Вечный двигатель Чернышевского

В школе, когда на уроках литературы мы изучали жизнь и творчество Н.Г.Чернышевского и писали сочинения о "новом человеке" Рахметове и снах Веры Павловны, я совершенно не вдохновилась самым знаменитым романом Николая Гавриловича "Что делать?", а недавно вдруг перечитала его (вернее, прочитала, а не перечитала, т.к. в былые времена "не осилила" полностью и читала выборочно) и, к моему удивлению, он мне понравился.

Но о романе сейчас говорить не буду, как и о филологической, публицистической, критической и революционно-просветительской деятельности Чернышевского – об этом и без меня столько всего говорено, что… – меня заинтересовало другое. Знакомясь с биографией, а так же дневниками и письмами Чернышевского, я узнала, что он долгое время был серьёзно увлечён разработкой проекта некой машины, которую сам называл perpetuum mobile.

Вот что об этом он писал в своём дневнике 7 марта 1849 года

…мое perpetuum mobile, моя машина, которая должна переворотить свет и поставить меня самого величайшим из благодетелей человека в материальном отношении, — отношении, о котором теперь более всего нужно человеку заботиться. После, когда физические нужды не будут обеспокоивать его, когда относительно нужд начнется для него жизнь как бы в раю (другое дело болезнь и смерть — те еще верно останутся, хотя слабее, чем теперь), когда снимется проклятие: "в поте лица твоего снеси хлеб твой", тогда человечество решит первую задачу — устранение препятствий к занятию настоящего своею задачею, нравственною и умственною, тогда перейдет оно к следующим задачам. Я сострою мост, и человеку останется только идти в поле нравственности и познания.

Машина эта, этот perpetuum mobile Чернышевского, меня очень заинтересовала. Поискала об этом что-нибудь в инетнете, но кроме приведённой выше цитаты ничего не нашла (наверняка, плохо искала). 

В биографии Н.Г.Чернышевского, написанной Н.В.Богословским и изданной в 1955 г. нашла-таки про двигатель:

Удивительны настойчивость и постоянство, с каким Чернышевский думал о том, что однажды заняло его воображение. Вот хотя бы изобретение perpetuum mobile. Он был еще четырнадцатилетним мальчиком, когда впервые пришла ему в голову мысль об устройстве особого часового прибора с помощью ртутного термометра. Как-то в Саратове, когда внезапно расхворалась бабушка, его послали за врачом. Ему пришлось довольно долго поджидать доктора. И вот тут-то, в неуютном врачебном кабинете, заставленном всевозможными препаратами и приборами, он и набрел на эту идею о двигателе, с которой не расставался потом в течение многих лет.

С того дня он очень часто с лихорадочным волнением размышлял над разными усовершенствованиями своего проекта, а проект между тем постепенно видоизменялся, становился все шире, пока Чернышевский не пришел к убеждению, что он стоит на пути к изобретению машины, способной, как ему казалось, производить непрерывное движение. Первые детские мечты о последствиях этого изобретения переносили его прямо в Зимний дворец. Император, призвавши к себе Чернышевского, говорит ему: "Вот ты изобрел машину, которая изменит теперь вид земного шара, избавит всех от работы телесной, от лишений, которые терпит человек в мире физическом. Что тебе надобно в награду за это?"

Чего же он может пожелать? Мысленный ответ юноши должен был показать властителю величие души, бескорыстие и простоту того, кто дарует миру ни с чем несравнимое благо: "Переведите сюда, в Петербург, в Сергиевский собор, моего отца..."

Он любил возвращаться к мечтам о своей машине и нередко думал о себе, как об орудии провидения, как об избраннике, призванном снять с людей проклятие: "В поте лица твоего будешь добывать хлеб твой..."

Только бы добиться успеха в опытах! Человечество забудет навеки о нищете, невежестве, рабстве и лишениях. Тем самым будет устранено препятствие к решению величайших задач. "Я сострою мост, и человеку останется только идти в поле нравственности и познания". Тогда единственной наставницей его действительно будет природа, а первым правилом поведения - заповедь, которую Рабле начертал на вратах Телемского аббатства: "Делай, что пожелаешь".

Неудачи с опытами не смущали и не разочаровывали его. Он упорно продолжал поиски новых, по его мнению, более верных путей, продолжал мысленно уточнять, исправлять, перестраивать детали своей машины. В этих исканиях прошло несколько лет, пока практически он не убедился, наконец, в нереальности perpetuum mobile.

Сначала в Петербурге мечты о машине не то чтобы забылись, но были оттеснены на второй план. Юноша сознательно схоронил их до времени в глубине души, решив, что без средств невозможно приступить к практическим исследованиям.

Однажды у Чернышевского явилось сожаление, что никто другой не сможет прочитать его дневниковых записей, если он умрет, не успевши разобрать и перевести на общечитаемый язык то, что было записано условной скорописью. Глядя на тетради, испещренные бисерно-мелким, необычайно сжатым почерком, на эти сливающиеся торопливые записи, сделанные с помощью четырех алфавитов - русского, греческого, латинского и арабского, по системе понятных только ему cамому замен и сокращений, где многие слова обозначались лишь буквами или особыми черточками, он думал о судьбе этих зашифрованных дневников и о своей будущности.

Он предчувствовал, что не останется в разряде людей обыкновенных, - более того, он понимал уже, что его ждет большая будущность, что он станет человеком замечательным, - так разве не следует сохранить для биографов эти бумаги?

Он решил, что ключом к его шифру может послужить лермонтовская "Княжна Мери", которую он и переписал по такой же точно методе, изобретенной им еще в Саратове.

Мог ли Чернышевский предполагать тогда, что не биографы будут первыми трудиться над расшифровкой его дневников, а что начало этому уже через тринадцать лет положат, по просьбе полиции, опытные чиновники министерства иностранных дел, которых призовет на помощь Третье отделение!

Кроме судьбы записок, беспокоила его еще судьба проекта задуманной им машины вечного движения, с которой главным образом и связывались еще с детских лет мечты об ожидавшем его бессмертии.

Ему хотелось привести на всякий случай в порядок все чертежи этой машины, доработать их.

До сих пор он не сделал еще ни одной доведенной до конца попытки построить ее модель, а только вынашивал в голове проект, в осуществимость которого верил нерушимо. Помимо основного плана, мысли его были заняты одно время побочным проектом, довольно близким в общих чертах к проекту прибора, изобретенного как раз в 1848 году Гаррисом.

Известие об этом изобретении Гарриса, вычитанное Чернышевским в хронике "Отечественных записок", в первую минуту смутило его - оно отнимало у него право на первенство.

Ведь он думал построить нечто схожее с этим прибором, использовав только вместо Брегетова термометра длинный цинковый прут, один конец которого должен был быть прикреплен, а другой бы растягивался и сжимался.
  
После этого он с еще большим усердием стал размышлять над своим изобретением.

Чем ближе знакомился Чернышевский-юноша с фантастически смелыми и разнообразными планами социалистов-утопистов, задавшихся целью облегчить существование человечества, тем реальнее казалась ему возможность утвердить и упрочить когда-нибудь всеобщее счастье изобретением вечного двигателя.

Будущее... Оно рисовалось ему еще неясным. Кем он будет - философом или ученым, писателем или политиком? Кому он будет равен? Порою внутренний голос говорил ему, что, может быть, именно он придаст когда-нибудь решительно новое направление науке, духовной жизни человечества, что имя его станет благодаря этому в одном ряду с именами Платона, Коперника, Ньютона, Ломоносова.

Такие люди оставляют наследие векам, дают работу целым поколениям: сотни талантов трудятся потом над разработкой их наследия.

Однако он не принадлежал к категории тех мечтателей, которые считают почему-то унижением для собственного достоинства трудиться над обыкновенными вещами, а мирятся лишь на том, что они призваны создать восьмое чудо, в итоге же погружаются в заурядную бездеятельную жизнь фантазеров.

Он старался оттеснить на второй план мечты о великом пути, хорошо сознавая, что только поверхностному взгляду такой путь кажется прямым и сразу открывающимся.

Про прибор Гарриса я тоже ничего не нашла, т.к. даже не понятно, что и как искать, но судя по весьма невнятному описанию "машины" Чернышевского (длинный цинковый прут, один конец которого должен был быть прикреплен, а другой бы растягивался и сжимался), это был не совсем perpetuum mobile, так как основывался он, скорее всего, на тепловом расширении-сжатии "цинкового прута" (почему цинкового – у цинка что, большой коэффициент теплового расширения?), нагревание осуществлялось за счёт "света" (видимо, солнечного), а остывание за счёт внешней среды (видимо, земной атмосферы).

Словом, если у кого есть информация по "машине" Чернышевского, поделитесь ссылочками – это интересно. Николаю Гавриловичу уже каких только грехов не приписывали, вплоть до психической ненормальности – теперь есть шанс определить его в "зеленобесы", как изобретателя некоего Перпетуума, основанного на солнечной энергии)))