Ровно 30 лет назад в России впервые стартовали рыночные реформы. Они оказались достаточно болезненными, но в результате страна за короткое время, всего за 10–15 лет, проделала огромный путь от нежизнеспособной плановой системы до признаваемой во всем мире полноценной рыночной экономики с работающими институтами. О том, почему у России не было в начале 90-х времени на раздумья о целесообразности реформ, почему нельзя было опереться на опыт своих западных соседей по "соцлагерю" или осуществить "китайский сценарий", а также о том, почему, учитывая прошлый опыт, экономику нужно заранее готовить к энергопереходу, в интервью ТАСС рассказал глава Счетной палаты, бывший министр финансов и вице-премьер России Алексей Кудрин.

— Алексей Леонидович, мы сегодня с вами будем говорить о том, как 30 лет назад стартовало становление российской рыночной экономики. 2 января Ельцин и правительство Гайдара приняли решение о либерализации цен в стране. Многие эксперты, экономисты говорят о том, что это была слишком резкая мера и можно было действовать мягче. Сегодня как вы оцениваете этот шаг?

— У меня другое мнение. Поясню. До либерализации все цены были государственные, экономическая жизнь в стране существовала только на основе плановой экономики, которая управлялась госпланом. Чтобы цены соответствовали спросу и предложению, плановая система должна была все сбалансировать. Но с падением СССР она была полностью разрушена, пропорции спроса и предложения стало некому определять. Существуют документы, которые показывают, что даже до развала СССР планы не выполняются на протяжении многих месяцев. Этому были как экономические, так и политические причины. Республиканские элиты уже не выполняли указания центра. Острота ситуации определялась отсутствием денежного эквивалента, мерилом стоимости. Возник острый дефицит всего. Поэтапное отпускание цен не решило бы этой проблемы. Если вы ожидаете, что цены в будущем поднимутся, то вы придержите товар.

К тому же советская экономика серьезно работала на оборонный комплекс. Ежегодно производились сотни самолетов, танков других видов вооружений, которые никому в тот момент не были нужны. У нас арсеналы вооружений были максимально заполнены, и это никак не спасло нашу страну от развала.

Предприятия продолжали выпускать невостребованную на рынке продукцию, по инерции забивали склады огромным количеством ненужного товара, не понимая, что такое ориентироваться на потребителя и как нужно зарабатывать деньги в рыночных условиях.

Руководитель Центрального банка Виктор Геращенко принял тогда решение о выдаче кредитов этим предприятиям на пополнение оборотных средств.

Таким образом, в экономике наращивалось количество денег, и при этом товары, которые нужны были, практически не производились

В результате такой политики денежная масса к 92-му году увеличилась в несколько раз, соответственно, вы можете представить, во сколько раз должны были вырасти цены.

Денег больше, а товаров становилось все меньше. Поэтому этот хаос мог быть предотвращен только созданием реального спроса на рынке и переориентацией производства на нужды реального потребителя и населения. Поэтому других вариантов в той ситуации, в которой оказалась страна, просто не было.

— Незадолго до начала реформ в нашей стране похожие преобразования провели страны, входившие в так называемый соцлагерь, например Польша. При проведении реформ учитывался ли опыт этих стран, если в нашей ситуации это вообще было возможно?

— Экономические кружки в 80-е очень активно изучали любой опыт наших соседей. Опыт приватизации активно изучался, например. Но надо помнить, что Восточной Европе было попроще, у них рынок после советизации в 1940-е годы оставался, например, в форме существования частной собственности на небольшие предприятия.

В нашей ситуации такой опыт вряд ли мог быть применен, так как ни одна из этих экономик: ни Польша, ни Чехословакия, ни Югославия, ни Венгрия не имели такого жесткого планового хозяйства. У них не работали экономики на оборону и был достаточно ощутимый мелкий частный сектор, который производил товары народного потребления и больше был ориентирован на население. Поэтому экономики этих стран трудно сопоставить с экономикой СССР. Этот опыт надо было использовать гораздо раньше, хотя экономисты долго обсуждали так называемую двухсекторную модель экономики, где допускалась плановая экономика и внеплановый рынок. Насколько я помню, это не приветствовалось.

— А китайский путь? В то время мы могли бы его реализовать?

— Китайский сценарий мы потеряли в 60-х годах, когда была свернута так называемая Косыгинская реформа, которая имела зачатки рыночных механизмов — увеличивала роль показателей прибыли, предусматривала более свободные цены, но была половинчатой и не затрагивала основы плановой экономики до конца. Тем не менее эта реформа теоретически, в случае ее реализации, могла стать первым шагом к варианту, похожему на китайский.

— Как вы думаете, почему тогдашнее руководство страны — сначала СССР, а потом и России — не проводило экономические реформы своевременно? Оно не понимало всей серьезности ситуации и не могло просчитать хотя бы на десять лет вперед? Или экономисты того времени знали о рынке лишь по учебникам?

— По-моему, руководство СССР не осознавало реалий, не видело угрозы и в принципе было не готово обсуждать рыночные реформы, по крайней мере до Горбачева. Все попытки сворачивались или были настолько слабыми, что не давали никакого эффекта. Была и другая сторона, которую я почувствовал на себе. В эти годы я писал статьи, которые были посвящены необходимости реальной конкуренции. Так вот, до осени 88-го года было запрещено употреблять слово "конкуренция" применительно для советской экономики. Существовала цензура, эти термины в статьях вычеркивали.  

— А каким словом вы заменяли слово "конкуренция"?

— Экономическое соревнование. О чем это говорит? О том, что как минимум до конца 80-х в стране существовала круговая порука, запрещающая свободомыслие, новые идеи, новые сценарии, которые бы выходили за рамки плановой экономики. Поэтому в этот момент даже подумать нельзя было о свободных зонах, о свободных ценах. Это было запрещено обсуждать чисто идеологически.

— Тем не менее реформы были проведены, и вскоре выходит указ Ельцина о свободе торговли. Что дал этот указ россиянам?

— Либерализация цен была вынужденным шагом как результат бездействия и сложившегося уже хаоса. И вина за такой резкий переход лежит на бездействии предыдущей партийно-хозяйственной номенклатуры. Диспропорции были чудовищными, тем более в условиях развала СССР. В тот момент именно, когда началась либерализация цен, как вы понимаете, некоторые люди не имели дохода, который бы индексировался в соответствии с ростом цен на рынке.

Мы оказались перед опасностью нищеты

Поэтому правительство тогда выбрало интересы страны и граждан, которые благодаря лоточникам смогли покупать какие-то продукты по адекватным ценам. Это предоставило людям возможность заработать. Разрешалось выйти и продавать все, что можете. Люди продавали ложки, телевизоры, драгоценности, какую-то мебель, просто одежду, лишь бы прокормиться.

— Как вы думаете, целей по созданию рыночной экономики, которые ставились 30 лет назад, удалось достичь? Та экономика, которую мы имеем сегодня, — это то, что мы хотели построить?

— Да. Потому что в 2003–2004 годах были построены основы рыночной экономики. Наша страна вернулась в цивилизованное русло всех рыночных стран. Программа-минимум была выполнена. В стране существуют сотни тысяч частных предприятий, цены определяются рынком, дефицита нет. Рубль стал конвертируемой валютой, у нас один из самых низких показателей госдолга в мире. Начиная с 1990-х у нас огромная предпринимательская активность. В начале пути не все сразу находили себя в рыночной экономике, но те, кто находил, получали большие возможности.

Россия, несомненно, стала нормальной рыночной экономикой. В 1989 году это бы казалось сказкой. Вообще-то это большой успех. Такая быстрая трансформация, такие огромные и быстрые изменения.

В 90-е и окончательно в начале 2000-х были созданы пока еще не идеально работающие, но базовые институты и приняты ключевые законы, например закон о банках и банковской системе, о фондовом рынке, приняты налоговый и трудовой кодексы и многие другие. Они принципиально определяли и выстраивали взаимоотношения всех участников рынка.

Мне приятно, и я горжусь тем, что, будучи вице-премьером, способствовал признанию России всеми международными организациями как страны с рыночной экономикой.

Кроме того, в 2003–2004 годах мы восстановили (в среднем, конечно) уровень жизни, который имели граждане в 90-м году перед развалом СССР. В среднем это достигалось и по учителям, и по врачам. Сейчас примерно на 20% уровень жизни выше, чем в Советском Союзе. В нулевые годы, когда я был вице-премьером, с 2000 до 2011 год, уровень жизни в стране вырос в три раза. Кажется, что это недостижимая цифра, но мы начинали с очень низкого уровня.

— Что нужно изменить в нынешней экономике России с учетом опыта проведения таких масштабных реформ?

— Первое, конечно, это развитие конкуренции и расширение частной инициативы. У нас недостаточный уровень конкуренции, он связан с очень большим государственным сектором, который имеет недостатки и серьезные преференции. Мы в Счетной палате проводим тщательный анализ собственности государства и видим, что есть госпредприятия, которые эффективнее бы действовали в частном секторе. В общем, этот вопрос на повестке дня, тут кроются резервы для эффективности нашей экономики. 

У нас только 8% земли в частной собственности, а больше 60% федеральных земель не вовлечены в хозяйственный оборот. Это капитал, который лежит у нас под ногами. Введение ее в активный оборот может стать фактором роста. Кроме того, часть федеральной земли можно передать непосредственно субъектам Российской Федерации.

Другая наша проблема — зависимость от нефти. Она и раньше была, но сейчас становится острее, начинается энергопереход и декарбонизация мировой экономики. Это как раз тот случай, когда готовиться нужно заранее. И, кстати, правительству России нужно отдать должное — оно начало работу. Необходимо только, чтобы она шла без оговорок о том, что мир куда-то не туда пошел. Все, что мир задумал, реализуется, конечно, многие решения — политические, но в целом движение однозначное. И по России ударит дважды не только потому, что мы производим углеводород, а еще и потому, что все товары, которые мы продаем и покупаем, допустим стройматериалы, оборудование, металлы, — они все произведены с применением углерода. И мы должны пересматривать масштаб использования углеродных источников в производстве любых товаров.

Для экономического роста нужна предпринимательская культура, деятельность предпринимателей должна быть престижной в обществе, потому что именно они создают все новые товары, создают инновационную экономику. Вы каждый год чувствуете обновление товаров в одежде, в мебели, в любых вещах, потому что это уже следование за потребителем. У нас, к сожалению, максимум 20% наших производителей следуют политике обновления. Мы не чувствуем дыхания конкуренции, а для того, чтобы создать конкуренцию, нужен ответственно мыслящий слой предпринимательства. Этому нужно учить со школы и университетов, всех массово. Пусть ты остаешься физиком или лириком, но все равно должен иметь предпринимательские навыки. Традиционно изменений требует и судебная система, для усиления защиты частной собственности.

— Получается, что и бюджетную систему России нужно готовить к энергопереходу уже сейчас.

— Совершенно верно, и Счетная палата для себя избрала тему оценки перспектив энергоперехода и его воздействия на финансовую систему.

— Выходит, что нефть перестанет быть основным экспортным товаром России и основным источником пополнения бюджета.

— Это может быть лет через 20, я думаю.

— А как будут работать бюджетные правила в таком случае?

— Как раз бюджетное правило прямо работает на это. Именно бюджетное правило ограничивает нас в применении нефти в расходах, чтобы мы не попали в эту зависимость. Как известно, бюджетное правило не позволяет наращивать расходы, когда цены на нефть растут, ну и, соответственно, нам не приходится расходы урезать, когда цены на нефть падают. В этом смысле бюджетное правило уже работает на эту задачу. Но это означает, что цена, выше которой нельзя тратить будет, не $44–45 за баррель, как сейчас, а должна уменьшится до $40, потом до $30 за баррель, то есть бюджетное правило будет постепенно ужесточаться.

— Слушайте, ну это же вы придумали бюджетное правило. Получается, что бюджетная система, вами придуманная, способна работать и в новых реалиях.

— Без ложной скромности скажу: это правда!

—  В последнее время мы все чаще в той или иной форме по разным причинам слышим от властей о госрегулировании. Допускаете ли вы, что мы в итоге вернемся к тому, от чего уходили 30 лет назад?

— Безусловно, к плановой экономике уже никогда не вернемся. Можно спокойно поставить точку в этом споре: госплана в России уже никогда не будет. Если, конечно, не случится что-то совсем уж невероятное. Африка быстрее нас уже растет. Если мы начнем снова создавать госплан, эти страны окажутся впереди нас.

Регулирование цен, безусловно, может быть только в точечных масштабах и в случае шоков на рынке, и то дольше двух-трех месяцев сдерживать цены невозможно, потому что сразу возникнут диспропорции в экономике и снижение стимулов инвестирования в отрасли, которые регулируются.

Если цены на какие-то товары растут, то население обычно автоматически реагирует снижением потребления этих товаров. Если же мы говорим о каких-то товарах народного потребления или товарах первой необходимости и понимаем, что граждане перестанут покупать или достаточно потреблять даже на минимальном уровне, тогда должна включиться другая система. А именно — государственная адресная поддержка этих слоев населения. Когда государство начинает вводить регулирование спонтанно и эпизодически, то на рынке возникает неопределенность, это снижает доверие как к действиям правительства, а также к государству.

— По итогам 2021 года инфляция в России составила почти 8,4%. Это максимум с 2015 года. Правительство объясняет это тем, что Россия — глобальный игрок на мировой экономической арене, поэтому мировые процессы отражаются и на России. Можем ли мы как-то защитить свою экономику от таких рисков и почему, по вашему мнению, правительство и ЦБ уверены в том, что в 2022 году инфляцию удастся вернуть в рамки 4%?

— Нам не нужно защищаться от мировых процессов. Потому что эти отклонения — они, как правило, не имеют долгосрочного характера или же они не преобладают в большинстве товаров.

— То есть вы согласны с тем, что это связано с внешними факторами?

— Безусловно, но денежно-кредитная политика, проводимая в этих условиях Центральным банком, позволяет в целом держать ситуацию под контролем и в перспективе приведет к сдерживанию инфляции.

Достигнем ли мы в этом году инфляции в 4% — вопрос обсуждаемый. Я думаю, что Центральный банк правильно ориентируется и все для этого делает.

Беседовала Елена Кудрявцева