Генри Киссинджеру - 99: как избежать новой мировой войны

The Sunday Times

Нил Фергюсон

11 июня 2022 г.

Государственный деятель времен «холодной войны» рассуждает о Путине, Китае и нашем новом опасном моменте

27 мая Генри Киссинджеру исполнилось 99 лет. Он родился в Веймарской Германии в разгар гиперинфляции, ему не было и десяти лет, когда Гитлер пришел к власти, и всего 15, когда он и его семья высадились в качестве беженцев в Нью-Йорке. Почти так же удивительно, что этот бывший госсекретарь США и динозавр геополитики покинул свой пост 45 лет назад.

На пути к своему столетию Киссинджер не утратил той интеллектуальной огневой мощи, которая отличала его от других профессоров и практиков внешней политики его и последующих поколений. За то время, что я потратил на написание второго тома его биографии, Киссинджер опубликовал не одну, а две книги — первую, написанную в соавторстве с бывшим гендиректором Google Эриком Шмидтом и специалистом по информатике Дэниелом Хаттенлохером, об искусственном интеллекте, вторую —сборник из шести биографических примеров лидерства.

Мы встречаемся в его загородном «убежище», глубоко в лесах Коннектикута, где он и его жена Нэнси проводят бóльшую часть своего времени с начала пандемии коронавируса. У пандемии для них были свои плюсы. Это был первый раз за 48 лет брака, когда активно странствующий доктор Киссинджер вынужден был остановиться. Отрезанный от соблазнов манхэттенских ресторанов и пекинских банкетов, он сбросил несколько килограммов. Хотя он ходит с палкой, пользуется слуховым аппаратом и говорит медленнее, чем в прежние времена, своим безошибочно узнаваемым баритоном лягушки-быка, его ум так же проницателен, как и всегда.

Киссинджер также не утратил своего умения приводить в ярость либеральных профессоров и прогрессивных или «политкорректных» студентов, которые доминируют в Гарварде, университете, где он заработал себе репутацию ученого и общественного интеллектуала в 1950-х и 1960-х годах.

Каждому госсекретарю и советнику по национальной безопасности (первый пост, который он занимал в правительстве) приходилось делать выбор между плохим и худшим вариантами. Энтони Блинкен и Джейк Салливан, которые в настоящее время занимают эти должности, в прошлом году бросили народ Афганистана талибам, а в этом году вливают оружие на десятки миллиардов долларов в Украина, которая является зоной боевых действий. Почему-то действия эти не вызывают той критики, которая на протяжении многих лет была адресована Киссинджеру за его роль в таких событиях, как война во Вьетнаме (значительная критика исходила и справа, хотя и по совсем другим причинам).

Ничто не могло лучше проиллюстрировать его способность вызывать ярость как у левых, так и у правых, чем полемика, обусловленная его кратким выступлением на Всемирном экономическом форуме в Давосе 23 мая 2022 г. «Генри Киссинджер: Украина должна уступить России территорию», таким был заголовок издания The Telegraph, вызвавший почти равное число разгневанных «твитов» прогрессистов, которые добавили сине-желтые цвета Украины к последней версии флага ЛГБТ, и неоконсерваторов, жаждущих победы Украины и смены режима в Москве. Президент Украины Владимир Зеленский ответил резко и обвинил Киссинджера в том, что он выступает за умиротворение фашистской России в стиле 1938 года.

Самым странным в этом ажиотаже было то, что Киссинджер ничего подобного не сказал. Утверждая, что в конечном итоге должен быть достигнут какой-то мир, он просто заявил, что «разделительная линия [между Украиной и Россией] должна быть возвращением к прежнему статус-кво» — имея в виду ситуацию до 24 февраля, когда части Донецкой и Луганской областей находились под контролем пророссийских сепаратистов, а Крым был частью России, как это было с 2014 года. Об этом не раз говорил сам Зеленский, хотя некоторые представители Украины и ратовали за возвращение границ до 2014 г.

Такие неверные толкования для Киссинджера не являются чем-то новым. Пытаясь убедить Барака Обаму уйти из Афганистана, вице-президент Джо Байден провел неудачную аналогию с опальным бывшим президентом США Ричардом Никсоном. «Мы должны уйти, — сказал он дипломату-ветерану Ричарду Холбруку, — чтобы сделать то, что мы сделали во Вьетнаме». Специальный представитель Обамы по Афганистану и Пакистану Холбрук ответил, что он «думал, что у нас есть определенные обязательства перед людьми, которые нам доверяли». Ответ Байдена был показательным: «К черту это», — как сообщается, сказал он Холбруку. «Нам не о чем беспокоиться. Мы делали это во Вьетнаме. Никсону и Киссинджеру это сошло с рук».

Однако реальность была, опять же, совсем иной. Никсон и Киссинджер полностью отвергли идею бросить Южный Вьетнам на произвол судьбы, к чему их призывали антивоенные активисты в 1969 году. Вместо того, чтобы бежать, они стремились достичь «мира с честью». Их стратегия «вьетнамизации» (конфликта) на самом деле была версией того, что США делают сегодня на Украине: предоставление оружия, чтобы страна могла бороться за свою независимость - вместо того, чтобы полагаться на американские войска.

Представители Гарвардского и Йельского университетов будут капать слюной еще больше, когда увидят Никсона в качестве одного из шести примеров в новой книге Киссинджера – вместе с Конрадом Аденауэром, Шарлем де Голлем, бывшим президентом Египта Анваром Садатом, первым премьер-министром Сингапура Ли Куан Ю и Маргарет. Тэтчер (чье включение заставит оксфордские и кембриджские типы тоже капать слюной).

Я спрашиваю Киссинджера, почему Никсон (единственный президент, вынужденный уйти в отставку) заслуживает отдельной главы в книге о лидерстве. Разве он не пример того, как не вести за собой? Киссинджер начинает с краткого вердикта «Уотергейту», вынесенного опытным вашингтонским деятелем Брайсом Харлоу, который был «связным» Никсона с Конгрессом: «Какой-то чертов дурак пробрался в Овальный кабинет и сделал, как ему сказали», — имея в виду, что кто-то в Белом доме воспринял Никсона слишком буквально.

«В целом, — говорит Киссинджер, — помощники обязаны, чтобы их руководители в политике не привязывались к эмоциональным заявлениям [о] вещах, которые, как вы знаете, они не стали бы делать при дальнейшем размышлении». Много раз случалось, когда в запале или для того, чтобы произвести впечатление на присутствующих, Никсон отдавал несдержанные словесные приказы. Киссинджер быстро научился не действовать каждый раз, когда Никсон приказывал ему кого-то «взорвать к черту».

«Если вы посмотрите на «Уотергейт», — утверждает он, — это действительно была череда нарушений» — начиная со взломов штаб-квартиры политических противников из Национального комитета Демократической партии, которые были предприняты в рамках кампании по переизбранию Никсона в 1972 году. Затем эти нарушения «сошлись в одном расследовании. Я думал тогда и думаю теперь, что они заслужили порицание; они не требовали отстранения от должности».

С точки зрения Киссинджера, «Уотергейт» был катастрофой, потому что он разрушил гениальную внешнеполитическую стратегию, которую он и Никсон разработали для укрепления позиций Соединенных Штатов, которые фактически проигрывали в «холодной войне», когда они пришли к власти в январе 1969 года.

«У нас был грандиозный замысел, — вспоминает он. «[Никсон] хотел закончить войну во Вьетнаме на почетных условиях… Он хотел дать Атлантическому альянсу новое стратегическое направление. И прежде всего он хотел избежать [ядерного] конфликта [с Советским Союзом] посредством политики контроля над вооружениями.

«А потом была нераскрытая тайна Китая. [Никсон] с первого дня заявил, что хочет открыться Китаю. Он понимал, что это была стратегическая возможность, что два противника Соединенных Штатов конфликтовали друг с другом» (имеется ввиду пограничный конфликт между Советским Союзом и Китаем в 1969 году, после того как две крупнейшие коммунистические державы разделились. по идеологическим вопросам восемь лет назад). «От его имени я дал указание попытаться стать с Китаем и Россией ближе, чем они были друг к другу». Эти тенденции, по его словам, сложились за год до того, как разразился Уотергейтский скандал.

«К концу [президентства Никсона] во Вьетнаме установился мир, который с его точки зрения был почетным и устойчивым благодаря президенту, пользующемуся поддержкой внутри страны. Мы переделали ближневосточную политику», фактически изгнав Советы из региона и сделав США посредником в мире между арабами и израильтянами. «И мы открылись для Китая и [вели переговоры об ограничении стратегических вооружений] с Россией. К сожалению, внутренняя поддержка исчезла. Вместо того, чтобы использовать эти возможности, мы были вынуждены просто держаться из-за фиаско Никсона внутри страны».

Никсон, выведенный в «Лидерстве» Киссинджера как трагическая фигура, — мастер-стратег, чье беспринципное сокрытие преступлений его команды, стремившейся к переизбранию, разрушило не только его президентство, но и обрекло Южный Вьетнам на уничтожение. И это еще не все. Киссинджер полагает, что именно поражение во Вьетнаме привело США в нисходящую спираль политической поляризации.

«Данный конфликт, — пишет он, — привел к появлению стиля публичных дебатов, которые все больше велись не по существу, а по политическим мотивам и идентичностям. Гнев заменил диалог как способ разрешения споров, а разногласия превратились в столкновение культур».

Я спрашиваю, разделены ли США сегодня больше, чем в период войны во Вьетнаме.

«Да, бесконечно больше», — отвечает он.

Пораженный, я прошу его уточнить. В начале 1970-х годов, по его словам, еще существовала возможность двухпартийного сотрудничества. «Национальный интерес был значимым термином, сам по себе он не был предметом обсуждения. Это закончилось. Каждая администрация в настоящее время сталкивается с неослабевающей враждебностью оппозиции - и в такой степени, которая строится на разных предпосылках… Недекларируемые, но очень реальные дебаты в США прямо сейчас касаются того, были ли правильными основные ценности Америки», под которыми он имеет в виду неприкосновенность статус Конституции и примат личной свободы и равенства перед законом.

Будучи республиканцем с 1950-х годов, Киссинджер избегает прямо заявлять о том, что среди американских правых есть элементы, которые теперь, похоже, ставят под сомнение эти ценности. Но он явно не в большем восторге от таких популистов, чем во времена Барри Голдуотера, кандидата в президенты 1960-х годов, который был ярым защитником индивидуализма и яростным антикоммунистом. Прогрессивные левые, говорит он, теперь утверждают, что «пока эти базовые ценности не будут опрокинуты и не будут изменены принципы [их] реализации, мы не имеем морального права даже проводить нашу собственную внутреннюю политику, не говоря уже о нашей внешней политике». Это «еще не общепринятая точка зрения, но она достаточно опасна, чтобы направить все остальное в свою сторону и помешать объединению политического курса… [Это] [точка зрения, которой придерживается] большая группа интеллектуального сообщества, и, которая, вероятно, доминирует во всех университетах и многих СМИ».

Я спрашиваю: «Может ли какой-либо лидер это исправить?».

«Что произойдет, если у вас непреодолимые разногласия, — это одна из двух вещей. Либо общество рушится - и уже не способно выполнять свои задачи ни при каком лидере, либо оно выходит за их рамки…»

«Ему нужен внешний шок или внешний враг?»

«Это один из способов сделать это. Или у вас может быть неуправляемый внутренний кризис».

Я возвращаю его к старейшему из лидеров, описанных в его книге, Конраду Аденауэру, который в 1949 году стал первым канцлером Западной Германии. На их последней встрече (Киссинджер знал всех шестерых лично) Аденауэр спросил: «Кто-нибудь из лидеров все еще способен проводить по-настоящему долгосрочную политику? Возможно ли истинное лидерство сегодня?» Это, несомненно, вопрос, который задает сам Киссинджер почти шесть десятилетий спустя.

По его словам, руководить стало труднее «из-за сочетания социальных сетей, новых стилей журналистики, Интернета и телевидения, которые фокусируют внимание на краткосрочной перспективе».

Это подводит нас к его очень своеобразному взгляду на лидерство. У его шестерки лидеров было пять общих качеств: они говорили горькую правду, у них было видение и они были смелыми. Но они также были способны проводить время сами по себе, в уединении. И они не боялись раскола.

«В жизни лидера должен быть какой-то момент рефлексии», — говорит он, указывая на период внутренней ссылки Аденауэра в нацистской Германии; нахождение де Голля в качестве немецкого военнопленного во время Первой мировой войны; годы «уединения» Никсона в середине 1960-х, после того как он проиграл выдвижение как на пост президента, так и на пост губернатора Калифорнии; Садат сидел в тюрьме, когда Египет все еще находился под британским контролем. Некоторые из самых ярких отрывков книги посвящены этим периодам «изоляции». «Доминирование над собой должно стать своего рода привычкой, — писал де Голль, находясь в плену, — моральным рефлексом, приобретаемым постоянной гимнастикой воли, особенно в самых незначительных вещах: одежде, разговоре, образе мыслей».

В 1932 году будущий президент Франции назвал «непрекращающуюся самодисциплину» ценой лидерства — «постоянный риск и постоянная внутренняя борьба. Степень страданий варьируется в зависимости от темперамента человека; но это должно быть не менее мучительно, чем власяница кающегося». Внутренний де Голль был глубоко сострадательным, о чем свидетельствовала его любовь к дочери Анне, у которой был синдром Дауна. Но внешний человек был суров, отчужден, враждебен даже союзникам.

Обратимся к Маргарет Тэтчер, к которой Киссинджер явно питал не только уважение, но и привязанность. На начальном этапе Фолклендской войны только что проинформированный министром иностранных дел Великобритании Фрэнсисом Пимом, Киссинджер спросил ее, какую форму дипломатического решения она предпочитает. «Я не пойду на компромиссы!» — прогремела она. — Как ты можешь, мой старый друг? Как ты можешь говорить такие вещи?»

«Она была так разгневана, — вспоминает Киссинджер. «У меня не хватило духу объяснить, что это не моя идея, а ее главного дипломата».

Я предполагаю, что нынешний премьер-министр Борис Джонсон является почти полной противоположностью лидера, как его определяет Киссинджер. Конечно, в последнее время на Даунинг-стрит не так много следов неустанной самодисциплины де Голля. Опять же, ответ Киссинджера меня удивляет: «С точки зрения британской истории, у него была поразительная карьера — он изменил направление Британии в Европе, что, безусловно, будет названо одним из важных изменений в истории».

«Но часто случается, что люди, выполняющие одну великую задачу, не могут применить свои качества для ее выполнения, а именно как институционализировать ее». Осторожно переходя к обсуждению сегодняшних лидеров в целом, он добавляет: «Я бы не сказал правды, если бы отметил, что уровень [лидерства] соответствует поставленной задаче».

Я возражаю, что нам наверняка дает мастер-класс по лидерству президент Украины, комик, неожиданно ставший героем войны.

«Нет никаких сомнений в том, что Зеленский выполнил историческую миссию, — соглашается Киссинджер. «Он происходит из среды, представители которой никогда не появлялись в украинском руководстве ни в один исторический период», — намек на то, что Зеленский, как и Киссинджер, еврей. «Он стал президентом случайно из-за разочарования во внутренней политике. А потом он столкнулся с попыткой России вернуть Украину в полностью зависимое и подчиненное положение. И он исторически сплотил свою страну и мировое общественное мнение. Это его большое достижение».

Однако остается вопрос: «Сможет ли он выдержать это, заключая мир, особенно мир, который предполагает некоторую ограниченную жертву?».

Я спрашиваю, что он думает о российском президенте Владимире Путине, противнике Зеленского, с которым он неоднократно встречался, начиная со счастливой встречи в начале 1990-х, когда Путин был заместителем мэра Санкт-Петербурга.

«Я считал, что он был вдумчивым аналитиком, — говорит Киссинджер, — исходя из взгляда на Россию как на некую мистическую сущность, которая удерживается в 11 часовых поясах неким духовным усилием. И в этом видении Украина сыграла особую роль. Шведы, французы и немцы прошли через Украину [когда они вторгались в Россию] и частично потерпели поражение, потому что это их истощило. Это его [Путина] точка зрения».

Однако такая точка зрения противоречит тем периодам истории Украины, которые отличали ее от Российской империи. Проблема Путина, по словам Киссинджера, заключается в том, что «он является главой приходящей в упадок страны» и «в этом кризисе он потерял чувство меры». «Нет оправдания» тому, что он сделал в этом году.

Киссинджер напоминает мне статью, которую он написал в 2014 году, во время аннексии Россией Крыма, в которой он выступал против идеи вступления Украины в НАТО, предлагая вместо этого нейтральный статус, как у Финляндии, и предупреждая, что продолжение переговоров об условиях членства в НАТО грозило войной. Сейчас, конечно, Финляндия предлагает вступить в НАТО вместе со Швецией. Является ли это постоянно расширяющееся НАТО слишком большим?

«НАТО был правильным союзом, чтобы противостоять агрессивной России, когда она была главной угрозой миру на планете», — отвечает он. «И НАТО превратилось в организацию, почти уникальным образом отражающую европейское и американское сотрудничество. Поэтому важно сохранить его. Но важно признать, что большие проблемы будут иметь место в отношениях Ближнего Востока и Азии с Европой и Америкой. И НАТО в этом отношении является институтом, компоненты которого не обязательно имеют совпадающие взгляды. Они объединились по Украине, потому что это напоминало [старые] угрозы, и они очень хорошо справились, и я поддерживаю то, что они сделали».

«Вопрос теперь будет заключаться в том, как закончить эту войну. В конце нужно найти место для Украины и место для России — если мы не хотим, чтобы Россия стала форпостом Китая в Европе».

Я напоминаю ему наш разговор в Пекине в конце 2019 года, когда я спросил его, не находимся ли мы уже в состоянии «холодной войны II», в которой Китай сейчас играет роль Советского Союза. Он примечательно ответил: «Мы находимся в периоде накануне “холодной войны”». Год спустя он изменил формулировку до «горных перевалов “холодной войны”». Где мы сейчас?

«Две страны, способные доминировать в мире» — США и Китай — «соревнуются друг с другом как главные соперники. Ими управляют несовместимые внутренние системы. И это происходит (в тот период), когда технологии означают, что война отбросит цивилизацию назад, если не уничтожит ее».

Другими словами, «холодная война II» потенциально даже более опасна, чем «холодная война I»? Ответ Киссинджера — да, потому что обе сверхдержавы теперь имеют сопоставимые экономические ресурсы (чего никогда не было в первую «холодную войну»), а технологии разрушения стали еще более ужасающими (особенно с появлением искусственного интеллекта). Он не сомневается, что Китай и Америка теперь являются противниками. «Ждать, пока Китай станет западным», больше не является правдоподобной стратегией. «Я не верю, что мировое господство — это китайская концепция, но может случиться так, что они станут такими могущественными. А это не в наших интересах». Тем не менее, по его словам, у двух сверхдержав «минимальное общее обязательство предотвратить [катастрофическое столкновение]». На самом деле именно это было его главным аргументом в Давосе, хотя он остался практически незамеченным.

«У нас, на Западе, казалось бы, несовместимые задачи. Вам нужен военный истеблишмент, способный справиться с современными вызовами. В то же время вам нужно какое-то положительное выражение вашего общества, чтобы эти усилия были во имя чего-то, потому что иначе они не будут поддерживаться. Во-вторых, вам нужна концепция сотрудничества с другим обществом, потому что сейчас вы не можете выработать никакой концепции их уничтожения. Поэтому диалог необходим».

«Но этот диалог прекратился», — отмечаю я.

«Кроме высказывания обид. Вот что меня глубоко беспокоит с точки зрения того, куда мы идем. И другие страны захотят использовать это соперничество, не понимая его уникальных аспектов». Я полагаю, это намек на растущее число стран, ищущих экономической и военной помощи от той или иной сверхдержавы. «Таким образом, мы входим в очень трудный период».

Я спрашиваю, считает ли Киссинджер себя лидером. «Когда я только начинал, я, наверное, не считал», — отвечает он. «Но я знаю сейчас. Не в полном смысле… [но] я пытаюсь быть лидером. Во всех книгах, которые я написал, есть элемент «Как добраться до будущего?».

Отмечу, что это излишняя скромность. Возглавив Совет национальной безопасности США, Государственный департамент и, иногда (во время Уотергейта), практически правительство США, он является вполне квалифицированным лидером, даже если никогда не был избран.

Пора уходить. Девяностолетний может все еще работать на полную катушку, но я угасаю, и мне нужно успеть на самолет. Последнее вдохновение побуждает меня задать вопрос о необходимом следствии лидерства. — А как насчет последователей? Я спрашиваю. «Это тоже находится в упадке? Неужели люди хотят меньше, чтобы их вели?»

«Да», — кивает он. «Парадокс в том, что потребность в лидерстве так же велика, как и прежде».

Есть те, кто, несомненно, будут продолжать демонизировать Генри Киссинджера и игнорировать или пренебрегать тем, что он говорит. Однако в 99 лет он вполне может позволить себе игнорировать ненавистников. Тем не менее, он не потерял стремление к лидерству. «Лидерство, — пишет он, — необходимо, чтобы помочь людям добраться из того места, где они находятся, туда, где они никогда не были, а иногда и представить себе не могут. Без лидерства институты дрейфуют, а народы становятся все более неуместными и, в конечном итоге, приводят к катастрофе».

Вы не обязаны следовать (за лидером). Но дрейфовать к катастрофе без какого-либо лидерства — или, что еще хуже, с фальшивым лидерством, лишенным самодисциплины — кажется худшей идеей.