Летчик-истребитель Выборнов Александр Иванович

Просто история. Александр Иванович скончался три года назад в возрасте 94-х лет. Прошел путь от сержанта до генерал-лейтенанта авиации. Боевыми орденами награждался и в военное, и в официально мирное время. Светлая память.

- Александр Иванович, в принципе ваш боевой путь хорошо известен. Но всё же хотелось бы ещё раз поговорить о войне, затронуть некоторые специфичные моменты.

Давайте попробуем.

 

Как получилось, что вы пришли в авиацию?

Можно сказать почти случайно. Сам я родом из Каширы, там окончил среднюю школу. Но я рос спортивным парнем, с успехом участвовал во многих соревнованиях, и однажды мы поехали в Смоленск, играть в футбол с местной командой. А там оказался физкультурный техникум, который потом стал институтом. Я заинтересовался, сдал вступительные экзамены и меня зачислили сразу на 2-й курс. Начали учиться, и тут я узнаю, что там есть тренировочный отряд смоленского аэроклуба. А я ведь у себя в Кашире ещё, будучи школьником, начал заниматься в аэроклубе. Возраста мне, правда, не хватало, но мне подделали справку, так и поступил. Вот так получилось, что я начал учиться в ступинском аэроклубе, а окончил уже смоленский. Но когда я поступал в физкультурный техникум, то даже не думал, что с авиацией продолжу. Просто так сложилось. Кстати, наш смоленский аэроклуб кончали и Баранов Миша и Володя Лавриненков.

 

Они уже тогда как-то выделялись?

Нет, были как все. С Володей мы потом дружили. Он у меня здесь в гостях был. В общем, записался, в 1939 году окончил аэроклуб, а тут как раз комсомольский призыв, я подал заявление и меня сразу приняли в Чугуевскую авиашколу. Не только меня, но и других наших ребят.

Учебные самолёты я уже знал, на По-2 ещё в Ступино вылетел, в Смоленске УТ-1 освоил, так что меня переводили на более совершенные, и училище я хорошо закончил. Ребята меня уважали, как-то тянулись за мной. Был старшиной звена, помкомвзвода, получил звание сержанта – два треугольничка в петлицах имел. Мы все надеялись, что летом 41-го после экзаменов получим по два кубаря, хотя уже прошёл слух, что вышло постановление правительства - присваивать выпускникам лётных училищ не лейтенантов, а только сержантов. Тем более нас так одели прекрасно. Вручили всем большие чемоданы с бельём, получили даже тёмно-синюю форму с нарукавными нашивками лейтенантов. Планшеты выдали на длинных ремешках, кожанки, по тем временам это шик! Мы даже треугольнички сержантов не нацепили на них. Унты само собой, но ещё дали белые бурки. Оденешь их, ну прямо большой чиновник, как барин идёшь (смеется). Все девчата засматривались. Платили 500 рублей, по тем временам это хорошие деньги. Ну и мы все внушили себе, к нам это не относится. А потом всех построили и зачитывают приказ, что мы сержанты… Потом второй удар – 10 лучших курсантов, в том числе и меня, оставляют в училище инструкторами… Потом кто стал настойчиво пробивать, кого раньше отпустили на фронт, кого в 42-м, а кого и в 43-м. Но я в 42-м уехал. Нас, 10 человек из числа инструкторов училища, включили в состав 728-го полка.

Прибыли на Калининский Фронт и нас стали обучать ночным полётам, как будто мы заградители на Москву, ночные истребители. Но в полку ведь на вооружении И-16, а на нём высоко не поднимешься. Приспособления для кислородной маски нет, радио нет, а немецкие бомбардировщики ходили на высотах четыре с половиной, пять тысяч и выше. Мы на такую высоту не забирались. Поэтому под Москвой мы немного пользы принесли. Нас поначалу даже ругали, мол, лётчики боятся на высоту забираться, но потом разобрались. Вскоре сдали эти И-16-е и поехали на переподготовку в Чкаловское. Здесь мы переучивались на Як-7. 

 

И как вам показался Як после И-16?

Это, конечно, совсем другое дело. И скорость, и рация работала. Но всё равно он уступал мессершмидту, это чувствовалось. На И-16 ты можешь атаковать мессера, если только уйдёшь в вираж во время атаки.

 

А у вас И-16-е были пулемётные или пушечные?

И такие и такие. Я и на пушечном летал, и на пулемётном. Пушечный потяжелее, управлять им посложнее. А один раз по четыре ракеты подвесили под плоскости, но они же без прицела, так что можно сбить если только случайно. Но бывало, что ребята и эРСэсами сбивали.

 

На фронте вы начинали летать ведомым у Ворожейкина.

Да, он к нам в полк прибыл после академии, но его почему-то зачислили чуть ли не рядовым лётчиком. Но он сразу в строй вошёл, потому что проявил себя как прекрасный лётчик, мужественный, одарённый. К лётчикам в доверие сразу вошёл, но по характеру уж больно резкий. А командир полка Василяка у нас уже возрастной был, и у них начались трения. 

А.В.Ворожейкин

 

Вашего Василяку в исторической литературе в основном ругают.

В принципе он хороший был мужик, но что поделать, если характерами не сошлись? Обстановка до того обострилась, что командованию пришлось выбирать – кого убирать из полка, Василяку или Ворожейкина? Но как командира полка убрать? Поэтому убрали Ворожейкина, и он потом получил дважды Героя. Но Василяка тоже ведь наш - чугуевец, тоже прошёл все ступени: был инструктором, командиром звена, отряда, только по характеру разные. Ворожейкин летал всё время, а Василяка редко когда в самолет садился. Так он и погиб в конце войны. Зенитки его сбили… (Командир 728-го ИАП подполковник Василяка Владимир Степанович 1911 г.р. погиб в бою 5.5.45 (сбит над Бреслау)).

 

А кто решал, в каких случаях надо командиру полка лететь?

Когда захочет тогда и летит. Сам решал, никто ему не приказывал.

 

А Ворожейкин давал вам какой-то инструктаж перед вылетом?

Ну а как же. Он ведь всегда за старшего группы: «Я атакую, а ты держишься и прикрываешь меня!» Но мы ведь вначале ему не доверяли, он ведь к нам пришёл в звании старшего политрука, думаем, ну, политработник пришёл, что он там умеет? А потом он как-то сразу влился. Посмотрели, летает здорово. Когда стали тренироваться в стрельбе по конусу, то он лучше всех стрелял. По 20 патронов заряжали, если один-два попадёшь – хорошо. А у него меньше пяти никогда не бывало.

 

Патроны краской красили?

Да, у каждого свой цвет – синий, чёрный, жёлтый и прочие.

 

А за Ворожейкиным было трудно удержаться?

Очень! Маневрировал он здорово, бывало даже, что терял его. Тогда он ругался – мол, ты бросил… Конечно, я его должен прикрыть, отбить все атаки, но он же маневрирует как, и потом стал необоснованно обвинять, что я его бросил… Я ему объясняю, но он возражений категорически не терпел. Я же говорю, резкий очень.Но после войны мы с ним дружили, я и на похороны к нему ходил.

 

А вы видели, как он сбивает?

Видел. Подходил чуть ли не на 20 метров и только тогда открывал огонь.

 

В своих книгах он пишет, что всегда в мотор старался стрелять.

Вот этого я не помню. Не знаю, может быть. Но это ведь надо в переднюю полусферу. А я стрелял, как зайдёшь. Если сзади, то в хвост. А сбоку так старался в мотор. Надо только вынести прицел.

 

Своего первого сбитого помните?

Это уже в Курскую операцию. Мы пока в Чкаловске освоили Яки, оттренировались, тут уже наступило лето 43-го. Нас перебросили под Курск, и там мы себя уже проявили в полной мере. Я за Курскую операцию сбил 12 самолётов, и в этом ничего удивительного не было. Там и с нашей стороны и с немецкой участвовали огромные силы, в воздухе одновременно сотни самолётов, иной раз такая карусель поднимется, что подойдёшь, смотришь, и бывало, что своих сбивали. Ла-5 ведь внешне похож на фоккера. Но мы в сражениях ещё малоопытные были, многих тонкостей не замечали. Но летали там очень много, почти каждый день бои, бои… 

 

У сбитого разведчика

 

А сколько боевых вылетов в день лётчик может выполнить?

Четыре, на большее просто не хватает времени. Потому что заправка, сбор, постановка задачи. А в спокойной обстановке больше двух вылетов не делали, потому что устаёшь.

 

А можете выделить самый памятный вылет?

Да я как-то не выделяю. Ну, может тот, когда Сашу Тверякова вывез.

 

Этот эпизод хорошо известен, но всё-таки расскажите ещё раз, пожалуйста, как там всё получилось.

Как-то повёл я четверку, нас должны были навести на «раму», которая досаждала наземным войскам. Но нас заметили, она сразу ушла в облака, а нас ещё к тому же зенитка обстреляла. Ну, я четвёрку увёл за облака, смотрим, а там целая армада идёт на Харьков. «Юнкерсы»-88-е, выше них «хейнкеля» идут, а над ними маневрируют истребители. Я связался с КП, передал эту обстановку. Меня запрашивают – «Ваши действия?» Ну, а какие, и так ясно, какого ответа от меня ждут: «Буду атаковать!» Подобрались метров на сто пятьдесят, но они идут вплотную, и как открыли огонь, никуда и не сунешься. Отвернули, пошли на второй заход. И вдруг замечаю, что один из моих горит. Сашка отворачивает, чтобы сбить пламя, а мы ведь и так над территорией противника, а тут ещё больше в сторону противника. В итоге он приземляется на полянке на фюзеляж. Я над ним пролетел, оценил обстановку, вижу, что он из кабины не вылезает, и передал своим: «Прикройте! Иду на посадку!» Выпустил шасси, подзавис немного, плюхнулся, во время пробежки носом ковырнулся, но даже не заметил сам. Подрулил к нему. Подбегаю к самолету, открываю кабину, а он весь обожжённый, раненый. Помог ему выбраться, дотянул до своего самолета и только тут стал ломать голову, куда ж его посадить? Самолет-то одноместный. А сзади за бронестеклом есть багажник, где техники инструмент держат, чехлы туда закладывают, вот туда я его и затянул. Можно сказать, запрятал, и стал взлетать. Уже всю полосу пробежал, а скорости достаточной для отрыва всё нет. Даже глаза закрыл, ну, думаю, всё… Но ручку поддёрнул, а там попалась то ли кочка, и она сработала как трамплинчик, самолёт оторвался, покачался-покачался, и над верхушками деревьев еле-еле пошёл…

Ну, кое-как до линии фронта дотянул, и надо садиться, где придётся, потому что горючего уже почти не осталось. Вдруг заметил, что с одного аэродрома Илы вылетают, но я боялся, что это могут оказаться и не Илы. Небольшим разворотом довернулся и заметил, что это всё-таки Илы. Двигатель у меня уже остановился, но я зашёл с запасом высоты, и в конце полосы сел с выключенным двигателем. Тут сразу «санитарка» подъехала, Сашку вытащили и увезли. А в это время в нашей 2-й Воздушной Армии как раз находился Александр Твардовский. Он к нам прилетел на По-2. Меня вызвали, и долго мы с ним беседовали. Во время нашего разговора он прочитал свои строки, ставшие крылатыми:

У летчиков наших порука такая,
заветное правило есть,
врага уничтожить большая заслуга,
но друга спасти это высшая честь!

И вы знаете, у меня даже где-то слеза пробила. Я ведь и не считал, что какой-то подвиг там совершил, просто товарища выручил. Но потом я подумал, а действительно, ведь мог бы там и остаться, не взлететь, а мог бы и в лесу завалиться… Всякое могло случиться. И чуть ли не на следующий день это всё в газетах. 

 

А как сами считаете, что вам помогло остаться живым на фронте?

Значит судьба такая. Лично я для себя сделал такой вывод, что война это карты – кому как повезёт… Мне, честно говоря, везло. Сколько было разных случаев, а я вот до сих пор живой… А сколько ребят погибло, и каких ребят… Очень много… Из тех десяти человек, что прибыли в полк из чугуевского училища в 42-м, я один остался… У меня есть фотография, где мы там на Калининском Фронте. Мужественные, опытные лётчики, но все погибли, только мы с Ворожейкиным остались…

В самом конце войны, когда уже вот-вот Победа, а у нас погибли три Героя, в том числе командир полка Василяка… Хотя уже по всем фронтам вышел приказ, чтобы сократить количество полётов командирам эскадрилий и полков – Героям Советского Союза. И давать им не самые сложные задания. Приказ есть приказ, но как его выполнять, если в эскадрилье из 12 лётчиков шесть-семь-восемь молодые? Кто должен вести? Конечно, старик! Командира-то звена не поставишь ведущим, чтобы он эскадрилью повёл. Замкомэска тоже молодой, значит, хочешь, не хочешь, этот приказ тебя не касается, и в бой идут одни старики.

Мы ведь молодых старались беречь, но не всегда всё получается. Как говорится, на войне как на войне. Ведь сколько я знал отличных лётчиков: талантливые, мужественные, опытные, волевые, которые имели на своем счёту много сбитых, но они не дожили до Победы… Может где-то свои ошибки, может, с матчастью что-то, поэтому я всегда и говорю, что война это карты. Кому как повезёт… Мне вот везло. В том, что имел хорошие группы, товарищи друг друга защищали, в обиду не давали. И я когда принял молодёжную эскадрилью, тоже стал её воспитывать, тренировать, и постепенно начал вводить в строй молодых. И за год что ли, я потерял всего несколько человек. Так что главный подарок судьбы, что свела мне летать с хорошими лётчиками. Начинал летать ведомым у Ворожейкина. Что характерно, в начале войны за десять сбитых ты можешь претендовать на Героя. Потом эту норму увеличили до 15. А ведомый что? Только держись и охраняй ведущего. Оторвался, будет тебе накачка от ведущего. Но ведущий-то не смотрит за тобой, а атакуют-то ведомого, кто поближе стоит. Поэтому много ведомых, отличных лётчиков, погибло… Потому что он беззащитный и цены ему никакой нет, он не ценится. В конце войны, когда мы Героями стали, и нам уже лишние самолёты не нужны, вот подобьёшь, и выпустишь ведомого вперёд, чтобы он его добил. Или когда сядешь, говоришь ему: «Петро, заберёшь мой самолёт!» Все, конечно, отказываются: «Что ты, командир?!»

 

Т.е. всё-таки были такие приписки?

Ну, немного, штучки по две-три отдавали. Потому что у него два-три самолёта набралось, его представляют к ордену. Поэтому в основном все ведомые войну закончили с двумя-тремя орденами. А вообще, редко кто из ведомых выдерживал всю войну... Ведь если посмотреть, то кто больше всего набил самолётов? Это те лётчики, кто в основном участвовал в прикрытии наземных войск. У них же свобода действий. Вот идёт группа бомбардировщиков, они навалились на неё, и щёлкают. А я, например, из своих 350 боевых вылетов более двухсот сделал на прикрытие штурмовиков и бомбардировщиков. Если потерял кого-нибудь из них по своей вине, то по положению можно и под суд военного трибунала пойти… А так потерял – наград не дают, звание задерживают, какие бы ты подвиги не совершал. Это ответственная задача, но она не ценилась. Для истребителя ценились только сбитые самолёты.

 

У вас был именной самолёт, но я в каком-то интервью читал, что вы потом были и не рады этому факту.

Это не я, а мой механик (смеётся). Когда у меня опредёленные успехи накопились, в моей родной Кашире решили собрать денег и подарить мне именной самолет. Потом пригнали нам Як-9-е, смотрю, на одном самолёте большая надпись – «А.И.Выборнову от каширских школьников!» А у меня уже на счету было 20 сбитых, и пока этот митинг проходил, мой механик Василий Колтунов 20 звёздочек нарисовал на борту… 

 

 

Так потом ребята стали шутить: «Нет, не интересно сейчас летать! Всех Саня на себя забирает…» Ведь, действительно, если мы заметили что на каком-то самолёте что-то нарисовано - туз или фигура, все сразу на него. Ведь там самый настоящий ас, у рядового же лётчика не может быть такого разрисованного самолёта. А тут и звёзды и фамилии какие-то, и мне всегда достаётся от немцев больше всего. Кручусь, изворачиваюсь… И вот иной раз не летишь, командир полка скажет: «Хватит, ты уже три вылета сделал, дай самолёт другому!» - «Ну ладно, - говорю, - пусть берут». Так никто из лётчиков не хотел на нём лететь (смеётся). – «Я, - говорит, - лучше, на чём-нибудь другом полечу. Поскромнее…» А Василий Колтунов как ориентировался? Вот потеряешь в одном вылете два-три человека, а потом думаешь, до темноты время есть и сколько же ещё сегодня потеряешь… Так механик краску берёт и закрашивает это всё, чтобы никаких следов не было (смеётся). Чтобы меньше меня атаковали. Потом какое-то время пройдёт, воздушная обстановка успокоится, так он опять нарисует. Вот так вот с переменным успехом… (смеётся). И ещё такой тонкий момент.

На Сандомирском плацдарме зенитки здорово меня зацепили. Плоскость побили, хвостовое оперение, и когда я пришёл на аэродром, стал выпускать шасси, но левое вышло, а правое не выпускается. Посадку на одно колесо производить нельзя. Я зашёл, подёргал с пикирования, нет, никак не выходит. Василяка меня уважал и по радио приказывает: «Сынок, набирай высоту и прыгай!» Но самолёт ведь именной, думаю, как это так - Сталин мне подарил самолёт, а я его брошу? Кто как понимать будет? Отвечаю: «Не могу покинуть самолет!» Он опять повторяет: «Это приказ! Ты нам ещё живой нужен!» Тогда я радио выключил, захожу на посадку с креном, чтобы черкануться на одно колесо, и посадка прошла идеально. Но когда скорость упала, самолет выправился, упал на одно колесо, и меня два раза крутануло на 360 градусов, и только после этого остановился. Но зато спас самолёт и через три дня его уже полностью отремонтировали.

 

Как вам Як-9-й после 7-го показался?

Он потяжелее, у него ведь 37-мм пушка. Правда, к ней всего 36 снарядов, но если попадёшь, то самолёт сразу вдребезги. Ну, представь 37-мм снаряд…

 

А как подтверждали сбитые?

Во-первых, уже фото-кинопулеметы стояли. Когда начинаешь стрелять, он автоматически включается, и потом смотрят снимки, есть ли попадания, появилось ли пламя. Потом лётчик сведения дает, что видел, а если самолёт упал, должен указать район. И потом посылали человека, проверить, где упал, если это на нашей территории. Наземные войска тоже могли подтвердить, что упал в такое-то время, в таком-то месте. Ну, и напарник, конечно. Так что три источника: фото, напарник и место падения.

 

Можете сказать, какой сбитый вам больше всего запомнился?

Я уже не помню… Всё-таки 93-й год идёт, память притупляется уже.

 

А как немец поступал, если его атакуешь?

И вверх уходил и в сторону, но на вертикалях с ним тяжело было. 

 

 

А на Яках обычно, на какой высоте ходили?

Как правило, от 2-х до 4-х тысяч. Выше 4-х тоже лазили, но редко. От 4-х и выше это уже Ла-5-е работали. А немцы они и на шести тысячах ходили. Но я один Ю-88 на большой высоте всё-таки подловил. Он уже уходил с нашей территории, когда я его снизу атаковал. Стрелял в хвостовое оперение, он покачался, потом загорелся и разлетелся на куски… Но его потом нашли, у меня даже фотография с ним есть. А по положению – кто разведчика собьёт по наведению по радио, тому присваивали звание «Мастер радиосвязи». И я в нашей Воздушной Армии самый первый получил это звание. Ещё две тысячи рублей за этот бомбардировщик выплатили и орден «Отечественной войны» 1-й степени вручили. 

1944 год

 

Приходилось летать на свободную охоту?

Бывало такое, это всем нравилось. Во-первых, ты ни к чему не привязан. Зайдёшь за линию фронта поглубже, там может встретиться и транспортный самолёт, и связной подловить можно. Попал - не попал, пропустил – не пропустил, тебя не обвиняют. Можешь сказать, что ты ничего не видел. Это для лётчиков очень хорошо. Только к сожалению редко когда такие задачи ставили.

 

А вот вы лично чего больше всего чего опасались: истребителей или, может быть, зенитки страшнее?

Да вы знаете, все истребители боялись зениток. Потому что всегда есть элемент неожиданности. Вот смотришь, бомбардировщики идут прямо в эти шапки разрывов, не сворачивают, тем более если встал на боевой курс, то он уже никуда. Смотришь, одна пешка загорелась, а он всё равно идёт и идёт… А мы, только лишь откроют огонь, сразу заманеврировали, виляем, изворачиваемся, туда-сюда ходим…

Победу объявили ещё 9-го мая, а мы до 12-го всё летали-летали на окружённую группировку в Чехословакию. Считай конец войны, а мы потеряли Сергея Лазарева (на самом деле командир эскадрильи 728-го ИАП лейтенант Лазарев Сергей Иванович 1923 г.р. погиб в бою еще 1.3.45 г. - https://obd-memorial.ru ) Командира полка Василяку потеряли чуть ли не в день Победы. Прямое попадание зенитки, он не шелохнулся, перевернулся и пошёл… Вот, что значит неожиданно, когда не видишь опасности. Неожиданность она для истребителя очень рисковая. Зато когда противника видишь, пусть он и атакует, тут анализируешь. Если он издалека начинает стрелять, тут уже спокоен, это не тот лётчик. А другой, смотришь, лезет и лезет, тут уже только на хвост и смотри, и выворачивайся.

Помню, когда на Краков ходили, один прицепился за одной пешкой, а за ним наши истребители. Он уже и сам горит, но не отходит. И пешка уже дымит, но идёт, а он не отходит, и всё идёт за ней, поливает, и сам горит… Потом и пешка вспыхнула и он вспыхнул… Нет-нет, у немцев были сильные и волевые летчики. А есть такие, что только трассу увидел и сразу уходит.

 

А по ходу войны чувствовалось, как менялся характер немецких лётчиков?

Конечно, я это и сам прочувствовал. Мы ведь на Калининском Фронте вначале из Торжка летали, Андреаполя, и как-то шестёркой повели СБ. Бомбить скопление составов на железнодорожной станции. Ну, идём чуть позади, потом они отбомбились и рванули назад, а мы от них отстали. Истребители, называется… Просто зима, и мы на лыжах. Прилетаем, а нас спрашивают: «А где СБ?» - «А что, разве не сели?», аэродром-то рядом. – «Нет, их нету!» - «Ну, надо обождать, прилетят». День ждём, нет никого. На второй день один приходит, оказывается, их всех сбили… Над нашей территорией ходила четвёрка мессеров, заметили эту девятку и всех сбили… Вот такое творилось в начале войны!

Ещё мне рассказывали, как в самом начале войны 212-й полк на Брест вышел. Девятку Дб-3Ф что ли подняли на танковую колонну. Погода ясная, ни облачка, а сопровождать некому. И они одни пошли. Пришли, действительно, идёт вереница танков, машины, они в колонну звеньев развернулись и отбомбились. Потом смотрят, зенитки прекратили бить, и тут на них как навалились и всю девятку сбили… И тоже самое, всего один раненый лётчик вернулся и рассказал как было дело…

Потом для пополнения этого полка собрали лётчиков и на Ли-2 повезли в Калинин. Он на бреющем шёл, без сопровождения, и менял курсы, но его пара мессеров подловила прямо под Калининым. А на борту 22 лётчика и экипаж… Но немцы в этом отношении более свободные были. Они часто летали на свободную охоту и выжидали момента. Вот характерный эпизод.

Только Киев взяли, стали его охранять. Пошли четвёркой: я парой и Сачков парой. Смотрим, в стороне под облаками четвёрка - фоккера. Думаем, ну надо их как-то обмануть. Тоже к облакам, к облакам, зайти надо. Потом смотрим, пара осталась, а другая где-то пропала. И заметили, что у одного шасси выпущены. Мы, конечно, сразу за ним. А оказалось, что это приманка и мы на неё клюнули. Только встали на дистанцию огня, он раз, шасси убрал и в облака. А вторая пара за нами следила, р-раз и по нам ударила, сбила одного… Видите, какие случаи бывали. Так что они рассчитывали, кто идёт, по поведению самолёта определяли, опытная группа или нет и прочее. А мы другой раз стихийно в бой ввязываемся. Например, идёт группа, мы сразу воспринимаем, и вперёд на встречных, там уже дальше разберёмся… А они нет. У них в этом отношении большой опыт был. Они более хитрые были, коварные. 

Выборнов 4-й слева

 

Считается, что Яки были отличные истребители, очень маневренные, вот только очень слабо защищённые.

Так их же делали из дельта-древесины. Ну, парусина там ещё, а вот металла почти не было. Из защиты толькобронеплитка за сиденьем лётчика и больше ничего. Да, бывало, что она спасала жизнь лётчику, потому что стрельба в основном стрельба сзади идёт. Но снаряды эрликонов она не выдерживала, сразу лопалась. Если мессер подойдёт поближе, метров на 20-30, он и спинку разложит…

Но мне не приходилось из неё пули выковыривать. Я не допускал, чтобы ко мне на хвост сели. У меня голова на 360 градусов постоянно вращалась, и я всегда всё видел. Мне все говорили: «Ты действительно, самородок!»

 

Но вас же всё равно подбивали.

Да, раз пять, наверное. То на живот сядешь, то, действительно, выпрыгнешь. Вот под Киевом я как раз выпрыгнул. И выпрыгнул неудачно. Мне ударили по мотору, и он встал. Надо было бы прыгнуть с задержкой, но тут впопыхах сразу кольцо дёрнул. И как только повис, тут на меня сразу набросилась пара. Потом ещё пара подошла. Когда по мне стали стрелять, я, конечно, стал лямки подтягивать, чтобы не висеть колбасой, но всё равно мне купол побило, и скорость падения заметно увеличилась. В итоге я при приземлении крепко ударился копчиком и потерял сознание. Меня пехота подобрала и сразу в свой госпиталь. Очнулся через несколько часов, где, что, не пойму…

 

А когда самолет сбивали, то, что чаще происходило, лётчик погибал или ему удавалось спастись?

Это по-разному. Пусть даже если самолёт крепко повредили и подожгли, но лётчик невредим и чувствует себя нормально, тогда он может самолёт перевернуть, уменьшить скорость и выпрыгнуть. Но что характерно. Мы всегда внушали себе и своим товарищам - лежачего зайца не бьют! И мы парашютистов не расстреливали. А они расстреливали… Лётчик выпрыгнет, смотришь, он заходит, приходится отгонять. Некоторые ребята возмущались: «Это же противник, он бьёт наших!» А мы нет, никогда! Я, например, никогда атак не производил, считал, что ему и так достаточно…

 

Говорят, что некоторые из сбитых летчиков не могут потом летать как прежде, морально ломаются.

Да, бывало, что если его сбили, то он потом не выдерживает: может оторваться, строй разрушить, даже уйти из боя. Такого, конечно, сразу списывают или сажают на связной самолет. Но это всё зависит от человека, от его характера.

 

А могли лётчика за трусость в штрафной батальон отправить? Или сейчас некоторые пишут, что были специальные штрафные эскадрильи.

Нет, не было такого, во всяком случае, я про такие эскадрильи не слышал. В авиации если кто и проштрафился, то его отправляли в обычный наземный штрафбат. Могу, например, такой случай рассказать.

У нас был такой лётчик Худяков, он когда-то был моим комэском. Но ему уже лет тридцать было, а звание почему-то задерживали, он так и оставался лейтенантом. И с ним такой случай.

Взлетели, а он вёл вторую шестерку. Километров пятьдесят пролетели, уже подходили к линии фронта, вдруг он говорит: «У меня двигатель барахлит! Иду на вынужденную…», и сел в поле с убранными шасси. Ну ладно, на вынужденную так на вынужденную. Потом этот самолёт подобрали, привезли на стоянку, начали проверять: выпустили шасси, стали газовать, в воздухе работает прекрасно. Сразу подозрение и за ним начали следить… Потом уже второй раз, говорит, что шасси не убираются: «Я выхожу из строя!» Стали проверять, шасси работают нормально… В итоге его судили и дали 10 лет… Но куда его отправлять? Тем более, и комполка и командир дивизии знали его с хорошей стороны: «Пусть исправляется в полку!» Так он полетал несколько месяцев, но ему ни наград, ни звания, ничего. Но судимость потом сняли и звание сразу получил.

Потом, когда уже Киев взяли, перелетели в Прилуки. А у нас был такой Игорь Кустов, один из первых Героев в полку. Самым первым был Новиков, но он погиб, как раз прикрывая Игоря. Кустов до этого на одном аэродроме познакомился с симпатичной девушкой и стал ухаживать за ней. Короче говоря, самая настоящая любовь. Он рослый, правда, немножко костлявый, но симпатичный, и его ребята всегда подначивали: «Игорь, это какими костями ты завоевал ее любовь?» (смеётся). Но хороший парень, добрый.

Нас уже вывели на отдых и в декабре послали восемь что ли человек за новыми самолётами. Погоды нет, а этот Худяков, которому только недавно десять лет сняли, он у них был за старшего. А Кустов с этой девушкой договорился под новый год расписаться, свадьбу сыграть. Он этого Худякова упрашивал-упрашивал, тот ни в какую: «Нет! Завтра обещают хорошую погоду, тогда и полетим». Завтра наступает, опять погоды нет. Тогда Игорь принимает решение. Берёт своего ведомого, тоже хороший парень, и они без разрешения взлетают и идут на Киев. Но облачность низкая, они под облаками идут, вначале двести метров, потом сто, пятьдесят, и в итоге они в этом тумане оба врезались в крутой берег Днепра…

(К концу ноября 1943 года на полпути от Житомира к Киеву враг был остановлен, и 728-й ИАП после пяти месяцев боёв выводился на переформирование. В тыл, за новыми самолётами отправили 10 лётчиков. В их числе был и Кустов. Правда, у Игоря на Новый Год была назначена свадьба, однако он не стал отказываться от этой командировки, заявив, что личные дела не должны влиять на службу.

Но 22-го декабря заместитель командир эскадрильи 728-го ИАП старший лейтенант И.Кустов погиб в авиационной катастрофе недалеко от Киева. Торопясь на свадьбу он, в условиях сложных погодных условий, вылетел в паре с лётчиком Апридонидзе, надеясь проскочить до ещё большего ухудшения видимости.

На маршруте облачность стала понижаться, разом слившись с полосой тумана. Этого подвоха лётчики не заметили и, вскочив в него, сразу потеряли землю из виду. Верх уйти они не решились и стали снижаться, чтобы глазами ухватиться за землю. Но туман был так густ, что самолёты раньше врезались в землю, чем лётчики увидели её. Случилось это в 11 часов 15 минут...

К тому времени отважный лётчик совершил около 200 боевых вылетов, сбил 15 самолётов противника лично и 12 в группе с товарищами. Его невеста - Люся, после смерти Игоря добровольцем ушла в армию. Была связисткой и погибла 1-го Мая 1945 года в Берлине при штурме Имперской канцелярии...)

(Судя по документам на https://obd-memorial.ru в этой авиакатастрофе разбилось сразу четыре летчика 728-го ИАП: сам Игорь Кустов, командир звена Григорий Калиниченко, Николай Апридонидзе и Степан Леонтьев – прим.ред.)

 

Худякова, конечно, сразу берут в оборот. Вроде того, что он им дал разрешение. Тот не признает, но докажи потом, что он самостоятельно взлетел. Его снова судить и опять ему 10 лет дали… Но его держали в полку, он себя ничего так зарекомендовал, а потом его отдали в соседний полк. Он там себя хорошо показал, сразу после войны Героя получил, уволился майором. Вот видите какая судьба…

 

А вы сами с особистами контактировали?

Конечно, в полках у нас контрразведка работала, но по правде говоря, мы с ними не дружили. Не доверяли им потому что они были хитренькие, могли на любого напраслину наговорить. Случай расскажу.

У нас был порядок такой, что лётчик должен обязательно присутствовать при укладке парашюта. И вот как-то мне звонят – «Срочно зайти в парашютное!» Я удивился, думаю, что такое? Прихожу, смотрю, разложили мой парашют, но от лямок всё обрезано, а вместо купола старая маскировочная сетка… Меня в пот бросило, сколько я пролетал с таким «парашютом»? Но диверсия это или просто кто-то продал шёлк местным жителям, неизвестно. Потом особый отдел это всё разнюхивал, высматривал. А самолёты на стоянке охраняли наряды из наших механиков. И как-то заметили, что один полез в кабину. Его сразу схватили и в оборот! А он говорит, что стало накрапывать, и полез чтобы укрыться от дождика. Хотели судить, но он с гауптвахты сбежал. Стали его искать и нашли в какой-то пехотной части. Туда же всех принимали, и он сказал, что отстал от своей части. Но его там нашли, судили и перед строем расстреляли… А потом подумали – зря, всё же не он это сделал…

 

Вот вы упомянули, что Кустов хотел жениться. У вас в полку наверняка служили и девушки, как с ними, крутили любовь?

Да, у нас в полку было человек 80 девчат: оружейники, прибористы, парашютоукладчицы, медсестры и прочие. Но их строго воспитывали – «С нашими ничего не иметь!» Как заметят, что амурничает, вплоть до перевода в другую часть. А если забеременела, то это такой позор! А ведь каждая за своё место держится, она уже привыкла к полку. Но бывали всякие случаи. Вот у нас в полку один комэск жил с одной оружейницей, но в конце войны они расписались. Так что были случаи, крутили любовь. Хотя негласная установка была такая - лучше на стороне, пожалуйста. Где-нибудь в другой батальон заберёшься… (смеётся). Но у каждого ведь ревность, не дай бог если с девчонкой из нашего полка кто-то из другого начнёт ухаживать, любовь закрутил, её сразу на комсомольское собрание – «ты не комсомольский поступок совершаешь!» Там нравоучений хватало (смеётся). И они, конечно, все боялись.

А с Кларой Яковлевной мы в 45-м поженились. Познакомились так. Я после войны приехал в Каширу и пошел в школу, где деньги собирали на мой самолет. Там с ней и познакомился. Мы с ней уже 68 лет…

Жена. В центре фото в училище

С женой

 

Помните как 9-е мая встретили?

Для нас получилось неожиданно, хотя мы уже, конечно, понимали, что вот-вот, ведь Берлин уже взяли. Но нам ещё не объявили ничего, а такая стрельба вдруг поднялась, прямо канонада. Мы кинулись на аэродром, к самолётам – что такое? И тут нам говорят – «Победа! Война закончилась!» Ну, мы свои пистолеты достали, и давай в воздух стрелять…

Вечером уже собрались, по сто граммов выпили, а кто и поболее. Хотя нас предупредили – «Вы смотрите, не увлекайтесь, завтра полёты!»

 

У всех лётчиков есть смешные истории, связанные со спиртным.

Надо признать, что лётчиков в войну ничем не обижали: питание отличное, и масло тебе, пожалуйста, и белый хлеб, и колбасы, всё что угодно. И сто граммов давали. Ну, кто желал, мог в конце попросить старшину: «Налей мне ещё!» Но такой мог после вылета и набраться, и что-нибудь натворить: из пистолета стрельнуть, кого-нибудь ранить. Между прочим, у меня самого был такой случай…

Когда уже в Чехословакии я был командиром эскадрильи, то у меня был трофейный мотоцикл. И я поехал в одну деревню, там был мой хороший знакомый, словак, который у нас на аэродроме работал. Ну, мы с ним несколько кружечек хорошего молодого вина выпили, я захмелел, и он мне предложил остаться переночевать, но я отказался: «Мне утром вылетать! Так доеду!» Возвращался вечером уже, руль у меня и так ходил, а мотоцикл мощный, и я его не удержал. Проезжаю около нашей столовой, там строй и я прямо в него загудел… Сам с мотоцикла завалился, а в строю кому ноги перебил, кому что, ну и ребята на меня, стали пинать… А я был во всем кожаном: куртка, брюки, и они меня в темноте не узнали. Только потом кто-то крикнул: «Это же Выборнов!», только после этого все отступили. А я летал всегда с двумя пистолетами: ТТ и «вальтер» у меня был. Так я выхватил этот «вальтер», и одному убегающему по ногам р-раз… Думал, что промахнусь, но попал в ногу…

Утром прилетел командир дивизии, на меня сразу: «Ты что же ёпта… Своих стрелять?! Вон, садись в самолёт и расстреливай противника!» Ну а потом решение – «Пусть отоспится как следует! К званию не представлять! К наградам не представлять! И давать ему наиболее ответственные задания!» А я тогда ещё не был Героем, и меня очень долго мариновали. На меня ведь раза три представление писали. Первый раз ещё на Курской дуге. Второй – за то, что вывез лётчика. И только уже в 45-м, после войны, на 3-й или на 4-й раз получил. Видимо эти случаи тоже сыграли определённую роль.

 

Я хотел ещё спросить, как вы над Израилем летали во время 6-дневной войны.

Там редко довелось летать. У меня всего шесть вылетов.

 

А в чём всё-таки суть этих полетов – демонстрация силы или разведка?

Давайте об этом в следующий раз. Устал я очень…

 

 

 

 

 

 

Интервью С. Смоляков; лит.обработка Н.Чобану

---

 

Выборнов Александр Иванович – командир авиаэскадрильи 728-го истребительного авиационного полка (256-я истребительная авиационная дивизия, 5-й истребительный авиационный корпус, 2-я воздушная армия, 1-й Украинский фронт).

Родился 17 сентября 1921 года в городе Кашира Каширского уезда Тульской губернии (ныне райцентр Московской области). Русский. В 1938 году окончил 10 классов школы в Кашире, в 1937-1938 годах обучался теории полёта в Ступинском аэроклубе. В 1938-1939 годах учился в Смоленском техникуме физической культуры. В 1939 году окончил Смоленский аэроклуб.  

В армии с декабря 1939 года. В декабре 1940 года окончил Чугуевское военное авиационное училище, был оставлен в нём лётчиком-инструктором. В марте 1941 – августе 1942 – лётчик-инструктор Чугуевской военной авиационной школы лётчиков, которая с октября 1941 года находилась в эвакуации в городе Чимкент (ныне город Шымкент, Казахстан). 

В октябре 1942 – декабре 1943 – лётчик, старший лётчик и командир звена 728-го истребительного авиационного полка. Воевал на Калининском (октябрь 1942 – март 1943), Воронежском (июль-октябрь 1943) и 1-м Украинском (октябрь-декабрь 1943) фронтах. Участвовал в Великолукской операции, Курской битве, Белгородско-Харьковской и Сумско-Прилукской операциях, битве за Днепр, Киевских наступательной и оборонительной операциях. 

12 сентября 1943 года приземлился на территории, занятой противником, и вывез на своём истребителе Як-7Б сбитого лётчика лейтенанта А.М.Тверякова. В апреле 1944 года окончил Липецкие авиационные курсы усовершенствования командного состава ВВС. 

В апреле 1944 – мае 1945 – помощник командира полка по воздушно-стрелковой службе и командир авиаэскадрильи 728-го истребительного авиационного полка (1-й Украинский фронт). Участвовал в Львовско-Сандомирской, Сандомирско-Силезской, Нижнесилезской, Верхнесилезской, Берлинской и Пражской операциях. 

Всего за время войны совершил 236 боевых вылетов на истребителях И-16, Як-7Б и Як-9Д, в 57 воздушных боях лично сбил 21 самолёт противника. 

За мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1945 года капитану Выборнову Александру Ивановичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

После войны до октября 1949 года продолжал службу в ВВС командиром авиаэскадрильи истребительного авиаполка (в Центральной группе войск, Австрия; с декабря 1945 года – в Таврическом военном округе, Крым). 

В 1954 году окончил Военно-воздушную академию (Монино). С 1954 – заместитель командира по лётной подготовке, а в 1955-1958 – командир 330-го отдельного разведывательного авиационного полка (в Северной группе войск; город Хойна, Польша). 

В январе-мае 1958 – заместитель командира по лётной подготовке, в мае-сентябре 1958 – 1-й заместитель командира, а в сентябре 1958 – июне 1962 – командир 26-й истребительной авиационной дивизии (в Северном военном округе; город Петрозаводск, Карелия). В июне 1962 – ноябре 1965 – командир 5-й дивизии ПВО (город Петрозаводск). 
В ноябре 1965 – ноябре 1970 – начальник боевой подготовки Авиации ПВО. В октябре-декабре 1967 года находился в загранкомандировке в Египте в качестве советника по авиации ПВО.

В 1970-1980 – генерал-инспектор фронтовой истребительной авиации Инспекции ВВС Главной инспекции Министерства обороны СССР. С февраля 1980 года генерал-лейтенант авиации А.И.Выборнов – в запасе. 
В 1980-1983 – проректор Московского физико-технического института по общим вопросам. С 1983 года работал начальником отдела кадров и помощником ректора Московского химико-технологического института (с 1992 года – Российского химико-технологического университета), в 2006-2012 годах – помощником президента Российского химико-технологического университета. 

Жил в Москве. Умер 31 октября 2015 года. Похоронен в городе Кашира Московской области. Заслуженный военный лётчик СССР (16.08.1966), генерал-лейтенант авиации (1975). Почётный гражданин города Кашира (1973).  

Награждён орденом Ленина (27.06.1945), 4 орденами Красного Знамени (22.10.1943; 22.10.1944; 29.04.1957; 22.02.1968), орденом Александра Невского (18.05.1945), 3 орденами Отечественной войны 1-й степени (14.10.1943; 8.03.1945; 11.03.1985), 2 орденами Красной Звезды (26.10.1955; 14.05.1956), орденом «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени (30.04.1975), 2 медалями «За боевые заслуги» (9.02.1943; 15.11.1950), другими медалями и иностранными наградами. 

Воинские звания:
Сержант (12.1940)
Старший сержант
Младший лейтенант (5.05.1943) 
Лейтенант (10.10.1943) 
Старший лейтенант (21.07.1944) 
Капитан (4.04.1945) 
Старший лейтенант (31.05.1947; понижен в звании) 
Капитан (8.01.1949) 
Майор (30.04.1951) 
Подполковник (10.05.1954) 
Полковник (18.04.1957) 
Генерал-майор авиации (22.02.1963) 
Генерал-лейтенант авиации (25.04.1975)    

---

 

Из наградных листов: