Это первый диалог Платона, в котором он намечает контуры объективного идеализма. В попытке выяснить, что же такое добродетель, Сократ впервые обращается к тому, что надо постичь именно идею добродетели, т.е. то, что составляет суть самой добродетели и является общим для всех её частных видов (таких как добродетель мужчины, женщины, ребёнка, престарелого, раба, свободного и т.д.). Данный диалог знаменит также тем, что в нём впервые в философии отчётливо высказана мысль о бессмертии души, где заключены все знания, до которых человек может дойти путём припоминания. Однако этот смелый (и повлиявший на дальнейших мыслителей) вывод делается Платоном лишь на основании того, что Сократ сумел подвести не знающего геометрию мальчика к далёким геометрическим выводам, лишь задавая ему наводящие вопросы. Но логически это не означает с необходимостью, что душа данного мальчика обладала этим знанием до его рождения. Грубо говоря, это за уши притянутый вывод.
МЕНОН
Попытка рассмотреть добродетель с точки зрения её идеи
Менон спрашивает Сократа о добродетели – можно ли ей научиться, достичь её путём упражнений или же она дана человеку от природы? Сократ отвечает: я не знаю, что такое добродетель, да и не встречал никого, кто бы это знал. Менон говорит: есть добродетель мужчины – справляться с государственными делами, благодетельствуя при этом друзьям, а врагам вредя и при этом остерегаясь, чтобы самому ни от кого не испытать ущерба; есть добродетель женщины – хорошо распоряжаться домом, блюдя всё, что в нём есть, и оставаясь послушной мужу. Свои добродетели также есть у ребёнка и у престарелого, у свободного и у раба – их большое множество, так же, как и пороков. Сократ сравнивает этот «букет» добродетелей с роем пчёл и спрашивает Менона: в чём тогда сущность пчелы; ведь пчёлы вовсе не отличаются друг от друга тем, что они – пчёлы, напротив, это делает их одним и тем же. Так же и с добродетелью – если существует множество разных добродетелей, то существует и некая идея (суть) добродетели, которая делает их таковыми. Ведь здоровье одно и то же для мужчин, женщин, детей и т.д. – но суть его одна; так же обстоит с ростом и с силой.
Далее, присущая кому-либо добродетель не отличается от добродетели вообще. Если взять, что добродетель мужчины – хорошо управлять государством, а добродетель женщины – хорошо управлять домом, то в обоих случаях для этого требуется целомудрие и справедливость. То есть, все люди добродетельны на один лад: достигнув одного и того же, они становятся добродетельными. По словам Горгия добродетель есть способность повелевать людьми, но тогда получается нелепость – ведь добродетелью обладает и ребёнок, и раб. Если уж брать это определение, то нужно добавить – справедливо повелевать людьми, хотя справедливость не единственная добродетель. Менон говорит: да, есть ещё добродетель, целомудрие, мудрость, щедрость и ещё многие добродетели. Сократ отвечает: мы снова пришли к тому, что есть множество добродетелей, только иным путём. Для примера: очертание вообще бывает и круглым, и квадратным, и другим; также и цвет вообще – он бывает и белым, и другими цветами, которые ничуть не менее цвет, чем белый. Но, говоря об очертаниях, ложно уравнивать между собой отдельные очертания и утверждать, что круглое ничуть не больше круглое, чем прямое, а прямое ничуть не больше прямое, чем круглое. Верным будет утверждение, что круглое есть очертание ничуть не больше, чем прямое, и наоборот. Но что тогда носит имя очертания, задаётся вопросом Сократ; что общее для каждого отдельного очертания? Таким же образом следует спрашивать и о добродетели, чтобы прийти к удовлетворительному ответу.
Сократ продолжает: если говорить, что очертания – это то, что всегда сопутствует цвету, это было бы слишком просто, ибо здесь неизвестным остаётся вопрос, что есть окраска. Но если мы примем, что есть нечто, называемое «концом», т.е. нечто крайнее, что имеет край и кончается, а также что есть нечто плоское и объёмное, то тогда можно понять, что называется очертанием – это то, чем ограничивается тело, или попросту граница тела. Здесь Менон спрашивает Сократа – тогда что такое цвет? Сократ отвечает в стиле Горгия – по Эмпедоклу существуют некоторые истечения из вещей, а также поры, в которые проникают и через которые движутся эти истечения. Одни из этих истечений соразмерны некоторым порам, а другие слишком велики или слишком малы для них. Тогда цвет – это истечение от очертаний, соразмерное зрению и воспринимаемое им. Но, говорит Сократ, это слишком очевидный и привычный ответ, а ответ про очертания был лучше. Попробуй теперь, просит он Менона, так же ответить на вопрос о добродетели, не разбивая её на множество добродетелей.
Менону вспоминаются слова одного поэта «радоваться прекрасному и быть способным на него», и он определяет добродетель как «стремиться к прекрасному и быть в силах достигнуть его». Сократ говорит – стремящийся к прекрасному стремится и к благу, однако некоторые стремятся к злу, а некоторые – к благу. Тогда надо полагать, что есть и такие, кто, зная, что зло есть зло, будут всё-таки к нему стремиться. Но их стремление состоит в том, чтобы то, к чему они стремятся, им и досталось; и если они будут знать, что зло есть зло, они также будут знать, что оно не принесёт им пользу. Так что те, кто не знает, что такое зло, и принимает его за благо, стремятся, очевидно, к благу. Те же, кто стремится к злу, зная, что зло вредит тому, кому оно выпадет на долю, наверняка понимают, что сами себе наносят вред. Но эти же люди считают жалкими тех, кому что-либо вредит, именно потому, что им наносится вред, а жалкие люди несчастны и никто не хочет быть ни жалким, ни несчастным. Значит никто не желает себе зла, потому что не хочет быть жалким и несчастным. Ведь «быть жалким» означает не что иное, как как стремиться к злу и его обретать.
Теперь, говорит Сократ, если вернуться к тому, что добродетель – это желать блага и быть способным на благо, то по-нашему выходит, что такое желание присуще всем, и потому ни один человек не лучше другого. Однако если допустить, что один лучше другого, то он превосходит его способностью к благу, то есть к достижению блага. Далее Сократ узнаёт, что Менон под благом считает здоровье и богатство, и спрашивает – не следует ли добавить, что такое благо должно быть честным и справедливым. Менон соглашается, что когда богатство нажито бесчестным путем, это – порок. Тогда, делает вывод Сократ, отказ несправедливо приобретать богатства сам по себе будет добродетелью. Значит в приобретении подобных благ ничуть не больше добродетели, чем в отказе от них; добродетельно же, видимо, то, что делается по справедливости, а что чуждо всему этому, то порочно. Менон согласился. Сократ спрашивает – ты смеёшься надо мной; ведь я тебя просил сказать, что такое добродетель вообще, а ты не только не сказал этого, но и стал утверждать, будто всякое дело есть добродетель, если оно совершается с участием добродетели, словно ты уже сказал, что такое добродетель вообще, а я понял это, хоть ты и раздробил её на части. Но никто не может знать, что такое часть добродетели, не зная, что такое она сама.
Доказательство припоминания бессмертной душою своих собственных знаний
Поэтому Сократ повторяет вопрос – что такое добродетель? Менон впадает в полную растерянность, затем интересуется у Сократа – каким образом можно искать вещь, не зная, что она такое, и как можно убедиться в том, что нашёл именно её, если до этого ты её не знал? Сократ говорит, что это плохой довод и приводит следующие слова жрецов и поэтов: душа человека бессмертна, и, хотя она то перестает жить на земле (это и называют смертью), то возрождается, но она никогда не гибнет. А раз душа бессмертна, часто рождается и видела всё и здесь, и в Аиде, то нет ничего такого, чего бы она не познала; поэтому ничего удивительного нет в том, что и насчёт добродетели, и насчёт всего прочего она способна вспомнить то, что прежде ей было известно. И раз всё в природе друг другу родственно, а душа всё познала, то ничто не мешает тому, кто вспомнил что-нибудь одно (люди называют это познанием), самому найти и всё остальное, если только он будет мужествен и неутомим в поисках: ведь искать и познавать – это как раз и значит припоминать. Чтобы показать это на примере, Сократ просит Менона привести кого-нибудь из рабов. Менон подзывает к себе одного мальчика.
Мальчик, не знающий геометрии, но знающий, что такое квадратная фигура, признаёт, что при стороне квадрата 2 фута площадь этого квадрата равна 4 кв. футам. Затем Сократ предлагает мальчику вычислить сторону удвоенного квадрата, но мальчик ошибочно думает, что сторона такого удвоенного квадрата тоже будет удвоена, т. е. будет равняться 4 кв. футам. Далее он признаёт свою ошибку, поняв, что квадрат со сторонами, равными 4 кв. футам, был бы равен не 8, а 16 кв. футам. Не помогает делу, как дальше вынужден признать и сам мальчик, и увеличение стороны с 2 до 3 футов, потому что площадь квадрата со стороной 3 фута равнялась бы не 8, а 9 кв. футам. Наконец Сократ проводит диагональ в квадрате с площадью 4 кв. фута и, построив на этой диагонали новый квадрат, состоящий из четырёх треугольных частей исходного квадрата с площадью 4 кв. фута, доводит мальчика до осознания того, что сторона квадрата с площадью 8 кв. футов должна быть не 4 фута и не 3 фута, а равняться длине диагонали квадрата с площадью 4 кв. фута, которая больше 2 футов, но меньше 3 футов. Из этого Сократ делает вывод, что всеми этими истинами мальчик владел ещё до того, как его о них будут спрашивать, а во время поиска ответов они в нём как бы пробуждались. То есть, находя знания в самом себе, мальчик припоминал их, и раз это знание всегда у него было, значит он всегда был знающим, а если он его когда-то приобрёл, то уж никак не в нынешней жизни, заключает Сократ. Следовательно, его душа имеет в себе все эти знания, когда он человек и когда он не человек. И если правда обо всём сущем живёт у нас в душе, а сама душа бессмертна, то можно смело пускаться в поиски и припоминать то, чего мы сейчас не знаем, то есть не помним. Менон с этим соглашается. Значит, говорит Сократ, неизвестное стоит искать, и можно попробовать общими усилиями отыскать, что же такое добродетель.
Разбор вопроса, можно ли добродетели научиться, или же она присуща человеку от природы
Менон принимает это предложение Сократа, но хочет сначала уточнить, следует ли браться за дело так, словно добродетели можно выучиться, или же она присуща человеку от природы либо достаётся каким-нибудь иным образом. Сократ отвечает – всё равно нужно сначала определить добродетель, но так и быть, я тебе уступлю и исследую, можно ли научиться добродетели или приобрести её каким-либо ещё путём, исходя из некой предпосылки, как это делают геометры. Если добродетель есть некое знание, то ей можно выучиться, а если что-нибудь другое, то нет. Также мы признаём предпосылку, что добродетель есть благо. Значит, если есть какое-либо благо, непричастное к знанию, то, может быть, и добродетель не есть какое-то знание; если же нет такого блага, которое не охватывалось бы знанием, то мы, предположив, что добродетель – это некое знание, сделаем верное предположение, говорит Сократ. Далее, добродетель делает нас хорошими людьми, а хорошие люди приносят пользу, потому что всякое благо полезно, следовательно, сама добродетель полезна.
Теперь рассмотрим по отдельности то, что нам полезно. Здоровье, сила, красота и богатство – всё это и тому подобное мы называем полезным, но всё это порой и вредит. Полезными их делает правильное применение, а вредными – неправильное. То же и с тем, что относится к душе – целомудрие, справедливость, мужество, понятливость, памятливость, щедрость и т.д. – употреблённые разумно они приносят пользу, а употреблённые неразумно – вред. То есть, всё, к чему стремится душа и что она претерпевает, оканчивается счастливо, если ею управляет разум, и несчастливо – если безрассудство. Тогда если добродетель – это нечто обитающее в душе и если к тому же она не может не быть полезной, значит, она и есть разум. Ведь всё, что касается души, само по себе не полезно и не вредно, но становится вредным или полезным благодаря разуму или по неразумию. Если разум, управляя всем в нашей душе, делает её движения полезными, а безрассудство – вредными, то та же самая душа делает богатство и прочее полезным, правильно пользуясь и управляя им, а пользуясь неправильно – вредным. Значит, можно сказать вообще, что в человеке все зависит от души, а в самой душе – от разума, если только душа хочет быть благою. Тогда разум есть сама добродетель либо часть добродетели, и люди добродетельны не от природы.
Однако говорит Сократ, наша предпосылка может быть неверной. Если какой-нибудь вещи – любой, не только добродетели – можно выучиться, то тогда должны быть учители и ученики. Тут к Сократу и Менону подсел достойный муж Анит, и Сократ попросил его поучаствовать в вопросе, существуют ли учителя добродетели. Если, говорит Сократ, мы захотим сделать Менона врачом, мы отправим его к врачам, потому что они владеют своим искусством. Но если мы захотим послать его обучаться добродетели, мы вероятно, пошлём его к тем, кто провозглашает себя учителями добродетели, доступными любому из греков, желающему учиться, и берёт за учение установленную ими самими плату, то есть к софистам. Анит выступает резко против этого и говорит, что не софисты безумны, а юноши, которые дают им деньги; ещё более безумны родственники, вверяющие им этих юношей, а всех безумнее города, позволяющие им въезжать и не изгоняющие любого, кто возьмётся за такое дело, будь он хоть чужеземец, хоть гражданин. Сократ спрашивает – но всё-таки к кому будет лучше отправить Менона учиться добродетели? Тот отвечает – к любому достойному афинянину. Сократ: но они же у кого-то учились? Анит: да, учились, у нас немало рождалось достойных мужей. Сократ: но были ли они также хорошими учителями добродетели? Далее Сократ разбирает примеры выдающихся мужей Фемистокла, Аристида, Перикла и Фукидида, которым по тем или иным причинам не удалось передать свою добродетель своим сыновьям. Анит отвечает Сократу – ты слишком легко порочишь людей.
Тогда Сократ обращается к Менону – есть ли у нас достойные люди? Тот говорит – есть. Сократ: станут ли эти люди по своему желанию учить юношей добродетели и признать её доступной изучению? Менон: нет, ибо иногда от них можно услышать, что добродетели можно научить, а иногда – что нельзя. Значит их нельзя признать учителями добродетели; тогда выходит, что таковыми являются софисты, лишь потому что они одни объявляют себя таковыми, говорит Сократ. Более того, и от государственных людей, и от поэтов можно узнать, что добродетели то можно научиться, то нельзя. Следовательно, никому в этом деле нельзя доверять, а раз нет учителей добродетели, то нет и учеников, подытоживает Сократ.
Истинное мнение так же полезно для добродетели, как и истинное знание
Менон недоумевает – тогда откуда берутся хорошие люди и как они ими становятся? Сократ отвечает – мы упустили, что люди поступают хорошо и правильно, руководствуясь не только приобретенными знаниями. Например, тот кто знает правильный путь к некоему городу, и поведёт туда других, поступит хорошо и правильно; но если он лишь правильно предполагает, где эта дорога, при этом сам там не был, он также правильно поведёт по ней других. Значит истинное мнение ведёт нас к правильным действиям ничуть не хуже, чем разум, говорит Сократ, и это мы как раз упустили, когда рассуждали о добродетели и говорили, что разум один ведёт к правильным действиям: ведь к ним ведёт и истинное мнение. Тогда правильное мнение приносит не меньше пользы, чем знание, делает вывод Сократ. Менон возражает – знание всегда попадает в цель, а мнение иногда попадает, иногда – нет. Сократ: я говорю об истинных мнениях, которые не разбегаются в разуме, потому что остаются крепко им связанными за счёт причинных суждений и фактически являются знаниями. Значит истинное мнение, если им руководствоваться, выполняя любое дело, помогает ничуть не хуже знания. И правильное мнение ничуть не хуже знания и не менее полезно в делах, поэтому человек, обладающий правильным мнением, ничуть не хуже обладающего знанием.
Сократ продолжает: хорошие люди приносят пользу государству благодаря не только правильному знанию, но и правильному мнению, а как мы установили, ни то, ни другое не даётся людям от природы и не приобретается. Следовательно, хорошие люди хороши не от природы, поэтому мы и стали исследовать, можно ли научиться добродетели. Нам сначала показалось, что добродетель есть разум, и что ей можно научиться. Но мы установили, что учителей добродетели нет, что ей нельзя научиться, и что она вовсе не разум. Однако мы согласились, что добродетель – вещь хорошая, а хорошо и полезно то, что правильно руководит нами. Правильно же руководить человеком могут только истинное мнение и знание. Если что-то происходит по счастливой случайности – тем руководит не человек; если же сам человек приходит правильно к цели, то лишь благодаря истинному мнению или знанию. И раз добродетели нельзя научиться, то получается, что она вовсе не знание. А из двух этих хороших и полезных вещей первая слишком скоро исчезает, да и вторая – знание – не руководит государственными делами. Значит если государствами руководят достойные люди, то они делают это не с помощью некой мудрости и не как мудрецы. Потому-то и не удаётся им сделать других подобными себе, что сами они стали такими, как есть, не благодаря знанию, а благодаря правильным мнениям. Разумом же они совсем не отличаются от прорицателей и боговдохновенных провидцев: ведь и те в исступлении говорят правду, и очень часто, но сами не ведают, что говорят. Следовательно, государственных людей можно с тем же правом называть божественными, что и прорицатели, провидцы, поэты и т.д., ибо все они движимы и одержимы богом, а также совершают много великих дел своим словом, хотя и сами не ведают, что говорят.
В итоге мы установили, завершает рассуждение Сократ, что добродетели нет ни от природы, ни от учения, и если она кому-то достаётся, то лишь по божественному уделу, помимо разума (если только не найдётся тот государственный муж, который и другого сумеет сделать государственным человеком, но такового нет). А чтобы узнать, как это происходит, нам опять же нужно будет вернуться к вопросу о том, что такое добродетель сама по себе.