Улюкаев и чиновничья рента

Сегодня начнется изложение приговора первому (федеральному) министру России в 21 веке, оказавшемуся на скамье подсудимых __(и до этого их было немного — к сталинскому наркому Ежову, вице-президенту Янаеву можно, пожалуй, добавить только военного министра Сухомлинова).

"Дело Улюкаева", его рассмотрение в суде, комментарии в СМИ, продемонстрировали значительные расхождения в оценке суть конфликта, высокопоставленной жертвой которого стал бывший министр экономического развития.

Большинство людей, в т.ч. именитые эксперты, тиражируют что-то тривиальное – про коррупцию, "систему", режим, усиление/ослабление группы Х против группы Y … часто переходя на личности и ограничиваясь максимой "чума на оба ваших дома", даже не пытаясь разобраться, что же произошло на самом деле.

Опросы показали, что и наши читатели не имеют представления о том, как происходит оборот ценностей в среде высокопоставленных чиновников, откуда взялись деньги Захарченко и почему поссорились Игорь Иванович и Алексей Валентинович.

Между тем, "дело Улюкаева" – веха, в связи с которой можно (и нужно) говорить о дальнейших метаморфозах сформировавшейся в России системы кормления.

В "Вечернем политруке" было несколько заметок о становлении системы.

Предыдущие выпуски есть в Афтешоке.

Пропустив несколько страниц в истории кормления, изложим наше представление о "казусе Улюкаева" как следствии высшей стадии развития системы кормления новой России. 

В середине 90-х прошлого века происходила стремительная замена "старой" советской бюрократии на "новую" – было востребовано в т.ч. иное качество взаимоотношений власти и бизнеса, которое предполагало и иной характер извлечения чиновничьей ренты. 

Чиновники (не все, но значительное их число) в России так или иначе во все времена извлекали ренту из своих должностей. 

В период слома и больших потрясений 90-х помимо знания службы, лояльности, умения "обслуживать" чьи-то интересов, "командной игры"… от чиновников потребовалась Эффективность, которая предполагала умение работах в новых условиях, понимание политических и экономических реалий, (новых) государственных задач в профессиональном разрезе (не для ТВ-зрителя), способность к действиям вне нормативных рамок, которые порой еще и не были созданы. 

Бюрократический аппарат в 1993-2000 гг. участвовал, обеспечивал, руководил тектоническими изменениями в стране – принятие новой Конституции (по сути оформление нового государственного строя), приватизация, выборы 1996 и 2000, дальнейшее изменение конституционного строя, несколько правительственных кризисов, дефолт, реформа ТЭК, информационные войны… 

Чиновники стали важнейшим элементом этих процессов, в т.ч. потому, что были им органичны. 
Они приходили из бизнеса и уходили обратно, им обеспечивалось "приличное" денежное содержание (сопоставимое с довольствием в корпорациях), чтобы они не следовали регламентам и служебной дисциплине, а "делали дело", которое касалось как узкокорпоративных, так и общегосударственных интересов. 

Они работали не менее усердно, чем в бизнесе, порой без выходных и обходных и соответственно получать сопоставимо. 

Так сформировался пласт бюрократии – эффективный, чуткий одновременно к государственным интересам, запросам бизнеса, профессиональный, современный, молодой. 

Именно поэтому поприще чиновников сейчас стало столь привлекательно для выпускников ВУЗов, предполагающих, что бюрократическая стезя – это не скука смертная, а положение, достаток, статус и интересная работа. 

Последние годы 20-ого столетия и почти все "нулевые" происходила бесконечная ротация чиновничьей среды, связанная с многообразием выполняемых задач и изменением структуры исполнительной власти. 

Менялись способы извлечения и передачи чиновничьей ренты. 

Основой ренты по-прежнему оставалось заключение госконтрактов, выдача разрешений, согласование тарифов, условий пользования, обеспечение каких-то преимущественных прав, прохождения документов… (вплоть до "крышевания" преступных схем обналичивания, закрытия уголовных дел и сложного симбиоза правоохранительных и коммерческих структур в энергетике, разного рода перевозках, фармакологии, …), но участие и "заслуга" чиновников в этом часто уже не сводились к простому слову "откат". 
Это могло быть что-то более квалифицированное, что не предполагало и "вознаграждения" в денежной форме. 

В "нулевых" еще вполне был распространен пресловутый "занос чемоданов", но постепенно оборот ценностей всё больше камуфлировался. 
Благодарностью за содействие и внимание становились дорогие часы, помощь в трудоустройстве родственников, высокий статус в программах лояльности различных крупных компаний, оплата лекций и корпоративов, билеты на премьеры, коллекционные сигары, спиртное, предметы искусства, льготные условия кредитования, собственность /земельные участки, квартиры/ по номиналу… 

Есть несколько важных деталей, которые упускают, описывая как систему кормления в России, так и нюансы "дела Улюкаева". 

Высокопоставленные чиновники, топ-менеджмент госкорпораций – это своего рода вершина "пищевых цепочек", ценности по которым двигаются преимущественно "снизу-вверх". 
В грубом, очень приближенном виде, свойственном скорее для начала "нулевых": высокая ("хлебная) должность имела определенную "стоимость" (в отдельных случаях за назначение действительно выплачивались деньги) и приносила дополнительный к окладу денежный поток (как раз оклад мог быть очень дополнительным). 
На такой должности условный руководитель организации мог построить работу так, чтобы рента в том или ином виде передавалась ему "снизу" (в т.ч. за то, что руководитель вырабатывает, согласовывает, обеспечивает решения, несет за них личную ответственность и "защищает" сотрудников). 

В этой схеме "оборот ценностей", например, за выдачу заключения по приватизации не должен происходить между главой ведомства и главой заинтересованной в решении корпорации. 

Главы таких структур как Минэкономразвития и ПАО "Роснефть" вообще выведены "за скобки" таких прозаических движений как передача наличности в чемодане. 

Чемодан с деньгами уже сам по себе архаика, но умозрительно можно допустить его линейное перемещение на уровнях ниже И.И.Сечина и А.В.Улюкаева. 

Появление же чемодана в руках И.И.Сечина, а потом А.В.Улюкаева прямо указывает, что что-то пошло не так — и не только не так в плане взаимоотношений и претензий между фигурантами процесса /отсюда их неловкость в словах и действиях при передаче-получении денег/. 

Пошло не так во многом из-за того, что после Крымской весны наметилась определенная деградация нерегламентированной системы кормления в России. 

В недавнем прошлом "прогрессивный", успевающий за переменами бюрократический аппарат (не весь, но во многих элементах) как госучреждений, так и госкорпораций, перестал соответствовать изменениям. 

Дело в определенной дезориентации: чиновники всегда славились своей способностью держать нос по ветру, но сейчас многие из них не могут уловить, в чем же (новый) "запрос времени" и самостоятельно действовать в соответствии с этим. 

Если и улавливают, то порой внутренне сопротивляются, потому что они уже не органичны этому запросу – они слишком привыкли, что заявления (даже на самом высоком уровне) могут быть просто словами, и ждать каких-то более точных внутренних директив. 

Пока внутренних директив не поступило, многие следуют привычному modus operandi, сыгравшему плохую службу А.В.Улюкаеву. 

Немобилизационный образ действий высокопоставленного чиновника предполагал, что он обслуживает интересы условно "корпорации Россия", где переплетены не только общегосударственные (в первую очередь), но и частные, и его личные интересы. 
Защищая государственные интересы, не с 9:00 до 18:00, а всё полагающееся на это время, демонстрируя эффективность и лояльность, чиновник мог позволить себе не скрывать, что он не чужд преследования и собственных интересов (в свободное от защиты государственных время…). 

В декларациях многих чиновников по-прежнему фигурируют и зарубежная недвижимость, и многомиллионные активы… например, один из молодых руководителей госкорпораций, за свою недолгую карьеру занимавший в основном скромно оплачиваемые должности, не скрывает, что предпочитает накопления в московских бетонометрах (одних только московских квартир у него в декларации около 20 штук). 

Во многом сложилась шизофреническая ситуация: никто не вводил "запрет" на обогащение, - более того, достаток многих чиновников более чем очевиден и продолжается циркуляция слухов, где, кто и сколько. Но одновременно "коррупционные скандалы" последних несколько лет указывают, что чиновничья рента ренте рознь. В системе кормления порой непредсказуемо возникают "красные линии", переход за которые может обернуться многолетними тюремными сроками. 

Произошедший сдвиг отчасти связан с тем, что прогосударственная позиция и прилагающиеся ответственность становятся элементом функционала, за который не требуется что-то платить и как-то его прояснять. Это часть "прошивки". 

И чем выше человек в иерархии, тем "тоньше" настройка этой прошивки. 

/далее версия Вечернего политрука о том, что же произошло между Улюкаевым и Сечиным/ 

Позиция Главного свидетеля по "делу Улюкаева" в том, что оперативную подготовку заключений по Башнефти нельзя было рассматривать как дополнительную нагрузку для чиновников Минэконоразвития, "левак", что-то оплачиваемое… 

Это было поручение Правительства РФ, за выполнение которого ни на одном уровне исполнителей Минэкономразвития не должно было возникнуть (скандальных) "капризов" и “идей” как-то компенсировать изрядную нагрузку и профессиональную Эффективность чиновников. 

Но далее /не исключено, что в силу устоявшихся представлений из прошлого "исторического цикла", в силу заблуждений о характере и значении выполняемой работы на разных уровнях исполнителей…/ возникло предположение, что дело это в т.ч. и "частное", связанное с чиновничьей рентой и корыстью тех, кто эту ренту будет оплачивать. 

Возможно, что технические исполнители и в той, и в другой структуре дополнительно "мифологизировали" выполняемое поручение: 

— доверенные лица А.В.Улюкаева в Минэкономразвития “недобросовестно” оценивали свой "вклад"; 
— находящиеся с ними в технической связи подчиненные И.И.Сечина (возможно) более выразительно, чем демонстрацией двух пальцев на лацкане, обнадеживали /не опровергали/ эту интенцию; 
— есть вероятность, что отношение многих участвующих в этом процессе (и к выполняемому поручению, и друг другу) было заимствовано из прошлых представлений о нюансах кормления. 

В движении ценностей по пищевой цепочке "снизу-вверх" произошел сбой. Сейчас не важно: пришел ли исполнитель с одной стороны с докладом "партнеры зарвались, требуют очень много", или с другой – "мы сделали, что могли, нам неоднократно гарантировали, но сейчас указывают, что нужно дополнительное обсуждение"… 

Недовольства одних другими вполне могло хватить, чтобы представить ситуацию в самом неблаговидном виде. 

Таким образом, проблема "ручного управления" системой кормления в данном эпизоде вышла на самый верхний уровень и чемодан с деньгами оказался в тех руках, в которых по определению не мог появиться. 

Конечно, обо всем этом невозможно было бы рассказать ни на одном суде мира — даже просто технологически сложно описать эту систему, в которую вовлечено множество (и профессиональных, и добросовестных) людей, смысловые конструкции, где во множестве присутствуют двоемыслие, специальный язык, сложные смысловые конструкции... 

Улюкаев решал непривычную для себя "конфликтную ситуацию": например, какой-то подчиненный мог ему доложить, что коллеги из Роснефти совершенно понимают и разделяют идею компенсации, но по поводу “объема” нужно согласование “сверху”… и Улюкаев стал прощупывать ситуацию через знакомого из ВТБ. 
Так или иначе — Сечин, проведя новую "красную линию, лично обезвреживал адепта устаревающего на глазах уклада системы кормления. 

Даже если многое в этом процессе просто совпало, главное — прозвучал еще один сигнал: за любой оборот ценностей, за извлечение чиновничьей ренты может наступить тяжелая уголовная ответственность.