качестве первоначального условия, которое непременно должно быть соблюдено, ибо в противном случае все капиталистические отношения будут сведены к банальному надувательству: к тому, что капиталист покупает рабочую силу ниже её стоимости. Перед Марксом стоит задача спасти теорию эксплуатации и одновременно сохранить эквивалентность обмена. Чтобы выйти из этого тупика, Маркс и придумывает термин "рабочая сила". 6 рабочих часов — это, оказывается, не стоимость труда, а стоимость рабочей силы; в свою очередь, 12 часов — это опять-таки не стоимость труда, а стоимость произведённого трудом продукта, труд же вообще не имеет стоимости, его нельзя оценивать, продавать, покупать так, как это проделывается с обычными товарами. Иными словами, чтобы спастись от нелепости, что 6 = 12, Маркс объявляет, что 6 — это одно, а 12 — это нечто совсем другое, то есть Маркс ЗАПРЕЩАЕТ нам приравнивать 6 к 12, несмотря на то, что именно это приравнивание непрерывно происходит на практике и к нему сводятся отношения между рабочим и капиталистом.

          "Если рабочий, — говорит Маркс, — трудится 12 часов и получает в качестве заработной платы продукт 6 часов, то этот продукт 6-часового труда составляет стоимость, даваемую за 12 часов труда... Отсюда не следует, что 6 часов труда равны 12 часам, или что товар, в котором представлено 6 часов, равен товару, в котором представлено 12 часов..."

          Неправда, именно это "отсюда" и "следует". Если рабочий ежедневно отдаёт капиталисту 12 часов труда, а получает в обмен "в виде" заработной платы лишь 6 часов труда, то какими силами Маркс убедит нас в том, что 6 не равно 12?Как он сможет это сделать, если это равенство у нас прямо перед глазами: смотрите, здесь 6 часов, а там — 12, и вот происходит обмен между этими величинами, то есть их приравнивание друг к другу, ибо это обмен эквивалентами, то есть обмен равных между собою величин!

          Рабочая сила нужна Марксу для того чтоб обосновать саму возможность эксплуатации, не впадая при этом в вульгарные представления о грабеже или надувательстве. Поэтому Маркса принципиально не устраивают истины типа 6 = 6 или 12 = 12 (ибо ни в том, ни в другом случаях эксплуатации не существует), ему непременно нужно, чтобы 6 = 12 (потому что только в этом случае эксплуатация имеет место), но при этом ему необходимо сохранить добрые отношения и с арифметикой, и со здравым смыслом, и с законом стоимости, — марксистской святыней, — согласно которому товары обмениваются по их стоимости, то есть каждый товар при обмене полностью возмещает стоимость другого, на который обменивается. Короче говоря, в соответствии с принципом эксплуатации 6 должно быть равно 12, но в соответствии с законом стоимости 6 не должно быть равно 12. Понятно, что разрешить это затруднение невозможно, но Маркс и не пытается это сделать, что, заметим, очень благоразумно с его стороны. Маркс находит иной и по-своему гениальный выход: вместо того чтоб искать несуществующее решение неразрешимой проблемы он делает вид, что никакой проблемы не существует, а именно: он просто-напросто ликвидирует это неравное равенство между 6 и 12, он заверяет нас, что труд не продаётся и не покупается, что между 6 и 12 не происходит ни обмена, ни "приравнивания". Но позвольте, возражаем мы, ведь что-то же должно продаваться и покупаться: рабочий получает от капиталиста нечто и, в свою очередь, передаёт или предоставляет последнему какое-то другое нечто; какой-то обмен между ними явно же происходит? Вот тут-то Маркс и производит на свет божий понятие рабочей силы подобно тому, как фокусник извлекает зайца из шляпы. И у него сразу же всё приходит в гармонию: заработная плата обменивается на рабочую силу, труд не обменивается ни на что, сама возможность какого-либо соответствия между трудом и заработной платой тем самым устраняется в принципе: труд — сам по себе, заработная плата — сама по себе. Это значит, что теперь эксплуатация труда капиталом может достигать каких угодно масштабов: рабочий может работать сколь угодно много, а получать сколь угодно мало, он может подохнуть с голода, — словом, теперь может происходить всё, что угодно, ничто теперь в принципе не может нарушить заветного закона стоимости, согласно которому заработная плата всегда полностью возмещает затрату рабочей силы. Марксу остаётся проделать лишь последний фокус: он должен представить дело так, будто изложенная только что вопиющая нелепость является не только достоянием его теории, но и отражает объективную истину, вскрывает истинную природу капиталистических отношений. И он, не моргнув глазом, проделывает этот фокус и тем самым предоставляет сам себе полное право обрушить всю мощь своего негодования и критики на "мир капитала" с его чудовищной социальной несправедливостью. Таким образом, все цели, которые Маркс перед собой поставил, благополучно им достигаются, и все это благодаря открытой им рабочей силе.

          Но предположим, что Маркс всё-таки прав. Допустим, что рабочий действительно продаёт не труд, но рабочую силу и при этом между ним и капиталистом происходит обмен эквивалентами. Пусть теперь Маркс объяснит нам, как капиталист умудряется при этом эксплуатировать рабочего и какой вообще смысл имеет в этом случае понятие эксплуатации? Поставим вопрос предельно просто: какие претензии может иметь рабочий к капиталисту и может ли он их иметь вообще, раз они договорились, что капиталист возмещает ему стоимость рабочей силы? Да, может, отвечает Маркс. Вот слова, которые он вкладывает в уста рабочего:

          "Товар, который я тебе продал, — говорит рабочий, обращаясь к капиталисту, — отличается... тем, что его потребление создаёт стоимость и притом большую, чем стоит он сам. Потому-то ты и купил его. То, что для тебя является возрастанием капитала, для меня есть излишнее расходование рабочей силы. Мы с тобой знаем на рынке лишь один закон: закон обмена товаров. Потребление товара принадлежит не продавцу, который отчуждает товар, а покупателю, который приобретает его. Поэтому тебе принадлежит потребление моей дневной рабочей силы. Но при помощи той цены, за которую я каждый день продаю рабочую силу, я должен ежедневно воспроизводить её... у меня должна быть возможность работать завтра при том же нормальном состоянии силы, здоровья и свежести, как и сегодня. Ты постоянно проповедуешь мне евангелие "бережливости" и "воздержания". Хорошо. Я хочу, подобно разумному... хозяину сохранить своё единственное достояние — рабочую силу и воздержаться от всякой безумной растраты её. Я буду ежедневно... её... превращать в труд лишь в той мере, в какой это не вредит нормальной продолжительности её существования... Безмерным удлинением рабочего дня ты в один день можешь привести в движение большее количество моей рабочей силы, чем я мог бы восстановить в три дня. То, что ты таким образом выигрываешь на труде, я теряю на субстанции труда. Пользование моей рабочей силой и расхищение её — это... различные вещи. Если средний период, в продолжение которого средний рабочий может жить при разумных размерах труда,составляет 30 лет, то стоимость моей рабочей силы, которую ты мне уплачиваешь изо дня в день, = 1/(365*30) или 1/10950 всей её стоимости. Но если ты потребляешь её 10 лет и уплачиваешь мне ежедневно 1/10950 вместо 1/3650 всей её стоимости, то есть лишь 1/3 дневной её стоимости, то ты, таким образом, крадёшь у меня ежедневно 2/3 стоимости моего товара. Ты оплачиваешь мне однодневную рабочую силу, хотя потребляешь трёхдневную."

          Вот что говорит рабочий у Маркса. И этот монолог с головой выдаёт в нём отъявленного демагога. Капиталист оплатил рабочему стоимость его рабочей силы? Да, должен ответить Маркс. Оплатил полностью? И на этот вопрос должен следовать положительный ответ, ибо в противном случае мы возвращаемся к "прибыли от отчуждения", к неэквивалентности обмена, с чем Маркс решительно не согласен. Итак, капиталист полностью возместил рабочему затрату рабочей силы последнего. Но... что такое? Мы вдруг что-то слышим о "безумной растрате" рабочей силы, о её "расхищении", — в чём дело? Почему все, решительно все участники товарного обмена обменивают свои товары согласно их стоимости и все, решительно все крупные и мелкие собственники по крайней мере ничего не теряют в результате этого обмена, и один лишь рабочий оказывается каким-то образом обделённым? Он что-то говорит о бережливости, о необходимости сохранить "своё единственное достояние" и о воздержании от всякой "безумной растраты" его. Чего, собственно, он хочет? Он хочет получать ту же заработную плату при меньшей продолжительности рабочего дня, или, что то же самое, при той же продолжительности рабочего дня получать большую заработную плату. Иначе говоря, рабочий хочет, чтоб ему предоставили привилегию продавать свой товар выше его стоимости!

          Начнём всё сначала. Что значит "обмен эквивалентами"? Это значит: обмен равными долями собственности, в чём бы материально ни состояла каждая из них: деньгах, рабочей силе, каких-то продуктах и т.д. Исходя из этого положения, мы склонялись к мысли, что если между рабочим и капиталистом при купле-продаже рабочей силы происходит эквивалентный обмен, то не может быть никакой эксплуатации. Маркс же, как мы видели, придерживался иной точки зрения. Затем мы предположили, что Маркс прав, то есть что между рабочим и капиталистом происходит эквивалентный обмен и, несмотря на это, капиталист эксплуатирует рабочего. Мы лишь выразили желание, чтоб Маркс объяснил нам, как мы должны понимать эксплуатацию. И вот вместо того чтобы дать это объяснение, Маркс подсовывает нам новый, вернее, тот же самый парадокс, только в перевёрнутом виде. Мы имели: несмотря на эквивалентность, обмен между капиталистом и рабочим несправедливый, эксплуататорский; теперь же получаем: для того чтоб восстановить справедливость и устранить эксплуатацию, необходимо разрушить эквивалентность обмена! Мы, очевидно, лишь пережёвываем одно и то же противоречие, не двигаясь при этом вперёд ни на шаг.

          Но вот ещё одна любопытная деталь. Взгляните: под конец своей речи марксов пролетарий каким-то заумным путём, но всё-таки выводит, что капиталист ему недоплачивает: "Ты возмещаешь лишь 1/3 стоимости моей рабочей силы, ты воруешь у меня 2/3 стоимости моего товара!" — вот что кричит рабочий у Маркса. Так, стало быть, всё дело всё-таки в неэквивалентности обмена между рабочим и капиталистом? Но как же быть с законом стоимости, с которого мы вместе с Марксом начали наши рассуждения? Для чего нужно было изобретать рабочую силу? И главное: в чём же в этом случае заключается смысл требований рабочего? В том, чтоб при купле-продаже рабочей силы соблюдался этот самый закон стоимости — основной закон капиталистических отношений, согласно которому товары должны обмениваться по их стоимости. В этом случае, то бишь если капиталист будет оплачивать рабочему стоимость его рабочей силы, у последнего, то есть у рабочего, очевидно, уже не будет никаких претензий к капиталу? Сделка между ними станет справедливой? И ни о каком "расхищении" рабочей силы уже не будет и речи? То есть как только установится закон стоимости, эксплуатация немедленно испарится? Но ведь именно это положение Маркс вроде бы и должен был опровергнуть; он должен был доказать нам, что эксплуатация происходит именно на основе закона стоимости и мы уже готовы были признать его правоту...

          Это становится похожим на сказку про белого бычка. Тот результат, к которому Маркс стремится, постоянно ускользает от него и предательски превращается в свою противоположность. Ему необходимо совместить эквивалентность обмена (закон стоимости) с эксплуатацией рабочего капиталистом. И вот оказывается, что если мы предположим эквивалентность обмена, то места для эксплуатации попросту не остается. Мало того, борьба рабочего за улучшение своего материального положения оказывается в этом случае чем-то в высшей степени сомнительным, ибо она становится борьбой за право рабочих продавать свой товар (рабочую силу) выше её действительной стоимости, следовательно — это борьба за классовые привилегии; это попытка обложить всё общество данью в пользу рабочих и тем самым превратить рабочих в рантье, эксплуатирующих общество! Пусть Маркс нас уверяет, что как раз в этом-то случае справедливость и восторжествует, — мы ему не верим. Если же мы предположим неэквивалентность обмена между трудом и капиталом, то тогда борьба рабочих за повышение своего уровня жизни становится борьбой за восстановление эквивалентности обмена. Но как только эта эквивалентность будет установлена, для эксплуатации вновь не останется места и сам этот вопрос автоматически снимется. Но самое печальное то, что в обоих случаях, — будем ли мы исходить из эквивалентности обмена или из его неэквивалентности, — в обоих случаях Марксу с его теорией нечего делать. Действительно, в первом случае рабочему объективно не на что жаловаться, рабочая сила оплачивается полностью, а борьба рабочего за повышение заработной платы не может вызвать, по крайней мере теоретически, никакого сочувствия, ибо слишком уж напоминает борьбу за какие-то средневековые сословные привилегии, которые могут быть осуществлены только посредством явного насилия над обществом. Во втором случае борьба рабочих имеет совершенно иной смысл — это борьба за справедливый обмен, за обмен товаров согласно их стоимостям. Но эта цель (эквивалентность обмена) — главный принцип капитализма, с чем Маркс вполне согласен и из чего он сам исходит. Следовательно, борьба труда с капиталом в этом случае есть борьба не против капиталистических отношений, но борьба за торжество этих отношений. Посредством этой борьбы рабочий стремится лишь защитить свою собственность, то есть осуществить по отношению к самому себе "священное" право частной собственности — этот общеизвестный лозунг и принцип капитализма. И Маркс со своей теорией ему в этом деле явно не годится в помощники! Таким образом, с какой стороны ни подходи к этому вопросу, Марксу не удаётся совместить закон стоимости с принципом эксплуатации. Все его попытки совместить первое с последним сводятся просто к тому, что он в конце своих рассуждений оказывается вынужденным говорить диаметрально противоположное тому, что утверждал в начале. Это внутреннее противоречие своей теории он, в лучшем случае, по-разному формулирует, но нигде не разрешает.

          В довершение всего обратите ещё раз внимание на последние строки приведённого выше монолога марксиста-рабочего. Последний везде говорит вроде бы о купле-продаже рабочей силы, а не труда, как и положено марксисту. Но как он об этом говорит? Рабочая сила "приводится в движение", "растрачивается", обладает продолжительностью во времени и т.д. Что это значит? Это значит, что рабочая сила выступает уже не как способность к труду, не как возможность труда, но как реальный процесс труда. То есть это никакая не рабочая сила, — это просто-напросто сам труд. Говоря о рабочей силе, Маркс фактически говорит о труде. Но он должен говорить именно о рабочей силе, поэтому он вынужден выворачивать язык, выдавая одно за другое. Поэтому его рабочий, для того чтоб сформулировать ясную мысль о необходимости сокращения рабочего дня, произносит целый монолог, в котором головоломно переплетаются и "воздержание", и "труд" и "субстанция труда" и какие-то странные вычисления. Один лишний термин — и простейшую мысль оказывается невозможно выразить человеческим языком!

          Но и на этом мучения Маркса не заканчиваются. Под конец "Капитала" он ещё раз возвращается к вопросу об эквивалентности обмена между трудом и капиталом и вот что мы, вдобавок ко всему, узнаём:

          "...закон присвоения, или закон частной собственности, покоящийся на товарном производстве и товарном обращении, превращается путём собственной, внутренней, неизбежной диалектики в свою прямую противоположность. Обмен эквивалентов, каковым представлялась первоначальная операция, претерпел такие изменения, что в результате он оказывается лишь внешней видимостью... пустой формой, которая чужда своему собственному содержанию... Оказывается, что собственность для капиталиста есть право присваивать чужой неоплаченный труд... для рабочего — невозможность присвоить свой собственный продукт. Отделение собственности от труда становится необходимым следствием закона, исходным пунктом которого было, по-видимому, их тождество."

          Что мы слышим? Оказывается, что собственность для капиталиста есть право присваивать чужой неоплаченный труд! Как же это так оказалось у Маркса? Каким образом труд оказался неоплаченным? Как он может быть неоплаченным, если, согласно тому же Марксу, труд не имеет стоимости, не продаётся и не покупается, а следовательно, не может быть ни оплаченным, ни неоплаченным? Далее, каким образом капиталист присваивает чужой труд, то есть присваивает чужую собственность, ничего не давая взамен? Где, когда, на какой странице "Капитала" рухнул закон стоимости и эквивалентный обмен превратился в обмен неэквивалентный?

          В конце концов, рабочий эксплуатируется капиталистом или нет? Обмен между ними эквивалентный или нет? Рабочий что-то теряет, продавая капиталисту свою рабочую силу, или труд, или назовите это как хотите? Если он ничего не теряет, то какой диалектикой Маркс убедит нас в том, что он что-то теряет? Если товар стоит 10 руб. и фактически продаётся за 10 руб., то где здесь "пустая форма", которая якобы "чужда своему собственному содержанию"? И где оно, это содержание, и в чём состоит? Если заработная плата возмещает рабочему его рабочую силу, его "единственное достояние", то где здесь "отделение собственности от труда", которое, видите ли, становится "необходимым следствием..." и т.д.? Если рабочему возмещается его собственность, то как он может её утрачивать? Если он её утрачивает, то что ему тогда возмещается? Каким чудом обмен между трудом и капиталом становится неэквивалентным, оставаясь эквивалентным? Каким образом эквивалентный обмен собственностью приводит к неэквивалентному её распределению? Каким образом равное становится неравным? И от этих вопросов Маркс надеется отделаться фразой о "неизбежной диалектике"?

          "...Как бы ни казалось, — заключает он, — что капиталистический способ присвоения противоречит первоначальным законам товарного производства, тем не менее этот способ присвоения возникает не из нарушения этих законов, а, напротив, из их применения."

          Итак, капиталистический способ присвоения "противоречит первоначальным законам товарного производства", но "не нарушает" их! Эксплуатация существует, несмотря на то, что не существует! Да Маркс просто смеётся над нами!

          Подведём итоги. Зададимся, наконец, вопросом, который маячил перед нами на протяжении всех наших рассуждений: зачем, собственно, нужен Марксу закон стоимости, который его теории, как мы видели, словно бельмо в глазу? Почему нельзя просто сказать, что капиталист недоплачивает рабочему, попросту грабит его и на этом именно основании наживает свой капитал? Ведь более революционного тезиса, казалось бы, невозможно и придумать. Можно предложить и более утончённый вариант этой же теории: капиталисты монополизировали средства производства и, используя свою власть монополистов, выкачивают из трудящихся дань в виде прибавочной стоимости, — в этом, собственно, и состоит одна из расхожих версий марксизма. Но сам Маркс, однако, не идёт ни первым, ни вторым и никаким другим подобным путём. Что же его заставляет отрицать неэквивалентность обмена между трудом и капиталом и почему он во что бы то ни стало пытается доказать наличие эксплуатации при условии эквивалентного обмена между рабочим и капиталистом? Зачем ему нужно это условие?

          Дело в том, что систематически продавать свои товары выше их стоимости, а чужие — покупать ниже стоимости может только тот, кто обладает властью на рынке, кто имеет возможность навязать свою волю. Короче говоря, систематический неэквивалентный обмен возможен только на основе насилия в той или иной его форме. Поэтому, если мы предположим, что между рабочим и капиталистом происходит неэквивалентный обмен и именно за счёт этого получается прибыль, то в таком случае всё капиталистическое производство от момента его зарождения до наших дней предстаёт перед нами как один перманентный акт насилия. Вот это-то и не устраивает Маркса, ибо он, в отличие от многих других "марксистов", прекрасно понимает, что главная "особенность" капитализма состоит именно в том, что наёмный рабочий, в отличие от крепостного или раба, свободен и поэтому насилие над ним является не нормой, но уклонением от нормы, не законом капитализма, но беззаконием, несовместимым с основами капиталистических отношений.

          При рабстве или феодализме рабовладелец или, соответственно, феодал, обладают властью над личностью трудящегося, они имеют юридическую и физическую возможность принудить его к тому, к чему сочтут нужным. В условиях рабства или феодализма эксплуатация, следовательно, возможна, а где она возможна, там она и процветает. Капитализм же от всех предыдущих формаций отличается именно тем, что освобождает личность рабочего. Капиталист и рабочий юридически равны между собой. Коммунисты это не отрицают, но, говорят они, существует ещё и экономическое неравенство, капиталист обладает экономической властью над рабочим и, пользуясь этой властью, эксплуатирует его. Но это, опять же, "не те речи". Бесспорно, что вчерашний ростовщик, ставший капиталистом, и вчерашний крепостной, ставший наёмным рабочим, экономически неравны, первый имеет полную возможность "закабалить" последнего если не юридически, то экономически. Бесспорно, что именно это и происходит на практике. Но ведь это только начало, исходный пункт отношений между капиталистом и рабочим. Вопрос состоит в том, какова динамика этих отношений, как они будут развиваться дальше? Чему дают начало капиталистические отношения, чему они способствуют: освобождению рабочего или же его дальнейшему закрепощению? И вот, если принять во внимание то, что рабочий юридически и политически свободен, то совершенно нетрудно предугадать, в каком направлении будут развиваться отношения между ним и капиталистом. Политическая свобода и есть не что иное, как возможность борьбы с экономическим неравенством. Пусть это неравенство будет сколь угодно глубоким, но если устранено политическое насилие, то тем самым устранена всякая внешняя сила, которая препятствовала бы рабочему отстаивать и в конце концов отстоять свою долю общественного пирога, своё право на полноценную жизнь. И если ему действительно нечего терять, кроме своих цепей, то он обречен на улучшение своего экономического положения. Конечно, это улучшение может явиться только в результате экономической борьбы с капиталистом, но это борьба есть борьба за экономическую свободу, она имеет поэтому исключительно экономической, но не политический, как хочется коммунистам, характер, ибо политически рабочий свободен: здесь ему не с чем и не с кем бороться. Пусть капитализм в своём начале будет сколь угодно несправедливым обществом, но именно капитализм даёт в руки рабочему свободу, а следовательно все средства борьбы с социальной, экономической и всякой иной несправедливостью. Борьба с несправедливостью, с эксплуатацией есть, с этой точки зрения, борьба не против капитализма, но за торжество капитализма, ибо это есть борьба за эквивалентность обмена, за священную частную собственность, за справедливость в распределении, за реальную, экономическую (а не за одну лишь политическую, формальную) свободу, — а всё это и есть главные принципы капитализма, вернее, всё это — один и тот же принцип, лишь выраженный разными словами. Политическая и экономическая свобода на основе священной частной собственности как атрибута не только капиталистов, но и рабочих, то есть всего общества, — это и есть "капитализм", ничего иного это слово не означает.

          Таким образом, если взять за основу неэквивалентность обмена, то в таком случае теория эксплуатации, то есть критика капитализма, рано или поздно выродится в апологию капитализма, — это Маркс чувствует и это никак не может его устроить. Ему нужно доказать, что эксплуатация — это не порок предшествующих экономических формаций, который так или иначе преодолевается, исчерпывается капитализмом, но что она рождается в недрах самого капитализма. Поэтому он провозглашает эквивалентность обмена в качестве главного принципа. Но эквивалентность обмена означает отсутствие эксплуатации, если только слово "эквивалентность" вообще хотя бы что-нибудь означает. Таким образом, взяв за основу отсутствие эксплуатации, Маркс ставит перед собой задачу доказать её наличие. Мы видели, как он эту задачу решил: для начала он сделал открытие, что заработная плата не есть плата за работу, за труд, затем он выдвинул теорию рабочей силы, а затем он забыл об этих своих теоретических завоеваниях и с невинностью младенца заявил, что прибавочная стоимость есть попросту неоплаченный труд, то есть свел всё опять к неэквивалентности обмена. А дабы у читателя не возникло подозрения, что неэквивалентность обмена противоречит исходному принципу эквивалентности обмена (закону стоимости), Маркс поспешил заверить: нет, дескать, ничему это не противоречит, и даже более того, именно из эквивалентности обмена вытекает его неэквивалентность, а эксплуатация существует именно в силу того, что отсутствует...

          Да, Маркс посмеялся над нами.