Капитализм, социализм, феодализм (fuzzy21)

Замыкая круг, или социализм как негэнтропийный процесс

Итак, феодализм в формулировке отчуждение И рента – процесс естественный, энтропийный. В этом случае закон деньги идут к деньгам составляет саму цель и смысл экономических и не только отношений. Но как показывает практика, в конце концов, подобная автоконцентрация капитала не заканчивается ничем хорошим даже для правообладателей процесса: по сей день, начиная хоть с Древнего Египта, хоть с Шумера. В конце остаётся «один», и прекращается всякое движение капитала, таким образом, можно сказать, наступает его тепловая смерть. Поэтому возникает вопрос: что делать? 

Правильно, ответ всё тот же: как и капиталисту, феодалу необходимо делиться, просто чтобы оставаться феодалом.

В Древнем Шумере и Вавилоне, когда приходило время, просто разбивали глиняные таблички с долговыми записями. Т.е. местная монополия, возглавляемая олигархатом, чтобы сохранить контроль, просто списывала ставшие невозвратными долги. Современный, более совершенный ответ на этот вопрос, мы тоже уже озвучивали, когда затрагивали феномен антитрестового и антимонопольного законодательства, пенсий и прочего. И, действительно, даже простейшая отрицательная обратная связь позволяет творить чудеса стабилизации, а если научиться её рассчитывать, так и вовсе нет пределов совершенству:

Вот тут и возникает мысль о социализме как об отрицательной обратной связи,  стабилизирующей естественные энтропийные процессы в обществе. Иначе говоря, социализм как ООС в первом приближении означает простое перераспределение капитала от естественным образом аккумулирующих его монопольных фондов обратно в систему. А далее всё в полном согласии с классикой ТАУ: неустойчивая система, охваченная ООС, становится устойчивой. Поэтому даже феодализм, процесс энтропийный и неустойчивый, будучи охваченным ООС по накоплению капитала, вполне обретает устойчивость к широкому спектру условий. Следовательно, ни о какой неизбежности смен формаций речь не может идти в принципе. А в историческом масштабе всё сводится к открытию и накоплению методов управления отчуждённым капиталом, который в широком смысле есть труд И нужность И доверие. Соответственно, упомянутые методы можно условно разделить на три группы: управление трудом, управление нужностью и управление доверием.

Если теперь перейти к тому, что понимается под социализмом, то нетрудно видеть, что сегодняшнее толкование этого феномена просто делает ацент на высокой степени общественного участия в управлении капиталом. И поскольку само это слово не только происходит от латинского socialis, т.е. «общественный», но так или иначе с обобществлением всегда связывается, то можно сказать, что социализм есть обобществление методов перераспределения капитала: от меценатства и благотворительности до прямой экспроприации. И пока я только готовился к построению всех этих рассуждений про капитализмы-феодализмы, установление такого положения для социализма в словаре меня вполне удовлетворяло. Однако, метода, сформулированная по ходу повести, состоит-то как раз в определении объектно-субъективной пары связей, следоватедьно, необходимо изыскать также вторую половинку для понятия социализм. Впрочем, теперь, после всего сказанного это сделать не трудно.

Тем более, что по этому вопросу мы имеем возможность дать высказаться специалисту, а именно, товарищу Сталину:

«В настоящее время у нас существуют две основные формы социалистического производства: государственная – общенародная, и колхозная, которую нельзя назвать общенародной. В государственных предприятиях средства производства и продукция производства составляют всенародную собственность. В колхозных же предприятиях, хотя средства производства (земля, машины) и принадлежат государству, однако продукция производства составляет собственность отдельных колхозов, так как труд в колхозах, как и семена, - свой собственный, а землей, которая передана колхозам в вечное пользование, колхозы распоряжаются фактически как своей собственностью, несмотря на то, что они не могут ее продать, купить, сдать в аренду или заложить.»

Во-первых, товарищ Сталин недвусмысленно даёт нам понять, что в колхозах СССР не было социализма, поскольку продукция колхозов не была обобществлена, а околхожена. Из чего можно заключить, что товарищ Сталин, как и мы, связывает напрямую понятия распределения и социализма, при этом граница социализма полностью совпадает с границей действующего закона перераспределения продукции: национализированные госпредприятия отдельно, колхозы отдельно, а кооперативы вообще сами по себе. Т.е. имеем три области разной степени обобществления, а между ними торговое взаимодействие. Что, кстати говоря, в условиях системного табу на понятие о нужности, как раз и было чревато серьёзными дисбалансами.

Впрочем, торговые дисбалансы также могут быть охвачены отрицательной обратной связью планирования цен (хотя это тот ещё вопрос):

«Беда не в том, что закон стоимости воздействует у нас на производство. Беда в том, что наши хозяйственники и плановики, за немногими исключениями, плохо знакомы с действиями закона стоимости, не изучают их и не умеют учитывать их в своих расчетах. Этим собственно и объясняется та неразбериха, которая все еще сорит у нас в вопросе о политике цен. Вот один из многочисленных примеров. Некоторое время тому назад было решено упорядочить в интересах хлопководства соотношение цен на хлопок и на зерно, уточнить цены на зерно, продаваемое хлопкоробам, и поднять цены на хлопок, сдаваемый государству. В связи с этим наши хозяйственники и плановики внесли предложение, которое не могло не изумить членов ЦК, так как по этому предложению цена на тонну зерна предлагалось почти такая же, как цена на тонну хлопка, при этом цена на тонну зерна была приравнена к цене на тонну печеного хлеба. На замечания членов ЦК о том, что цена на тонну печеного хлеба должна быть выше цены на тонну зерна ввиду добавочных расходов на помол и выпечку, что хлопок вообще стоит намного дороже, чем зерно, о чем свидетельствуют также мировые цены на хлопок и на зерно, авторы предложения не могли сказать ничего вразумительного. Ввиду этого ЦК пришлось взять в свои руки, снизить цены на зерно и поднять цены на хлопок. Что было бы, если бы предложение этих товарищей получило законную силу? Мы разорили бы хлопкоробов и остались бы без хлопка.

Значит ли, однако, все это, что действия закона стоимости имеет у нас такой же простор, как при капитализме, что закон стоимости является у нас регулятором производства? Нет, не значит. На самом деле сфера действия закона стоимости при нашем экономическом строе строго ограничено и поставлено в рамки. Уже было сказано, что сфера действия товарного производства при нашем строе ограничено и поставлено в рамки. То же самое надо сказать о сфере действия закона стоимости.»

Что мы видим? Ценовое регулирование, как инструмент перераспределения капитала в направлении целевых (нужных) отраслей. Из чего уже оканчательно следует, что социализм есть не просто перераспределение, а перераспределение И план. Т.е. социализм рождается на пересечении объективного процесса перераспределения капитала и субъективного представления о том, как это должно происходить.

Ну, и теперь, когда границы понятий в первом приближении более-менее очерчены по части субъективно-объективного, осталось сказать лишь пару слов за империализм как высшую стадию в контексте «формаций» социалистической направленности.

Раз уж мы объявили что-то Законом, то и при социализме, как справедливо заметил товарищ Сталин, это что-то должно продолжать работать всё так же неизменно. Т.е. конечной точкой развития социализма тоже становится некая монополия. Но монополизации теперь подлежит не капитал, а управление им. И вот тут выясняется совершенно неожиданное: круг-то замкнулся. С одной стороны, социализм имеет пересечение с феодализмом, ибо чтобы отдать, надо сначала взять, т.е. социализм должен отчуждать. Но цепочка взять-отдать, без убедительного ответа на вопрос: «зачем?» – это полная бессмыслица. А получение искомого ответа – это всё тот же проект, на базу которого мы до этого установили капитализм. Следовательно, с ним самым, с капитализмом, социализм пересекается в контексте проектирования-планирования. Но если капитализм может подправить плохой план хорошим враньём, то у социализма приврать не получится. А почему я так думаю, Вам объяснит судьба СССР.

Иными словами, если сам социализм не охватить ООС по ошибке планирования, то становится справедливым вывод нобелевского лауреата по экономике Ф. А. Хайека, который в своё время высказал мнение о том, что централизованное планирование экономики неизбежно влечёт утрату личной свободы граждан и возникновение тоталитарного государства. По поводу этой очередной неизбежности, позвольте сделать очередную кислую-прекислую мину, но логика здесь, действительно, присутствует, тем более, что сомневаться в этих рисках не приходится в силу их исторической явленности.

Теперь подытожим. С одной стороны, социализм одной ногой стоит на планировании, и тут он, как мы отметили, пересекается с капитализмом. Но, по мере автоконцентрации капитала, проектность сосредотачиваясь в некой госмонополии превращается в своё отрицание. Т.е. план становится планом владельца плана, а не общества, и как только это происходит, социализм уже не совсем социализм, а нечто приближающееся к феодализму: отчуждение теперь заметно всем, а смысл плана распределения всё больше похож на план по присвоению в пользу группы лиц. Такимо образом, без общего, т.е. конвенционного, плана от перераспределения остаётся только отчуждение в личное владение. А самое простое узаконивание положения дел в этой ситуации тут же возвращает нас в самое натуральное феодальное общество.

Как видите, мы снова возвращаемся к несостоятельности идеи о неизбежности линейной последовательности смены «формаций». В сущности, «формации» могут сменять друг друга в любой последовательности, и определяться субъективными факторами не меньше, чем объективными. Проектность капитализма сменяется госпланом, затем государственная функция отчуждения приватризируется, и снова настаёт феодализм. Но тут вдруг выясняется, что конкурирующий мир не место для бездарных и некомпетентных рантье, и снова приходится искать силы для построения собственной проектности, которая может дать преимущество в этом бурном круговороте многополярности. Вот такая, понимаете ли, карусель. Или круговорот капитала в природе.

А это значит, что никакой неизбежности того же коммунизма, как некого гарантированного светлого будущего (в чём бы оно ни заключалось), которое обязательно придёт вслед за тем-то и тем-то не было, нет и не будет. Этап капиталистического развития переходит в монопольно-феодальный этап, в котором целью является не прибыль, а контроль. Действительно, капитализм тут уходит на вторые и даже третьи роли. Но рабу, городскому ремесленнику, учёному мужу или крепостному крестьянину от этого не легче. Скорее наоборот, то, о чём предупреждал Каутский, может быть стократ хуже любого капитализма. Ибо так называемый конец феодализма – тоже не более чем миф. Как уже было сказано, все феномены или существуют одновременно, или не существуют вовсе. Но это же даёт и надежду, что очередная формация с приставкой «нео» будет смотреться получше, т.е. будет чуточку оптимальней, чем её устаревшие версии.