В качестве предварительного замечания отмечу наблюдение из личного опыта: смех антагонистичен фокусировке внимания, и, как следствие, выполнению сколько-нибудь сложных действий. Что, посредством делегирования функции (высмеивания ненужного и потенциально опасного) специального выделенным профессионалам, практически решает задачу реально-рыночного (сиречь организационного) устранения конкуренции. Там же, где оно ненужно (и откровенно вредно) неправильная насмешка тоталитарнейше угнетается, без каких-либо оглядок на Закон. Интересующимся подробностями рекомендую ознакомиться с цитатами из памфлета Дениса Соколова.

Прививка… явления в условиях Державы восходит ко временам, когда «партнёры» уяснили для себя суть явления РКЛ. Подробности, а скорее анализ примера можно посмотреть в прошлогодней статье.

Статья не новая и нельзя сказать, что оригинальная. Хотя, как показывает практика, публично озвучить казалось бы общеизвестное и самоочевидное не так просто, как представляется некоторым, принципиально занимающим позицию стороннего критика.

С учётом даты публикации её можно рассматривать как пророчество высокохудожественной не побоюсь этого слова «инсталляции» в редакции французского юмористического журнала Шарли Эбдо.

Для лучшего понимания материала, полагаю необходимым немного пройтись по личности автора. Который интересен не только широко известным на просторах рунета памфлетом «Проект Genesis» и даже не заявляемой тов. Warrax'ом склонностью к либеральным ценностям. Некоторое время тому назад он, в соавторстве с не менее известным К. Крыловым (который свои художественные произведения подписывает псевдонимом Михаил Харитонов) написал, или, судя по тому, что о существовании окончательной редакции по крайней мере мне не известно, пробовал писать роман с многообещающим названием «Юбер аллес» (к слову, у Харитонова есть и одноимённый рассказ). Но потом, что-то пошло не так (или просто обсуждаемый деятель, подобно госпоже Алексеевой понял, что сболтнул лишнего), и Нестеренко бегал по всему рунету с требованиями (!) убрать выложенный текст. Книжное сообщество его, в полном соответствии с народной мудростью («Слово — не воробей…»)… отправило мечтателя исправлять пробелы в образовании. В качестве необходимой части постановки задачи отмечу вопрос о сущности коллективного автора (чем отличается АБС от Сережи Витицкого).

А теперь собственно текст. С заполнением цензурных редакторских купюр, ибо тараканов в тексте хватает, Warrax зачистил только самых жырных, согласно моим понятиям о правилах публикатора:

Юрий Нестеренко «Убить пересмешников!»

О глумлении над добродетелями

С античных времен человечеству было известно две разновидности юмора, точнее говоря, комического: собственно юмор и сатира.

Вопреки распространенному мнению, первый не обязательно добрее второй; юмор может быть и черным, и жестоким. Тем не менее, цель всякого юмора, от самого добродушного до самого мрачного, одна — просто посмеяться над тем, что смешно. Никаких других целей, в том числе кого-то обидеть или с чем-то бороться, юмор не преследует; если кто-то и обижается на определенные шутки, то это лишь побочный эффект, но никоим образом не задача юмориста.

Сатира — дело другое.

Целью сатиры является не просто смех, но высмеивание; сатира — это всегда оружие, направленное против определенного врага.

В качестве врагов могут выступать как конкретные личности (или группы таковых), так и явления или качества человеческой натуры — но, в любом случае, беззлобной и необидной сатира быть не может, иначе это уже не сатира, а ее бездарная имитация (столь любимая боящимися настоящей критики тоталитарными режимами и идеологиями).

Тем не менее, хотя главные качества сатиры — острота и язвительность, это не освобождает ее от необходимости быть смешной. В противном случае она вырождается просто в ругань.

Наше время, однако, породило третью категорию, отличную как от юмора, так и от сатиры. Имя ей — стёб.

Может показаться, что это слово — не более чем жаргонное наименование давно известного явления. Но на самом деле новый термин появился не случайно — точного литературного аналога понятия «стёб» не существует, поскольку не существовало прежде и самого явления.

Стёб — это не юмор, не смех над тем, что просто смешно само по себе. В то же время, при всем своем глумливом характере, стёб качественно отличается и от сатиры.

Сатира, даже самая едкая и беспощадная, в основе своей конструктивна. Объективно говоря, сатира отнюдь не всегда борется за правое дело — у самых отвратительных режимов есть свои сатирики, как отрабатывающие пайку, так и искренне верящие государственной пропаганде. Но, тем не менее, сатирик всегда не только против, но и за. Это «за» неявно, но оно подразумевается со всей очевидностью.

Если сатира направлена против коррупции и воровства, значит, она за честность. Если против глупости и некомпетентности, значит, она за ум и профессионализм. Если против тирании, значит, она за свободу. Если против определенной политической системы — значит, она за другую систему, которую сатирик считает лучшей; мы можем с ним не соглашаться, но, тем не менее, четкое следование принципу «критикуя — предлагай» у сатиры присутствует всегда. Проще говоря, сатира — это всегда глумление над пороками ради добродетелей (по крайней мере, с точки зрения того, что считается пороками и добродетелями в определенной системе ценностей).

Стёб же — это глумление над добродетелями. Над умным, над серьезным, над искренним, над красивым и т.д. и т.п. Сатирик высмеивает низкое — стебушник «опускает» высокое.

Стёб абсолютно деструктивен, никакой осмысленной альтернативы он не предлагает и не может предложить. Если сатирик всегда в состоянии внятно объяснить, почему и ради чего он обрушивается на свои мишени, то стебушник просто пожмет плечами: «Да так, постебаться захотелось». А скорее всего — попытается «обстебать» и самого задающего вопрос, саму идею о том, что у действия должна быть разумная причина и цель.

Больше всего стебушник боится показаться «пафосным», а проще говоря, элементарно серьёзным, имеющим и отстаивающим какие-то твёрдые взгляды и убеждения.

Отсюда понятно, что стёб в принципе не способен предложить какую-то, пусть даже извращённую, систему ценностей — он отрицает это понятие как таковое.

Показательно, что стёб, собственно, даже и не смешон.

Что лежит в основе комического, что делает смешное — смешным? Ключевое понятие тут — неожиданное несоответствие. Это может быть, в частности, несоответствие между формой и содержанием (к примеру, когда правила грамматики излагаются безграмотным языком), между стилем и контекстом (скажем, нарочитое употребление архаизмов в рассказе о современных событиях или научных терминов — в бытовой сценке), между привычным текстом и новым смыслом (на этом строятся пародии), между разными значениями похожих по звучанию слов (каламбуры) — ну и, собственно, несоответствие между ожидаемым и случившимся как таковым, на чем строится большинство анекдотов. Но на самом деле неожиданность важна для любого из этих вариантов — если мы угадываем «соль» шутки заранее, то можем, конечно, оценить остроумие её автора, но едва ли рассмеёмся. Поэтому, кстати, юмористические рассказы, построенные на постоянном использовании одного и того же приёма (даже если этот приём остроумен сам по себе), нельзя назвать удачными — фактор неожиданности пропадает, а с ним пропадает и смех.

В чём же состоят основные приёмы стебушников? Максимум, на что они способны — это на утрирование, причём именно в вышеописанном стиле тупого однообразного повторения одного и того же приема. Но часто они не доходят даже до этого, и весь их, с позволения сказать, юмор сводится просто к тому, чтобы сказать «гы-гы». Повторить серьёзный тезис, но скорчить при этом глумливую рожу, подразумевающую «ну вы ж понимаете, что всерьёз такое принимать нельзя». Почему нельзя, этого стебушник даже не попытается объяснить. Это в прежние времена на аргументы необходимо было отвечать аргументами — или же расписаться в собственном поражении. Теперь в ответ на доводы оппонента достаточно просто сказать «гы-гы!», а всякого, кто откажется смеяться, обвинить в отсутствии чувства юмора.

При этом реакция стебушника предельно примитивна и предсказуема. Неожиданность может возникнуть лишь в том случае, если мы не знаем, что перед нами стебушник — но такая неожиданность свидетельствует уже не о наличии, а об отсутствии остроумия.

В самом деле, в отношении сатиры и юмора всегда ясно, что это сатира и юмор (даже если перед нами и не лучшие их образцы). Стёб же может просто тупо дублировать серьёзный текст (который, по мнению стебушника, смешон уже потому, что серьёзен). Поэтому, — особенно в сетевых дискуссиях, где интонация и выражение лица скрыты от оппонента, — нередки ситуации, когда диспутант серьезно и подробно разбирает чужие тезисы, а в конце, словно извиняясь, вынужденно делает приписку: «Если всё это, конечно, не стёб».

Уже одна подобная путаница показывает, что стёб отнюдь не безобиден. Он перестал быть просто развлечением для убогих, способных лишь гыгыкать в своем кругу над теми, кто умнее и образованнее их. Он активно проникает в культуру, разрушая её изнутри. Он сделался моден, «гламурен», он превратился в фирменный стиль многих «культовых» фигур — от радиоведущих до писателей и режиссёров. В обществе активно насаждается идея, что всякая информация — это либо чей-то стёб, либо объект для стёба, а потому ни к чему не следует относиться серьёзно.

Любые принципы, идеи, аргументы, права, свободы и все прочее — это только повод сказать «гы-гы».

При этом стёб — не нигилизм: нигилисты, опять-таки, «критикуя — предлагали». Всё же, что могут предложить стебушники — это «забей» и «не парься».

Стёб — это и не цинизм. Циники, упрощенно говоря, не верят в добро, но вполне серьёзно относятся ко злу. Стебушники не способны и на это.

Стёб появился в период заката СССР и многими тогда воспринимался, как нечто позитивное, как форма «бунта против системы». В самом деле, когда единственной политикой в стране была «генеральная линия КПСС», аполитичность уже выглядела едва ли не диссидентством. А стебушники, естественно, стебались и над уныло-пафосным советским официозом.

Однако дальнейшие события показали, что им совершенно всё равно, над чем стебаться.

W: [Тут скипнуты всякие либеральные рассуждения, к теме по сути не относящиеся, не вижу смысла указывать на кривизну примеров]

И-23: с точки зрения анализа трофея и тараканов автора полагаю правильным восстановить, с выделением пропущенного:

Я крайне далек от теорий заговора и версий о всесилии спецслужб (на практике, а не в заказных романах, раз за разом демонстрирующих дремучий непрофессионализм). И все же зададимся старым вопросом — кому выгодно?

Очевидно, что у всякого государства диктаторского типа есть две модели поведения в идеологической сфере.

Наиболее типична тоталитарная модель. Правящий режим провозглашает некую идеологию единственно верной, и агрессивно «зомбирует» ею все население, начиная чуть ли не с младенческого возраста. От населения при этом требуется искренне и даже фанатично верить пропаганде, а всякий сомневающийся, не говоря уже об идейном противнике, подлежит репрессиям вплоть до физического уничтожения. В Средние века подобный подход практиковала церковь, в ХХ столетии наиболее последовательно он был реализован в коммунистических диктатурах.

И-23: для лучшего понимания нижеследующих утверждений за неимением лучшего рекомендую мою попытку анализа понятия «идеология».

История, однако, показала, что подобный идеологический фанатизм не может держаться слишком долго. Общество «перегорает» и приобретает иммунитет к патетическим лозунгам. Причем чем нагляднее расхождение между пропагандистским враньем о счастье и благоденствии и неприглядной действительностью (а таковое расхождение имеет место всегда, ибо, вопреки фантазиям неосталинистов, тоталитаризм — это прежде всего неэффективный менеджмент), тем быстрее это происходит. В итоге эффект пропаганды становится обратным — чем пафоснее лозунги в поддержку режима, тем яростнее и непримиримее оппозиционные настроения. В конце концов режим рушится.

Другая модель — внеидеологическая диктатура, чаще всего практикуемая различными хунтами и тому подобными режимами личной власти.

В этом случае режим как бы предлагает обществу сделку: «Мы не заставляем вас ни во что верить, маршировать на парадах и зубрить политинформации — а вы занимаетесь своими обывательскими делами и не покушаетесь на нашу власть. Можете даже поругивать нас на кухнях, главное, ничего при этом не предпринимать».

Конечно, на практике полностью внеидеологический вариант обычно не встречается — какой-то минимальный набор трескучих фраз о патриотизме, мудром национальном лидере и успехах (на худой конец — стабильности), достигнутых под его чутким руководством, все-таки присутствует. И более того — исправно действует на быдло (напомню, что это слово значит «скот»), то есть наиболее тупую и неразвитую часть народа, всегда покорно шагающую за своим пастухом и без колебаний и сомнений жрущую любое дерьмо, которое ему скармливают с экрана государственного телевидения (из репродуктора радио, со страниц газеты).

Но от более интеллектуальной части общества никто всерьез не требует верить этой пропаганде, которая, в отличие от солидно выглядящих наукообразных «измов» в идеологизированных диктатурах, вся сводится к одной нехитрой мысли: «Вот как нам повезло с Вождем!»

Таким образом, диктатуры первого типа делают ставку на максимальную политизированность населения, в надежде мобилизовать весь народ на свою поддержку — но в итоге выращивают на свою голову революционеров. Диктатуры второго типа, напротив, ставят на максимальную деполитизированность. Не будет политически активных — не будет фанатичной поддержки (быдло не в счет, оно завтра побредет за новым пастухом с той же готовностью, что и за прежним), но, главное, некому будет и делать революцию.

Вполне очевидно, что в России сейчас именно диктатура второго типа.

Так кому же в такой ситуации выгоден стеб?

При этом стебушник — совсем не обязательно дурак. Для дураков есть Первый и Второй каналы (а также и почти все прочие). Разрушительнее всего стёб действует как раз на интеллектуальную часть общества. Именно ей, свысока поплевывающей на примитивную государственную пропаганду, так важно внушить мысль, что относиться к чему-то серьёзно, иметь твёрдую позицию, думать не только о наполнении желудка и кошелька, за что-то бороться, пытаться изменить мир к лучшему — это смешно и немодно, а всякий, считающий иначе, просто лишен чувства юмора и вообще отстал от жизни. Что высоких мыслей и гражданских чувств надо стыдиться. Что «гы-гы» — это универсальный аргумент в споре, и вообще иногда лучше жевать, чем говорить…

W: [Тут скипнуты всякие либеральные рассуждения, к теме по сути не относящиеся, не вижу смысла указывать на кривизну примеров, и далее понимание „кому выгодно“ у меня расходится с авторским: стёб является следствием либеральной идеологии, фетишизации „свободы от“.]

И-23: с точки зрения анализа трофея и тараканов автора полагаю правильным восстановить, с выделением пропущенного:

И, видимо, именно поэтому мы наблюдаем удивительный феномен — в то время как во всем мире (и Россия прежде тоже не была исключением) студенчество, вообще образованная молодежь, является самой политически активной частью общества, у нас эта категория почти поголовно состоит из «пофигистов», способных только стебаться.

Повторяю, я не сторонник теорий заговора и не считаю, что стеб был придуман в кремлевских и лубянских кабинетах. Я даже не берусь утверждать, что он координируется и подпитывается оттуда сейчас (хотя не поручусь и за обратное). Но, по крайней мере, …

…вполне очевидно, кому объективно выгодна эпидемия стеба, какой бы ни была ее природа — и почему к дебильным «смехуёчкам» не следует относиться терпимо.

…И вынужденная приписка в конце: нет, данная статья стебом не является.

Приложение к опубликованной тов. Борцовым подборке комментариев по теме одной распространённой современной технологии («Психопатологоанатомия V: Шарлиэбдовщина»).