Кру­ше­ние судов на рейде Ту­ап­се в мае 1838г.

ВОС­ПО­МИ­НА­НИЯ ГРИ­ГО­РИЯ ИВА­НО­ВИ­ЧА ФИ­ЛИП­СО­НА

Конец Мая озна­ме­но­вал­ся страш­ною бурею, ко­то­рая по всему во­сточ­но­му бе­ре­гу Чер­но­го моря при­чи­ни­ла судам много бед­ствий. 30 Мая с утра воз­дух был тяжел, и го­ри­зонт на За­па­де мра­чен, но ветра со­всем не было. На рейде Ту­ап­се были во­ен­ные суда: па­ро­ход Язон, бриг Фе­ми­сто­кл, тен­де­ра: Луч и Ско­рый, транс­порт Лан­же­рон, и во­семь ку­пе­че­ских судов, при­вез­ших раз­ные грузы для от­ря­да. С моря шла юго-​западная зыбь и быст­ро уве­ли­чи­ва­лась. Мо­ря­ки ясно ви­де­ли при­бли­же­ние бури, но па­рус­ные суда не могли снять­ся при со­вер­шен­ном без­вет­рии; а па­ро­ход, ка­жет­ся, упу­стил время, не ожи­дая опас­но­сти. С по­лу­дня ветер скреп­чал и скоро об­ра­тил­ся в шторм. Снять­ся с якоря сде­ла­лось уже невоз­мож­ным. Ветер дул от Зюд-​Веста, т. е. прямо на берег; рейд Ту­ап­се об­ра­зу­ет углуб­ле­ние бе­ре­га, огра­ни­чен­ное с Северо-​Востока вы­да­ю­щим­ся мысом; те­че­ние в море было юго-​восточное. На какой бы галс ни сня­лось судно, оно будет вы­бро­ше­но на берег, преж­де чем успе­ет взять ход. Этот опас­ный рейд ни­ко­му не был из­ве­стен, и по­то­му суда, для удоб­ней­шей вы­груз­ки, сто­я­ли до­воль­но близ­ко к бе­ре­гу. На па­ро­хо­де были го­то­вы пары, все суда от­да­ли вто­рые якоря, но и это не по­мог­ло. Ветер и вол­не­ние до­стиг­ли таких страш­ных раз­ме­ров, что суда дрей­фо­ва­ло с яко­ря­ми. Боль­шое трех­мач­то­вое судно, под Ав­стрий­ским фла­гом, сто­яв­шее ближе к бе­ре­гу, видя неми­ну­е­мую беду, об­ру­би­ло якоря и как щепка было вы­бро­ше­но на берег. Эки­паж спас­ся, кроме од­но­го мат­ро­са, ко­то­рый был раз­дав­лен дру­гим суд­ном, на­бро­шен­ным на Ав­стрий­ца. Это было неболь­шое двух­мач­то­вое судно Хер­сон­ской по­строй­ки. Оно уда­ри­лось сре­ди­ною борта в нос Ав­стрий­ско­го, и та­ко­ва была сила ветра и при­боя, что Хер­со­нец был как бы раз­ре­зан по­по­лам, и его нос со­шел­ся с кор­мою. Суда, ка­ча­ясь с борта на борт, при­бли­жа­лись к бе­ре­гу; волны хо­ди­ли чрез па­лу­бы и уно­си­ли людей. Те же, ко­то­рые ис­ка­ли спа­се­ния на ван­тах и мар­сах, при на­кло­не­нии мачт то в одну, то в дру­гую сто­ро­ну, от со­тря­се­ния и по­ры­вов ветра па­да­ли в волны. Иные при этом за­пу­ты­ва­лись но­га­ми в сна­стях, ви­се­ли го­ло­вою вниз, и окро­вав­лен­ные их тела уда­ря­лись о мачты и реи. Вслед затем море стало вы­бра­сы­вать и осталь­ные, сна­ча­ла ку­пе­че­ские, а потом и во­ен­ные суда. Один тен­дер Ско­рый успел сру­бить мачту. Он был вы­бро­шен про­тив устья Ту­ап­се. Из осталь­ных судов: Лан­же­рон вы­бро­шен внут­ри рас­по­ло­же­ния ла­ге­ря, как и все ку­пе­че­ские суда; но тен­дер Луч и бриг Фе­ми­сто­кл были вы­бро­ше­ны за Ту­ап­се, в 150 са­же­нях от наших аван­по­стов, и под самою горою, об­ра­зу­ю­щею левую око­неч­ность до­ли­ны Ту­ап­се. Па­ро­ход долго дер­жал­ся, по­мо­гая яко­рям дей­стви­ем ма­ши­ны, но на­ко­нец, когда вол­не­ни­ем за­ли­ло огонь в печах, Язон был вы­бро­шен на берег, внут­ри рас­по­ло­же­ния от­ря­да. 

Кру­ше­ние судов про­дол­жа­лось за пол­ночь. Буря ре­ве­ла так, что на бе­ре­гу нель­зя было слу­шать че­ло­ве­че­ско­го го­ло­са, дождь лил всю ночь, и от ветра труд­но было дер­жать­ся на ногах. На бе­ре­гу никто не со­мкнул глаз во всю эту страш­ную ночь. Всех да­ви­ло чув­ство пол­ной невоз­мож­но­сти по­мочь гиб­ну­щим.

День 31 Мая осве­тил страш­ную кар­ти­ну. Все три­на­дцать судов были на бе­ре­гу. Па­ро­ход был вы­бро­шен са­же­нях в 30-ти от бе­ре­га, но все наши уси­лия пе­ре­дать на па­ро­ход конец ка­на­та ока­за­лись бес­плод­ны­ми. Эки­паж не мог дер­жать­ся на па­лу­бе, с ко­то­рой вол­не­ние уже смыло несколь­ко мат­ро­сов. Все бро­си­лись на ванты и там про­ве­ли всю ночь. Несколь­ко че­ло­век, в том числе лей­те­нант Бе­фа­ни и один мич­ман, раз­де­лись и бро­си­лись в воду, на­де­ясь до­плыть до бе­ре­га. Все они по­гиб­ли и уне­се­ны в море. Ко­ман­дир па­ро­хо­да, ка­пи­тан -​лейтенант Хо­му­тов, сидел на ванте, ниже его ма­ши­нист Ан­гли­ча­нин Шоу и несколь­ко мат­ро­сов, над ними лей­те­нант Дан­ков и один мат­рос. Па­ро­ход рас­ка­чи­ва­ло вол­не­ни­ем и било килем о ка­ме­ни­стое дно. Дан­ков был хо­ро­ший пло­вец; он и мат­рос раз­де­лись и, вы­ждав ми­ну­ту, бро­си­лись в море, но мат­рос за­пу­тал­ся в та­ке­ла­же, а Дан­ко­ва на лету ухва­ти­ла за ногу какая-​то бол­тав­ша­я­ся около мачты ве­рев­ка. Несчаст­но­го уда­ри­ло о мачту и раз­моз­жи­ло ему го­ло­ву; мат­рос имел ту же участь, но труп его висел за руку. Хо­му­тов и Шоу не умели пла­вать. Шоу был в дол­го­по­лом, неза­стег­ну­том сюр­ту­ке, ко­то­рый, как и его гу­стые куд­ря­вые во­ло­сы, раз­ве­вал­ся по ветру; окро­вав­лен­ные трупы Дан­ко­ва и мат­ро­са ви­се­ли на­равне с Ан­гли­ча­ни­ном и при каж­дом на­кло­не­нии па­ро­хо­да били его по лицу. Кар­ти­на была фан­та­сти­че­ская и от­вра­ти­тель­ная. К по­лу­дню 31 Мая буря на­ча­ла ути­хать, но вол­не­ние и при­бой были огром­ные. Когда волна от­сту­па­ла от бе­ре­га, па­ро­ход был не более как в 25 шагах в воде, но это про­стран­ство невоз­мож­но было пе­ре­плыть, по­то­му что новая волна с моря вы­бра­сы­ва­ла об­рат­но на берег. По­про­бо­ва­ли за от­ли­ва­ю­щею вол­ною под­ка­тить чу­гун­ное 12-​фунтовое ору­дие на кре­пост­ном ла­фе­те, чтобы иметь твер­дую точку в конце от­ли­ва: пер­вая же волна вы­бро­си­ла на берег как щепку и opyжиe, и лафет. Ра­ев­ский все время был на бе­ре­гу и при­ни­мал живое участиe в спа­се­нии по­ги­ба­ю­щих. На ван­тах па­ро­хо­да были, кроме ка­пи­та­на и ма­ши­ни­ста, еще несколь­ко мат­ро­сов; все же те, ко­то­рые бро­си­лись вплавь, по­гиб­ли. Ветер ути­хал. Ра­ев­ский, по ко­ле­на в воде, за­кри­чал : "Эй, мо­лод­цы, 500 р. тому, кто спа­сет ка­пи­та­на!" Бро­си­лись вплавь ли­ней­ный казак и гор­нист Тен­гин­ско­го полка. Несколь­ко сот че­ло­век смот­ре­ли с за­ми­ра­ни­ем серд­ца на их  от­ча­ян­ные уси­лия; три раза волна вы­бра­сы­ва­ла их на берег, в чет­вер­тый им уда­лось до­брать­ся до па­ро­хо­да. Каж­дый из них имел конец би­чев­ки, ко­то­рой дру­гой конец был на бе­ре­гу. Таким об­ра­зом со­об­ще­ние было устро­е­но: би­чев­кой пе­ре­тя­ну­ли тол­стую ве­рев­ку, а дер­жась за нее, можно почти без­опас­но до­стиг­нуть бе­ре­га. Ка­пи­тан и мат­ро­сы были спа­се­ны, но ми­стер Шоу упор­но дер­жал­ся на ванте и ре­шил­ся ждать окон­ча­ния бури. Он уже 18 часов был в этом по­ло­же­нии; можно было опа­сать­ся, что силы окон­ча­тель­но из­ме­нят ему, и он упа­дет в море. Ра­ев­ский при­ка­зал снять его с ванты на­силь­но и на ве­рев­ке пе­ре­та­щить на берег. В этой опе­ра­ции была ко­ми­че­ская сто­ро­на, раз­ве­се­лив­шая сол­дат. Вы­та­щен­ный на берег, Шоу отдал со­ле­ную воду, ко­то­рой на­гло­тал­ся во время сво­е­го неволь­но­го дви­же­ния по воде и под водой, но чувств не по­те­рял, а, увидя Ра­ев­ско­го, ска­зал по-​английски: "после Бога — вы, ге­не­рал".

Тем не кон­чи­лись бед­ствия этого дня. Я уже ска­зал, что во­ен­ный бриг Фе­ми­сто­кл и тен­дер Луч были вы­бро­ше­ны, вне ла­ге­ря, сажен 150 за Ту­ап­се и у са­мо­го под­но­жия по­кры­той лесом горы. Во­ен­ные суда были про­би­ты и за­топ­ле­ны водою; эки­паж не мог ни­че­го спа­сти и даже не мог взять с собою ни­ка­ко­го ору­жия. Оба судна почти по­ва­ли­ло на бок к сто­роне горы. Это было уже ночью. До утра все было спо­кой­но; но с рас­све­том, горцы, увидя по­ло­же­ние вы­бро­шен­ных судов и зная, что через реку не может быть пе­ре­хо­да, стали спус­кать­ся с горы и стре­лять по мат­ро­сам, тол­пив­шим­ся около своих судов. Ко­ман­ди­ры по­сла­ли часть сво­е­го эки­па­жа в ла­герь, но по­лу­чи­ли толь­ко из­ве­стие о невоз­мож­но­сти пе­рей­ти реку. Между тем горцы, под­стре­ка­е­мые жад­но­стью к до­бы­че и без­за­щит­но­стью мат­ро­сов, стали под­хо­дить ближе и на­ко­нец по оди­ноч­ке бро­са­лись к судам с шаш­ка­ми. Мо­ря­ки во­ору­жи­лись вес­ла­ми и всем что было под рукою и стали от­сту­пать по от­кры­то­му мор­ско­му бе­ре­гу к устью Ту­ап­се. При этом до­хо­ди­ло дело и до ру­ко­паш­ной схват­ки. Один мат­рос так силь­но уда­рил горца веслом, что его унес­ли; но ко­неч­но, все эти несчаст­ные сде­ла­лись бы жерт­вою звер­ства Чер­ке­сов, хо­ро­шо во­ору­жен­ных, если бы жад­ность к гра­бе­жу остав­лен­ных судов не от­влек­ла по­след­них. Пока мо­ря­ки не со­бра­лись к устью реки, ар­тил­ле­рия из ла­ге­ря мало могла быть нам по­лез­ною, а потом стала об­стре­ли­вать кар­те­чью суда и про­би­рав­ших­ся взад и впе­ред гор­цев. По­след­ние при гра­бе­же судов по­ка­за­ли храб­рость и са­мо­от­вер­же­ние, до­стой­ные луч­ше­го по­во­да; ве­ро­ят­но были у них уби­тые и ра­не­ные. 

В ла­ге­ре между тем изыс­ки­ва­ли все сред­ства, чтобы устро­ить со­об­ще­ние через реку. Если бы ночь за­ста­ла мо­ря­ков в таком по­ло­же­нии, горцы их непре­мен­но ис­тре­би­ли бы в наших гла­зах, при со­вер­шен­ной невоз­мож­но­сти по­дать им по­мощь. Ту­ап­се, через ко­то­рую в обык­но­вен­ное время везде можно было пе­рей­ти в брод, ре­ве­ла те­перь с страш­ною быст­ро­тою и несла в море карчи и целые де­ре­вья. В это время я был тут. Сол­да­ты до­бы­ли лодку с од­но­го раз­би­то­го судна; но мно­гие утвер­жда­ли, что в ней невоз­мож­но до­стиг­нуть дру­го­го бе­ре­га, чтобы пе­ре­дать туда конец ве­рев­ки. Ши­ри­на реки была не более пяти са­жень, русло де­ла­ло по­во­рот впра­во перед самым впа­де­ни­ем в море. Мне ка­за­лось, что если греб­цы и не в со­сто­я­нии будут удер­жать­ся на вес­лах, то их те­че­ни­ем вы­бро­сит в из­ги­бе русла. Как бы то ни было, я ска­зал слово, в ко­то­ром и те­перь рас­ка­и­ва­юсь: «Неуже­ли между Рус­ски­ми людь­ми не най­дет­ся несколь­ких че­ло­век, ко­то­рые бы по­пы­та­лись спа­сти своих гиб­ну­щих то­ва­ри­щей?» Тут были аван­по­сты На­ва­гин­ско­го полка, в толпе были боль­шею ча­стью На­ва­гин­цы, тут же был и ко­ман­дир На­ва­гин­ско­го полка, пол­ков­ник Пол­ти­нин. По­след­ний по­вто­рил мои слова. Мигом бро­си­лись в воду пять На­ва­гин­цев. С ними же хотел ехать л.-г. Фин­лянд­ско­го полка под­по­ру­чик граф Тол­стой, но Пол­ти­нин его не пу­стил. От­важ­ные На­ва­гин­цы не успе­ли от­толк­нуть­ся от бе­ре­га, поток ухва­тил их и на сре­дине реки опро­ки­нул лодку: мы на мгно­ве­ние уви­де­ли толь­ко пять голов; мут­ные воды все по­гло­ти­ли, а пу­стую лодку на­бро­си­ло на тен­дер Ско­рый, вы­бро­шен­ный близ устья реки. Мир душе их!.. До сих пор не могу про­стить себе того, что лег­ко­мыс­лен­но и без край­ней нужды ска­зал слово, ко­то­рое сто­и­ло жизни пяти че­ло­век. А край­ней нужды в этой жерт­ве дей­стви­тель­но не было. Оль­шев­ский с че­тырь­мя ба­та­льо­на­ми под­нял­ся вверх по Ту­ап­се, в трех вер­стах нашел брод и, пе­рей­дя реку, не без боль­шо­го труда занял гору и тем при­крыл вы­бро­шен­ные у под­но­жья суда. При этом была до­воль­но силь­ная пе­ре­стрел­ка, про­дол­жав­ша­я­ся до самой ночи. Наши вой­ска вы­ру­би­ли лес до греб­ня и устро­и­ли проч­ную за­се­ку. При этом мы по­те­ря­ли около 20 че­ло­век уби­тых и ра­не­ных, при кру­ше­нии же судов по­гиб­ли: три офи­це­ра и 46 ниж­них чинов, пре­иму­ще­ствен­но с па­ро­хо­да Язон.

Утром 1 июня буря со­вер­шен­но утих­ла, река при­шла в преж­нее по­ло­же­ние, мо­ря­ки без труда пе­ре­шли на нашу сто­ро­ну; у них не было ни уби­тых, ни ра­не­ных; толь­ко ко­ман­дир тен­де­ра Луч, лей­те­нант Пан­фи­лов по­лу­чил на ноге силь­ный ушиб, за­ста­вив­ший его про­ле­жать неде­ли две. Вы­бро­шен­ные на берег  суда пред­став­ля­ли пе­чаль­ную кар­ти­ну. Пока про­дол­жа­лась буря и силь­ный при­бой, па­ро­ход Язон был в 30 са­же­нях от бе­ре­га; те­перь море было спо­кой­но, и он ока­зал­ся весь на суше. Тен­дер Ско­рый, без мачты, был почти за­бро­шен го­лы­шом и пес­ком, а впо­след­ствии и со­всем по­хо­ро­нен с 12 ору­ди­я­ми и всем, что на нем было. По осмот­ре во­ен­ных судов осо­бою ко­мис­си­ею ока­за­лось толь­ко, что тен­дер Луч и па­ро­ход Язон можно было на­де­ять­ся снять; а по­то­му ре­ше­но было бриг Фе­ми­сто­кл и транс­порт Лан­же­рон сжечь, обо­брав с них все, что могло быть годно.

(Па­ро­хо­ды «Язон» и «Кол­хи­да» по­стро­е­ны в Ан­глии, сто­и­ли казне более мил­ли­о­на руб­лей; от­дел­ка их изу­ми­тель­но пре­вос­ход­ная. Авт.) Мо­ря­ки ожи­да­ли, что их от­да­дут под суд, как этого тре­бу­ют мор­ские за­ко­ны; а вме­сто того они по­лу­чи­ли по три и по че­ты­ре на­гра­ды. Это сде­ла­ло Ра­ев­ско­го чрез­вы­чай­но по­пу­ляр­ным в мор­ском ве­дом­стве. Особ­ли­во бла­го­да­рен был ему ад­ми­рал Ла­за­рев. В числе ко­ман­ди­ров вы­бро­шен­ных судов были: капитан-​лейтенант Мет­лин и лей­те­нант Пан­фи­лов, ко­то­рых Ла­за­рев от­ли­чал, как офи­це­ров, по­да­вав­ших боль­шие на­деж­ды. Оба они были про­из­ве­де­ны в сле­ду­ю­щие чины. Впо­след­ствии Н. Ф. Мет­лин был мор­ским ми­ни­стром, а те­перь (1877 г.) чле­ном Го­су­дар­ствен­но­го Со­ве­та. Это че­ло­век умный, спо­соб­ный и чест­ный; но со­слу­жив­цы на­хо­ди­ли, что его стро­гость, осо­бен­но с мат­ро­са­ми, до­хо­ди­ла часто до же­сто­ко­сти. А. И. Пан­фи­лов был че­ло­век дру­го­го рода. Это была оли­це­тво­рен­ная доб­ро­та и чест­ность. От­лич­ный прак­ти­че­ский моряк, он был до­воль­но плохо об­ра­зо­ван. [279] Ум­ствен­ные спо­соб­но­сти его были не выше сред­не­го уров­ня, но са­мы­ми за­ме­ча­тель­ны­ми чер­та­ми его ха­рак­те­ра были: чув­ство долга, энер­гия и без­за­вет­ная храб­рость, без вся­ко­го при­тя­за­ния на эф­фект. На бе­ре­гу он любил ве­се­ло по­жить, на море же был стро­гий и спра­вед­ли­вый на­чаль­ник. В по­след­ствии он участ­во­вал в Си­ноп­ском сра­же­нии, ко­ман­дуя эс­кад­рою па­ро­хо­дов, по­лу­чил Ге­ор­гия 3-й сте­пе­ни за обо­ро­ну Се­ва­сто­по­ля, где все время без­от­луч­но был на­чаль­ни­ком 3-го от­де­ле­ния обо­ро­ны, был неко­то­рое время глав­ным ко­ман­ди­ром Чер­но­мор­ско­го флота и пор­тов и умер в 1873 году ад­ми­ра­лом и чле­ном Адмиралтейств-​совета. С пер­во­го зна­ком­ства, и до самой его смер­ти я был с ним в ис­крен­ней друж­бе. Да будет мир душе его!

На тен­де­ре Луч был лей­те­нан­том Гр. Ив. Бу­та­ков, юноша, недав­но вы­пу­щен­ный из мор­ско­го кор­пу­са, до­воль­но вялый, с то­нень­ким, почти дет­ским го­лос­ком. Ему часто до­ста­ва­лось от его энер­ги­че­ско­го ко­ман­ди­ра, ко­то­рый за глаза на­зы­вал его "гу­ня­вым" и ни­че­го пут­но­го от него не ждал в бу­ду­щем. При­зна­юсь, и я об нем имел тоже мне­ние, и оба мы очень ошиб­лись. Те­перь (1877 г.) Г. И. Бу­та­ков — генерал-​адъютант и едва ли не луч­ший ад­ми­рал в нашем флоте.