Ленд-лиз в судьбе евразийца Акрама

            Незадолго до войны бывший строитель стекольного завода («завербованный» - как было принято говорить в то время, - в татарской деревне Дяушево) стал резчиком стекла. Как хорошо известно, новые земельные отношения, коллективизация с организацией машинно-тракторных станций (МТС), часть молодых, сильных и здоровых людей делали ненужными на селе. Тогда практически у каждого сельсовета в деревнях располагались «вербовщики» с книгами, газетами, журналами на столах, в коих красочно расписывалась почти лубочные рассказы о том, чем живёт и дышит страна. А страна стремительно разворачивала настоящую эпоху индустриализации. Рабочих рук на многочисленных новостройках катастрофически не хватало. Потому-то и появились «вербовщики» в деревнях, уже охваченных колхозным движением. Там им предстояло фактически сформировать настоящие трудотряды и трудармии социалистического образца по Марксу с Энгельсом, пополняющих армию советского пролетариата.

            Акрам с братом завербовался на строительство авиационного завода в Нижнем Новгороде. Жили на постое в частных домах трудового Сормова за умеренную плату. Но как-то послушали «вербовщика-перекупщика» (ага, были и такие!), рассказывавшего о почти сказочных посулах для строителей нового стекольного завода на другом берегу Волги: якобы, и с жильём там вопросы решаются очень быстро, и с обучением новым профессиям, и с обеспечением продуктами питания там всё распрекрасно. Поехали на стройплощадку уже «перевербованными». Строили завод, осваивая попутно как строительные профессии (бетонщика, каменщика, штукатура, плотника, маляра), так и вникали в то, что предстояло делать в новом для себя производстве…

Стране нужно было огромное количество стекла для автомобильного производства, для строек, для авиации, даже стекло-сталинит для смотровых щелей танков. Новенький с иголочки завод едва-едва справлялся с поступающими заказами. Возникали чисто технологические затруднения, - от элементарной нехватки специалистов стекловарения до сбоёв в логистике поставок сырья по времени и его качеству. Да и сами процессы получения готового стекла не были ещё отточены до промышленного искусства. У самых опытнейших операторов стекловаренной печи и линии вытяжки стекла спина была мокрой – не от жары, а от нервного напряжения. Например, для того, чтобы отрезать лист стекла по заданным размерам, требовалось пропустить алмазный резец поперёк ленты и отрезать заготовку, которую затем следовало «распахать» на куски заданных размеров. Поскольку все операции выполнялись вручную, то предварительные заготовки имели припуски «конских размеров», что увеличивало количество отходов (стеклобоя). Стеклобой добавлялся в шихту, меняя, тем самым, его состав, что, в свою очередь, меняло все тепловые процессы в печи. И потому изменения режимов работы печи надо было в каждый момент не просто отслеживать, а вмешиваться почти постоянно в ход всех процессов. Иначе, начинался брак, за который расплачивались все – от директора завода до рядового резчика. Предприятие находилось на хозрасчете, и тратить лишнего по существующим законам и нормам не могло, и не имело права.

Работу резчика Акрам освоил легко и быстро. Также быстро стал ударником производства. Но его тянуло к работе оператора: всё-таки, им платили несколько больше и были они людьми уважаемыми и на вес золота. Присматриваясь к их движениям, невольно начал замечать несуразность. Стекло вытягивалось автоматически, процессы приготовления стекловаренной массы также были полностью автоматизированы. Вдоль печи и вытяжки стекла было малолюдно, а на выходе готового стекла располагалась суетливая масса рабочих мест, где и доводили «до кондиции» продукт в виде товарного стекла. Резка производилась вручную! Что-то тут - не так.

С присущей ему настырностью Акрам начал атаковать инженеров с расспросами. А потом родилась идея автоматизированной резки стекла. Первый вариант – способом захвата краёв ленты аппаратом резки, который, перемещаясь с её скоростью, несёт алмазный резец, перебегающий с одного края на другой, с последующим возвратом всего аппарата в исходное положение. Долго донимал инженеров с просьбой технически грамотно изложить всё на бумаге и непременно с рисунками (сам-то он – не умел, по причине малой грамотности!). Главный инженер завода - пожилой еврей, - изучая «рацуху», с первых же двух просмотренных листов всего вороха бумаг, уже потянулся к телефону. В следующие минуты его кабинет заполонили главные специалисты завода. Акрам стал свидетелем экстренного производственного совещания на самом высоком уровне заводоуправления! Идея автоматической резки стекла, что называется, «витала в воздухе», посещая головы всех специалистов. Но «рацуха» Акрама стала неким спусковым крючком во всём происходящем. Совещание сразу же одобрило и поддержало предложение Акрама. В считанные дни весь агрегат был спроектирован, изготовлен и тут же вставлен в технологическую цепочку производства. Вытяжка стекла стала непрерывным процессом! – вмешательство операторов не требовалось. Акрам был на седьмом небе от счастья: первая в жизни «рацуха» и всё так удачно получилось! На него стали обращать внимание, дали непомерно большую (первую в жизни!) премию за новаторство.

А он пошёл дальше. Присматриваясь к работе своего детища, начал замечать, что оно не всегда аккуратно режет стекло – нет параллельности новой линии отрезки с предыдущей. В отходы шло много стеклобоя за счет дополнительной и ручной подрезки-выравнивания. Толчком пришло новое решение: агрегат должен стоять на месте, а двигаться по некоторой косой по отношению к краевым линиям ленты должен сам алмазный резец. Причём, угол наклона косой линии реза должен быть жёстко (механически жёстко!) связан со скоростью движения ленты стекла. Второй вариант был одобрен, спроектирован и изготовлен даже быстрее первого! Результаты этого новшества превзошли все ожидания. Производство готового стекла выросло в разы! Акраму с семьей дали отдельную (!) комнату в доме «народной стройки». Премиями баловали практически каждый месяц. Направили учиться на двухгодичный рабфак при заводе без отрыва от производства. Начались назначения на новые и новые должности – одна выше другой.

А в самой Америке Акрам больше наслушался россказней о великом скупердяйстве великого американца. Рассказывали (да он и сам видел), например, об устройстве раздевалок для рабочих. Переодеваясь, рабочий должен был, либо аккуратно развесить сменяемую одежду на специальной вешалке, либо аккуратно сложить её в подвешенном мешке. И вся эта одежда с помощью хитроумных такелажных устройств поднималась под крышу цеха, участка, склада. Высвободившееся же место тут же занималось мобильными рабочими местами, становясь, таким образом, дополнительной производственной площадью.

Как размещались американские инженеры и служащие  - вообще отдельная песня! В комнатах столы инженеров и служащих были расставлены так плотно, что для того, чтобы пройти и пообщаться с нужным инженером, к его рабочему столу надо было двигаться бочком, между столами, и ловко семенить при этом ступнями ног примерно так же, как знаменитая балерина Уланова на сцене в Большом театре!

[Необходимое авторское отступление: В беседе со мной Акрам-абы высказался так: « А Форд всё же в какой-то степени прав. У нас ведь как: на каком-то этапе своей трудовой деятельности, тот или иной клерк из инженеров начинает жаловаться на то, что не успевает управляться со своими обязанностями, что ему нужен помощник (или нужны помощники). Ему идут навстречу – дают помощников. А помощники, чуть спустя, требуют, чтобы и у них появились помощники. В итоге – объёма и площадей административно-инженерного корпуса не хватает. Строят новое, а затем – ещё появляется новый корпус. Вроде бы производство основной продукции завода увеличилось всего-то процентов на 10…15%, а инженерно-технический персонал прибавил к тому времени в своей численности вдвое. Нет, что не говори, а Форд был таки прав. Даже способности клерков он выжимал примерно так же, как выдавливают краску из тюбика. У Форда – не забалуешь! расчётлив и прижимист был невероятно!…» - восхищался он.]

Голод, от которого спасалась его семья, достал и в Татарии. Трудодней в колхозе набиралось так мало, что зимой попросту нечего было есть. Как-то поздней осенью с наступившими заморозками Зяйнеб решила пройтись по уже убранному картофельному полю колхоза. Прошедшие дожди вымывают из грунта оставшиеся картофелины. Оставалось только набрать нужное количество. А то, что картофель подморожен – не беда. С голоду и это с благодарностью к Всевышнему за ниспосланный дар съешь! Вот она и набрала в подол два десятка плодов. На её беду, на краю поля сидел и терпеливо высматривал что-то бригадир Зуфар. Недобрый был человек. Злопамятен. Не мог и не хотел забыть обидные слова, которые когда-то, в бытность его батрачества, выговаривал Зуфару отец Зяйнеб. А тот – известный в округе и богатый был кулак. Раскулачили и выселили его с семьей из деревни. В канун войны разрешили вернуться ему в родную деревню. Старшие дочери (Зяйнеб, в том числе) повыходили замуж. С младшим сыном жили они на краю деревни.

Слышал также Зуфар, что муж Зяйнеб – Акрам, - ни войны не видел, ни труда за пайку хлеба на заводе на себе не испытал: уехал, видите ли, в Америку и жирует там. Семью же его надо кормить за колхозный счёт. Тут своим-то детям не хватает, а ртов лишних ещё сколько Зяйнеб привезла! Сам Зуфар, в Финскую, даже боя не видав, лишился ступни, – отморозил ноги в кирзах. Двое взрослых сыновей на фронте…

Перехватил Зуфар Зяйнеб по дороге домой, схватил за подол с картошкой, и так и привёл её к председателю. Быстренько составили протокол и вызвали оперуполномоченного НКВД. Суд был недолгим, и «отвесили» Зяйнеб пять лет лагерей. Не разжалобило «высокий суд» и то, что на иждивении Зяйнеб четверо детей, причём младшенькая дочь – инвалид с детства…

            Акрам спешно вернулся с детьми в посёлок Стекольный. Начал работать не щадя себя, а по вечерам – писать длинные письма в различные инстанции с ходатайством об освобождении жены из лагерей. По совету добрых и знающих людей, в письмах перечислял свои заслуги перед Родиной: и то, что награждён, и то, что помог стране и армии в снабжении автомобилями. Расписывал свою работу в Америке без всякой утайки.

            Кончилось это тем, что однажды Акрама забрали в местную Лубянку (в каждом городе имеется своя «Лубянка», называют только по разному: у нас, например, именуют «Воробьёвкой») прямо у проходной, на глазах товарищей по работе. Три месяца просидел в подвальной тюрьме (а за намордниками окон гремела долгожданная Победа!), ночами отвечая на вопросы следователей. «Шили» Акраму клевету на партию, на родную власть, на страну, восхваление всего западного. Следователи не учли одного: шёл победный 45-й, а не мрачный 37-й год. Директор стекольного завода в телефонном разговоре с одним из заместителей Наркома пожаловался на местное НКВД: хватают-де и месяцами без суда и следствия держат в тюрьме нужных заводу специалистов. Назвал имя Акрама. Прошло несколько дней и над Воробьёвкой будто бы что-то слегка громыхнуло и раздался чей-то грозный рык с матерщиной вперемешку. Акрама, извинившись, немедленно отпустили. Даже вернули шевиотовый костюм, изъятый в ходе обыска. А ещё через пару месяцев вернулась и Зяйнеб.

            Акрам стал начальником одного из производств и продолжал двигать свои идеи. Дождём сыпались награды, звания, премии, лауреатства. Ему в посёлке выделили участок земли под застройку. Завод помог за лето выстроить небольшой, но симпатичный и очень уютный дом со всеми удобствами. О своей работе у Форда, о встречах с ним, рассказывал далеко не всем и без подробностей: наступили хрущёвско-брежневские времена мракобесья и застоя, - говорить о подобном становилось всё опаснее. Педалирование собственных заслуг могло крупно навредить детям, близким, знакомым. Зяйнеб родила ему ещё двоих детей. Затем вышел на пенсию и занимался с упоением садоводством. О каждой своей яблоньке мог говорить часами. Не забывал и про завод. К нему, знатному новатору, обращались люди с самыми разными просьбами. Никому не отказывал, старался помочь каждому.

*****

            …Мы сидели с Акрам-абы в любимой его беседке – выстроил её собственными руками и раскрасил в сказочной манере. Шёл тёплый мелкий августовский дождик. Стоял чудесный запах яблок. Нам никто не мешал. На столе – бутылка «Муската», которую я «отхватил» в очереди в Елисеевском в Москве (обожаю вина Массандры!). Акрам-абы учит меня пить вино по-американски – дринками. «Наливаешь вина в бокал на пару глотков. Делаешь глоток и, не проглатывая, гоняешь вино сквозь зубы. Но так, чтобы со стороны этого не было видно. Вкус вина должен заполнять рот и оставаться во рту, а не ощущаться в отрыжках. Между глотками обязательно надо сказать не менее десятка слов, иначе беседа не склеится. И, вообще: вино не дураками создано, и создано не для дураков. Это понимать надо!» Закусывали яблоками сорта «Белый налив». Вкусовой аромат яблок отлично оттенял вкус вина.

            А он рассказывал, рассказывал, рассказывал. К сожалению, я не могу передать здесь и сотой доли красочности, яркости, сочности и выразительности его рассказов. Поскольку имею весьма туманное представление о стекольном деле и совершенно не владею его жаргонами и терминологией.

            В его семье укоренилось слово «Маладэсс!», произносилось оно всегда и всеми звучно, по слогам. Только теперь я понимал, откуда оно родом. Зяйнеб-апа особенно любила говорить его своим внукам, как и моя кань-энием (тёща), сестра Зяйнеб-апа.

            Акрам-абы умер в один день с Главой государства (ведь, в основном, муссируется генсекство) Л.И. Брежневым. Хоронили его по всем мусульманским правилам. Провожать в последний путь вышел весь рабочий посёлок и весь стекольный завод. Хотя директор выделил много автобусов, машин, люди предпочли нести носилки с телом покойного на плечах пешком до самого мусульманского кладбища (2,5 километра). Пусть в такой форме, но хотелось всем именно так проявить своё уважение к Акраму Сахабовичу. Зяйнеб-апа умрёт всего лишь полгода спустя. И провожать её будут всем посёлком…

            И сейчас, когда я слышу звучное восклицание своей жены, адресованное кому-нибудь из внуков, - «Ма-ла-дэсс!» - в памяти сразу же встаёт доброе, умное, с печальными глазами лицо Акрама-абы. И чудится мне в этот момент, будто порхают тут фяришталяр – Акрама и Генри. Ангелы евразийского таланта-самородка и американского гения, порхая, нагоняют добрую эфирную волну на моих внуков. Может быть, из них что-то получится в будущем…