Метод изучения: «не качество, а количество»

В истории социальных наук было несколько попыток вывести логику, открыть в них логику или какой-то набор рекомендаций, который позволил бы человеку создать выдающуюся теорию. Одна из таких «логик» возводит великие открытия к тому, чтобы переставать видеть качественные различия между какими-то объектами, а стараться видеть в них только количественные различия в степени.

Пример: «рынок» или «фирма»

Вот, например, до некоторого времени предполагалось, что рынок и фирма – это качественно разные по своей сущности объекты, которые никак не могут быть описаны одной теорией. Но потом является Рональд Коус, который говорит нам о том, что одно и другое есть альтернативное решение базовой задачи и для того, чтобы видеть чёткую дихотомию «или фирма, или рынок», мы обычно находим множество переходных степеней. Например, где-то посередине есть стабильные социальные сети партнерства, которые очень много изучаются. И все эти объекты могут быть выстроены в некотором спектре или континууме.

Применение метода к теории государства

Чарльз Тилли (Charles Tilly, 1929-2008, доктор философии, преподавал в Гарварде) развивал теорию государства, которая во многом оперирует тем же самым приёмом, только его континуум – это континуум между современным государством, как мы его знаем, и организованной преступностью (ОПГ).

Один из самых известных его текстов называется «Государство, как организованная преступность». Эта короткая статья представляет идею того, как знакомые нам государственные формы постепенно эволюционируют, но при случае возвращаются к формам организованной преступности, да ещё и во многом сохраняют общую логику поведения.

Увидеть сходство с организованной преступностью не сложно, если обратить к «Повести временных лет» или какой-то другой старинной хроники, которая преподносится нам, как описание ранней стадии развития современных государств.

Развитие грабежа

Многие политические образования на карте Европы появились благодаря варягам, которые вначале грабили. Приплывали и грабили, увозили с собой добычу. Потом создавали форпост на каком-то особенно удачном пороге, где проплывало особенно много купцов и вместо того, чтобы грабить купцов и убегать можно было сидеть и грабить, а не увозить с собой награбленное. Потом они постепенно начинали осваивать окружающую территорию. Как князь Игорь, отправляясь в полюдье. Различие между обычным грабежом и полюдьем заключалось в том, что второй вид грабежа был относительно регулярным, да ещё и сопровождался формированием некоего представления о том, сколько в этот раз будет награблено. Между данью и грабежом в своей примитивной форме разница в основном та, что жертва знает сколько именно будет украдено в следующий раз и может даже обидеться, если будет украдено немножко больше.

Тилли рассказывает, что затем эта логика начинает исторически меняться потому, что князь Игорь или кто-то более дальновидный чем он, однажды обнаруживает, что людей, которых он собирался таким образом дисциплинированно в заранее заданных рамках ограбить уже ограбил кто-то другой (например, хазары). Второй раз ограбить в этом году их уже не получится, т.к. брать нечего, а если забрать оставшееся, то они вероятней всего все умрут зимой и тогда на следующий год сам останешься совсем голодным.

Это наша корова и мы её доим

Тогда князю Игорь, или Святославу, или кому-то ещё, неизбежно приходит в голову мысль о том, что этих людей нужно не просто грабить, но ещё и защищать от потенциально не такого дисциплинированного или просто альтернативного бандита.

Здесь логика действий бандита приобретает новое измерение. Кроме того, что он грабит, он начинает защищать. Кроме того, с какого-то момента он сам начинает смотреть на себя не как на грабителя, а как на защитника. Это и приятней, и у людей, у которых отнимаешь, можно ожидать появления по отношению к тебе неких теплых чувств.

Для того, чтобы пройти эту логику – отличающую кочующего бандита (по выражению Марсена Уолсена) от стационарного, не обязательно должно пройти много поколений и образоваться что-то, что потом станет государством. Иногда это случается довольно быстро, а иногда обе модели сосуществуют одновременно.

«Залётные» и «свои»

В США в 1930-х годах они вполне благополучно сосуществуют и составляют галерею типажей с очень характерным окончанием их историй.

Вот, например, в 20-30-е будут люди типа Диллинжера или Бонни и Клайд (грабители банков), криминальная карьера которых продолжается 1-1,5 года. Они проживают яркую жизнь, за ними гонятся газетчики. Потом их однажды подстерегают в засаде или кто-нибудь их предаёт и все заканчивается.

Вот другой типаж – Лаки Лючиано. Его история совершенно другая. Лаки Лючиано отличается от и Клайда тем, что по возможности он, вообще, не грабит никого. Его биографы рассказывают, что с самого юного возраста Лючиано не отбирает деньги у маленьких мальчиков, которым дают дайм (10 центов) на завтрак, а вместо этого находит маленького мальчика, которому дали дайм на завтрак и у которого, скорее всего, этот дайм заберут хулиганы, и обещает, что за 5 центов он отгонит этих хулиганов. Посколько Лючиано не очень сильно, но дерется отчаянно, то хулиганы предпочитают с ним не связывать поскольку выбитых зубов 10 центов точно не стоят.

Маленький мальчик доведен Лючиано до дома, отдает ему 5 центов, да ещё и чувствует благодарность.

Характерно, что Лючиано умер, подъезжая к своей вилле в Неаполе.

Техника «развода»

Для того, чтобы маленьким мальчикам оказывать защитные услуги нужно, чтобы постоянно были другие плохие хулиганы, которые этот самый дайм отберут, если Лючиано не вступится.

Однажды, мы не знаем точно додумался ли до этого Лючиано в младшей школе или нет, но ему бы стоило подумать о том, что ему можно договориться с этими хулиганами о том, что они появятся на горизонте, но драться всерьез никто не будет, а маленький мальчик останется в уверенности, что он получил защиту за свои 5 центов. На языке криминальных элементов России это называется «разводкой». В дальнейшем Лючиано очень хорошо освоил эту технику.

Например, он то ли создал совершенно вымышленную организацию нацистов, с которой он якобы боролся в нью-йоркских портах, то ли какая-то организация действительно была (историки до сих пор спорят), но он явно преувеличил её влияние. Так или иначе за счет своего контроля над профсоюзами он убедил американское правительство выпустить его из тюрьмы под тем предлогом, что без него нацистские шпионы точно взорвут доки и весь флот, который там найдут.

Лючиано существует в симбиозе с этими маленькими мальчиками и нацистскими шпионами.

Точно так же, говорит Чарз Тилли, существует и государство, которое постепенно начинает смотреть на себя, как на безусловно предоставляющее защиту, существует в симбиозе с другими государствами, которые представляют угрозу. Друг без друга они совершенно не нужны. Они бесполезны.

Почему бы нам не отказаться от государства?

Когда мы думает, а почему бы нам не отказаться от государства, которое забирает много налогов? Естественный ответ, который приходит нам в голову – это то, что немедленно восторжествует преступность, на улицах воцарится хаос, туда нельзя будет выйти. И это правда. Когда крупный игрок, предоставляющий защиту, уходит с рынка, его место занимают много мелких, не таких стационарных и не таких организованных. Здесь, говорит Тилли, всё чистая правда.

Без этих потенциальных бандитов, или не всегда потенциальных, государство было бы не нужно и поэтому оно может быть не очень заинтересовано в том, чтобы побороть преступность. Но по-настоящему некоторые части государственного аппарата заинтересованы в том, чтобы были другие государства, которые представляют собой угрозу.

Появление огнестрельного оружия

Государство меняется. Центральный момент в его развитии по Тилли – это появление огнестрельного оружия, которое уравнивает в правах тренированного воина и обычного рекрута. Рыцарь средних веков учится фехтовать, скакать на коне с 5 лет и, благодаря этому, стоит 20-ти мужиков. Никто не пытается бросать рыцарской коннице вызов, а крестьянские восстания обычно заканчиваются плохо.

Но вот появляется огнестрельное оружие и выясняется, что оно уравнивает профессионального воина и вчерашнего крестьянина, которого худо-бедно научили обращаться с пищалью. В те времена огнестрельное оружие, все равно, на столько не точное, что целиться не имеет никакого смысла: стреляешь просто куда-нибудь туда. При этом оно уже достаточно мощное, чтобы рыцарская конница потеряла бОльшую часть значения.

В результате войны начинают выигрывать сначала самые богатые. Этот период длится некоторое время. Те, кто может контролировать денежные потоки и нанимать много наёмников. Потом европейские государства одно за другим загоняют себя в финансовый кризис тем, что соревнуются за налоги. Выясняется, что содержание наемной армии доходит до определенного предела – денег не хватает, чтобы собрать ещё бОльшую армию и единственным способом выставления дополнительного контингента для сражений – это полагаться на лояльность населения.

Появление регулярной армии

До того, никому в голову не приходило крестьян звать в армию.

Ещё во времена Людовика-XIV (1643-1715 гг.) армия профессиональная состоит частью из дворян, а частью из наёмников, которые получают за это деньги.

Даже, если своих подданных король вовлекает в войну, то это происходит через процесс рекрутирования и они нанимаются на военную службы. Фильм «Фанфан-тюльпан» построен вокруг сцен не всегда добросовестного рекрутинга. Главное не предполагается, что крестьяне идут защищать своего короля.

Патриотизм и демократия

Теперь оказывается, что заплатить всем нельзя.

Приходится привлекать людей в армию, взывая к их моральным чувствам. Теперь им говорят, что они защищают не своего короля, а свою страну и самих себя.

Для этого им нужно дать какие-то права участия.

Государство эволюционирует и современные «демократии» появляются, согласно Тилли, потому, что государство должно дать что-то взамен за то, что люди идут за него умирать. Государство вынужденно давать контроль.

Политическая демократия возникает за счёт того, что государство делится правами на участие за готовность служить ему во время войны.

Логика «разводки»

Несмотря на то, что государство преображается, логика «разводки» никуда не девается из его функционирования. По-прежнему, те части, которые представляют военно-промышленный комплекс и все сопутствующие окружающие интеллектуальные, технологические элиты заинтересованы в существовании постоянной угрозы.

Когда угроза снижается, они становятся первой жертвой международной разрядки. Представьте себе две супердержавы, долгое время соперничающие друг с другом, и вдруг одна из них полностью выходит из этой гонки и как будто самоустраняется вовсе.

Первая же сторона, которая от этого проиграет – это военно-промышленный комплекс (ВПК) другой супердержавы. Потому теперь совершенно непонятно зачем они нужны. Те, кто платит налоги начинают спрашивать, а почему бы не отдать это на здравоохранение, медицину или экологию? А зачем нам столько бомб? Отчаянным усилием ВПК предлагает не торопиться с разрядкой: а мало ли, они не совсем разоружились; а мало ли, там случится реванш.

Понятно, что во второй супердержаве это вызывает симметричный процесс.

- Мы разоружились, но, посмотрите, они не последовали за нами, может быть нам не надо с этим торопиться?

«Ага, мы же говорили. Вы видите, они не торопятся», - говорят в победившей супердержаве, - «Мы не зря что-то подозревали».

В результате, существующие в симбиозе эти военно-промышленные монстры быстро возвращают всё к исходному и наиболее благоприятному для них состоянию и заставляют все другие сферы делиться с ними теми средствами, которые иначе могли бы быть пущены на какие-либо другие цели.

Как быть

Тилли ни в коем случае не утверждает, что всё можно исправить, поставив на хорошее государство. Логика функционирования государств в значительной степени одинакова.

Одна из причин почему эта система существует долго заключается в том, что оппозиционеры, которые разоблачили свой ВПК в силу каких-то психологических или культурных причин думают, что чужой то уж точно хороший. Это наш ВПК плохой. Но чужой должен быть хороший.

«Нет», - говорит Тилли, - «Они абсолютно одинаковые».

«Но, если мы их упраздним», - в отличии от Скотта, Тилли не анархист, - «тем самым мы не добьемся того, чтобы все люди возлюбили друг друга. Нет. Мы вернемся к миру исходных банд».

Важная лишь некоторая бдительность со стороны всех людей доброй воли, которые не забывают о происхождении государства и знают, что все государства одновременно нужно держать в узде, чтобы не истратили все ресурсы, до которых смогут дотянуться.