Рассказ одного снабженца (записки о советском авиапроме)

      Убедившись, что поленья в камине занялись, он закрыл прозрачную дверцу, подошёл к столу и махнул успевшую запотеть рюмку водки. Потом шумно втянул носом воздух и накалывая вилкой маринованный гриб  выдохнул: «Хорошо пошла! А грибочки чьи?»   И не дожидаясь ответа начал:

      «К концу 80-ых Госснаб практически был уже оторван от Госплана,  и что-то оттуда выбить в полном объеме было  скорее делом случая, нежели плана. В последние год-два до конца СССР на министерские главки надежды не было вообще. Нет, совсем без металла  не оставили бы, конечно. Но по подписанным «лимиткам» мало того, что отгрузили бы меньше - это обычное дело, так отгрузят  ещё  неходовьё всякое. По тоннажу как бы и не мало, но всучат  какой-нибудь S-образный профиль вместо уголка. И что хочешь потом, то и делай! Он  никому не нужен, ещё и хрен обменяешь. Это ещё при живом СССР.
       А в начале 90-х потом вообще настала полнейшая неразбериха – ответственности в верхах не было «уже», а понимания связи своей зарплаты с рентабельностью предприятия не было «ещё». Те, кто  никак не мог въехать, что теперь никто никому ничего не должен, продолжал тупо обивать пороги министерств. Кто-то пытался использовать старые завязки, а  кто-то, не надеясь уже ни на что,  ошивался на биржах. Благо их тогда развелось. Я тоже во всю пользовался   обходными путями. Но опыт этот я наработал ещё в СССР.

       Тогда  наш завод по «Закону о госпредприятии» получил возможность часть валютной выручки тратить на ТНП (товары народного потребления). И нас потихоньку стали баловать всякой импортной техникой - микроволновками,  холодильниками, телевизорами и прочими японскими штучками вплоть до иномарок (праворуких, правда). Ясный пень,  не всё шло передовикам производства, часть этих «сокровищ» выделялась для решения различных «узких» вопросов, в том числе и  материально-технического обеспечения (МТО), потому, что без личной заинтересованности «контрагента», решить что-либо на стороне тогда уже было почти невозможно.
       Так вот. Был у меня один знакомый, работал он начальником мособлагроснаба. Яков Самуилович его звали. Проныра был ещё тот. Обладал массой нужных связей. Сходу мог решить любой вопрос прямо по телефону.  Я перевёз ему буквально всё, что получали мы по импорту, а некоторые вещи и по нескольку раз. Действовало безотказно. Всё, что просил, он или давал сам, или давали ему, а он давал мне. Я его как-то спросил, мол, сейчас двери открыты, почему он не уезжает в Израиль? Ответ его меня удивил. Он тогда нагнулся ко мне (а мы с ним  были в кабинете одни) и заговорщически улыбаясь  быстро шепнул: «Израиль, Володя, это для наивных идиотов». Выдержал паузу, производя впечатление, и перешёл на другую тему.  Я понял это так, что Яше и здесь хорошо жилось. И благодаря нашему заводу в том числе. А за всё хорошее, что делал ему наш завод, Яша всегда оказывал  услуги снабженческого характера, и всегда был рад его представителю в моём нескромном лице, а двери его кабинета всегда были для меня открыты. «Хохол с евреем – братья на век!» - всякий раз напутствовал он меня при прощании.
       Но сказать, что Яша продавался за импорт было бы неправильным. Все эти бытовые прибабахи для него были скорее средством, помогающем ему в решении его профессиональных проблем. Кто больше выигрывал от нашего сотрудничества, я или он, сказать было трудно.  Со своей стороны я тоже не мало ему помог. Одного керосина перевёз ему под сотню тонн. Не говоря о других вещах, чего в авиации было в избытке, а сельскому хозяйству не полагалось вообще. Так что, кто тут кого переиграл – хохол или еврей – надо было ещё считать.
       Иногда и он баловал меня  сюрпризами. Как-то зашёл к нему во время  разговора по телефону (с  замдиректора Микояновского мясокомбината, как потом выяснилось). Яша быстро его перебил и стал тому перечислять, какого мясного дефицита ему привезти. Перечисляет, значит. Потом на меня глянул вопросительно, мол, может, и тебе чего надо?  Я кивнул. «Модестик, - говорит, - вот, всё, что я тебе сказал… ты записал? Молодец! Вот, всё это сделай в двойном размере, пожалуйста. И это, …у тебя там такая машинка есть - она все тоненько нарезает и в пленочку упаковывает… Чего? В пленочку другая машина? Буду знать.  Вот, пусть нарежет и  упакует. В два пакета, -  уточнил он, -  и отдай всё  Серёже (его шофер). Я его  сейчас отошлю».  И точно - автомобильных пробок тогда не было, минут через сорок заходит секретутка (отдельная песня) и передает ему два пакета. И почему-то через стол. «Да, не бойся, не трону! – говорит ей Яша, - я ж не один. Что я, не понимаю?»  «Знаю я вас, Яков Самуилович», - кокетливо отвечала  та (Валей, кажется, звали), ухитряясь попутно и мне сделать глазки.

       В общем, Яша был ценным человеком - что правда, то правда. Он относился к моему личному «золотому фонду» полезных и нужных людей, без которых, прямо скажу, моей карьеры как снабженца не получилось бы, поскольку без таких связей полноты решения снабженческих вопросов как минимум с середины 80-х уже не было – многое держалось на взаимной выгоде, блате и подобных связях.  Наступающая стихия рынка  постепенно отвоевывала  у плановой экономики  всё больше и больше...

……

       В тот раз вызвал меня директор и швырнув папку в угол стола, стал материться, что «головной завод проc...ал заявочную кампанию, потому что этот м...дак (новый замдиректора объединения по МТО)  оказался болтуном, никаких связей у него нет и никогда не было», и ещё много всяких подходящих по случаю слов ( а у него очень хорошо получалось слова подбирать в таких –случаях, не дай Бог оказаться объектом  таких слов). В силу  профессионального положения всего этого я не мог не знать, но таков был ритуал, и я внимательно слушал. Подробности я опущу, но смысл его выступления в отношении меня лично сводился к тому,  что мне надлежало  каким-то образом заткнуть дыру в плане обеспечения завода металлопрокатом без помощи Госснаба и МАПа (министерство авиационной промышленности). А это почти 2 тыс. тонн - два железнодорожных состава! Цифра, сам понимаешь, серьезная. Сто, двести, даже пятьсот тонн в принципе достать было можно. Я даже представлял как: с Днепропетровска в счет фондов КИАПО в обмен на титан с Верхней Салды (киевляне никак не могли научиться ковать титан, много было брака, и титана им вечно не хватало). А в Верхнюю Салду мы в свое время по линии МАПа  импортное оборудование отгрузили, к тому же в начальниках производства там ходил мой однокашник  по «хаёвне» (Харьковский авиационный институт). Четверть дефицита таким образом покрыть было можно, но полностью проблему это не решало. 
       «В общем так, - директор долго не рассусоливал, - Даю две тойоты, и без металла не попадайся мне на глаза».  Эти прощальные слова могли стать и в самом деле таковыми потому, что директор прямо так и говорил - руководитель как организатор должен  проявляться именно в экстремальных ситуациях, подобные случаи как раз и есть экзамен руководителю «на вшивость». И случаев, когда начальника цеха, пасовавшего в подобной  ситуации, переводили простым конструктором в ОГК (отдел главного конструктора) было не мало.  Из-за этого ОГК у нас называли ООН -  «отдел отставных начальников». Там проштафившиеся «отставники» отсиживались до момента очередной своей востребованности. «И чтоб не выше второй категории!» - кричал он как-то в трубку своему заму по  кадрам. Железный был мужик. Все уважали его. И друзья, и недруги – все. Но в недруги лучше было не попадать, упаси Бог.
       Короче, для меня тоже наступил «звездный час». Или я достану металл, и тем докажу, что директор во мне не ошибся; либо буду отброшен в своей профессиональной карьере, можно сказать, в самое её начало. К слову, авторитет на заводе штука важная, он здорово помогал в решении вопросов, и не только производственных. Авторитетом на заводе дорожили, это была такая теневая табель о рангах, помимо должностей и регалий. Авторитет позволял опытному рабочему запросто общаться с главным контролером,  главному инженеру - решать производственный вопрос непосредственно с мастером участка. А наша уборщица тётя Клава, проработавшая на заводе сорок с лишним лет,  та вообще могла  обматерить любого, причём, всегда получалось, что по делу - вот что такое авторитет. Нарабатывался  он долго, но рухнуть мог в один момент.  А шло все от директора – от его воли, веры, его тектонической энергии. И всякий раз как-то так получалось, что все решения директора почему-то выполнялись – где пОтом, где «кровью», где матом, где везением, а бывало, что и жульничеством. 
      И всегда в выполнении задач присутствовала его воля и энергия, которой он каким-то непостижимым образом наделял подчиненных, да так, что желание «умереть, но сделать»  на время затмевало у подчиненного всё –  семью, друзей, любовниц и даже водку (!). Причём, при всей его кавалерийской манере (одних символических шашек ему надарили за все дни рождения, наверное, десятки), директор был психологом ещё тем, и к каждому имел свой ключик – кого-то наделял заданием с интонацией уже решенного вопроса, на кого-то кричал, а кого-то, случалось, и унижал. Но итог таких «бесед» был одинаков – вопрос в конце концов «убивался».

       Помню один характерный случай. Под новый год это было. Сидел я в кабинете директора, докладывал ситуацию. Тут вбегает (!) Владимир Василич - мой коллега начальник отдела комплектации ПКИ (покупные комплектующие изделия), и на безмолвный вопрос директора потерянно машет головой. «Нигде нет. Все техаптечки уже отослали, в 88-ом цеху тоже нет. В Нижний звонил, у них все «спарки» приняты и опечатаны, снять не откуда», - быстро доложил он и тяжело опустился на стул. «Неделей бы раньше сказали, что-нибудь придумали. А сейчас даже не представляю, что делать, всех перетрясли - ноль», - он с нескрываемой завистью взглянул на меня (Ну, да. Агрегаты для самолета это не металлопрокат, тут блат и взятки помогали слабо). «Ну, надо ж так! Под новый год! Назад пятьсот, пятьсот вперёд...», - захотелось сострить мне, но я, конечно же, этого не сделал. Потому что в подобной ситуации обычно следовал такой взрыв эмоций, на виновника обрушивался такой шквал словосочетаний, что хотелось спрятаться под стол, раствориться и испариться. Однако в этот раз реакция  у директора оказалась совсем другая – он не произнес ни слова, взгляд стал задумчивым и сосредоточенным одновременно. Видимо, дела были совсем хреновые.
       Причём, для Василича, похоже, тоже. Если директор ругал подчиненного, это означало, что он продолжал верить в него. Покричит, повоспитывает, но сделаешь дело, исправишься,  и похвалит тут же.  Отсутствие же реакции было самым худшим для штрафника вариантом. Такое происходило крайне редко. Но если случалось, то означало, что директор списал начальника в утиль, и как руководителя и организатора уже  не видит. После такой «реакции» проштрафившийся начальник вынужден был уходить за ворота, директор таких даже в «ООН» не отправлял. Поэтому происходящее меня всерьёз озадачило: что такого могло случиться, на чём таком смог погореть Василич - старый волчара снабжения, что директор решил на нём крест поставить?
       А причиной всему послужило вот что. Как  выяснилось, по чьему-то недогляду не хватило двух «УС»-ов - указателей скорости. И два последних плановых самолета оказались неукомплектованными. Кто конкретно в этом был виноват, сказать трудно, неутыки в производстве бывают всякие, всего не предусмотришь. Да, и виноватить тут кого-либо было бы не правильно. По большому счету это  и проблемой-то никогда не считалось. Всё производство, если уж на то пошло, сплошь из таких решающихся в рабочем порядке проблем  и состоит. Поэтому такие вещи  за рамки ЛИКа (летно-испытательный комплекс) никогда не выходили, и решались просто – снимали недостающий прибор с другого изделия (типа, на юстировку, на проверку или по липовому требованию завода изготовителя – в общем, находили причину),  ставили его в сдаваемый  самолет и предъявляли военпреду на  комплектность.  Потемкинская деревня, одним словом.  Не сказать, чтоб вояки не догадывались. Наверняка, знали.  Просто все всё понимали, и вселенского пожара из этого не делали. Потому что  потом,  пока самолеты стояли в калашном ряду, дожидаясь отправки заказчику, обязательно и кровь из носу недостачу восполняли. И восполнять её  обязан был как раз Василич. Так и в этот раз планировали сделать - сдать самолет с чужим прибором, а после нового года подопечные  Василича недостающие УС-ы довезут. Обычное, подчеркиваю, дело.
       Однако в этот раз  всё пошло не так. Старший военпред, каким-то образом пронюхал о том, что «УС»-ов не хватает, и подвёл ситуацию к такому раскладу, чтобы заткнуть  эту производственную дыру привычным образом нам не удалось. Он лично опечатал все принятые самолеты, заставил своих подчиненных проконтролировать комплектацию отправляемых изделий (имел такое право), да ещё истребовал у 23-го отдела докладную о количестве полученных УСов (чего Василич-то и забегал) и перечень, какой из них на какое изделие установлен. Благодаря принятым мерам внезапное появление недостающего прибора на сдаваемом самолете вразумительного объяснения уже не предусматривало. Единственный выход – найти приборы где-то на стороне.
       Но представь ситуацию – вечер 29 декабря, все уже водкой тарятся, и именно в этот момент старший военпред уведомляет главного контролера, главного диспетчера и начальника производства, что он «озабочен невозможностью завода выполнить годовой план по причине  нехватки двух указателей скорости» с приложением к служебной записке копий соответствующих документов. Этой служебной запиской проблеме был придан официальный статус, и ситуация стала патовой - годовой план объединения повис на волоске…

      Надо сказать, что с этим военпредом у нашего директора отношения не сложились сразу. Первое, что тот начал делать на заводе, это по всякой фигне то тут, то там останавливать производство. По «объективным причинам», понятное дело:  нарушению ТУ, ПИ (производственных инструкций), СТП (стандарт предприятия) и пр..  Но невооруженным глазом было видно, что товарищ делал себе карьеру – откровенно и примитивно. А на производство самолетов х...р клал.

       Директор терпел долго. Надо отдать должное, прогибался он под этого выскочку месяца два – это о-очень долгий срок для его характера. Сомневаюсь, что это продолжалось бы ещё сколько-нибудь долго,  но тут произошёл случай, который изменил всё.

       В ОГК тогда  работал некто Петя Баранов (царство ему небесное). Скромный такой парень был, немногословный,  заикался ещё немного. Но прочнистом был от Бога, часто получал задания напрямую с ОКБ, и как позже выяснилось, даже печатался в каком-то научном журнале. Так, вот, этот Петя Баранов однажды усомнился, что материал для одной из балок ХЧК (хвостовая часть корпуса) был выбран правильно. Балка была титановая, а он что-то там посчитал-посчитал, и вышло у него, что традиционная дюралевая  балка была бы легче  чуть ли не на полкило. А балок таких было две – по числу килей. Никого не посвящая (за килограмм сэкономленного веса премию тогда платили чуть ли не тысячу рублей), он тихонько послал свои расчеты в ОКБ им. Микояна, и через некоторое время бац! – Петя получает премию, а завод вводную:  с такой-то серии заменить титановую балку на дюралевую...
       Ну, заменить так заменить, дело привычное. Постоял 48-ой цех недельку-другую на ушах, по-проклинали Петю  мастера и технологи, побегали-побегали и в конце-концов приспособились – на сборку стали поступать каркасы с дюралевой балкой. Собирали их, собирали… А там в одном месте – где к ХЧК пристыковывался киль, к этой балке обшивка крепилась тремя элементами - болтом с гайкой и рядышком двумя "ОСТами" (заклепками высокого сопротивления срезу односторонней установки). Почему "ОСТ"? А для них сделали отраслевой стандарт, "ОСТ" сокращенно. Потому для простоты их так и называли. А простые заклепки и остальной крепёж в основном шёл под классификацией «нормаль». Вот.
       Пакет скрепляемых деталей  там и с титановой-то балкой был довольно толстый, а с алюминиевой стал ещё толще. А большей длинны "ОСТ"-ов на наш завод не поступало вообще – те, для титановой балки, были самыми длинными. А начальник ЦКС (центрального комплектовочного склада) уверял, что этих "ОСТ"-ов большей длины вообще не производится.  Однако работяги (а все они были на сделке) молча продолжали их ставить как ни в чём не бывало - других-то всё равно нет, да и проконтролировать, как они там внутри балки «расклепались», было очень трудно – отверстие для этого в балке имелось, но специальное зеркальце на поворотном штативе туда не пролазило, свет фонарика не попадал, а пальцем не достать – контролеры все были женщинами, и ручки у них, как ты понимаешь, тоже были женскими... Хотя, при случае могли заехать своим кулачком очень не слабо, ха-ха!
       Так вот, представь, этот «гинеколог» хренов - военпред наш новый – своим  пальцем умудрился-таки достать до тех мест, где по-идее должны были быть замыкающие головки "ОСТ"-ов. А их не  оказалось… Со стороны обшивки  стоят как положено, а с внутренней стороны балки нащупывались только дырки. А где, спрашивается, замыкающие головки?  Вот этот вопрос военпред и задал Главному контролёру – в письменном виде, естественно!

       Мля-а, Саня…. Ты бы видел, что там началось, какой вой поднялся. «Остановить эксплуатацию всего парка! Особо ответственный узел! Отозвать все изделия!» Понаехало-понабежало комиссий. Гурьбой по заводу ходили то одна, то другая. А этот… торчок обдолбанный - впереди всех. Звездный час, типа.   Всё объединение раком поставил!
       Но пожар удалось погасить.  Всех спас всё тот же Петя Баранов, невольный зачинщик скандала. Представляешь? Он отыскал в чертеже ошибку! Оказывается, эти два "ОСТ"-а были там лишними! Он, когда балку-то рассчитывал, обратил внимание на ненужность там двух этих "ОСТ"-ов. Одного болта хватало с избытком. Изначально они там стояли штатно, но ввиду невозможности контроля их установки, уже на первых изделиях ввели изменения и поставили вместо них болт. Делалось это в подобных случаях очень оперативно.  Не останавливать же завод, пока в ОКБ соизволят изменить чертежи. Прямо в цеху, у изделия рисовали эскиз на листке бумаги, его подписывали все, кому положено, технологи оформляли ЛУД (лист учёта дефекта), размножали  и пускали в производство. А чертежи уже потом правили.
       В спешке, что ли, или у кого зрения не хватило, но почему-то на эскизе не разглядели зачёркнутость  ненужных ОСТ-ов,  и рабочие так и  продолжали сверлить дырки и их ставить. А в пришедшие позже исправленные чертежи уже никто не заглянул – раз ОТК принял, то больше вопросов нет, в том числе и нет смысла копаться в чертежах.  А Петя наш Баранов не поленился и раскопал. Короче, ОКБ  ещё раз подтвердило ненужность этих "ОСТ"-ов, а те, что уже оказались установленными,  прочнисты допустили, поскольку они ни на что не влияли, и всё утихло. Буря оказалась в стакане воды. Но военпред наш репутацию себе таки подмочил: «Что ж это вы, батенька, в чертежи-то не заглядываете, а?» Опозорился, в общем....
      
       Однако, директор этого так не оставил.  Ему был брошен вызов и просто утереться он уже не мог – на кону стояло его реноме вожака. Прогнись он и на этот раз, то лишился бы всей своей харизмы, всего своего авторитета, который был непререкаем.  Ему ничего не оставалось, как  отрыть  топор войны, и он методично,  шаг за шагом стал делать жизнь этому недоделанному проверяльщику невыносимой – дефицит воякам давать перестал, земельными участками-дачами не наделял.  А всем отделам  и цехам погрозил кулаком – узнаю, мол, что какие-то шкурные вопросы им решаете, уничтожу.  И поскольку все даже во сне помнили аксиому, что идти против директора означало не иметь мозгов, то его приказ выполнялся свято, и военпред подвергся производственному остракизму.
        Но тот, хоть и с подмоченным авторитетом, всё равно продолжал рыть и придираться. Хотя, надо сказать, делал это уже осторожнее, поскольку  боялся, что опять нарвется на какую-нибудь малозначащую ерунду, и начальство тогда  вообще его понимать перестанет. Самолеты, это ж дело, в общем-то, общее.
        Тем не менее, война между заводом и военной приемкой  началась конкретная. Вояки отклоняли предъявленную им  продукцию по малейшему поводу, стали чаще и глубже лезть в чертежи, ТУ и инструкции. И нашим приходилось буквально вылизывать её, что на  качестве сказывалось исключительно в лучшую сторону, но требовало большего времени  и, особенно,  нервов.  А то, бывало, непосредственно перед приемкой бросит военпред незаметно в изделие скомканный кусок бумаги, потом, типа, «неожиданно  увидит» и на этом основании отклонит: «Посторонний предмет, однако»! Наши в стороне тоже не оставались. В отместку старались всё предъявлять в самое неудобное для них время – за пять минут до окончания рабочего дня, по большей мере во вторую смену и ближе к ночи (а следующее изделие  сразу на утро). Или до конца дня будут уверять, что  сегодня ничего предъявлять не будут, а в конце дня раз! – и предъявят. А «заказчик» уже домой слинял.  И тут же докладную директору: так, мол, и так, Заказчик, нарушая производственную дисциплину срывает нам план по выполнению его же заказа.
        Докладных уже скопилось прилично, и за это старший представитель заказчика своих подопечных вынужден был драть,  что сильно напрягало и его «социальную среду» тоже. Градус всеобщего недовольства на заводе  постепенно рос. И он бы рос ещё быстрее, если бы вечерами в гаражах и те, и другие не изливали его друг другу «за рюмкой чая» - городок у нас был маленький, у всех были свои бытовые проблемы, свои шкурные вопросы,  и чувство локтя в этой большой коммунальной квартире тогда ещё ценилось. Говорят, директору докладывали о наших  гаражных «братаниях». Говорят, он злился. Однако на людях это  никак не проявлялось  - ни на совещаниях, ни в личных беседах ни словом он на эту тему не обмолвился. Хотя... всё рано чувствовалось, что он в курсе - то вдруг металл в голосе прозвучит, то вдруг сверкнет глазами в чью-то сторону.

       Те, кто его давно знал, на этот счёт не обманывались. Но и директор понимал, что предел и его власти имеется. Сам он хоть и вел исключительно трезвый образ жизни, но прекрасно осознавал, что запретить ещё и водку пить своим подчиненным, он не в силах. Тем не менее, на всякий случай народ свои вечерние пьянки  старался устраивать без  огласки и в заранее оговоренном кругу.   Получалось так: днём враги, вечером друзья-собутыльники. Война-войной, а пьянка по расписанию. И эти пьянки, скажу тебе, Саня, великая вещь была! Благодаря им весь накопленный за день негатив выходил вместе с утренним похмельем. И на работу и те,  и другие приходили уже как покаявшиеся в грехах - чистые своею производственной душою. А на работе всё начиналось сначала...
      
        Сам понимаешь, одно дело, когда все решается «по-человечески», и совсем другое – когда «по закону». По закону военная приемка могла остановить любой завод, ибо советские планы всегда опережали технологические и организационные возможности советских же предприятий. Поэтому нарушение технологии (например, за счет пропуска некоторых технологических операций в угоду производительности), и сверхурочные были обязательным атрибутом советского производства. Качество, конечно, страдало, и его приходилось добиваться иными путями. Помню, когда в «Зарубежном военном обозрении» прочитал, как отзываются западные журналисты  в Ля Бурже о качестве изготовления нашего МиГа-29, стало неловко...   Там было сказано, что многочисленные детали имеют следы ручной подгонки, особенно крышек люков в нижней части стекателей. Э-эх... То ж были мои люки, Саня. Я ж тогда как раз мастером в 32-ом цеху работал... А что делать? Не до эстетики! На скорость не влияет? На выполнение боевой задачи тоже! Допуск на зазор выдержан? Выдержан. А неровности кромки - «до фонаря»! Подождет эстетика до лучших времен!
      
        Что? Какие самолеты, Саня? Самолеты у нас никто не делал!  Каждый на своем месте делал «от сих до сих», имея критерием побольше зарплаты (читай, количества) и поменьше ебуков, что выливалось в некоторый конкретный список требований. И никакого самолета в этом списке не было! Самолет это был такой «побочный продукт», он получался в следствие кучи подписей и штампиков как решение  конфликта между желанием заработать и нежеланием иметь геморрой. В этих условиях «бесчинство» военпредов рано или поздно должно было сказаться и на зарплате. Причём, ладно бы ИТР (инженерно-технические работники), но могло спуститься и ниже – до работяг. Вскроют какое-нибудь нарушение технологии, запретят работать таким способом, а другой технологии нет или она очень длинная, а расценки прежние.   И что делать? ИТР на окладе, а рабочий-то на сделке! Это было бы уже чревато.
        Поэтому  война с военной приемкой или наоборот, военной приемки с заводом, если её вовремя не остановить, очень быстро могла обернуться производственным ступором и социальным конфликтом. Конечно, до такого ситуацию не  довели бы ни при каких обстоятельствах. Где-нибудь наверху цыкнули бы на военных, и всё бы успокоилось. Не без «оргвыводов», понятное дело. Поэтому подобные «войны» если и возникали, то  имели ограниченный и сугубо воспитательный характер, поскольку «все-всё-понимали».
       
        Кстати, один конструктор с ОКБ как-то признался, что количество одностороннего крепежа в МиГ-29-ом заложили на 25% больше, чем надо. И всё из-за потогонных традиций нашего самого дешевого в истории человечества авиазавода. Таким способом конструктора упредили возможное снижение прочности конструкции из-за наших отсталых технологий, советского «давай-давай» и хренового из-за всего этого качества сборки.
        Конкретно? Пожалуйста. Взять те же «ОСТы». Линию по их изготовлению купили обходными путями через седьмые руки за бугром и разместили в Нижнем Новгороде. Завод «Нормаль» стал их выпускать. Что из себя представляло это забугорное чудо производительности труда. Представь  что-то вроде гладкой заклёпки  с резьбой,  нарезанной внутри. В эту резьбу вкручивался с тыльной стороны стержень со шляпкой на которую опиралось стальное кольцо. Этот крепеж устанавливался так: в отверстие с одной стороны вставлялся этот «ОСТ», и специальной машинкой из него выкручивался стерженек. Своей шляпкой тот  давил на кольцо, которое наползало на тыльную конусную часть «ОСТа», при этом оно деформировалось – расширялось, и в конце-концов упиралось в скрепляемую поверхность  (с противоположной стороны). В этот момент усилие на стерженьке возрастало до предельного, он рвался и всё – «ОСТ» был установлен, пакет сжат, а с тыльной стороны образовывалась замыкающая головка в виде раздувшегося кольца, которое стопорилось шляпкой стержня, который в свою очередь стопорился частичным срывом резьбы перед  тем, как оборваться. Но чтобы всё это совпало нужным образом, длина "ОСТа" должна была соответствовать толщине скрепляемого пакета с точностью +/- 0,5 мм.

        А вот с этим-то как раз и были проблемы. Наши штампы постоянно «гуляли», толщины деталей не выдерживались. Бывало, все в норме, но в результате случайного суммирования плюсовых допусков пакет скрепляемых деталей оказывался толще обычного. А выяснилось  это, когда уже на каркас обшивку поставили. Не разбирать же теперь самолет из-за этого? Часто проблемы возникали из-за разной кривизны деталей или остаточных напряжений, и тогда сжать пакет до конца не удавалось. Всё это приводило к тому, что «ОСТы» запланированной длины применять было нельзя, и тогда брали следующий по длине типоразмер. Из-за этого завод вынужден был заказывать другие «ОСТы» сверх плана. Завод «Нормаль» в связи с этим вынужден  был работать тоже по-советски – сверх возможностей этой технологической линии. «ОСТы» из-за этого, бывало, шли бракованные – не там рвались, не обладали ортогональностью и пр. Это тоже повышало потребное их количество и увеличивало фактическую трудоемкость, что злило рабочих. То есть, даже не заметное на глаз  несоответствие деталей чертежам тянуло за собой целую цепочку отрицательных моментов. Иными словами, использование этой технологии одностороннего крепежа требовало и соответствующего уровня технологии изготовления деталей и общей культуры производства. А этого как раз и не было - не поспевали одни технологии за другими. Не говоря за культуру.
        А «ОСТы» эти стоили, как уверял начальник ЦКС,  рубль за штуку. Причём, назад их никто не принимал – не было такой инструкции, склад работал лишь в одну сторону. Да и как их принять? В авиации юридическая сторона бежит впереди технической. Все поступления могут быть лишь от поставщика-изготовителя. Вот так взять и высыпать всё на склад из кармана было нельзя. А накладная, а сертификат? А может, это брак?  – эти вопросы не имели ответа. Да и никому это не было нужно в советское время. Геморроя и без того хватало. Потому эти «ОСТы» выкидывали после смены десятками килограмм – целое состояние, если так разобраться.  Это были  издержки плановой экономики, Саня. И ничто другое. Она в принципе не предусматривала возможность отыграть назад.
        И это не только крепежа касалось.  Не выработанный керосин  тоже «выбрасывали» - сливали прямо на землю. Стоянку за 39-м помнишь? Там, наверное, до сих пор ничего не растёт. Туда за десятилетия многие тысячи тонн его было вылито. Аж вода в городском водопроводе стала припахивать керосином. Это уже ближе к 90-м стали заставлять свозить все опять на ГСМ, утвердив соответствующую инструкцию. Но и после этого продолжали лить керосин в землю, поскольку расценки и план не предусматривали ожидания, когда соизволит приехать «скачка» (топливозаправщик, приспособленный для скачивания керосина с самолетов), которая после скачивания  должна была обязательно сначала слить всё на склад ГСМ, и только потом ехать к другому самолету. А куда денешься, бухгалтерия, однако! Вот и жди её, так всю жизнь и прождёшь. Поэтому постановление об экономии ГСМ выполняли формально, как и положено в авиации:  «не сделал - запиши, не дотянул – законтри». Скачка «как бы» работала, постановление «как бы» выполнялось. А то, что это были слезы от фактически слитого керосина, мало кого волновало. Формальности соблюдены - план не пострадал, что и требовалось по большому счету.

       Не спасла от этой «советской  расточительности» и перестройка. Тогда, вроде, стали раздаваться голоса за «экономическую эффективность». Мол, «затратный механизм» и прочее губят экономику страны и т.д.  Но выхода при той советской, а правильнее говорить - совковской психологии, боюсь, что не было.

       Помнишь Яковлева? Ну, который замом начинал в цехе, не помню номер... Ну, он  занимался ещё всякими вспомогательными вопросами - перепланировкой цехов, лестницы железные варил? Вспомнил? А как он в передовики выбился, знаешь? Благодаря Перестройке! Сам он выпускник МИУ (московский институт управления), в технике был ни буб-бум. Как его вообще распределили на авиационный завод, было непонятно. Начальник отдела кадров его потому и направил в этот цех - а куда его ещё с таким дипломом? Помню, уже в начале 90-х  звонит мне откуда-то из-под Пензы - мотор на Вольве не заводится. Спрашиваю, свечи давно менял? А он мне: «К-какие с-свечи?! (заикался слегка) У меня же инжектор!» Понял, да? Ну, полный «ноль» в технике (кстати,  оказалось, что тогда у него аккумулятор сдох). А цех, в который его определили, был в вечных аутсайдерах - там собрались все  алкоголики и  пофигисты завода, заставлять их работать было почти бесполезным делом. Да и сам начальник цеха был им под стать - каждый день по вечерам из гаражей домой «винтом»  возвращался. Вот туда его и назначили.

        Зато,  сразу заместителем начальника цеха. Мы-то приходили сначала простыми мастерами участков. Потом - старший мастер, и только потом  - зам. А Олегу  карьера сразу  «попёрла». Но он, не имея даже намека на какие-то там амбиции, принял всё вообще  без эмоций - туда, значит, туда; замом, значит, замом.   Он по жизни такой был - не сказать, что пофигист, но совершенно безэмоционально ко всему относился. «Прост как правда» - это тоже про него. Бывало, зайдет ко мне в кабинет, обведёт присутствующих взглядом, молча утвердительно покачает головой и спросит: «Ну, и.. и... чего?!» И на  этот его вопрос, почему-то, каждый раз не получалось что-то ответить. Фактически это был не вопрос, а такая своеобразная констатация факта - толку от вас, мол, никакого. И уйдёт. Чего, спрашивается, заходил? Мы всё это и так знаем.

       Так вот, в передовики он выбился благодаря перестройке и мне. Случилось так, что я не смог выполнить его заявку по металлу на следующий год (каюсь, выпало из внимания). В итоге, не смог я ему найти  стальной лист нужной толщины. Ну, я его решил уговорить, пользуясь его технической неграмотностью. Говорю: «Тебе какая разница - 1,0 мм или 1,5 мм? Перегородки в цехах это ж не обшивка самолета, верно? А с ОГК я сам договорюсь, чтоб эту толщину пропустили». Он и согласился - простой парень!

       А дальше произошло следующее: ОГК, как я и предполагал,  не глядя  допустил утолщенный лист, и передал по конвейеру технологам (так положено).  Те, как положено, посчитали трудоемкость, и передали дальше – экономистам, а  экономисты перевели трудоёмкость в рубли - каждый делал свою часть работы. Но  в итоге за  фактически ту же работу его слесари-алкоголики и пьяные такелажники вдруг стали получать больше прежнего. А цех по показателям стал выглядеть заметно лучше.

      Чтоб было понятнее: цех больше работы  делать не стал, в сроки ожидаемо  не укладывался, за что его продолжали привычно склонять на заводских  оперативках. Да и работяги  особо не перетрудились. Но при всём при этом  по валовым показателям  план почему-то стал выполнятся, и люди оказались с зарплатой и с премиями (про которую все там давно забыли).

      Детально разобравшись в причинах неожиданного «экономического чуда», Олег, никогда не ловивший в небе журавлей, на следующий год пришёл ко мне с «предложением» и бутылкой коньяка. Поначалу я не мог врубиться – на хрена ему лист ещё большей толщины? У него чего, с головой совсем плохо?  Ведь, чем лист толще, тем он тяжелее,  и оттого труднее с ним работать, надо чаще менять отрезные круги, точить сверла и т.д. Это же геморрой на пустом месте, с работягами тут не договоришься - тем более, с тем контингентом, которым он пытался руководить.  Я понимаю, если бы он просил облегчить ему труд. Но он-то в моём понимании  просил, наоборот,  проблем! Да ещё и коньяк принёс…

     Но когда я от него узнал, что произошло то, чего на заводе никогда не могло произойти - повышение расценок - я аж охренел! Все экономические показатели завода всегда плясали от основного производства.  Ты ж наверняка понимаешь, чтобы повысить расценки это надо, чтоб Луна на Землю упала - никто никогда на это не шёл, и никому никогда не позволялось! Наоборот, расценки всегда резали. «Нет людей - снижай расценки», «нет плана – снижай расценки»,  в авиационной промышленности это всегда был железный и почти единственный способ наращивать темп серийного производства. А тут, прямо, фантастика какая-то!

        Разгадка меня поразила! Оказалось, что  удорожание  вспомогательного производства, как это ни удивительно, положительно сказывалась на экономических показателях основного производства, потому что позволяла обосновывать рост себестоимости основной продукции даже при резании расценок в основном производстве! Точнее, позволяла не обосновать рост себестоимости, а замаскировать замедление темпов снижения себестоимости. Завод тогда год от года наращивал выпуск продукции, себестоимость её падала, и на этом фоне оказывалось возможным содрать с государства немного лишних денег. И самое главное - всем это оказывалось выгодно. Олегу и его пьяным такелажникам (а так же  заготовительно-штамповочному производству) - уже знаешь, почему; мне - по увеличению тоннажа поставок; 70-му цеху - по тонно-километрам и расходу ГСМ. Экономический отдел тоже был рад - было, чем отчитаться за горбачёвское «ускорение», и т.д. - до МАПа и Госплана. Всем оказывалось выгодно локальное удорожание, незаметное на фоне снижения себестоимости единицы продукции – одним для зарплаты, другим для рапортов «за перестройку». Затратный механизм, однако. Вот, благодаря ему Олежка себе карьеру и сделал - начальником стал, дисциплину поднял, потом 26-м цехом командовал - всю наземку для самолетов производил. Хоть и не имел авиационного образования. Жалко, рано из жизни ушёл...

       Ох, Саня, я на эту тему могу говорить вечно. Что ни говори, сердце-то все равно болело, глядя на всю эту неправильность. Уже тогда пришло понимание, что так вечно продолжаться не будет. И Горбачёва винить не надо, СССР кончился не случайно.  И не хрен его жалеть!  Видать, всему свое время. Хотя и жалко, конечно...

        Наверное, в целом вся эта бесхозяйственность  была неизбежна. А в каком-то смысле даже нужна. Где бы мы были, если б не пытались прыгать выше  своих  возможностей. А некоторое, неизбежно возникающее при этом  снижение качества,  можно компенсировать и количеством – взлетный вес самолета сделать по-больше, по-больше керосина залить и пр. То есть, решать боевую задачу несколько большими затратами. Главное, чтоб это «несколько» не вылезало за пределы разумного. Вот для этого и существовал трехступенчатый контроль качества, включающий военную приемку – одни делали почти неизбежные огрехи, а другие следили, чтобы эти огрехи продолжали таковыми считаться и оставались в сознании авиастроителей  всё-таки исключениями, и не превращались  в правило.  По той же причине не было у нас  обязательного на западе стандарта ISO-9001 - стандарта управления качеством, поскольку в советских условиях  его применение конфликтовало бы с самим  способом советского производства – работать за пределами имеющихся технологий.
       В итоге мы все-таки умудрялись держаться на достаточно высоком техническом уровне, и потому наше отставание от буржуев было приемлемым для нас и недостаточным для буржуев. То есть, задача им  противостоять  хоть таким образом, но  выполнялась. Теперь понятно? 

       А вообще, Саня, жалко. Жалко те времена, от людей тогда много зависело. Вера была, волю приходилось проявлять – нормальные человеческие качества. Сейчас ни хрена этого не требуется, один сплошной компьютер. Что?... Ну, это твое мнение.

       Я это к чему всё  говорю. Чтоб было понятнее, чем грозила тогда заводу возникшая ситуация.   Сорвать выполнение годового  плана, да ещё когда за него уже, практически, отчитались – представляешь, какая подстава?  Но наш военпред, видимо,  и сам стал  понимать, что затея его может хреново аукнуться и для него тоже. Вся его  команда приняла эту затею  без энтузиазма. Были там, конечно, и откровенные пидоры, но таких клинических идиотов, как этот «не настоящий полковник» среди них все-таки не числилось.
       Вообще, вполне допускаю, что таким образом выполнялся чей-то заказ.  Может, где-то в верхах под кого-то серьезно копали в МАПе, и таким скандалом предполагалось кого-то убрать с дороги - мысли такие появлялись.  И вполне возможно, что старшего военпреда тоже стали посещать подобные догадки, он стал понимать шаткость своего «одноразового» положения и от того заменжевался всерьёз. И через своих типа-посредников стал намекать директору на «мирное» решение вопроса.

       Главный контролер тут же поддержал эту идею. В конце-концов, ему же первому иметь дело с Заказчиком. Ну, повздорили, бывает. Но вечно ж так продолжаться не может. Надо же когда-то отношения и налаживать. Вот он, удобный момент и наступил – надо помириться, а кто старое помянет, тому глаз вон. Ради спасения Плана надо идти на всё,  это  никому не требовалось объяснять.  План на заводе это не просто «план» в обывательском смысле. План это Цель, это «завладевшая массами Идея», это «всеобщее помешательство и  психическая эпидемия» – вот что такое План с Большой Буквы. Не выполнить План это почти «конец света». Ради Плана иной раз шли на такое, что даже сейчас не знаю, стоит ли придавать огласке…  

       Короче, встал как-то раз  стапель первого перехода в моём  32-м цеху  – 17-й цех задерживал поставку силового шпангоута (за форму его ещё «чайкой» называли). Выяснилось, что в 17-м цеху из-за какого-то сбоя станок с ЧПУ зарезал у готовой «чайки» стенку – проткнул насквозь. Естественно, «чайку» забраковали и запросили ОКБ, что с ней делать дальше  – допускать, ремонтировать или выбрасывать. Понятно, что за день-два такой вопрос не решался. Мнения по подобным вопросам  у ОКБ и производства иногда  различались кардинально – завод всегда требовал допустить деталь в дальнейшее производство, потому что у него План; ОКБ же требовало, чтоб  «в переплавку и наказать виновных». Поэтому иногда случалось и так, что решение вопроса  происходило аж в главке. ОКБ, бывало, специально затягивало решение подобных вопросов, чтобы производству стало невыгодно его решать – быстрее новую сделать.

       В том случае с «чайкой» было понятно, что скорее всего, её допустят в производство – дырка в стенке это всё-таки не зарезанная полка, по которой проходят все основные силовые  напряжения в шпангоуте. С ремонтом или прямо в таком виде – уже детали. Главный же вопрос -  когда?

     Теперь смотри, как в итоге решился этот вопрос «без ущерба для производства».

       Вообще, для бракованных деталей положен «изолятор брака» - их туда запирают под замок, чтобы не дай Бог, случайно в производство не попали. Но «чайка» - деталь групно-габаритная, один станок для её изготовления   – на пол-цеха. Да и надо быть больным на голову, чтобы  брать заведомо бракованную «чайку» и ставить её в стапель.  Поэтому её просто отнесли в сторонку и накрыли чехлом, чтоб глаза не мозолила.

       Мастер первого перехода (не буду называть его фамилию) предложил мне ради плана  вступить в преступный сговор - в конце смены, когда рабочие уже ушли, а ИТР ещё остаются у себя на 2-м этаже, подняться на второй этаж 17-го цеха и устроить там надуманный скандал «за качество» по вполне реальной, но не такой уж и «страшной» причине, связав внимание всех технологов, контролеров и администрации, с целью отвлечь их от того, что будет в это время происходить в цеху.

      Сам же в это время незаметно  расчехлил бракованную «чайку» и попросил кого-то, кто идет с работы домой, погрузить её на любую проезжающую мимо электрокару – в конце дня их много ехало в свой цех-гараж. Двое используемых «в тёмную» случайных прохожих, идущих после смены на проходную, ничего не подозревая,  фактически воруют «чайку», и грузят её на кару.  На этом собственно преступный сговор завершается.

      Дальше в работу вступает производственный конвейер - на сборке эта деталь появится сама,  уже без вмешательств извне. Карщик  сам знает, что везти эту деталь надо ни куда-нибудь, а прямиком в гальваничку – «чай, оно не в первый раз». В гальваничке её без слов принимают в работу и опускают в ванну – травят, анодируют и отдают в малярку. Малярка «чайку» с дыркой красит, сушит. БТК ставит штамп (их дело - качество покрытия, а не количество и расположение дырок),  и отдает на участок к тому-самому мастеру. Утром «чайку» как ни в чём не бывало закладывают в стапель, и начинают производить очередной самолет.

     Так работает производственный конвейер –  без команд и принуждений.     Остановить его бывает много сложнее, чем раскрутить.   

        Дырку на «чайке» как бы «не видят» -  до сдачи Заказчику ещё два перехода и неделя времени.  В самом же 17-м цеху хватились её не скоро. И, может, вообще бы не хватились, если бы БТК сборочного цеха не обратилось в БТК 17-го  перед сдачей Заказчику: «Что это за отверстие  посреди стенки? Мне заказчику сдавать, а про неё до сих пор ни слуха, ни духа.  Давайте или извещение на изменение в чертежах, если так и должно быть;  или  гоните  ЛУД,  если это допущенный брак». 17-й цех в шоке: «Мы ничего не отдавали». Поднимается локальный шум –«как такое могло  случится, кто это сделал?»  Но не могут найти концов -  прошлись по цепочке в обратную сторону, но везде все делают честные глаза, у всех всё нормально. Правда, не смогли найти положенную в таких случаях «сопроводиловку», но такое бывало и раньше – оторвалась по дороге, потом восстановят. А на вопрос, как она к вам попала, отвечают: «Как обычно - кара привезла». «Кто конкретно?» «Да хрен его знает, я что, паспорт у него должна требовать?!  Привёз и привёз. Моё дело взять и погрузить в ванну».  Может, нашли и карщика, который её привёз. Но тот сказал бы то же самое – моё дело довезти, куда надо. Погрузили, я и привёз. А кто грузил – ХЗ, я не приглядывался.

      Это чтоб ты понимал, что такое на заводе План – «Нет такого преступления, на которое не пойдёт производство ради Плана», учите Маркса! Впрочем, кому я рассказываю, сам небось участвовал не раз, и не два…

        Так вот, когда Главный контролёр заголосил за План, и все с надеждой проявили готовность «всё забыть»,  надо было знать нашего директора – никогда, ни единого раза он не менял решений, если начинал войну. Если он решил кого уничтожить, то не останавливался, пока не уничтожит. Это был важнейший воспитательный прием в его манере. И когда такой случай представлялся, он обязательно его использовал. Потому против него никто и не шёл. А если таковые и находились, то они не имели никакой общественной поддержки, поскольку этих несчастных считали умалишенными.

      Вот таким жестоким образом поддерживал директор свой железный авторитет. На него же он опирал и свою заводскую власть, благодаря которой завод и выполнял производственные планы, далеко выходящие за пределы его технологических возможностей. Не изменил он своему принципу и на этот раз. 

       Все, кто был в теме, буквально оторопели.  Ну, нереально за день-два  до нового года родить эти злополучные приборы. На заводе-изготовителе этих приборов тоже был план, и тоже напряженный, и тоже на грани. Вполне ожидаемо, что ни одного лишнего прибора там не оказалось. Ситуация и на самом деле была критической. Поэтому принципы принципами, но тут-то шла речь о директорском кресле, не меньше. Лишение должности  стало бы проигрышем и позором для нашего «кавалериста». Да и как это выглядит со стороны:  завалить план объединения из-за того, что два гордеца в клинч вошли? Обоих бы на хрен вышибли, к гадалке не ходить!  Поэтому заводская «элита» от такого расклада слегка офонарела, а самые «мудрые» уже пытались угадать, кто станет следующим директором.
       А ты думал! Крысы, они везде есть. Пока есть страх, все преданные и послушные. А как бояться становится  некого, ту-ут же свой крысиный  нрав проявляют. Проходили, знаем… 
       В общем, такая, вот, сложилась  ситуёвина к тому моменту, когда у директора «взгляд сосредоточился». Мосты были сожжены, рубикон перейден и… как там ещё?  Бляха, забыл! Наливай!

     ….Ух-х! Хороша, все-таки, «Белуга»! Своих денег стоит, однако. Умеют, суки, делать. … А чьи грибочки, говоришь?

       Да… Так вот.  Директор тогда  помолчал немного, потом наклонился к селектору и сказал: «Галина, Арбенева найди мне срочно».  Сотовых телефонов тогда  ещё не было. Но человек, если его разыскивал директор, всегда находился на удивление быстро. Арбеша ввалился в кабинет директора минут через 10.
       Про Арбешу, вообще, пару слов сказать надо обязательно. Иначе фишку не оценить.  Личность в некотором смысле уникальная. Бывший летчик-испытатель, он под конец своей летной карьеры вдруг стал, как бы это помягче сказать, ...не в меру самоотверженным, что ли? Один раз ради выполнения плана чуть было не убедил руководство слетать на неисправном самолете.  Начальник ЛИКа тогда вовремя перехватил  эту «инициативу» и своей властью  зарубил дурацкую идею на корню, решительно и бесповоротно.

        И правильно! Тут ведь, только положи прецедент, потом в план войдет.  В общем,  подвига в тот раз не случилось. А чтобы впредь никому не повадно было, решил он от своего не в меру геройского подопечного избавиться от греха подальше. Тем более, что пенсию и все мыслимые к ней надбавки тот уже давным-давно заработал.  Подловили  момент,  когда у кого-то был то ли день рождения, или машину кто-то купил. Как водится, «принудили» кого-то проставиться, и Арбешу напоили. А на утро – ну, не суки? – на велоэргометр посадили. Сердечко-то и просело.  В общем, списали Арбешу подчистую…

       Но Арбеша будто того и ждал.  Выйдя на пенсию, Сан-Саныч проявил весь свой пробивной талант во всей красе. На заводе он устроился… Точно не помню. Кажется, в отдел главного металлурга. Но это не суть важно, потому что на своем рабочем месте он все равно  не появлялся (если оно вообще существовало в природе, это его «рабочее место»). Задачи, которые он выполнял на заводе, сводились к решению «узких» вопросов – тех, что находились на стыке интересов, законов, инструкций и т.д.. 

      Арбеша, благодаря своей позитивности, неуёмной энергии и пробивной силе, умел как-то  находить точки соприкосновения в казалось бы, тупиковых ситуациях. Ты мне - я тебе, одному одно наобещает, другому другое…. Не факт, что всё выполнит - на афёры тоже был способен. Но в целом все-таки обещания выполнял, начальству ни на кого не жаловался (надо отдать должное), и умел уговорить мертвого.
       Всё это и помогало ему улаживать конфликты и организовывать на совместные действия людей, даже, если до того они были в контрах. Наверху это ценилось, как ценится начальством всё то, что позволяет решать вопросы, не нагружая этим руководство. Потому и на трудовую дисциплину Арбеши верхи смотрели сквозь пальцы - результат есть, и ладно.
       Бывало и так, что у него что-то не складывалось, и тогда его посылали подальше сразу все участники его замысловатых причинно-следственных мероприятий, что он всегда переживал. Но проходило время, а без дела Сан Саныч сидеть не мог, и всё начиналось сначала. Некоторые даже «втёмную» эксплуатировали эти его способности. Намекнут невзначай на возможность какой-то услуги и тут же посетуют на проблемку - типа, решить бы надо, да всё недосуг…  Тут Арбеша и хватался за наживку, клятвенно заверяя, что всё устроит в лучшем виде, записывая потенциальную услугу себе в актив, чтобы в другом месте ей расплатиться по совсем уже другим  планам. Что ты! Бывало, зайдёт ко мне королём, аж, светится. Это значит, у него, как сейчас говорят, актив появился -   кто-то чего-то ему наобещал и теперь должен. 
   
      В общем, нравилось ему это. По всему было видно, что нравилось – он совершенно не переживал о своей летной работе.  Да и вел он себя достаточно искренне, не наглел. Конечно, бывали и у него промахи, не без этого.  Но зла на него не держал никто, и потому ему всё  сходило с рук.  Не тот он был человек, на которого можно было злиться. Открытым он был человеком,  было во всём его поведении даже что-то детское - может, из-за этого.
      Помню, как-то раз надо было решить один вопросик. Пока думал, на кого его повесить, один мой хитроумный зам за Арбешу и вспомнил: «Зачем самому? Арбешу подключи, пусть побегает».  А Сан Саныч тут как тут - в кабинет заглядывает. Дверь приоткрыл, голову просунул и вместо «здрасьте» выпалил: «Народ вконец охамел –  не хочет без зарплаты работать!» Сказал и свалил, будто и не было….  У нас немая сцена: «что бы это значило?» Это было в стиле Арбеши – выдать какую-нибудь сентенцию, чтобы ввести народ в ступор, разом выбив его из своих мыслей. Я  спохватился, открываю окно и кричу ему вслед: «Сан Саныч, из гостей так сразу не уходят».  Он вернулся, я ему наживку закинул, он как водится,  заглотил (10 рулонов сетки-рабицы). Я ему проблемку, он в ответ клятвенные заверения, что всё решит. 
      Но хохмы ради  решил я потребовать с него большего – вспомнил его давнишнее обещание помочь с выделением  мне дачного участка на Фруктовой, который он как-то сгоряча пообещал, не зная ситуации.  Ну, я и припомнил. «Сделаю!» - сказал он решительно.  И, представляешь? Сделал!  Прибегает как-то, пиши, мол, заявление быстрее! Я тут же написал, тот схватил и убёг. А через неделю приносит мне копию решения райисполкома о выделении мне участка на Фруктовой. Я аж присел... Я совершенно точно знал, что участков там не осталось однозначно. Их там физически не могло быть, и потому я даже и не надеялся. Я думал, Арбеша просто время тянет, имитирует бурную деятельность.  А тут гляжу в выкопировку из генплана и глазам не верю – вот он, мой участок. Чудеса!
      Я тут же давай выяснять, кто мой сосед по участку. На удачу им оказался мой давний знакомый. Позвонил, обрисовал картину, поинтересовался, что там и как. Тот удивился. Нет, говорит, там никакого участка – забор, за забором поросший лесом крутой склон к Оке  и всё! И спрашивает, кто это меня так одарил?  «Арбеша,- говорю, - кто ж ещё». Тот смеётся: «Арбеша может. Ты на машине? Давай смотаемся в обед, заодно кое-что заберу оттуда».  Вообще, я ожидал от Арбеши что-то подобное, но до конца пока не верил. Примчался в обед на Фруктовую, гляжу и точно! Ну, Арбеша! Ну, аферист! Прирезал к дачному поселку часть оврага, представляешь? Это ж надо было убедить кого-то в земельном комитете, что тут, типа, пригодный участок земли, а не заросший буреломом склон. Нет, не зря кто-то назвал единицу пробивной силы «один арбен».  Но с другой стороны,  всё  выполнил как обещал, придраться не к чему!  Получилось как у Райкина: «Ну, дал я 380 вольт,  а не 220. Но я же не взял, я же дал!» От, гад! Ха-ха! Надо мной до сих пор ржут…. Наливай!
   
      Ну!...За мой овраг – чтоб он был.

Уф-ф!  А знаешь, мир все-таки устроен справедливо. Я ж тогда решил подхохмить над ним. А в итоге сам хохмой стал...

      Так, на чём я… А!  Входит, значит,  Арбеша в кабинет директора, светится весь, всем своим видом демонстрируя преданность и готовность впрячься во все проблемы сразу.  И лишь в уголках глаз была заметна  напряженная работа его мозга в попытках  определить, какой из его грешков стал известен директору, и есть  ли смысл упредить его гнев покаянием в каких-нибудь  второстепенных грешках, дабы избежать худшего? Но директор не дал ему опомниться. Грозно поднимаясь с кресла он вперил в него тяжелый взгляд, от которого все мысли у Арбеши вмиг испарились, а голова стала медленно уходить в плечи. Я глядел на него и  мне  самому становилось не по себе. Все понимали, и Арбеша тоже, что сейчас последует, и от этого хотелось сделаться невидимым или, как говорил мой зам, «телепортироваться  на Луну и переждать там, сколько хватит дыхания». 
      По мере того, как директор поднимался, пространство в кабинете сгущалось, и хотелось уже одного – чтоб всё побыстрее кончилось. Бедный Сан Саныч! Передать все слова директора я не берусь, но смысл их сводился примерно к следующему: в то время, как завод стоит на ушах из-за копеечной проблемы, он (Арбеша, то есть), знающий всё и ни хрена ни делающий для спасения завода, вместо того, чтобы сейчас каятся в том, что не узрел этой проблемы раньше, и не принял живейшего участия в её разрешении, демонстрирует здесь совершенно неуместную  радость, как будто ему на..рать на всех и всё. Закончилась его тирада требованием выйти отсюда и оставить у секретаря заявление «по собственному желанию». «И чтоб к авиации больше близко не подходил! Я тебе устрою!» - кричал он вдогонку испуганному и ошарашенному Сан Санычу, тихонько отступающему к двери.
      Эффект был ужасен. На Арбешу было жалко смотреть. Ведь,  ни за что, ни про что, если так разобраться…
      
      Когда за ним закрылась дверь, директор цыкнул на Василича: «Что сидишь? Иди, ставь задачу!» Василич встрепенулся, вышел из комы и побежал в приёмную. Я воспользовался моментом и тоже сбежал. 
      Бедный Арбеша, он порывался оправдаться, но мы его перебили: «Толку что от твоих оправданий. Думай, думай давай! Дело серьезное,  достанешь «УСы» – всё будет в порядке,  директор переменит свое мнение, ты ж его знаешь».

      Вообще, для понимающего человека картина была совершенно абсурдной: виновный во всем начальник отдела комплектации убеждает кого-то, кто к его головотяпству не имел ровным счетом никакого отношения, как загладить его несуществующую вину! Именно так, открыв рот и перестав что-либо понимать смотрела на нас Галина, секретарь директора, и ещё два начальника цеха с отвисшими челюстями, ожидавших в приёмной (а ещё двое  решили слинять от греха подальше).  «А сколько ещё людей этим спасёшь, понимаешь?» - добавил Василич для пущего эффекта (хотя сильно подозреваю, что имел он в виду  в первую очередь себя).

      Перспектива оказаться «спасителем» вернула Сан Санычу самообладание, это был его конёк. В его взгляде вдруг заискрилась надежда. Он поднял глаза и постепенно набираясь уверенности произнёс: «Есть у меня один знакомый прапорщик в Липецке.  Я ему недавно….», - и осёкся, испугавшись, видимо, что чуть не раскрыл  очередной свой грешок. Помню,  смотрел на него тогда с нескрываемой доброй завистью. Арбеша снова был прежним – полным сил и планов. Только что он был уничтожен и растоптан, и, вот поди ж ты! – опять такой, каким его все знали. Только дети или люди с чистой душой могут так быстро внутренне восстанавливаться. Психолог всё-таки был наш директор, точно все рассчитал….

      Короче. Утром 30-го декабря заводской Ил-18 «по тревоге» увозит Арбешу в Липецкий авиацентр. После обеда самолет вернулся, экипаж передал в 39-й цех два недостающих указателя скорости, а Арбеша остался в Липецке праздновать новый год – до перехода на испытательную работу он там, оказывается,  служил,  и его многие помнили. Вернулся он где-то аж через неделю, к Рождеству. Его выгрузили из Ан-12 матерящиеся летчики. Как выяснилось, чтобы оказаться дома, Арбеша сел в Липецке в самолет, летевший в Торжок, предварительно созвонившись с кем-то из ЕС УВД, и оттуда, когда самолет уже был в воздухе, его принудили сделать посадку у нас на заводе. Вот пройдоха! А может, хвастал. Но лётчики матерились, это точно. Мой начальник ГСМ-а был тому свидетель, когда борттехник в расходной накладной за керосин расписывался…
      Слушай...  Да, он же наверняка и за керосин договорился за моей спиной! Только сейчас дошло. Иначе как бы мы так запросто заправили «чужой» борт? Ну, Арбеша! Ну, пройдоха! Нет, за него стоит выпить!

      Сейчас, сейчас пойдём! Давай ещё по одной, я тебе всё доскажу и пойдем греться. …. Слушай, грибы просто супер!

      Вот, ты теперь понял, в какой ситуации я оказался, когда директор мне ультиматум поставил? Не позавидуешь, это точно. Честно скажу, струхнул тогда малёк. Одну ночь вообще не спал, всё ворочался с боку на бок,  мысли лезли «как достать металл» вперемешку с мыслями «куда уйти с завода». Как я ни пытался, но найти такое количество металлопроката у меня не получалось. Всё какая-то мелочь - там 100 тонн, тут вагон. Не отдавать же за это две тойоты, в самом деле. Попутно выяснил и причину внезапного дефицита металла. Оказывается, металлурги стали массово гнать металл за бугор.  Вот так! Не одни мы на японскую бытовую технику запали!
      Однокашник, правда, пообещал помочь, и даже киевляне согласились. Правда, на 400 тонн всего, но в моем положении и это кое-что значило.  Вот, что такое хохлятская  Днепропетровская металлургия - своим хохлам металл они давали в первую очередь. Вот когда СССР-то стал разваливаться!  Так или иначе, но отчаяние мной не овладело. Решив, что для начала успокою директора хоть такими поставками, я сам немного успокоился, поскольку какой-то тайм-аут этим выигрывал, хотя и набрал всего-то 550 тонн – величина для меня, вообще, рекордная, но ничего в моем положении не решающая. Директора я знал слишком хорошо, чтобы сомневаться в этом. Правда, и тойоты пока были в целости.  И тут я вспомнил о Яше. Он был моей последней соломинкой.

      Когда на следующий день я молча положил ему на стол  письмо с просьбой «оказать помощь и продать 2000 тонн металлопроката», Яша засмеялся: «Володя, да это почти весь мой годовой запас! С чем я колхозы оставлю? Не смеши…»  И тут я ему и говорю: «Директор за это даёт две тойоты. Две!» - поднял я два пальца.  Яша застыл: «Две тойоты…», - словно загипнотизированный повторил он за мной. Саня, ты бы видел его лицо. Я ему до этого всё возил – и телевизоры-панасоники и холодильники с микроволновками. А тут, представляешь, тойоты! Да ещё целых две!!!
      Глаза у Яши забегали, он стал вертеть головой, взгляд его метался между мной, письмом и телефоном.  Чувствовалось, что шестеренки в его еврейском мозгу аж задымились, просматривая вариант за вариантом. Он вдруг хлопнул себя по лбу,  но тут же сник: «Нет, тут не получится. С металлом нынче хер-рово…» Потом схватил трубку, но помедлив, положил её на место. Потом всё-таки позвонил кому-то, поболтал с ним на отвлеченную тему, а положив трубку, сказал  как бы сам себе: «Этот если и даст, то заберет себе всё…» (имелись в виду тойоты). Он всё рассуждал, прикидывал, а лицо его постепенно принимало всё более  несчастный вид. Наконец он взмолился: «Володя!  Ну, ты же режешь меня без ножа!» Видимо, круг возможных вариантов неумолимо сужался вокруг одной лишь его «епархии». Вожделенные иномарки не оставляли ему ничего другого.  Я понял, что он начал прогибаться,  и решил усилить эффект: «Начальник ОКС-а себе взял тойоту с кондиционером и с холодильничком в передней панели! Представляешь, всегда пиво холодное! А его зам...» Тут он вдруг как закричит: «Валя! Ва-аля!!» Я не на шутку перепугался.
      В кабинет испуганно влетает его секретарша. Он ей устало: «Подойди…». Та подошла. Яша начинает её мять, тискать,  чмокать во все подряд. Валя старалась на меня не смотреть, но стояла смирно и вырываться не пыталась – видимо, понимала исключительность момента. Потом Яша успокоился, и со словами «Иди, Валя, иди. Мне уже легче» отпустил от себя «целительницу». Взгляд его стал какой-то бесшабашно-пьяненький. И со словами «А-а, колхозы один хрен не спасёшь…» взял ручку и под-мах-нул….
      Так, Саня,  я оказался причастным к уничтожению нашего сельского хозяйства. Московской области. Вот.

      Ладно, утомил я тебя.  Давай - за сельское хозяйство, за Яшу,  и за авиацию нашу. И - греться. Веники-то не забыл запарить? Да шучу-шучу…»

...............................................

Приложение к рассказу:

"Чайка" это шпангоут, на котором стоит кружка:  посредине как бы "тело", а по бокам два изогнутых "крыла".