Эльвира Набиуллина: «Нас беспокоит ситуация, что люди теряют деньги»

10 тезисов главы Банка России Эльвиры Набиуллиной из ее выступления на Forbes club — о курсе рубля, обвинениях в свой адрес, ограничении выезда для банкиров и малом бизнесе.

О намеренном укреплении рубля:

«Иногда нас упрекают в том, что для того, чтобы достичь цели по инфляции, мы специально укрепляем курс. Или специально провоцируем carry trade. Но напомню, что мы с осторожностью и даже скептически относимся к факторам снижения инфляции, которые носят временный характер. А к ним относится укрепление рубля, на мой взгляд; потому что курс может двигаться и в ту, и в другую сторону. Инфляция будет низкой, если будут фундаментальные факторы (как склонность населения к сбережению, потреблению). А базировать свою политику только на движении курса не совсем корректно. Конечно, процентная ставка косвенно влияет на курс (если бы мы ее сильно снизили, то и курс снизился). Но есть и другие факторы — цену на нефть никто не отменял». 

Про carry trade:

«Многие говорят, что у нас ставка высокая, а за рубежом низкие, и на этом арбитраже спекулянты зарабатывают деньги. Безусловно, это серьезное обвинение. Мы внимательно смотрели, анализировали — так ли это? Во первых, что такое carry trade? Это не только разница процентных ставок. Для того, чтобы спекулятивный капитал шел в страну, кроме разницы процентных ставок должна быть соответствующая премия за риск, волатильность валюты той или иной страны. Когда инвесторы вкладывают в валюту, они смотрят и на дифференциал ставок, и на риск-премию. Волатильность нашей валюты стала снижаться и она сейчас достаточно низкая. Курс рубля колеблется уже не так как в 2014 году, а так как во многих так называемых emerging markets (даже ниже, чем там), поэтому премия за риск существенно упала. При этом дифференциал ставок сократился: мы все-таки ставки снижаем, Федрезерв — повышает. Потенциально, действительно, есть поле для carry trade. Но то ли в силу санкций не все инвесторы идут к нам, то ли в силу привлекательности других рынков. Мы по carry trade не выделяемся среди других развивающихся стран. Размер carry trade не очень большой — по нам оценкам, от $2 до $5 млрд. Объем примерно на том же уровне, что был в 2012-2013 годах. Мы не видим никакого большого всплеска. Да, carry trade оказывает некоторое влияние на укрепление курса, но не очень большое». 

О боязни «плавания»:

«Нам очень важно избавиться от идеи фикс — все время думать о курсе [рубля]. Я понимаю, что курс влияет на реальные экономические процессы. Я все это прекрасно понимаю. Но нужно привыкнуть жить в условиях плавающего курса. Во всех странах, в которых вводили плавающий курс, была боязнь «плавания». Безусловно, надо перестраивать свой тип планирования. Кстати, финансовая сфера у нас адаптировалась. Примерно год потребовалось на это. И сейчас финансовый рынок живет в условиях плавающего курса, он научился управлять своей ликвидностью. Тоже самое предстоит делать экономике, в том числе развивать инструменты хеджирования валютных рисков. Без этого в условиях плавающего курса никуда». 

О подозрениях:

«Как мы перешли к плавающему валютному курсу, нас все время подозревают: то мы хотим курс [рубля] уронить, то мы его хотим специально поддержать на высоком уровне. Мы его специально роняем, как нам говорят, чтобы у бюджета были доходы; мы его специально повышаем, чтобы социальную стабильность обеспечить. Я думаю, что мы с этим недоверием к тому, что курс у нас плавающий, будем жить еще долго. Но мы ни разу с середины 2015 года в валютный рынок не вмешались. У нас реально нет необходимости управлять курсом, чтобы снижать инфляцию. Мы процентной ставкой при любом курсе можем снизать инфляцию. В этом-то и смысл новой политики, где ключевая ставка играет ключевую роль, если хотите».

О не «символическом» снижении ставки:

«Я не согласна с тем, что 0,25 п.п. — это символическое снижение ставки (как говорят некоторые экономисты). После этого решения некоторые банки заявили, что будут пересматривать в сторону понижения и свои ставки. Кстати, это касается и кредитов, и депозитов. Почему мы снизили на 0,25? Потому что мы считаем, что лучше делать последовательные небольшие шаги, чем сделать большой шаг, а после этого, если возникнут новые обстоятельства, идти на попятную. Ведь никто не знает, что будет, например, с нефтью. У нас сейчас полная эйфория, что нефть всегда будет высокой; а я напомню, что у нас всегда такая эйфория, когда она растет; сразу считаем, что она вечно будет расти. Я не хочу предсказывать, что нефть будет падать, но ведь никто не знает, что будет».

О развилке:

«Мы по многим параметрам стабилизировали финансовую систему и экономику. И сейчас есть развилка — как мы будет развиваться. Либо будем расти невысокими темпами — 1-2% в год (что называется, плюс-минус ноль), — если ничего не будем делать, если будет инерция. Если нам это не нравится и мы решим этот экономический рост подстегнуть, то следующая развилка. Либо поддадимся популизму, начнем увеличивать расходы, снизим быстро ставку и — да, в краткосрочном периоде мы можем получить высокие темпы роста. Но я убеждена, что после этого у нас будет очередной спад, очередная попытка стабилизации и очередная развилка. И есть третий вариант — структурные реформы, которые позволят нам постепенно (не сразу, а постепенно) наращивать экономические темпы роста. Сейчас мы стоим на этой поворотной точке, в начале нового экономического цикла. И каким он будет, зависит от того, какой путь мы выберем и какую политику будем проводить».

Об отозванных лицензиях и воровстве:

«Банки — это финансовые посредники. Они рискуют чужими деньгами. Когда бизнес ведет себя рискованно, он часто теряет свои деньги. А банки берут чужие деньги, при чем на доверии берут. Нам часто говорят: почему вы не заметили эти проблемы [у банка]? Почему довели до такой стадии, когда большие «дыры»? Мы стараемся делать это как можно раньше, мы внутренние процессы у себя перестраиваем. Но если есть фальсификация отчетности (если нам дают одну отчетность, а по факту она другая), мы не можем это определить. У нас нет функции оперативно-розыскной деятельности. Например, есть тема так называемых «забалансовых» вкладчиков. Когда вы отдаете деньги в банк, их берут, но не регистрируют. (от себя: есть такое дело. Мои друзья попали в такую ситуацию, благо все разрешилось в их пользу) Это просто криминал, мошенничество, которое мы силами Центрального банка искоренить не можем. И здесь должны быть только жесткие меры. Это воровство чужих денег. Мы за воровство наказываем, а здесь — не наказываем. Почему-то когда это прикрыто таким респектабельным названием «Банк» и там наворовали, мы не наказываем виновных за воровство. Надо наказывать, только таким способом мы преодолеем эти практики.

Про ответственность и ограничения:

«Но нужно повышать ответственность собственников и менеджеров. Мы отозвали 300 лицензий и не было ни одного случая, что через суд доказали, что мы действовали неправильно. Нам говорят: не отзывайте столько лицензий. Но мы просто выполняли закон, эти банки не могут существовать. <…> В 2014 году ввели ответственность за фальсификацию отчетности. Два года прошло, до суда дошло меньше 10 дел. Понимаем, что виновность лица очень сложно доказать. При этом самое строгое примененное наказание — 1,5 года условно. Потому что по закону, если мы выявляем фальсификацию отчетности, то мы обязаны сначала выдать предписание. Получив его, банк тут же предоставляет достоверную отчетность, где уже все «дыры» есть. И таким образом руководство банка уходит от уголовной ответственности. Это сейчас нужно менять.

Нашумевшая проблема — те, кто вывел активы, уезжают за рубеж и очень долгая процедура экстрадиции. Иногда экстрадируют, но проходит три-четыре года. Мы предложили спорную меру (нас многие критикуют): если видим признаки таких правонарушений еще до отзыва лицензии (потому что банкиры у нас узнают все раньше всех и после отзыва уже некого искать) через суд добиваться в качестве обеспечительной меры ограничения выезда за границу». 

О маленьких банках и малом бизнесе:

«Бизнес-модель малых банков сейчас не может конкурировать с бизнес-моделью крупных. Малым банкам надо дать возможность жить с реалистичной бизнес-моделью. А не так что их бизнес-модель основана на высоких ставках по депозитам, когда они «пылесосят» вклады населения, а потом вкладываются в рискованные проекты, потому что надо отбить эти ставки. И в худшем случае — занимаются выводом активов. К сожалению, это не редкая практика. Нужна бизнес-модель, которая позволит банкам выживать. Мы не против небольших банков, и мы вообще никогда не выступали за то, чтобы количество банков уменьшить. У малых банков есть большое преимущество по работе с малым бизнесом. Крупные банки до сих пор не научились работать с малым бизнесом (если посмотреть на уровень невозвратности кредитов малому бизнесу, то он гораздо выше у крупных банков). Надо дать возможность развиваться [небольшим банкам], в том числе снизив бремя регулирования для них». 

И о страховании средств малого бизнеса:

«Мы начали обсуждать возможность страхования средств малых предприятий. Именно в малых банках, чтобы у них было преимущество. <…> Нас беспокоит ситуация, что люди теряют деньги. У физлиц застрахованы вклады, крупный бизнес может пойти в крупные банки. Самый незащищенный в этой ситуации — малый бизнес. В крупных банках сложно получить кредит, обычно малому бизнесу дают кредиты небольшие банки, а они говорят, вы положите деньги к нам на счет, на депозит. И малый бизнес здесь оказывается заложником того банка, который дает ему кредит. Мы это прекрасно понимаем. Поэтому и начали обсуждать идею, что в рамках тех банков, которые будут специализироваться на работе с малым бизнесом, ввести небольшую систему страхования. Иного здесь варианта нет».

Автор - Екатерина Метелица