Как таджики с узбеками русские деревни "спасают"

«Условно лишние»

Об умирающих российских деревнях пресса, политики и горожане говорят не первое десятилетие. Смерть эта началась со сталинских колхозов и раскулачивания, которые превратили становой хребет России в безнадежно убыточную отрасль социалистического хозяйства.

Заброшенные деревни

Царская Россия была первым экспортером зерна в мире. Советский Союз превратился в крупнейшего импортера американской и канадской пшеницы. За торжество социализма и коллективного хозяйствования платили продажей нефти и газа, и стоило мировым ценам упасть в начале 1980-х, как нежизнеспособная махина рухнул. (прим. И тут без антисоветчины не обошлось).

Сильнее всего придавило деревню. Почти 36 тысяч российских деревень – каждая четвертая – имеют население в десять или менее жителей, согласно последней переписи 2010 года. Почти 20 тысяч сел стоят пустыми, зарастают бурьяном выше человеческого роста, и малейшей искры достаточно, чтобы безлюдная деревня (от слова «дерево») вспыхнула и умерла окончательно.

Из почти 143 миллионов россиян на селе сейчас живет 37.5 миллиона – то есть 26 процентов, согласно всероссийской переписи населения 2010 года. Первая перепись Российской Империи 120 лет назад показала, что тогда только шестая часть россиян (а было их 125.6 миллиона) жила в городах.

«У нас в сельской местности, – заявил в конце ноября московский градоначальник Сергей Собянин, – проживает сегодня условно лишних 15 миллионов человек, которые для производства сельскохозяйственной продукции с учетом новых технологий, производительности на селе, по большому счету, не нужны».

Можно списать эти слова на скоропалительное заявление чиновника, к деревне отношения не имеющего, но реформы последних лет подтверждают отношение власти к селянам: в результате «оптимизации» количество деревенских больниц уменьшилось в 4 раза, поликлиник – в 2.7 раза, а сельских школ – в 1.7 раза, согласно подсчетам независимого Центра экономических и политических реформ в Москве. Оптимизация зачастую вынуждает людей переезжать из умирающих деревень в села покрупнее.

Рождествено из числа последних – отчасти из-за дороги, которая связывает Тверь и город Кимры.

Природа не терпит пустоты

После футбола таджики расходятся – в несколько трехэтажных квартирных домов, которые стояли полуразрушенными 25 лет после развала совхоза; в деревянные избы, которые они купили за несколько сотен тысяч рублей или снимают за несколько тысяч.

Зрелище их игры или просто движение домой – невольная демонстрация силы в сельской глубинке, где пожилая, большая часть населения живет на пенсии, а большая часть молодежи едет в город. Немногие оставшиеся в деревне кормятся картошкой и овощами со своих огородов, а зарабатывают сбором грибов и ягод, которые продают самым денежным соседям, городским дачникам или приезжим перекупщикам.

«Грибы можно продать, клюквы продать, как еще заработать? – говорит Володя, житель соседней деревни Нестерово, к которой едва можно подъехать по разбитой грунтовке только на машине – общественный транспорт сюда не ходит. Он одет в замызганную камуфляжную куртку, у него недостает зубов и нет семьи.

Владимир из Нестерово

«Все хозяйство развалилось, все фермы. У каждой бабки раньше были овцы, коровы, сейчас ни у кого ничего нет, даже цыплят», – подводит он итоги последней четверти века.

На селе рожают катастрофически мало – и молодежь без оглядки уезжает в города.

«Раньше детей было – по четыре, по пять, – вспоминает пенсионер из Рождествено. – А сейчас боятся рожать».

Другое дело – жены мигрантов, молодые женщины в обязательных платках, которые водят детей в школу и детсад и высчитывают цены продуктов в главном деревенском магазине, который стоит возле полуразрушенной церкви Рождества Христова начала 19 века.

«Она со школы вышла, замуж вышла – и сидит дома, рожает, – говорит недовольная наплывом приезжих жительница Рождествено. – Как свиноматки, прости Господи».

В 2016 году, после векового перерыва, Россия опять стала крупнейшим в мире экспортером зерна и одним из ведущих производителей гречки, подсолнечного масла, сахарной свеклы и рапсового масла. Западные санкции ускорили возрождение сельского хозяйства, но оно неспособно изменить судьбу деревни – современные фермы и агрокомплексы механизированы и требуют в разы меньше рабочих, часть которых опять-таки – трудовые мигранты.

Еще эти фермы занимают гораздо меньше земли, чем разоренные колхозы и совхозы, и возникают преимущественно на юге страны. От Калининграда до Камчатки поля зарастают сорняками и подлеском, постепенно превращаются в леса, из которых они были вырублены сотни лет назад и жили, несмотря на войны, эпидемии, недороды и пожары.

В европейской части России картина запустения усугублена повсеместностью борщевика, сорняка высотой до четырех метров, который вызывает сильнейшие ожоги, слепоту и даже мутагенные реакции. Дети называют его «большевик».

А зимой к Рождествено уже подходят медведи.

Деревня Федотино в Псковской области

Антиподы

Родина новых жителей русских деревень – почти полная их противоположность. В кишлаках и аулах Средней Азии – избыток жителей и нехватка земли. Таджикистан занимает первое место по рождаемости среди бывших советских республик, на втором месте – Узбекистан.

Эрозия и засоление почв, изношенность оросительных систем, нехватка современной техники и удобрений, низкие зарплаты, а также невозможность податься в рабочие из-за упадка местных производств вследствие конкуренции с дешевыми китайскими товарами выталкивают селян на российский север.

С каждым годом усиливается таяние ледников и повышение температуры, которые угрожают сделать некоторые сельскохозяйственные области Средней Азии непригодными для жизни. «Фергана» уже писала о сокращении объема тянь-шаньских ледников почти на треть и о вероятности «водных войн» в регионе.

На новой родине с избытком хватает и воды, и работы.

«Они не боятся работы, выгодно отличаются от коренного населения, – говорит Дмитрий Кирданов, глава администрации Рождествено. – Они неагрессивные, культурные люди, главное – непьющие».

С самого начала наплыва бадахшанцев в деревню Кирданов понял, что «заселение никак не остановить, рынок жилья открытый», – и поэтому старался разрешать или предотвращать конфликты с коренными жителями, просвещал новоприбывших по поводу особенностей поведения и культуры.

Буквальная «однородность» новых жителей сплачивает – и способствует разрешению конфликтов. Паиравшо появился в Рождествено одним из первых – и все жители деревни, таджики и русские, обращаются к нему в случае споров.

«Был у них байрам, как его, их понаехало, я подумал – откуда их столько взялось? – рассказывает один из местных жителей о праздновании Курбан Байрама. – И больно здорово включили музыку. И я не выдержал. Я подошел к их старшему, говорю: вот если бы я на всю деревню включил русскую музыку? Он сразу (имитирует лопотание). И они сразу прикрутили музыку. Всё, вот один инцидент лет за шесть».

Жители деревни отзываются о новых соседях в основном положительно, хвалят за трезвость, уважительное отношение к пожилым, любовь к чистоте и работоспособность. Однако поводы для конфликтов находятся.

«Они очень не любят, когда им вспоминают мать, – говорит хозяин дома в Рождествено. – Ванька русский, когда по пьянке, да я, да твою… А они запоминают. Одного его подкараулят, группой».

Женщина-таджичка, Рождествено

Дети бадахшанцев сейчас составляют половину 70 учащихся местной школы – начало их учебы обозначило еще одно столкновение культур.

«Дети принесли специфически азиатское отношение к женщине», – дипломатично описывает Кирданов повелительное отношение мальчиков к девочкам – «своим» и местным. Но после созыва схода, где местные и новоприбывшие сумели договориться, «к девочкам перестали грубо относиться», говорит он.

Лучше, чем китайцы?

Назимжон Солиев с женой и тремя детьми живет в Рождествено в съемной квартире. Получил вид на жительство, ждет российского гражданства. Работает в деревенской школе кочегаром – в две смены, за 15 тысяч рублей в месяц.

Осенними ночами ходит в кочегарку дважды – в час и в шесть. С наступлением холодов ходить приходится каждый час – за 50 метров от дома, мимо сухих скелетов борщевиков и сверкающей, черной горы угля. Солиеву 35 лет, он говорит на чистейшем русском, цитирует Омара Хайяма на фарси, может порассуждать о терминологии в мусульманском богословии – и философски относится к демографическим проблемам России.

«Лучше вы, чем китайцы», – сказал ему бывший начальник в Ленинградской области.

Солиев – один из немногих таджиков не из Бадахшана в Рождествено. Было несколько узбеков, есть армянские семьи, «но они как коренные», – говорит Кирданов. Мигранты заселяют деревни по национальному и областному принципу: где-то наплыв узбеков из Бухарской области, где-то еще – таджиков из Согдийской.

Нозим Солиев, Рождествено

Заселение начинается с появления информации о пустых домах или дешевых землях, говорит Шухрат Ганиев, аналитик Гуманитарного правового центра в узбекской Бухаре, который с 2000 года дважды предпринимал объезд российской глубинки, чтобы понять, как формируются «узбекские деревни».

Первые уехавшие мигранты или местные деятели – чиновник, фермер или «бригадир» – обещают договоры на аренду или покупку будущего урожая, помощь с разрешениями на работу и прочей бюрократией, после чего начинается небольшой исход, говорит Ганиев.

«Освоение» деревни может начаться с одного мастера на все руки, который оседает в селе, забирая заказы на строительство и ремонт. Таким мастером был Саидулло Садыков, с которым автор проехал почти четыре тысячи километров в автобусе Бухара – Москва. В деревне за сотым километром от Москвы он был как раз таким вот «узбеком на все руки» – и в итоге привез с собой племянника.

Ганиев выделяет три формы появления мигрантских социумов.

Первая – наем сезонных рабочих, которые приезжают с семьей. Это характерно для южных российских регионов с интенсивным сельским хозяйством: Волгоградской области, Калмыкии, Краснодарского края, - говорит он.

На российском севере и в Зауралье больше стихийного заселения в деревнях, где администрация готова заселить людей в пустующие дома.

«Это вариант переезда именно кишлаками, – говорит Ганиев. – Обычно это многолетняя практика и в дальнейшем интеграция в местный социум».

Третий вариант – без интеграции – это мигранты, которые выбирают деревню из-за дешевизны аренды и проживания, а сами работают в крупных городах, говорит он.

Особняком стоят узбеки, бежавшие из южного Кыргызстана после этнических чисток 2010 года и осевшие в Самарской области.

«Как правило, они довольно замкнуты и не общаются с другими социумами, в том числе и с узбеками из Узбекистана, – говорит Ганиев. – Они религиозны и весьма консервативны».

Невидимки

Новых деревенских жителей трудно учесть – большая часть таджикских жителей Рождествено уже стала российскими гражданами, выпав из статистики учета мигрантов. Графа «национальность» в российских паспортах отсутствует, а всероссийская перепись не проводилась с 2010 года. Списки собственников домов по населенным пунктам не составляются с 2003 года.

Федеральная миграционная служба, недавно ставшая частью Министерства внутренних дел, дает только общие цифры по присутствию иностранцев в России, без деления на город и село. Да и как его отразить, если человек может быть прописан в деревне, жилье снимать в райцентре, а работать в городе?

Неудивительно, что они редко попадают в поле зрения СМИ, политиков и ученых. Почти десяток ведущих исследователей демографических процессов, связанных с миграцией, сказали, что тема им знакома мало, и им неизвестны работы коллег. Все они, однако, признают рост количества среднеазиатов в российских деревнях.

«При таких огромных масштабах миграции естественно, что какая-то часть осядет в деревнях, – говорит Вячеслав Поставнин, бывший заместитель директора Федеральной миграционной службы и президент фонда «Миграция XXI век». – Но ещё раз скажу, и об этом я говорю публично – статистика отвратительна, да и ту пытаются закрыть!»

Данные двух всероссийских переписей населения – за 2002 и 2010 годы – показывают взрывной рост количества этнических таджиков, незначительное, но быстро растущее количество киргизов и почти двукратное падение количества этнических узбеков.

Итого, количество среднеазиатов на селе увеличилось с примерно 120 тысяч до 145 тысяч человек, однако «эти данные практически не учитывают временных трудовых мигрантов, две трети из этих [учтенных в статистике] людей имеют российское гражданство», – говорит Евгения Чернина, демограф «Центра трудовых исследований» Высшей школы экономики.

Данные опросов косвенно отражают число мигрантов на селе.

Только 8 процентов российских селян (и один процент горожан) говорят, что в их населенном пункте нет мигрантов, тогда как 46 процентов (и 70 процентов горожан) считают, что их «много» или «скорее много», согласно опросу ВЦИОМ, проведенному в ноябре 2016 года.

Две трети всех опрошенных ВЦИОМ считают, что ввиду многодетности приезжих «постепенно коренное население окажется в меньшинстве»; 22 процента полагает, что без мигрантов «невозможно решить демографическую проблему»; и рекордные 78 процентов уверены, что государство «должно ограничить» приток мигрантов.

Опрос «Левады-Центра», проведенный в августе 2017-го, показывает, что 27 процентов россиян испытывают «раздражение, неприязнь и страх» по отношению к выходцам из Средней Азии. Сходные чувства к уроженцам Закавказья испытывает 28 процентов опрошенных, «никаких особых чувств» не испытывают, соответственно, 62 и 60 процентов, а «уважение» к обеим группам чувствуют по 4 процента. Эксперты «Левады» поясняют, что впервые в послесоветской истории среднеазиаты почти сравнялись с кавказцами по уровню негативного отношения.

Демограф Поставнин сравнивает нынешний наплыв мигрантов с последствиями монголо-татарского ига, когда кочевники оседали в регионах, сейчас относящихся к югу России и Украины, а часть местного населения смешалась с новоприбывшими, тюркизировалась и приняла ислам, положив начало современным татарам, чувашам, ногайцам и кумыкам и сыграв ключевую роль в этногенезе казаков.

Он считают клановость приезжих, которая позволяет им консолидировать капиталы, и коррупцию российских чиновников главными факторами роста и экономического усиления новоприбывших.

«Всё это позволяет приобретать жизненно-важные объекты собственности и влиять на власть, что создаёт благоприятные условия для роста численности диаспор», – заключает он.

Рассадник терроризма или политическая сила?

Третьего апреля 2017 года в Санкт-Петербурге произошел теракт, погибло 15 человек, несколько десятков было ранено. Силовые ведомства назвали исполнителем теракта Акбаржона Джалилова, ошского узбека с российским паспортом.

Вскоре выяснилось, что один из предполагаемых организаторов взрыва, еще один уроженец Оша Аброр Азимов был прописан в деревне Шульгино Селивановского района Владимирской области. Пресса охарактеризовала деревню как «умирающую».

Затем под броским заголовком «Таджики-террористы полегли под Владимиром» Газета.ру сообщила о ликвидации все в той же области двух граждан Таджикистана, которые не были связаны с Азимовым, но «подозревались в подготовке теракта».

Значит ли это, что деревни превращаются в рассадник терроризма?

«Таджики не настроены радикально», – подводит итоги многолетнего общения с приезжими Кирданов.

«Те, кто в селах оседают, гораздо меньше радикализуются, – считает Екатерина Сокирянская, директор московского Центра анализа и предотвращения конфликтов и один из ведущих российских экспертов по исламскому радикализму. – Ближе к земле, дальше от идеологических веяний».

Приняв российское гражданство, мигранты становятся избирателями – и политической силой в отдельно взятой деревне.

«Это весьма управляемая аудитория для политиков в регионах, – говорит эксперт Ганиев. – К сожалению, она послушна своим лидерам, абсолютно управляема и запугана. А это идеальный набор для выборов».

В Рождествено таджики дружно голосуют за «Единую Россию».

«Через старших всегда добиваемся явки, – говорит мэр Кирданов. – Ими пытались воспользоваться как электоратом варяги всяческие. Но они питают доверие к власти, сейчас они откровенно говорят – больше продаваться не будем».

Мансур Мировалев.