Капитализм, социализм, феодализм (fuzzy19)

Феодализм как право на ренту

Ну что же, после всего сказанного за капитализм пришла пора замолвить пару слов за феодализм с социализмом, дабы завершить построение анонсированной системы координат.

В качестве отправной точки, снова обратимся к той вариации закона всемирного тяготения, которую мы сформулировали как «деньги идут к деньгам». Если применить сей закон в рамках сформулированного нами понятия о капитализме, то можно сформировать следующую цепочку рассуждений: успешное продвижение проекта приводит к вовлечению новых обобщённых трудовых ресурсов или созданию нужностей в замкнутой до этого системе, иногда называемой экономикой. Так возникает новый капитал, а весь объём такого добавленного капитала называют рынком. По мере продвижения проекта, деньги идут к деньгам и, в точном соответствии с заветами Владимира Ильича, на смену рынку приходит та или иная монополия. Говоря языком человечьим, в пределе весь рыночный капитал подвержен естественной тенденции отдаться во власть монополии.

Это происходит всегда и повсеместно. Несколько ранее я приводил пример рассуждений Джека Лондона на эту тему, но точно также примеры можно брать из дня сегодняшнего и совершенно без усилий:

«Понятно, что есть погрешность и что не учитываются основные точки-потоки проходящие через фудкорты в моллах, которые только усугубят картинку, но очевидно, что сети доминируют даже в «уличном формате», попадающем на карты и никакой мелкобуржуазно-гаражной экономической революции за последние 30 лет в России не случилось.

Кроме собственно владельцев сетей, рубят капусту реальной, а не воображаемой, «гаражной экономики» в основном владельцы помещений - лендлорды, ну и владельцы франшиз.

Ключевое слово - «владельцы». И никакой ФАС тут не поможет.»

Что вызывает мой особый интерес, так это появление в дискурсе, и надо сказать, осмысленное такое появление, слова «владельцы» одновременно со словом «лендлорды». Иначе говоря, цепочка логических связей от понятия капитализм приводит нас к монополии, а после монополии мы столь же логично переходим к вопросу о её владельцах, после чего вдруг следует аллюзия на старые добрые феодальные времена. Учитывая весь проделанный до этого места путь рассуждений: от Ленина с Каутским до моллов и фудкортов, – сложно не заподозрить неслучайность такого исхода.

Действительно, слова монополия, владельцы, лендлорды поставленные в один ряд создают впечатление синонимичности этого ряда. И скорее всего, так и есть. Ведь монополия означает лишь одно – обладание. Монополия – это хозяин рынка, ни больше, ни меньше.

Далее в приведённом тексте звучит замечательный вопрос:

«Думали ли об этом, когда разносили вдребезги советскую экономику? Что на смену «плодоовощным базам» придут точно такие же плодовоощные базы – логистические центры только под транснациональным управлением? А вместо столовок будут точно такие же столовки только с заморскими хозяевами.»

Иначе говоря, многочисленные тематические монополии, объединённые одним общим транснациональным хозяином, пришли на смену единой монополии хозяина, скажем так, национального. Следовательно, здесь мы имеем дело с простой передачей собственности в рамках всё того же закона «деньги идут к деньгам». Более крупная монополия поглотила более мелкую, только и всего. Учитывая предыдущее замечание о сущности монополии, можно сказать проще – сменился хозяин. Следовательно, вся история с передачей собственности сводится к различению характеристик этих самых хозяев. Учитывая, что монополия под названием СССР называлась социалистической, крайне интересно было бы понять, а что именно пришло ей на смену?

Ответить на этот вопрос нам снова поможет Ленин Владимир Ильич:

«Далее. Империализм есть громадное скопление в немногих странах денежного капитала, достигающего, как мы видели, 100 – 150 миллиардов франков ценных бумаг. Отсюда – необычайный рост класса или, вернее, слоя рантье, т. е. лиц, живущих «стрижкой купонов», – лиц, совершенно отделённых от участия в каком бы то ни было предприятии, – лиц, профессией которых является праздность.

Вывоз капитала, одна из самых существенных экономических основ империализма, ещё более усиливает эту полнейшую оторванность от производства слоя рантье, налагает отпечаток паразитизма на всю страну, живущую эксплуатацией труда нескольких заокеанских стран и колоний. «В 1893 году, – пишет Гобсон, – британский капитал, помещённый за границей, составлял около 15% всего богатства Соединённого Королевства». Напомним, что к 1915 году этот капитал увеличился приблизительно в 2 раза. «Агрессивный империализм, – читаем далее у Гобсона, – который стоит так дорого плательщикам налогов и имеет так мало значения для промышленника и торговца… есть источник больших прибылей для капиталиста, ищущего помещения своему капиталу»… (по-английски это понятие выражается одним словом: «инвестор» – «поместитель», рантье)… «Весь годичный доход, который Великобритания получает от всей своей внешней и колониальной торговли, ввоза и вывоза, определяется статистиком Гиффеном в 18 миллионов фунтов стерлингов (около 170 млн. рублей) за 1899 год, считая по 2% на весь оборот в 800 млн. фунтов стерлингов». Как ни велика эта сумма, она не может объяснить агрессивного империализма Великобритании. Его объясняет сумма в 90–100 млн. фунтов стерлингов, представляющая доход от «помещённого» капитала, доход слоя рантье. Доход рантье впятеро превышает доход от внешней торговли в самой «торговой» стране мира! Вот сущность империализма и империалистического паразитизма.»

Итак, главное отличие заключается в том, что советский монополизм не столько вывозил капитал, сколько перераспределял его, а вот монополизм, столь узнаваемый в описании Ильича, снова поглощающий сегодняшнюю Россию, как и весь остальной мир в придачу, занимается отправкой изъятых капиталов в неизвестном направлении, без каких-либо попыток возмещения изъятого. Иначе говоря, социалистическая монополия СССР осуществляла, не важно, плохо или хорошо, но перераспределение изъятого капитала, а теперь он отчуждается и просто присваивается владельцами монополий, трестов, транснациональных корпораций. Таким образом, мы получаем аж два принципиально разных сценария, являющихся исторически подтверждённым направлением развития темы монополии: присвоение капитала и его перераспределение.

Фактически, мы уже почти на месте.

Осталось лишь разобрать одно сложившееся определение, чтобы понять какие новые сущности стоят за монополией по ту сторону от капитализма, там где советские идеологи видели только социализм, а Каутский, этот «порядочный парень, но прирожденный педант и схоласт, который, вместо того чтобы распутывать сложные вопросы, запутывает простые», подозревал кое-что ещё:

«Феодализм – тип общественных отношений, основанных на условной частной (феодальной) форме собственности на землю и эксплуатации лично и поземельно зависимых от феодалов непосредственных производителей-крестьян. Феодальная эксплуатация осуществлялась путём безвозмездного присвоения феодалами труда крестьян (или продуктов труда) в виде феодальной ренты.»

Под землёй в этом определении понимается лишь наиболее распространённое за рассматриваемый период средство производства. Причём земля выступает здесь не как некая площадь в акрах, а как лес, шахта или пашня. Иногда, как город. Следовательно, феодал – это владелец некоторого средства производства, в самом производстве не участвующий. Само производство, т.е. труд, принадлежит арендатору – землепашцу, который отдаёт часть своего труда хозяину земли в рамках аренды как ренту. Иначе говоря, феодализм – это просто: право собственности И рента.

И надо сказать, эта формула не вступает ни в какое противоречие с тем, что на самом деле видели в окружающей действительности отцы-основатели марксизма. Вот такое наблюдение принадлежит перу всё того же Владимира Ильича:

«Всё возрастающая часть промышленного капитала, – пишет Гильфердинг, – не принадлежит тем промышленникам, которые его применяют. Распоряжение над капиталом они получают лишь при посредстве банка, который представляет по отношению к ним собственников этого капитала. С другой стороны, и банку всё возрастающую часть своих капиталов приходится закреплять в промышленности. Благодаря этому он в постоянно возрастающей мере становится промышленным – капиталистом. Такой банковый капитал, – следовательно, капитал в денежной форме, – который таким способом в действительности превращён в промышленный капитал, я называю финансовым капиталом». «Финансовый капитал: капитал, находящийся в распоряжении банков и применяемый промышленниками».

Любопытно, но на право собственности в качестве сущностного содержания понятия о капитализме Ленин фактически не претендует. Собственно, отсутствие прямой связи между правом собственности и капитализмом мы разобрали ещё в самом начале. Вот и теперь, Владимир Ильич фактически подтверждает фундаментальную разницу в сущности капиталиста, как промышленника-предпринимателя, и капиталиста финансового, как владельца денег. Капиталист, действительно, нуждается для реализации своих проектов в капитале, но... капитал это инструмент, а не суть процесса, а суть процесса в увеличении количества капитала! Т.е. технически и фактически капитал – это лишь средство реализации проекта по его же (капитала) увеличению. Как говорят в Одессе, это две большие разницы: владение капиталом и увеличение капитала. Тот, кто владеет средством производства вовсе не обязательно капиталист, и капиталист – это совсем не обязательно тот, кто владеет средствами производства.

Иначе говоря, считающийся принципиальным, момент с частной собственностью в определении капитализма совершенно не является необходимым для определения сущности капитализма. Более того, в контексте нашей формулы, ростовщик, являющийся хозяином денег, играет роль феодала по отношению к самому капиталисту, который суть крепостной крестьянин-арендатор по отношению к взятому кредиту. Таким образом, можно смело утверждать, что ортодоксальному марксизму не удалось различить две принципиально разных сущности, откуда и ведут своё начало многие проблемы, с которыми пришлось столкнуться на практике.

Однако, проза жизни подсказывает, что кое-что надо уточнить. Даже не кое-что, а нечто очень важное, из-за чего каждый ростовщик со времён Товита должен денно и нощно заботиться о диверсификации рисков.

Всё дело в том, что право собственности – это столь же эфемерное или субъективное понятие, как и любое понятие о праве вообще. С добротной иллюстрацией этого факта Вы можете ознакомиться в одном незначительном трактате.

А применив логику «незначительного трактата» к текущему определению, мы будем вынуждены признать, что право собственности в контексте ренты будет означать обязанность по её отчуждению. Т.е. суть владения сводится к возможности прямого и безусловного отчуждения. Таким образом, более точная формулировка должна выглядеть так: отчуждение И рента. В противном случае, недохозяина капитала ожидает судьба банкира Оппенгеймера.

Впрочем, первый вариант формулы, тоже имеет право на существование, поскольку в соответствующем контексте открывает неплохие возможности для дальнейшего развития рассуждений.

Если вернуться к пониманию монополии, как хозяйки рынка, то рассмотренная ранее логическая цепочка развития капитализма приводит нас к совершенно обратным выводам, нежели сделала политэкономия: цикл жизни капитализма завершается феодальной стадией. В качестве примера можно привлечь историю смены поколений в семье Демидовых, которые начинали как самые, что ни на есть капиталисты – разрабатывали вооружения для Петра Алексеича Романова, строили заводы и вообще много чего делали:

«А вот четвёртое и пятое поколение Демидовых уже явно нуждалось в хорошей порке. Если к началу ХIХ века Россия по производству черного металла стояла на первом месте в мире, а Урал давал 4/5 русского чугуна и железа, то в следующие десятилетия рост уральской металлургии резко замедлился. А отсталость металлургии отражалась и на финансах государства, и на его обороноспособности. Уже во время Отечественной войны 1812 года демидовские заводы не могли дать нужное количество оружия и боеприпасов.                  

Теперь же и вовсе катастрофа произошла. Помните, была такая Крымская война, которую Россия проиграла, в том числе и благодаря демидовским ружьям? Те были ещё гладкоствольные, когда как англичане уже вовсю палили из нарезных. И ничего в этом удивительного нет. Новые Демидовы почти погловно свалили в Европу и руководили своими заводами оттуда. А как они руководили, догадаться не трудно: деньги давай, да деньги давай. Альпийское нищенство - святое дело.

Благодаря столь ответственному отношению к своим обязанностям со стороны главных российских промышленников, российская армия осталась по сути безоружной. Поэтому позор Крымской войны лежит, в том числе и на плечах тогдашнего поколения Демидовых, которые оставались главными поставщиками оружия для российской армии. Это они продолжали выпускать гладкоствольные ружья, когда вся Европа уже полным ходом вооружалась нарезными стволами. Французы имели стержневой штуцер Тувенена с прицельной дальностью 1100 метров, англичане – винтовку «Энфилд» с пулей Минье и прицельной дальностью до 914 метров. Их прицельный огонь кратно (в четыре раза) перекрывал дальность и русских ружей и даже гладкоствольных пушек, что позволяло противнику поражать не только передовые цепи, но и артиллерию и обоз, находясь при этом в полной безопасности.

И я Вам даже больше скажу, уже накануне Крымской войны Анатолий Демидов продолжал снабжать французского императора Луи Наполеона деньгами, источником которых были, между прочим, русские крестьяне и рабочие. Впрочем, оно и неудивительно. Анатолий Демидов родился во Флоренции, а умер во Франции. В России, по сути, не был. А в 1841 году женился на племяннице Наполеона Бонапарта, принцессе Матильде. Вот это и было главной блажью его жизни - желание стать князем. Он им и стал, но как сказали бы бойцы Стеньки Разина: «Нас на бабу променял». Падла.

Ну, а что было далее, вообще вспоминать не хочется. К 1902 - 1903 финансовому году, заводы Демидовых потерпели убыток в 393 тысячи рублей и остались совершенно без средств. Хозяева намеревались прибегнуть к правительственным ссудам и кредитам у частных банков. Однако Государственный банк, ознакомившись с реальным положением дел, в ссуде отказал. Но всё-таки дать денег согласились Нижегородско-Самарский банк, оценивший весь Нижнетагильский округ на сумму 7,5 млн. рублей и Луньевский - в 3,5 млн. рублей. Ссуду выдали в размере 60 процентов от оценочной стоимости. Но она, как и следовало ожидать, не вывела Демидовское предприятие из кризисного состояния, а убыточность росла. К наиболее острому моменту кризиса общая задолженность заводов достигала 14 млн. рублей. В течение шести месяцев рабочим не выдавали заработной платы. Заготовка топлива прекратилась. Большинство предприятий остановилось. Однако владельцы продолжали изымать из их активов огромные суммы на свои личные расходы. Опять спасло правительство, удовлетворив очередную просьбу Демидовых о денежной помощи в сумме 750 тысяч рублей и разрешив им новые займы в русских и иностранных банках. Однако не помогло и это. Не за горами был 1917 год.»

Т.е. что мы здесь видим. «Деньги идут к деньгам» означает, что с какого-то момента (когда рынок уже захвачен или поделен) это процесс полностью автономный и принципиально не нуждающийся в участии «владельца» капитала. Соответственно, вполне вероятным конечным пунктом любого движения капитала становится порождение того самого совершенно паразитического класса раньтье (неофеодалов). Следовательно, предложенное понимание феодализма демонстрирует нам совсем иного адресата для вот этих строк Ленина:

«Монополии, олигархия, стремления к господству вместо стремлений к свободе, эксплуатация всё большего числа маленьких или слабых наций небольшой горсткой богатейших или сильнейших наций – всё это породило те отличительные черты империализма, которые заставляют характеризовать его как паразитический или загнивающий капитализм. Всё более и более выпукло выступает, как одна из тенденций империализма, создание «государства-рантье», государства-ростовщика, буржуазия которого живёт всё более вывозом капитала и «стрижкой купонов».

Таким образом, если принять во внимание изложенную сущность феодализма, которую составляют рентные отношения, то капитализм, да и любая иная система отношений, в конечном счёте, рискуют обратиться в ту или иную форму рентных отношений, т.е. к феодализму, который как форма отношений по своим негативным последствиям уступает лишь прямому рабовладению. Впрочем, если понимать под феодализмом отчуждение И ренту, то рабовладение оказывается лишь крайней формой феодализма, когда размер ренты стремится к 100%.