Владимир Путин и #ТотальнаяПолитика: феномен политического лидерства в XXI в.

А не замахнуться ли нам на Руслана, понимаете ли, нашего Осташко?  Не рискнуть ли на АШ поупражняться в лизоблюдстве, пусть и самоироническом? Хотя, пожалуй, имярек, по текстам его судя, подвизается как юный падаван при Мастере Володине, а я-то в заголовок выношу Его Темнейшество, буквально альфу и омегу политической системы нашего Отечества, но шутки в сторону…

«Мне люб лишь такой мальчуган, что станет мужчиной не чужими стараньями, а только своими делами, он предпочтет быть беспутным, лишь бы не стать благонравным из страха или стадного чувства, свою милую любит он сильно и ест свое жаркое с аппетитом, любовь без взаимности или обида режет его сильнее, чем острая сталь, отлично он умеет скакать на коне, драться, стрелять в мишень, править парусным яликом, петь песни, играть на банджо, бородатые лица, или изрытые оспой, или с рубцами и шрамами милее ему, чем лощеные, и черные от загара лица милее ему, чем те, что боятся солнца». Уолт Уитмен (1819-1892)

 

Вместо вступления

Дело, собственно-то, в чём. Я лично, кроме всего будучи заштатным аспирантом-политологом заочной формы обучения, предельно ясно отдаю себе отчет в том, как оторвана среда академическая от реалий мировой и внутренней политики. О том, как несмотря на «междисциплинарность», «компетентностный подход» и прочие ритуальные восклицания, политическая мысль России академической пренебрегает экскурсами в сферы актуальных технологий, экономики, социологии и массовой культуры (тут АШ вне всяческих сомнений дал бы фору многим обитателям бесчисленных вузовских кафедр нашей страны). Всю жизнь действуя на стыке сфер, на первый взгляд несочетаемых, нарочно излагаю результаты нижеследующих измышлений в стилистике цветисто-публицистической, во избежание читательского недовольства вкупе с обвинениями в неудобоваримости и отвлеченном теоретизировании (хотя придерживаюсь точки зрения, что действенная практика с продуктивной теорией всегда взаимообусловлены, что одно без другого лишь фикция). Попозже переделать настоящий текст, пополнив заодно свой счет статей ВАКовских, большого труда не составит – зато сейчас я пишу легко, непринужденно и в своем любимом режиме левой ноги. Не стесняясь объяснять, что называется, на пальцах. Итак, зайдем издалека.

 

Предыстория вопроса

Сразу же признаюсь: автор этих строк является сторонником такого идейно-теоретического течения, как реальная политика и политический реализм (прагматизм). Хоть и с рядом оговорок, о которых сильно ниже.

Для начала вспомним, о чем речь. Просто взять и перечислить имена-фамилии мыслителей античности, эпохи позднего средневековья, раннего Модерна, собственно предвосхитивших генезис, практическую и научную легитимацию данной школы политической мысли, оставим школоте. Поступим интересней. Сопоставим персоналии с их фоновыми историческими процессами (подчеркиваю сразу, что с традиционным виденьем истории не спорю, т.к. «свечку не держал», а бумага у предшественников стерпит всё, хотя уверен в том, что наше прошлое не менее непредсказуемо, чем будущее).

Так, у афинянина Фукидида (ок. 460-400 гг. до н.э.), поначалу политического деятеля и военачальника, впоследствии историка, считающегося на минутку основателем всей исторической науки, автора монументального (8 книг!) труда «История Пелопоннесской войны» и, что немаловажно, современника и очевидца данного военно-политического конфликта (431-404 гг. до н.э.), встречается хрестоматийная цитата: «Право в мире может быть лишь среди равных по силе, и сильные делают то, что хотят, а слабые страдают, как должны». Преданья старины глубокой говорят, что этим месседжем афинские послы склоняли мелосских островитян (глядим на карту, вспоминаем «география есть приговор») к тому, чтобы покинуть возглавляемый спартанцами Пелопоннесский союз и перейти на светлую сторону силы, т.е. возглавляемого афинянами Делосского союза.

Примечательно, что данная война уже носила, в общем-то, характер не просто междуплеменного передела золота, рабов, земель и самочек, но полноценного, так скажем, этнополитического конфликта интересов: древнегреческие полисы, «игравшие» за Спарту, населены были дорийцами с их предпочтением олигархической формы правления, на стороне Афин «играли» ионийцы, занимавшиеся экспортом своей античной демократии. Ну да классическая ситуация гадюки с жабой, так что компромиссов быть не могло, и после 10 лет изнурительного взаимоуничтожения противоборствующие стороны вошли в состояние клинча, заключив в итоге перемирие, закрывшее первый этап войны и продлившееся шесть лет.

А дальше было больше. «Демократы» командировали свою «экспортно-демократическую» экспедицию аж на Сицилию, атаковали Сиракузы, «олигархи» же ничтоже сумняшеся использовали чуть ли не любимейшую из всех компрадорских («заграница нам поможет») опций, заручились всемерной поддержкой тогдашнего гегемона Древнего Мира (Персидской Империи), понастроили военный флот и в генеральном морском сражении при Эгоспотамах вынесли вперед ногами «демократов», которые капитулировали полностью примерно год спустя (уверен, что читателю понравятся такие циферки, такое совпадение), в 404 годе до н.э. Ни на что не намекаю (благо метод исторических аналогий представляется мне вряд ли годным) – но, если учесть, что до возникновения на карте мира подлинных национальных государств оставалась пара тысяч лет, Пелопоннесскую войну имеет смысл рассматривать как внутренний конфликт в рамках одного сравнительно единого цивилизационного проекта, т.е. в некотором смысле как аналог современных гражданских войн. Какие-либо аналогии с нынешним вялотекущим украинским кризисом, пожалуй, также будут абсолютно не корректны, т.е. будут попросту совой на глобус.

Через четверть века после завершения междоусобицы у древних греков, т.е. в исторических масштабах попросту одновременно, свою лепту в копилку представлений о политическом реализме занесла и молодая Римская республика, которую в 390 г. до н.э. залихватски грабил, осадив аж сам Капитолий, галльский вождь Бренн (IV в. до н.э.). Именно ему приписывают легендарное «Vae victis!» («Горе побежденным!») Правда, ни в одной шпаргалке по истории вопроса этот эпизод вы не найдете – может, потому, что нефиг всяческим реднекам делать в пантеоне мировых мыслителей. А может, потому, что Бренн победу праздновал совсем не долго, будучи из Рима вскоре выбит войском новоиспеченного диктатора Камилла.

Невозможно также в разговоре об идейных предпосылках политического реализма не упомянуть о флорентийце Макьявелли (1469-1527). Весьма живуч стереотип, что автор написанной в 1513 г. книжицы «Государь» («Il Principe», т.е. дословно «Принцепс») – поехавший на властолюбии циник, опирающийся в плане оснований политического процесса не на мораль, а на категории силы («поскольку без хорошего оружия не бывает хороших законов, я уклонюсь от обсуждения законов»), выгоды, морального релятивизма. Но ряд исследователей отмечает то, что Макьявелли практикующим политикам рекомендует в своей деятельности обязательно блюсти народный интерес, не зажимая подданных ни в отношении их частной жизни, ни в отношении имущественных нужд. Откровенная нечестность допускается лишь в отношении непримиримых врагов («за малое зло человек может отомстить, а за большое – не может; из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести»), а жестокость применима лишь к тем, кто покушается на самые основы государственности. Убежденный республиканец Макьявелли, кстати, – автор термина «государственный интерес». И явно (лень перечислять цитаты) сознавал необходимость правящего класса балансировать меж интересов государства и общества.

Добавлю то, что итальянец первым в политической науке поднимал вопросы политического лидерства, в своих текстах говоря о роли личности правителя с его потенциалом по соотнесению в своей работе норм морали с политическою целесообразностью. Но стоит помнить: сам Макьявелли успешным практикующим политиком ну просто не был. А в условиях разброда и шатания современной ему лоскутной Италии (всего полутора столетиями позже знаменитой «черной смерти», общеевропейской пандемии чумы 1346-1348 гг.) не мог им быть по определению.

Так, историк Гаррет Мэттингли (1900-1962) писал в одной своей статейке: «Утверждение, что эта небольшая книжка [«Государь»] была серьёзным научным трактатом о государственном управлении, противоречит всему, что мы знаем о жизни Макиавелли, его трудах и его эпохе». А в наполеоновских (1769-1821) «Максимах и мыслях узника Святой Елены» (1831) можно отыскать оценку следующую: «Я перечитываю Макьявелли всякий раз, когда позволяют мои болезни и занятия, и все более убеждаюсь, что он – профан».

И если скепсис старого вояки Бонапарта (проиграл, ну хоть сражался и в мыслители не лез) мы понять и принять еще можем, то, например, эльфийский морализм Томмазо Кампанеллы (1568-1639), критиковавшего «Государя» с позиций утопического социализма, или просвещенного монарха, пассивного гомосексуалиста и сифилитика Фридриха II Великого (1712-1786), вскоре по своему восхождению на прусский престол издавшего книжечку «Антимакиавелли, или Испытание «Принца» (1740), которую обширно редактировал его протеже Вольтер (1694-1778), – это уже, пардон, ни в какие ворота. Кстати, короля Фридриха двумя веками позже чуть ли не обожествляла геббельсовская пропаганда, а уж всяких сен-симонов с якобинцами довольно явно возвеличивала пропаганда троцкистская – тут комментарии, что называется, излишни….

Кто и что там у нас дальше по ранжиру? Ну, конечно, первая в истории Нидерландская буржуазная «революция». А фактически восьмидесятилетняя (1568-1648) – слоупоки, да? – война за независимость Республики Соединенных Провинций Нидерландов от Испанской империи, связанная с Великими географическими открытиями и, что важней, открытием принципиально новых возможностей, новых рынков, в свою очередь повлекшими за собой окончательный переезд («готово! уложен багаж // диван, чемодан, саквояж // картина, корзина, картонка // и маленькая собачонка»… в общем, пара переездов как один пожар, поэтому и затянулось аж на 80 лет) венецианско-генуэзско-ломбардских (тут подмигиваем) банковских домов на новенькие штаб-квартиры в Северной Европе. Что в том числе и разожгло пожар Тридцатилетней войны (1618-1648), плавно въехавшей в Английскую буржуазную революцию и гражданскую войну 1640-1650 гг.

Причем тогдашняя Россия, не страдавшая отсутствием политического реализма, видевшая главную угрозу своему существованию в униатских поползновениях католиков и преследовавшая собственные коренные интересы, косвенно, по сути, помогала разношерстной буржуазно-протестантской лиге. Ну и это по итогам Тридцатилетней войны для нас вылилось в проблему Балтийского моря как «шведского озера», решать которую пришлось уже Петру Великому. С другой-то стороны пока континентальная Европка маялась взаимным выпиливанием (отдельные немецкие земли в той войне потеряли до 2/3 населения), русские не очень отставали от шустрил из Англии и Нидерландов, под общеевропейский грохот пушек неуклонно расширявших свои новые колониальные империи – мы к моменту смерти в 1645 г. царя Михаила Романова уже добились от поляков вековечного отказа (Поляновский мир 1634 г.) от претензий на русский престол, обживались в Якутии, дошли до Тихого океана…

Разумеется, важней всего в контексте политического реализма вот что. Вся вышеозначенная смута окончательно перевернула историческую страничку прекраснодушного Ренессанса и в соответствии с условиями Мюнстерского и Оснабрюкского мирных соглашений 1648 г. прямо или косвенно породила:

а) эпоху Модерна, индустриализацию экономических процессов, классическую науку и тому подобное во всех остальных сферах жизни;

б) современную Вестфальскую систему международных отношений, отменить которую, как показал текущий провал глобализации по американским лекалам, не способны даже хваленые ТНК с их НПО и НКО, и NWO… и вообще «Атлант расправил булки»;

в) национальные государства как таковые;

г) показательную мелочь в виде всеми признанной независимости Швейцарской Конфедерации, еще одного из нервных узлов современной Западной цивилизации;

д) современные идеологии, со всем их наукообразием пришедшие на смену религиям в качестве социокультурных оснований политического процесса (вне всяческих сомнений прогрессивненько, но все же вспоминается про хрен и редьку), причем первой, поскольку самой напрашивающейся, идеологией Нового времени явился буржуазный национализм, всегда и всюду, рано или поздно, на мой взгляд, упирающийся в евгенику.

Россия же с поправкой на свои особенности (зарождение Империи, так сказать, порядком явочным; ну и церковная реформа патриарха Никона, несмотря на раскол в русском обществе подкрепившая имперские претензии Москвы на духовное наследие Константинополя) вообще практически не отставала от велений времени. Хоть и шла с тех пор до самого начала третьего тысячелетия большей частию в проложенном не нами русле идеологических конструкций.

Но вернемся к нашим баранам. Современником и очевидцем всех этих головокружительных перемен был часто упоминаемый как еще один из предтеч политического реализма англичанин Томас Гоббс (1588-1679). Работал в русле материалистической традиции философии и выступил, что примечательно в контексте Вестфальского мира, одним из основателей теории государственного суверенитета, а также теории общественного договора (вот уж где без розовых очков во все поля): от «войны всех против всех» в естественном состоянии человечества через социализацию как транзит человечества из естественного состояния в состояние общественное к вершинам государственности (приобретения властных полномочий государством у общества силовым путем и/или конвенционально). Вот и мякотка: «Конечно, пра­вильны оба утверждения: и человек человеку Бог, и чело­век человеку волк. Первое – в том случае, если речь идет об отношениях между собою сограждан, второе – когда речь идет об отношениях между государствами». Кстати, что в оригинале сей цитаты «государства» это «Cities» – думается, явная отсылка к полисам Древней Греции. В то же время крайне примечательно сие звучит применительно к сегодняшнему дрейфу национальных государств к мегалополисам, своеобразным супер-агломерациям, населенным всяческими урбанистами и космополитической хипстотой, чей социальный статус новой «белой кости» обслуживается мигрантами глобального Юга и тягловым населением условных «пригородов» на периферии этих новых метрополий. Кто-нибудь тут помнит прошлогоднюю бузу на эту тему в медиа? Знатная была, я доложу вам, буря в стакане воды.

Сам же Гоббс был убежденным монархистом, даже несмотря на свой отход в 1651 г. от роялистов – с возвращеньем из парижской эмиграции после оформления в Англии диктатуры Оливера Кромвеля. Любопытный факт: как Макьявелли, так и Гоббсу разные довольно мутные источники приписывают афоризм «Цель оправдывает средства». Правда, что имеется вполне рабочая версия о принадлежности данного изречения устам Игнатия де Лойолы (1491-1556), католического святого (с 1622 г.), основателя и первого генерала Общества Иисуса (ордена иезуитов, с 1534 г.), а уж эти ребята были те еще политические реалисты…

 

Реальная политика и политический реализм

А вообще решительно невозможно – так сказать, листая старую скрижаль низложенного Хаммурапи – отделаться от мысли, что политический реализм присущ буквально каждому из эффективных политических деятелей в человеческой истории. Не столь важно, кончали они со щитом либо на щите, лишались буйной головы на плахе либо тихо умирали в собственной постели.

Но современная наука (по своей природе неизменный субпродукт вестернизации) с самого момента своего возникновения в XVII-XVIII вв. довольно ловко занимается присвоением в пользу коллективного Запада идейно-теоретического наследия всего человечества. И это не считая тривиального хедхантинга – «охоты за головами» исследователей податливых, а то и скупки скальпов или чучел тех, кого скупить не удалось условными тушками. Иначе политический реализм и реальная политика совсем не выглядели б монопольной выдумкой американцев с немцами. Примеры здравомыслия мы можем найти буквально в любых источниках, вплоть до Сунь-Цзы (VI в. до н.э.): «Лучшая война – разбить замыслы противника; на следующем месте – разбить его союзы; на следующем месте – разбить его войска. Самое худшее – осаждать крепости». А доказательством реалистичности его взглядов на вещи является их рациональная эклектичность: сочетание конфуцианских взглядов на социум с управленческим прагматизмом моистов и политологическими наработками легистов, не считая диалектики даосизма и проч. То есть пользовался Сунь-Цзы тем, что исключительно «работало», отбрасывая то, о чем лишь можно было потрепаться за игрою в го и чашкой ароматного пуэра.

Или вот что пишет в своей «Книге воспоминаний» (1933) внук Николая I, великий князь Александр Михайлович (1866-1933): «Горький опыт XIX века научил Царя [Александра III], что каждый раз, когда Россия принимала участие в борьбе каких-либо европейских коалиций, ей приходилось впоследствии лишь горько об этом сожалеть. Александр I спас Европу от Наполеона I, и следствием этого явилось создание на западных границах Российской империи могучих Германии и Австро-Венгрии. Его дед Николай I послал русскую армию в Венгрию для подавления революции 1848 г. и восстановления Габсбургов на венгерском престоле, и в благодарность за эту услугу император Франц-Иосиф потребовал себе политических компенсаций за свое невмешательство во время Крымской войны. Император Александр II остался в 1870 г. нейтральным, сдержав таким образом слово, данное императору Вильгельму I, а восемь лет спустя на Берлинском конгрессе Бисмарк лишил Россию плодов ее побед над турками. Французы, англичане, немцы, австрийцы – все в разной степени делали Россию орудием для достижения своих эгоистических целей. У Александра III не было дружеских чувств в отношении Европы. Всегда готовый принять вызов, Александр III, однако, при каждом удобном случае давал понять, что интересуется только тем, что касалось благосостояния 130 миллионов населения России». Очень кратко свое виденье вопроса император Александр III Миротворец (1845-1894) выразил бессмертным: «Во всем мире у нас только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные при первой возможности сами ополчатся против нас». А в случае освобожденных от османского владычества болгарских «братушек» (а это самый выпуклый пример, как нынче выясняется) – как в воду глядел.

Политическое здравомыслие границ не знает. Крайне схожим образом высказывался [вряд ли друг России] английский аристократ, но либерал (но в то же время антидемократ по политическим своим воззрениям!) Джон Генри Палмерстон (1784-1865), успевший за свою карьеру в правительстве поработать секретарем по военным делам, министром иностранных дел и даже премьер-министром, 35-м и 37-м по счету. Цитата его речи в Палате общин британского парламента от 1 марта 1848 г.: «Недальновидно считать ту или иную страну неизменным союзником или вечным врагом Англии. У нас нет неизменных союзников, у нас нет вечных врагов. Лишь наши интересы неизменны и вечны, и наш долг – следовать им». А применительно к названию моей статьи особенно ценным выглядит следующее: «Когда люди спрашивают меня, что называется политикой, единственным ответом может стать следующее: мы намерены делать то, что кажется нам лучшим в каждом отдельно взятом случае, ставя превыше всего интересы нашего государства».

Или же перечитаем возвеличенный советской пропагандой и прописавшийся в советских школах роман «Овод» англичанки Этель Войнич? Смахнем скупую мужскую слезу, предательски проступившую при описании трагической судьбы хрестоматийного английского юноши бледного со взором горящим, исключительно по доброте душевной снабжающего итальянских буржуазных националистов контрабандным оружием, экстремистской литературой и тому подобным оранжадом?

В общем, именно тогда же, после европейских революций 1848-1849 гг., стороною обошедших по случайной неслучайности лишь Нидерланды, Великобританию, Швейцарию (хотя последняя пережила-таки гражданскую войнушку 1847 г., но потери были небольшими, меньше тысячи сограждан; Оттоманскую же Порту возьмем в скобки, ибо не совсем Европка) и ослабивших континентальных конкурентов англосаксов с сателлитами, конкуренты [англосаксов с сателлитами] слегка очнулись и переосмыслили происходящее. Теоретическим, немедля ставшим прикладным, ответом на англосаксонский «революционный» вызов сумрачный тевтонский гений выбрал новую концепцию Realpolitik. Данный термин ввел в научный обиход историк Людвиг Август фон Рохау (1810-1873), издавший в Штутгарте свою программную работу «Основы реальной политики в применении к государственному устройству Германии» (1853, переиздана в 1859 и 1868 гг.) Что же есть, по мысли фон Рохау, реальная политика? «Императив природы, от которого зависит существование государства, наполненный в исторически определенном состоянии противодействием различных сил, состояние, глубина и последствия которых непрестанно меняются в пространстве и времени. Исследование сил, которые формируют, поддерживают и изменяют государство является исходной точкой всех политических знаний. Первый шаг к пониманию ведет к выводу, что закон выживания самого сильного в жизни государств играет такую же роль, как и закон тяготения в материальном мире».

Вскоре, в 1862 г. министром-президентом (т.е. премьер-министром) Пруссии становится Отто фон Бисмарк (1815-1898), с порога жегший напалмом в прусском ландтаге: «Не высокопарными речами и голосованием большинства, но железом и кровью решаются великие вопросы современности». Что характерно, вооруженный теорией фон Рохау, будущий «железный канцлер» от слов мгновенно переходит к делу и реализует пресловутую малогерманскую (т.е. без Австрии) программу собирания земель за считаные девять лет, уже по итогам франко-прусской войны 1870-1871 гг. провозгласив образование Германской империи. Какие выводы напрашиваются? Ну… такие, что теория, поверенная практикой, как минимум продуктивна. Политическая нация германцев состоялась, существует и поныне.

А тогда, под занавес третьей четверти XIX столетия, Realpolitik ненадолго, максимум на пять десятков лет, предшествовавших триумфальному захвату власти в некоторых странах новыми идеологиями XX века, была поднята на знамя всеми, кто разочарован был в эльфизме либеральных радикалов и симпатизировал идеям национал-либерализма (в России, кстати, получившего названье либерал-консерватизма). Сам же Второй Рейх реальную политику презрел довольно быстро, Бисмарка уйдя в отставку уже в 1890 г. Созданная тем система внешнеполитических альянсов (Двойственный и Тройственный союзы, Средиземноморская Антанта и секретный Договор перестраховки с русским императором), с помощью которых Рейх блестящим образом, как завещал Сунь-Цзы, дружил со всеми против всех, точнее ссорил всех со всеми, обеспечивая собственное выживание с форсированным развитием, буквально в одночасье оказалась демонтирована. Если вспомним, что через четыре года завершился жизненный путь российского императора Александра III, совсем не стоило бы удивляться тем чудовищным кровопролитиям, что на потеху англосаксам вскорости устроили кузены Вилли и Никки с их авантюристами в ближайшем окружении. Да, «авантюристы», «эльфы», «игроки» для реалистов в данном случае универсальные антонимы

Настало время и поразмышлять, какого черта, собственно, в политологии разводят в разные углы такие школы, как Realpolitik и непосредственно политический реализм. Что ж, первая, как принято считать, собою представляет курс на внешнеполитические действия, сознательно избавленные от морально-идеологических ограничений. Только утилитаризм, целесообразность, прикладной аспект… только хардкор! И лишь затем – какие-либо штудии на заданную тему. Вторая, собственно, и есть те штудии.

И в рамках этих штудий по обыкновению приводится с полдюжины концептуальных тезисов:

1. Основные акторы международных отношений – государства. Лишь они располагают легитимным правом на решение вопросов мира и войны, на заключение международных договоров и проч. Содержание геополитических процессов определяется региональными державами и сверхдержавами.

2. Международные отношения представляют собой нечто вроде «броуновского движения»: природа оных абсолютно хаотична, так что временами видимый порядок (как пониженная степень хаоса) – это результат значительных усилий всех без исключения субъектов геополитической Большой Игры. И, невзирая на эльфийские хотелки, связанные с «добрым Мировым Правительством» и утверждением примата норм международного права [над нормами права отдельно взятых государств] во всем обитаемом мире, ныне есть и предпосылки к ренессансу старых добрых национальных государств с их приземленно понятыми национальными интересами («своя рубашка ближе к телу»). Разумеется, последние всегда противоречат чьим-либо еще.

3. Отсюда вытекает неизбежность всяческих конфликтов интересов, крайним проявлением которых признаются войны. Тем не менее, в последнее десятилетие довольно общим местом стало то, что войны не заканчиваются, различны только степени их интенсивности – от информационной / гибридной до «ядерного Холокоста». Представители же классической школы политического реализма были на поверку даже менее циничны, чем сегодняшние обыватели, с их видением геополитических процессов как прелюдии к Войне, а Мира – как лабораторно чистой ситуации, носящей крайне временный характер. Международное сотрудничество ими видится приоритетным в форме тех или иных военно-политических альянсов, пресловутый баланс сил – единственно возможной формой миротворческого процесса.

4. Отсюда следует, что безопасность is a must! В том смысле, что – первейший государственный приоритет. Обеспечить безопасность можно через «власть» одних государств над другими. Власть понимается в данном случае как контроль одними внешнеполитического курса других через косвенное принуждение при помощи финансовых и правовых, информационных и социокультурных инструментов либо через применение военной силы.

5. Хаотический характер Большой Игры едва ли преодолевается совершенствованием норм международного права. Это подтверждают все предшествующие примеры исторических попыток выстроить системы коллективной безопасности: от Венской системы международных отношений с последующей эпохой «Европейского концерта» и Версальско-Вашингтонской, чья Лига Наций сдохла меньше, чем за три десятилетия – до нынешней, подвергшейся эрозии уже в конце 80-х Ялтинско-Потсдамской системы с ее «птичьим базаром» ООН. Что и логично, т.к. «все течет и ничто не остается на месте», как говаривал один из основоположников классической диалектики Гераклит Эфесский (ок. 554-483 до н.э.). По мнению политических реалистов, это вызывает к жизни пресловутую «дилемму безопасности»: нельзя улучшить собственную безопасность без вреда для безопасности других. Классический пример антагонистической игры (игры с нулевым исходом).

6. Сама природа (а естественный характер оных всячески подчеркивается) геополитических процессов неизменна. Государства могут лишь довольствоваться тем, чтобы улучшить баланс сил.

Реализм в международных отношениях достаточно пессимистичен: государства озабочены выживанием, которое обычно понимается, как достижение (либо недопущение утраты, поскольку процесс это динамический) должной степени субъектности и суверенности в их политическом поведении на международной арене. Отсюда идеей-фикс для государственников разных стран и континентов становится насколько более возможная максимизация военно-политической мощи их государств (см. забавный неологизм «суверенная демократия», возникший в нашей стране в середине прошлого десятилетия). С подобными вводными становятся неудивительны различные эксцессы, когда нормы международного права, институционально выраженные деятельностью различных международных организаций, демонстрируют свое бессилие и неспособность повлиять на внешнеполитический волюнтаризм сверхдержав. И именно в подобные исторические периоды (т.е. периоды переходные с присущей им повышенной геополитической турбулентностью) попытки игроков в Большой Игре поднять на знамя своей борьбы с заклятыми конкурентами какую-либо идеологию заведомо обречены на провал безотносительно того, насколько их идеология выглядит здравой и бравой, то бишь реалистичной и мотивирующей. России нужно это помнить – и не поддаваться на соблазн отмены ставшей притчей во языцех ст. 13 [Конституции РФ].

Отстроиться, что называется, от конкурентов уже на раннем этапе своего генезиса школе политического реализма удалось за счет побития формальной логикой, ну и примерами из практики, различных утопических теорий всяческих политиканов – а не практикующих политиков, которым в голову бы не пришло преуменьшать всю значимость силового аспекта внешней политики. Исходная посылка: человек эгоистичен. Стало быть, рассматриваем в сфере международной политики то, что есть, а не то, могло бы быть или когда-либо будет.

Удравший в 1937 г. от нацистов, немчик Моргентау (1904-1980) со временем стал ведущим представителем американской школы прагматизма и политического реализма, даже консультировал правительство США по внешнеполитическим вопросам. Его книга «Politics Among Nations» (1948) выдержала два десятка переизданий и была настольной книгой многих тех, кто «сдерживал распространение заразы коммунизма» на планете. И подобно всем змеюкам европейского террариума (от Айн Рэнд и Ханны Арендт до Бжезинского и Киссинджера), что, почуяв вожделенный запах «свободы» (как говорится, если вдруг запахло «свободой» – что-то сгнило в голове) в «ревущие 20-е» и запах пороха в предгрозовые «грязные 30-е», мигрировали в Новый Свет, Ганс Моргентау стал одним из тех, кто привезенными с собою спорами европейского интеллектуального двурушничества (от эльфийской концепции «прав человека» до хищнической Realpolitik) «скучных девочек» американского научного истеблишмента просто-напросто лишил невинности. Тем самым выводя социогуманитарную отрасль знаний в США на новый уровень рефлексии, на новый уровень сложности.

В чем это проявлялось? Ницшеанец Моргентау предавал обструкции провинциальный (изоляционистская доктрина Монро еще сохраняла свою инерцию в простодушных американских умах) оптимизм Америки касательно самой природы человека, ее идеалистическую веру в конечное торжество разума, науки, ценностей прогресса, в универсальный характер ценностей и интересов (см. доктрина American exceptionalism) пресловутых белых англосаксонских протестантов (WASP). Ганс Моргентау выступал за то, что базисом теории международной политики являются законы политического поведения, а это очевидным образом роднит политический реализм (прагматизм) данного мыслителя с научной школой политического бихевиоризма, со всеми ее плюсами и минусами также крайне популярной именно в американской политологии. Моргентау писал, что политическая мысль испокон веков есть поле боя двух диаметрально противоположных точек зрения на человека, социум и политикум. Одни верят в примат норм этики и морали, в изначальную разумность, добродетельность природы человека и в принципиальную возможность совершенствования социума посредством образования и реформ. Приверженцы же политического реализма окружающему нас миру в совершенстве решительно и бесповоротно отказывают, не давая миру, так сказать, ни шанса. Их метода рационализации политического процесса в самом общем виде сводится к ситуативным предпочтениям, как говорится, меньшего из зол с учетом всей несовершенной человеческой природы. А поскольку лучшее из нам известных снадобий для разрешения конфликтов интересов – это достижение баланса интересов, то в инструментальном смысле политические реалисты без стеснения готовы применять даже превозносимую демократическими эльфами систему сдержек и противовесов. За неимением лучшего, как говорится. Лишь бы работало.

Моргентау также выдвинул свои полдюжины базовых принципов политического реализма:

1. Рисковый и вероятностный характер геополитического процесса.

2. Принцип национальных интересов в терминах власти и могущества, методологически позволяющий обособить сферу внешней политики от экономического, этнорелигиозного и прочих аспектов. По мнению Моргентау, именно такое концептуальное допущение дает возможность построения «очищенной» теории политики.

3. Избавление международной политики от необходимости изучения мотивов и интенций, определяющих политическое поведение участников международных отношений, а также их идеологических ориентаций. Мнение, что внешняя политика государств детерминирована только психологией своих политиков, является неконструктивным упрощением.

4. Моральное измерение внешней политики, тем не менее, признается немаловажным. Однако, противоречие между предписаниями морали и стандартами практической эффективности внешней политики по умолчанию считается неизбежным. Моргентау подчеркивает, что без учета этого нюанса равным образом проигрывают сферы и морали, и политики, поскольку создается видимость большего морализма политики и меньшей строгости самой морали, чем того требует здравый смысл. Таким образом, политический реализм стоит на точке зрения, что абстрактные моральные императивы не особо применимы к политической практике и должны рассматриваться лишь в связи с конкретно взятыми обстоятельствами. Если отдельные граждане вправе восклицать: «Пусть гибнет мир, но торжествует закон (Fiat justitia, pereat mundus)», то государства в лице ответственных своих политиков такого права явно не имеют, их приоритет – выживание. А вообще, по мысли Моргентау, немаловажным компонентом политической морали, наивысшей доблестью государственного деятеля является благоразумие. Ведь там, где этика экзаменует практику на соответствие моральному закону, политическая этика оценивает практику по политическим ее последствиям.

5. Признание самой возможности отличия морали разных наций от универсального прочтения морали. Схожий с наркотическим соблазн подобного отождествления чреват неадекватным восприятием сферы международной политики (тут сразу же на ум приходит «Сияющий Град на Холме») и той степенью взрывоопасности международной обстановки, которую, к несчастью, наблюдаем мы сегодня. С другой же стороны, как пишет Моргентау, именно понятие интересов позволяет нам не ударяться в крайности такого рода. Но и семь десятков лет, прошедших с публикации его книги «Международная политика», показали: даже политический реализм применительно к США – не в коня корм.

6. Декларируется автономность сферы политики, в которой определение интереса в терминах власти и силы аналогично определению интереса в терминах богатства для сферы экономики, интереса в терминах законов для сферы права, интереса в терминах моральных предписаний для сферы этики и морали. Разумеется, политический реалист учитывает и неполитические факторы, но свой взгляд на них он явным образом политизирует. И не отказывает в праве на аналогичные манипуляции со стороны других наук, которые вольны политику рассматривать под собственным углом зрения.

Вообще, на мой взгляд, политический реализм (прагматизм) и Realpolitik нужно в голову укладывать не в виде близкородственных, но все-таки отдельных школ в рамках политической науки, тем самым множа сущности. На мой взгляд, Realpolitik и политический реализм соотносятся, как практический аспект с теоретическим аспектом одного большого направления в политологии. Причем теория тут отстает от практики, как появление второго термина на 86 лет отстало от первого – ведь до издания британцем Э.Х. Карром своей книги «Двадцать лет кризиса: 1919-1939. Введение в изучение международных отношений» (1939) даже понятия такого, как «политический реализм», в науке формально не было.

Возникшая в целом как реакция на вильсоновский идеализм в трактовке международных отношений, а также в противовес господствовавшим после Первой Мировой войны правовому, институциональному и нормативному подходам, школа политического реализма (Н. Спайкмен, А. Уолферс, У. Липпман, протестантский теолог Р. Нибур) подчеркнуто дистанцировалась от каких-либо идеологических установок, возводя свою традицию скорей к немецкой Realpolitik и работам геополитиков Ф. Ратцеля, Р. Челлена, А. Мэхэна, Х. Маккиндера, К. Хаусхофера и др. Лишь после сражений Второй Мировой за океаном, как грибы после дождя, повыскакивали многочисленные исследователи, составившие когорту политических реалистов в науке: известный дипломат Дж. Кеннан (с мая по сентябрь 1952 г. был послом США в СССР, идеолог «политики сдерживания»), К. Томпсон, Дж. Герц, Ч. Маршалл, Л. Халде, Ф. Шуман, Ч. и Ю. Ростоу, ранний З. Бжезинский, Г. Киссинджер, Р. Страус-Хюпе (кстати, что последний примыкал и к школе атлантизма в международной политике с его довольно экзотичными теориями «вакуума», «финляндизации» и т.д.)

В послевоенной Западной Европе ближе всех позициям американских политических реалистов оказались X. Бул, М. Уайт и др. Несмотря на всю вторичность европейской школы политического реализма, нужно выделить французскую школу исследований международной политики, чьим ведущим представителем в 60-е годы был социолог, политолог и философ Раймон Арон. И хотя он не был ортодоксом политического реализма (прагматизма), поначалу много и со вкусом критикуя Ганса Моргентау, но, в конце концов, пришел буквально к тем же выводам и положениям, что и объект его критики.

Неореализм (структурный реализм) – течение, возникшее с выходом в свет книги «Теория международной политики» (1979) американца Кеннета Уолтца (1924-2013). В ней проводится междисциплинарная параллель между системой международных отношений и микроэкономической моделью, в соответствии с которой фирма выбирает, что и сколько ей производить, и по какой цене реализовывать, в опоре на «среднюю температуру» рынка. Уолтц подчеркивает: выживают те из государств, чье поведение на внешнеполитической арене больше или меньше попадает в ожидаемый от них диапазон политических действий. Таким образом, неореализм стремится облачить в одежды строгого социологического позитивизма ранее озвученные положения Э.Х. Карра, Г. Моргентау, Р. Нибура и проч.

Следующим шагом под конец 1990-х годов стал неоклассический реализм, стремившийся скомбинировать теорию структурного реализма с теорией внешней политики, объяснив тем самым все более «отклоняющееся» внешнеполитическое поведение государств на рубеже тысячелетий. Возникнув опять же в США, неоклассический реализм проникает повсюду – например, в России разработками на этой почве отмечалась кафедра сравнительной политологии факультета политологии МГУ.

Пресловутые «отклонения» в числе всего прочего стали возможны в связи со всеобъемлющим проникновением Вашингтонского консенсуса в страны Латинской Америки и Восточной Европы в пору их «демократического транзита» рубежа 80-90-х, ну и с демографической [фуку]ямой в западном истеблишменте… в смысле поредением рядов ученых и политиков, сохранивших голову на плечах невзирая на всю победную эйфорию коллективного Запада. К примеру, гарвардский профессор Стивен Уолт в своей статье для Foreign Policy (8 января 2016 г.) говорит: по окончании Холодной войны политикум США последовательно изживает реалистов из своей среды, а в наиболее влиятельных СМИ страны окопались либеральные интервенционисты (ныне проходят как клинтоноиды) и неоконсерваторы. Уолт подробно там копается во всех этих сортах шоколада – я же думаю, перечислять их смысла нет, а попросту переведу его статью отдельно на досуге, благо оную в Рунете не нашел.

Объяснить такое положение вещей С. Уолт пытается уже довольно распространенным в России соображением, что именно победа в Холодной войне застила Америке ее реалистичный взгляд на внешнюю политику. Политическая мысль в США изрядно деградировала в сторону абстрактной идеологизации с ее политиканством и отвлеченной от дел насущных риторикой, с декларированием общественных идеалов вне реалистического и утилитарного их измерений. Или как еще воспринимать статью Майкла Линда «Realpolitik и ее многочисленные искажения» (от 20 декабря 2015) в рупоре неоконов The National Interest, если тут же следует подзаголовок: «Актуально ли еще сегодня это немецкое изобретение девятнадцатого столетия?» Думается, отрезвление бессчетных американских фондов и институций с броской самоаттестацией think tank (по-нашему «ума палата», не перевести точнее) будет весьма и весьма похмельным.

 

«Мерцающие шахматы» тотального футбола

Отвлечемся от высоколобых штудий и поговорим о спорте. О такой плебейской радости, как футбик. Да, вы не ослышались… А что, довольно междисциплинарненько! Тем более в наш век ракетно-ядерного паритета и, как следствие, принципиальной невозможности войны меж равными по силе, именно международный спорт становится тем конвенциональным средством ксенофобский пар спустить в свисток спортивных битв. А уж «спорт №1», которым во всем мире признают футбол, пожалуй, превосходит в этом смысле даже олимпийское движение. Иначе бы Россия не испытывала своего законного злорадства прошлым летом, когда даже не футбольная, а околофутбольная заруба с англичанами в Марселе кончилась кошмарным унижением припившего островитянского быдла подтянутыми, явственно знакомыми с основами миксфайта русскими ультрас. Футбол есть концентрированный шовинизм. От баталий на самих полях до многомиллиардных жульнических сделок в кулуарах, индустрия под названьем «мировой футбол» аналогична беспощадной стихии Realpolitik. А в преддверии ЧМ-2018, что впервые пройдет в России, в условиях с ним связанного развития нашей футбольной инфраструктуры, кое-какого повышения уровня внутреннего чемпионата и возросших по экспоненте интереса общественности к данной тематике и уровня болельщицкой культуры, именно футбол (как возможность «объяснить на пальцах») явится тем самым мостиком к финальному параграфу данной статьи.

Итак, похоже, нечто все-таки витало в воздухе предгрозовых 30-х, что объединяло сферу мировой политики с футболом. Я сейчас в виду имею Wunderteam («Удивительная команда») – под таким неофициальным прозвищем, впервые промелькнувшим в заголовках немецких газет после берлинского разгрома сборной Германии со счётом 6:0 в 1931 году, в истории футбола утвердилась легендарная сборная Австрии 1930-х. Несмотря на то, что Вундертим завоевала лишь один трофей (Центрально-Европейский Кубок 1932 г., дальний предок чемпионатов Европы) и выиграла серебряные медали нацистской Олимпиады 1936 г., именно дунайская школа футбола (в свою очередь произраставшая из «шотландского стиля» Джеймса Хогана, который, по словам Г. Шебеша, «обучил нас всему, что мы знаем о футболе») в исполнении сборной Австрии стала прообразом тотального футбола по-голландски. Отследить преемственность несложно, т.к. одним из ведущих тренеров голландского чемпионата рубежа 60-70-х был знаменитый австриец Эрнст Хаппель, именем которого за его спортивные достижения 40-50-х гг. назван венский стадион, самый большой в стране. Хаппель и вводил искомую стилистику в тактический рисунок гаагского клуба «АДО Ден Хааг» и роттердамского «Фейеноорда», а на ЧМ-1978 удостоился чести возглавить сборную Нидерландов, по итогам турнира серебряную.

Также прародителями тотального футбола считаются венгр Густав Шебеш, в 1949-1956 гг. тренировавший «Золотую команду» (сборная Венгрии стала олимпийскими чемпионами в Хельсинки-1952, чемпионами Центральной Европы 1953 г. и вице-чемпионами швейцарского ЧМ-1954), а также английский тренер Джек Рейнолдс, возглавлявший амстердамский «Аякс» в 1915-1925, 1928-1940 и 1945-1947 гг. и за эти три свои каденции столичный клуб сделавший восьмикратным чемпионом королевства. Непосредственным изобретателем тотального футбола признается выдающийся голландский футболист и тренер Ринус Михелс, поигравший еще у Рейнолдса, а позже ставший главным тренером различных клубов в Нидерландах, Испании, Германии и США (прежде всего, «Аякса» и «Барселоны»), а также – голландской национальной сборной, ставшей под его руководством вице-чемпионами ЧМ-1974, а 14 лет спустя в умопомрачительном стиле обыгравшей не менее феерическую сборную СССР [еще одного адепта тотального футбола, тренера Валерия Лобановского] в нашумевшем финале Евро-1988. Ринус Михелс, на минутку, – лучший тренер ХХ века по версии ФИФА.

В чем же суть? Тактическая схема тотального футбола подразумевает, что игрок, передвигаясь по футбольному полю, функционально заменяет других игроков команды на их позициях, не только этим самым не ломая заготовленную тренером перед игрой структуру игровой организации, но обеспечивая также взаимозаменяемость игроков и, как следствие, изощренность в действиях команды. Данная система отличается текучестью, которая позволяет применение футболистов без жестко определенной роли, т.е. любой игрок способен быть защитником, хавбеком, форвардом и множеством их разновидностей, от латераля до плеймейкера.

Эффективность тактики тотального футбола предопределяется потенциалом каждого из футболистов в адаптации к игре на выбираемом участке поля и, само собой, его тактическим мышлением и физическими кондициями, т.к. именно от скорости принятия решений и их претворения в жизнь зависит исход футбольного матча. Так, Йохан Кройф, звезда «Аякса», символ нидерландского футбола второй половины ХХ века, несмотря на номинальный статус центрфорварда, по ходу матча успевал везде, перемещаясь без преувеличения по всему полю. И, как правило, сама непредсказуемость таких перемещений приводила к многочисленным ошибкам супротивника, поэтому и коллективы, исповедующие тотальный футбол (а их в истории, как ни странно, можно пересчитать по пальцам двух рук), имели ни с чем не сравнимые преимущества над своими соперниками: фактор внезапности; высокая вариативность в нападении за счет наличия в каждой линии игроков, что бегают в атаку; широта командных действий за счет крайних нападающих (вингеров); ориентация как на контроль мяча, так и на мелкий пас; мобильность при перестроении и постоянный прессинг (правда, что не в стиле костоломов из английских лиг).

Когда голландцу Барри Хюльсхоффу (р. 1946), защитнику «Аякса» задали вопрос, за счет чего команда трижды кряду выигрывала Лигу Чемпионов (1971-1973 гг.), он ответил: «Кройф всегда говорил, что мы должны бежать тогда, когда это нужно, стоять на месте, когда это надо». А на финал 1972 года, в котором «Аякс» обыграл миланский «Интер» (2:0), газеты всей Европы реагировали восклицаньями о «смерти катеначчо» (итальянской схемы с акцентом на оборону и тактику мелкого фола) и «триумфе тотального футбола».

Разумеется, на всякую хитрую схему найдется противоядие. А слабые места тотального футбола вытекают из его же сильных сторон: это «выключение» увлекшихся атакой защитников всего одним длинным пасом; это не всегда достаточные навык контроля мяча (буквальный концентрат самой сути этого вида тактики) и уровень физподготовки (без выносливости прессинг всю дорогу невозможен); это не всегда универсальная линия полузащиты, что мгновенно также сводит преимущества тотального футбола на нет. Но по гамбургскому счету именно с применением данной искрометной, но, конечно же, энергоемкой тактической схемы (схемы, доступной лишь самым великим командам и игрокам; и крайне радостно, что «эти деревянные русские» также некогда внесли в нее свой вклад!) связаны ярчайшие страницы истории мирового футбола, наиболее романтичные ее периоды и наиболее драматичные эпизоды. Ну и самые зрелищные голы. В сущности, качественный тотальный футбол и есть то, за что сотни миллионов поклонников этой игры во всем мире в эту игру влюблены. Как невозможно не влюбиться во всякий зримый пример эффективности, которая вдобавок эффектна.

Спорт спорту рознь. Эффективность – эффективности подавно. Вдумчивый читатель спросит: собственно, причем тут шахматы? Позволю себе ответить обширною цитатой пятилетней давности российского историка Андрея Фурсова (р. 1951): «Мы видим, кого бросают в первую очередь американцы, когда им нужно решать проблемы. В бой идут одни старики, ветераны – Киссинджер. Старенький уже. Тем не менее он курсирует между Москвой и Вашингтоном. Смотришь иногда на премьер-министра той или иной [европейской] страны и думаешь – может ли быть хуже и глупее? Нет, не может. Однако появляется следующий, затмевающий предыдущего. Как в «Роковых яйцах» у Булгакова: «Приходило новое поколение, еще более прекрасное в своей глупости». Мы сейчас имеем ситуацию проседания эмоционально-волевой планки западных элит, есть метафора [эльф Леголас]: «Их подгоняет какая-то злая воля». Но сейчас даже эта «злая воля» слабеет в условиях системного кризиса. И это наш шанс. Нам все время навязывали игру – давайте сыграем в шахматы, а перед вами сидит гроссмейстер, вдобавок склонный к шулерству... Теперь ситуация меняется, можно смахнуть фигуры, схватить доску и врезать ему по черепу.

Чем хороша нынешняя ситуация? Умирает старый мир. Меняются правила игры. Есть такая очень специфическая версия шахмат – мерцающие шахматы. По правилам мерцающих шахмат вы можете менять фигуры. То есть у вас стоит, например, ладья. А вы можете поставить вместо нее коня и объявить мат. Это очень сложная игра, когда рациональный расчет не очень-то возможен, это такие же специфические шахматы, как «шахматы на троих» (я еще их называю «шахматы подлянок»). А мерцающие шахматы еще на порядок сложнее. Потому что, просчитывая ходы противника, ты должен понимать: у него здесь стоит слон, а он может поставить ферзя, а может и ладью… Увлекательная игра».

Произнесено это было в ноябре 2012 года, а уже в ближайшие месяцы Россия, напомним, сделала блестящий тактический ход, позволивший Башару Асаду в очередной раз удержаться в своем кресле и в целом продолжать, что называется, числиться в списках живых – инициировав добровольное уничтожение Сирийской Арабской Республикой своих запасов химического оружия. До шахматного шаха, сделанного группировкой ВКС РФ всем бармалеям, прирученным коллективным Западом, под занавес 2015 года, остается еще пара лет, которые мы тратили на возрастание своей военной мощи. Как могли, выигрывая время.

А 18 декабря 2015 года Фурсов повторяет: «Нынешняя кризисная политика, политика военного времени, ведь, по сути, идет война, – это игра в мерцающие шахматы», – уже применительно к острейшему кризису в российско-турецких межгосударственных отношениях, на данный момент, как показала объективная реальность, разрешившемуся в нашу пользу без единого (не считая слухов об операциях точечного возмездия со стороны отечественных спецслужб) выстрела.

В этой связи еще одно лыко в строку спортивной тематики: памятуя о чекистско-дзюдоистском бэкграунде Владимира Путина, невозможно не процитировать «Пять принципов дзюдо для повседневной жизни» почитаемого им японца Дзигоро Кано (1860-1938), создателя на базе традиционного дзю-дзюцу (джиу-джитсу) современного дзюдо (слово, кстати, переводится с японского как «мягкий, гибкий путь»):

«1. Внимательно наблюдай за собой и обстоятельствами собственной жизни, внимательно наблюдай за другими людьми, внимательно наблюдай за всем окружающим.

2. Владей инициативой в любом начинании.

3. Обдумывай тщательно, действуй решительно.

4. Знай, когда следует остановиться.

5. Придерживайся среднего между радостью и грустью, истощением и ленью, безрассудной храбростью и трусостью».

Пацан сказал – пацан сделал. И отсутствие разрыва между этими двумя глаголами искомым образом записывает российского Президента в стан политических реалистов (прагматиков). Предупреждая восклицания городских сумасшедших из стана турбопатриотов / либерды про «майские указы», например, про воз, который ныне там, отмечу: нелинейное мышление прагматика в политике вполне себе не воспрещает говорить и НЕ делать, если именно вот так задумано, а в самом общем смысле – говорить отдельно каждому, что от тебя хотят слышать. И вообще, как говорится, [ложно понятые] принципы есть роскошь… мы же тут в России люди небогатые, нам не до жыру.

Предупреждая, кстати, их же восклицания о том, что «Путин вот-вот сдаст япошкам Южные Курилы», в сотый раз за крайний год отмечу: нелинейное мышление нерядового дзюдоиста (лично я был в отрочестве максимум районным чемпионом в этом виде спорта… так сказать, в отличие от), ставшего гроссмейстером международной политики, вполне себе не воспрещает в эти шахматы играть с уставшей от своей же гегемонии Америкой, японским сюзереном, и ее не обладающим субъектностью вассалом втемную. Не удивился бы, в конечном счете, нашему провозглашению Японского архипелага «продолжением Курильской гряды». Со всеми вытекающими. Это был бы высший класс «мерцания», и всё к тому идет. 

Для справочки во избежанье голословности: мерцающие шахматы – один из классов полифигурных шахмат, т.е. в них одновременно двигают определенным множеством фигур (не правда ли, сам принцип родственен тотальному футболу, равно как и дзюдоистскому «поддаться, чтобы победить»?) И, что крайне примечательно, изобрели их 21 февраля 1981 г. наши соотечественники из Архангельска, что впервые отмечалось в номере газеты «Речник Севера» от 21 мая 1981 г., опубликовавшей 9 диаграмм демонстрационной партии (первый рецензент игры – небезызвестный архангельский шахматист Б.А. Радевич). К слову, и сравнительно новомодная соционика (о которой тут подробнее не будем, но в контексте моей статьи упомянуть ее стоит), в те же годы зародившаяся именно в советских академических кругах от Вильнюса до новосибирского Академгородка, конечно, невзирая на свою пока не всеми признанную научность, явственно обогатила русскоязычный интеллектуальный ландшафт.

В соответствии с классификацией мерцающие шахматы подразделяют на четыре формы: пульсирующие приоритетная и неприоритетная, последовательные приоритетная и неприоритетная. Кстати, что классические шахматы считают частным случаем последней четвертой формы. Что касается самой игры, она ведется сериями ходов, в рамках которых каждая сторона вправе каждой своей фигурой сходить единожды, т.е. сделан быть должен как минимум один ход.

Как известно, ум за денежки не купишь – но вот с возрастом есть опция его нажить. Вот потому-то политического реалиста Киссинджера в Москве как минимум выслушивают, а некомпетентному послу Макфолу спели шнуровскую «Дорожную»… сие идеальная иллюстрация того, что идеологические ориентации могут быть полярно разными, но русские имеют дело только с теми, кто как минимум не идиот. Таким образом, нельзя не признать, что реалистическое видение политики не есть альтернатива идеологиям, скорей по отношению к последним оно является базовым фактором их эффективности и жизнеспособности.

Иорданский же монарх Абдалла II ибн Хусейн (р. 1962) в апрельском интервью The Washington Post озвучил прямо, по какой причине (если политесы в сторону отставить) даже не хватающие с неба звезд арабы постепенно записали коллективный Запад в идиоты: «С их собственной точки зрения русские играют в то, что я бы описал как трехмерные шахматы (From the Russian point of view, they play what I describe as a three-dimensional chess game)».

Говоря короче, если вы хотите объяснить кому-нибудь на пальцах, к чему всё в этом мире клонится, достаточно шести слов (не считая союзов): Трамп и покерный блеф vs. Путин и мерцающие шахматы…

 

Владимир Путин и #ТотальнаяПолитика

Существенными оговорками, которые не позволяют мне бездумно утверждать, что школы политического реализма (прагматизма) и Realpolitik не имеют нынче никакой альтернативы – оговорками, на которые я намекал еще в начале нашего экзерсиса – собственно, просты и сводятся к большим двум возражениям:

Во-первых, вряд ли можно признавать желанной перспективу дискотек на граблях в виде [явочным порядком] возвращения сегодняшней миросистемы в ХIХ столетие – а то, что сей несомненный регресс происходит, можно было чуйкой ощутить, еще при виде падающих башен WTC в Нью-Йорке полтора десятилетия тому назад. Фиксация же российских деятелей [самых верхних этажей политикума] на перспективе построения в РФ политической «нации», которая бы сменила «историческую, социальную и интернациональную общность людей» советский народ, их ориентация на «государствообразующий русский национализм» представляются заведомо бесплодными. И снова – дискотеками на граблях XIX века под копирку западной политической мысли. Духовные наследники всех этих ильиных и солженицыных тут не пройдут и не взлетят, а их присутствие в публичном дискурсе (ага, пойду помою с мылом рот) российской власти можно оправдать лишь только с точки зрения ее работы по установлению реально действенного в нашем обществе баланса интересов, ювелирной точечной настройки прочной адаптивной политической системы без кликушества всех неудовлетворенных (то ль в известном смысле, то ли в целом жизнью) навальных, удальцовых, благиных, просвирниных, сулакшиных и гиркиных.

А, во-вторых, почти что все, кого упомянул и процитировал я в данном тексте, как бы мягче выразиться, – черти нерусские. В том смысле: не приходятся нам никем и люди для нас сорта пятого или десятого, каких бы семи пядей в лобной кости ни были. Причем нерусские не по этническому (национальному) признаку, но по культурному, цивилизационному. Отсюда и мой тезис, так сказать, в зачет научной новизны: основные игроки в Большой Игре на следующем витке спирали Истории – не государства [в т.ч. национальные], а цивилизационные проекты, что в хозяйственном смысле по своим границам, кстати, больше или меньше совпадают с подробно описанными коллегой mamomot «технологическими зонами» (от «белого» их ядра через «серую» полупериферию до беспросветно «черных» задворок). Вот отсюда и еще один мой тезис: если западных и прочих иноземных представителей Realpolitik, прагматизма, политического реализма полностью устраивают те духовные увечья как отдельных индивидов, так и целых «наций», мы в России знаем, что возможен и другой путь, т.е. мы умеем как отдельных индивидов, так и целые народы вынимать из каменного века, одарять их как условным хлебом с маслом, так и развитой культурой, и своею собственною государственностью. Да, в советскую эпоху мы с последним перегнули палку, где-то воспитав конкретных паразитов, но сам вектор русскости, пронзающий столетия, показывает: там, где политические реалисты Запада и остального мира остановятся в момент признания несовершенства человеческой природы, продолжая оперировать тем, что есть, русский реалист в политике своей работать будет также с тем, что есть, но при малейшем шансе «сделать хорошо» себе и всем, он этот шанс использует (ведь эгоизм, свойственный ущербной протестантской этике [предпринимателя], на долгосрочном треке вопреки стереотипам радикально убыточен). Все это возможно лишь по мере эволюции той самой человеческой природы, а точнее человеческого духа, по мнению русского философа Николая Бердяева (1874-1948), более первичного по отношению к политическому процессу, нежели политические институты, следовательно, подлинная трансформация российского политического процесса возможна лишь посредством трансформации его социокультурных оснований, а отнюдь не институтов. Именно в таком ключе «национальный» эгоизм отдельных государств Россия рано или поздно перекроет сознаваемой реалистично [справедливо, прагматично] наднациональной (русские в значенье имперского суперэтноса) доктриной ограниченного альтруизма в рамках собственной семьи народов – и, что нужно подчеркнуть, народов разных государств – как сознающих цивилизационное свое родство, так и демонстрирующих стопроцентную лояльность своему центру силы. Напоследок [в рамках возраженья №2] себе позволю и еще один немаловажный тезис: как и маргиналы (в смысле, что подобных нам довольно мало) от академической среды, я – сторонник всеобъемлющей перенастройки политической науки с ее западной догматики на русскую фактуру и реалии. В том смысле, ратую за полный пересмотр самого тезауруса нашей политологии, за исчерпывающий аудит ее категориально-понятийного аппарата на предмет того, насколько англосаксонская терминология отвечает цивилизационным интересам России. И чтоб далее набор токсичных для Империи концепций и идей, не выдержавших этой проверки на вшивость, подвергся… нет, конечно, не «демократическим люстрациям» (опять же не наш метод!), но был бы нашей политической наукой удостоен, как сказали бы все те же англосаксы, хэштега #blacklisted. В смысле изучай, п-ста, в три горла, если уж так нравится – но исключительно как помыслы твоих врагов.

Конечно, даже добросовестный читатель, что дошел до этих строк, пока не очень понимает, для чего все это пишется. Что же, после долгих предисловий, наконец, приспело время взять быка за рога: основная цель моей статьи ввести в [научный – после, а пока хотя бы в] околонаучный лексикон понятие «тотальная политика», которое, ну если выражаться покороче, отличается от школ Realpolitik, политического реализма (прагматизма), структурного реализма (неореализма) и неоклассического реализма тремя центральными положениями:

1. Основной субъект тотальной политики – не «национальное государство» XIX-XX вв., но большой цивилизационный проект столетия XXI-го, причем:

- ограниченный географическими и климатическими особенностями отдельных макрорегионов мира;

- полностью способный в целях собственной защиты выстроить систему коллективной безопасности вместе с лишенными глобальной субъектности акторами межгосударственных отношений в рамках своего проекта;

- стабильно развивающийся (вероятнее всего, в ключе цифровизации и неоиндустриализации) в рамках собственной «технологической зоны»;

- располагающий суверенной финансово-валютной системой с собственным центром денежной эмиссии плюс должными запасами природных ресурсов (в первую голову энергетических) и самодостаточными рынками сбыта (от 250 млн. до 1 млрд. душ);

- самостоятельный во всех аспектах социокультурного своего бытия (цивилизационная идентичность, выраженная в соответствующего рода «культурной гегемонии», как выразился бы итальянский неомарксист Антонио Грамши (1891-1937), а также идеалы / ценности / культура массовая и высокая, наука и образование, демография, здравоохранение и физическая культура, традиционные религии и проч.)

2. В отличие от школ Realpolitik, политического реализма (прагматизма), структурного реализма (неореализма) и неоклассического реализма #ТотальнаяПолитика понимает политический процесс расширительно, исследуя не только лишь бытующую систему международных отношений, но и сферу внутренней политики больших цивилизационных проектов, являющихся субъектами Большой Игры в XXI столетии. А что касается политики международной, то представленную в физике «теорию матрешки» в рамках междисциплинарного подхода можно, как мне кажется, перенести в политологию. Допустим, разрабатывать «внешнеполитическую теорию русской матрешки», согласно которой система интеграционных проектов России состоит из шести уровней. 1 – СГ РФ и РБ, 2 – ЕАЭС / ОДКБ, 3 – СНГ, 4 – ШОС, 5 – БРИКС, а есть и уровень номер нуль – непризнанные либо признанные частично государства под российским протекторатом: ПМР, Абхазия, РЮО, ЛДНР. То, что защищается по умолчанию, в противном случае верховная власть РФ теряет легитимность в глазах собственного населения. Важнее нулевого уровня интеграции нам должно признавать лишь внутреннюю политику самой Российской Федерации [неофициально – Новой Российской Империи].

3. И, что важней всего, в контексте внутренней политики (чьим продолжением, а не отдельной, как считают политические реалисты и т.д., сферой, для нас является политика внешняя) #ТотальнаяПолитика придерживается не подустаревших научных подходов XIX-XX вв. (от фрейдизма с бихевиоризмом до структурного функционализма с институционализмом), а более отвечающего коренным интересам России цивилизационного и социокультурного подходов [к научным исследованиям], хотя и вышеупомянутым подходам в продуктивности не отказывает, разве что не позволяя своему сословию мыслителей съезжать в условное сектантство. Применительно к общественно-политическому процессу нынешней России социокультурный подход как раз позволяет непредвзятым практикующим политикам сместить фокус зрения с либерального «законничества» институционалистов (их в Госдуме той же столько, что хоть попой жуй, как говорится) на неосталинистский «плач Ярославны» по идеологии, «которую мы потеряли» (этих соответственно в тырнетах как собак нерезаных) и лишь затем, если позволит интеллектуальная потенция, начать копать еще чуть глубже. Условно: если Человеку Традиции коррелируют такие социокультурные основания политического процесса, как мифологии и монотеистические религии, а Человеку Модерна (фундаментом последнего была наука) – идеологии времен классической и неклассической научных парадигм, то Человек Постмодерна (и науки постнеклассической) задорно деградирует от квази-идеологии [потребления] к новой мифологии [потребления], в которой, если вдуматься, Стив Джобс и Илон Маск воспринимаются на уровне божеств древнеегипетского пантеона. Именно подобная архаизация мышления в целом и политических рефлексов [условного плебса] в частности составляют либеральный фокус-покус якобы принципиального отказа от идеологий. Кстати, что касается системных либералов, вхожих в коридоры власти, эти самые сислибы в тех же целях апеллируют к религиям, чье содержание последовательно выхолащивается ими в пользу формы. Только русские, на протяжении тысячелетий умудрявшиеся всякий импорт с Запада перелицовывать под собственные нужды так, что коллективный Запад только злобно по итогу чертыхался, могут и должны вышеозначенный порочный круг покинуть. Выкинуть на свалку Постмодерн с его ложными дихотомиями, моральным релятивизмом и тому подобным мусором. Придумать и обосновать свой новый тип концептуальных построений, что составили бы социокультурное основание дальнейшей трансформации российского политического процесса, непременно обслуживающего наши с вами интересы. В противном случае к чему вся эта суета?

Nota bene: Вообще оговорюсь, что видение в рамках предлагаемой «тотальной политики» не может подменить собой религии, идеологии либо нечто, что витает в воздухе и зреет в головах пока немногих российских мыслителей нового толка, в искомом качестве социокультурных оснований политического процесса. Поясню по какой причине: понятие цивилизационного проекта шире, чем понятие общественной жизни, что в свою очередь шире понятия политического процесса. Чтобы сознающий собственную цивилизационную идентичность социум способен был существенно воздействовать на политическую сферу, ему необходимо нечто, что в концептуальном и ценностном отношениях пронизывает ВСЕ сферы общественной жизни (ранее с такими функциями управлялись мифологии, религии, идеологии). Таким образом, «тотальная политика» является лишь одним, пусть и важным, кирпичиком в основании «нового мировоззрения» Русской цивилизации, и лишь затем подобное мировоззрение способно будет стать социокультурным основанием дальнейшей трансформации российского политического процесса. Кирпичом, аналогичным для хозяйственной сферы, по всей видимости, будет рыночная сталиномика как следующий этап развития сегодняшнего госкапитализма; для социокультурной сферы – пресловутая Мечта-3000, вплоть до бытового уровня риторики реализующая ключевые принципы единства в многообразии, а также примата здравомыслия в разграничении, с одной стороны, Традиции и, с другой, модернизации (трансформации). Именно вопрос соотнесения с Традицией любых феноменов, явлений, фактов российского политического процесса лично я считаю ключевым.

С обширным определением «тотальной политики», новейшего понятия в российской политической науке, вроде разбросались. Но добавлю вот что: вестернизация для русских, фигурально выражаясь, – дело техники. Всегда заимствовали что-то, но всегда критично. Адаптируя полезности, отбрасывая все негодное. В закрепленье предыдущего абзаца процитирую величайшего, на мой взгляд, политического реалиста всех времен и народов, товарища Сталина (1878-1953), в одной из своих речей 1935 года сказавшего очень четко: «Старый лозунг «техника решает всё», являющийся отражением уже пройденного периода, когда у нас был голод в области техники, должен быть теперь заменен новым лозунгом, лозунгом о том, что «кадры решают всё». В этом теперь главное».

Создатель номенклатурной модели кадровых процессов, по сути, русской меритократии, Сталин понимал, что только управляемость всей политической системы сверху донизу и позволяет выжить в драматичные периоды истории страны. А вот его прямая речь с кремлевского приема в честь участников Парада Победы 25 июня 1945 г.: «У меня простой обыкновенный тост. Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают «винтиками» великого государственного механизма, но без которых все мы – маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стоим. Какой-либо «винтик» разладился – и кончено. Я подымаю тост за людей простых, обычных, скромных, за «винтики», которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя им легион, потому что это десятки миллионов людей. Это – скромные люди. Никто о них не пишет, звания у них нет, чинов мало, но это – люди, которые держат нас, как основание держит вершину. Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей».

Понимал всю значимость «работы с людьми» и второй по своему величию русский верховный правитель в истории, также, безусловный реалист в политике – царь Иван Грозный (1530-1584). Вот что он писал Елизавете I, королеве Англии, в 1570 году: «Мы думали, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государевой чести и выгодах для государства, – поэтому мы и затеяли с тобой эти переговоры. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые (подчеркнуто мной – прим. авт.), и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании, как всякая простая девица».

Солнце русской словесности, поэт Александр Пушкин (1799-1837) очень образно и точно эту мысль продолжил: «Все куплю», – сказало злато // «Все возьму», – сказал булат». Петрушка в том, что в цивилизации атлантизма верховодят именно ростовщики, покупающие ландскнехтов, но что касается Русской цивилизации, условные siloviki всегда прогнут не менее условных барыг под себя. И не вина Владимира Путина, что аппаратную свою новацию в виде Нацгвардии он пока не может запросто назвать, не маскируясь, новою опричниной. По крайней мере, аллергию здравомыслящей части русского суперэтноса на слово «национальная» [в привязке к слову «гвардия»] вполне компенсировали в последнее время аресты разных улюкаевых, серебренниковых, им подобной швали. И то хлеб, что Владимир Путин в свое время «мужиков торговых» равноудалил от рычагов принятия решений в нашем государстве, оное тем самым превратив из корма в едока.

Автора сих строк вполне возможно при желании назвать «сектантом-путиноидом», «свидетелем ХПП» и протчая, но факт останется фактом: был я им далеко не всегда и стал им по мере своего взросления вполне осознанно. Владимир Путин, если тему личных рейтингов продолжать, за эти 18 лет уже вошел в Топ-3 российских лидеров всех времен, хотя по совокупному влиянию на ход развития России делит его третью строчку с императорами Петром Великим и Александром Миротворцем. Благо считанные годы (обострение на всех фронтах [тотальной политики] прогнозируется на период 2018-2030 гг.) остаются до условной точки бифуркации, по прохождении которой Путин либо встанет вровень со Сталиным, либо вылетит к чертям с этого импровизированного пьедестала почета. Наблюдать за этим, так или иначе, будет крайне увлекательным занятием.

Пока же, если говорить об этаком внутриполитическом аспекте нашей сегодняшней жизни, как кадровая политика на местах, все далеко не супер: сталинская номенклатура вынесла б патрон-клиентскую модель рекрутинга элит по-путински, что называется в одну калитку. Только относиться к этому необходимо без эмоций. Да, регресс, произошедший в этом отношении даже за последнюю четверть века, очевиден и слегка разочаровывает. Но давайте будем реалистами: во-первых, ясно, что пока иного не дано, а во-вторых, скрутив часы истории во времена «России, которую мы потеряли», современный правящий класс впервые за очень долгое время получил блестящую возможность выродиться самостоятельно, дегенерировать без посторонней помощи всяких там революционных матросов и деревенской черни с вилами. Боролись? Напоритесь! Только этим обстоятельством в сегодняшней психологии российских масс и объясняется их, масс, спокойствие. Все занимаемся собой. И, что важнее, постепенно покидаем нам навязанное Западом измерение политического процесса, в котором нам просто не светило выжить.

В порядке нелишнего отступления: в рамках изучения политических институтов, процессов и технологий насчитывается 12 обширных разделов – политическая власть, политическая система, политический режим, политические институты, политические элиты, в т.ч. феномен политического лидерства, общественное мнение и СМИ в политике, религии в политике, политический процесс, в т.ч. его социокультурные основания, политическая модернизация, основные школы политической науки, политическое управление, электоральные процессы. Что касается «тотальной политики», она является ключом для понимания без исключенья всех этих аспектов, применима к каждому из них, но в данном случае раскрою ее сущность лишь в контексте политического лидерства, раз говорить о рекрутинге политических элит посредством вовлеченья [в государственные кадровые процессы] пресловутых масс в сегодняшней России не приходится.

Именно в условиях российской патерналистской специфики политическое лидерство (как продукт персонификации осознаваемых социумом групповых и общественных интересов) становится основанным на личном авторитете верховного правителя способом самоорганизации общества в целом, в процессе которой политики оказывают легитимное влияние на социум, в добровольно-принудительном порядке делегирующий государству его политико-властные полномочия, отказываясь в пользу этого от части своих «прав». Иллюзии же иностранных политологов о том, что лидеров определяет «демос», с точки зрения нормальной политической практики не реалистичны и вредны. Общество легитимирует вновь прибывших на капитанский мостик лишь постфактум – и мы, русские, всего-то демонстрируем на этот счет похвальное политическое здравомыслие, на фоне которого англосаксонское двоемыслие проигрывает все более явно в силу именно своей размытости, нечеткой фокусировки на сути вещей и процессов.

Два аспекта политического лидерства – формальное (должностной статус) и реальное лидерство – совпадают лишь частично, но всегда взаимообусловлены, ведь лидером стать можно лишь по мере достижения определенной должностной позиции. Тому довольно яркой иллюстрацией является (опять шахматы?) рокировка Путина с Медведевым, когда последнему в глазах народонаселения России даже статус третьего президента в истории РФ не позволял восприниматься реальным политическим лидером (скорей – технической фигурой). Но в контексте политического реализма замечательней другое: даже западные эксперты осенью 2011 г. признавали, что возвращение блудного президента в его президентское кресло радикально всё упрощает. Так, немчики Александр Рар из Германского общества внешней политики и профессор Эберхард Шнайдер из исследовательского центра «ЕС – Россия» высказывали мнение о том, что этот поворот сюжета больше разочарует на Западе политиков, чем бизнес-круги. Ну что же, тяжела и неказиста жизнь безмозглого «эльфиста». А профессор Шнайдер заодно не преминул, что называется, газифицировать лужу своим прогнозом о том, что в последующие две президентских каденции Путина влияние России на мировую политику значительно ослабнет. Лол, как говорится, што? 

Опять же: пресловутая рокировка Путина с Медведевым, по сути, выступила идеальной иллюстрацией отсталости западной политической мысли. Возьмем, к примеру, Макса Вебера с его типологией лидерства:

Рационально-легальное (бюрократическое) лидерство? Пожалуйте! Владимир Путин, раз его демонизируют на Западе, клеймят как «злобного диктатора», вполне бы мог слентяйничать, не тратить время и махнуть рукой на процедуры, нормы и формальные ограничения российского избирательного законодательства, на то, как это будет выглядеть в глазах народа, и сразу же пойти на третий президентский срок еще в 2008 году. Он этого не сделал, потому что и юрист по высшему образованию, и либерал-законник в плане политической своей ментальности. И он действительно за эти 18 лет пусть медленно, но верно строит правовое государство, отрицать того нельзя.

Что касается харизматического лидерства, предполагающего некий иррациональный консенсус общества по поводу его доверия самой личности лидера; взвешенного доверия его управленческим качествам; убежденности людей в особой, предначертанной свыше исторической миссии первого лица страны, то Путин в этом смысле – подлинный аль фачино, главный харизматик мировой политики. И в то же время самый рядовой россиянин, сознавая, как далек от него лично Путин, чувствует интуитивно: с «этим парнем» – хоть в разведку, хоть на сенокос, хоть в караоке-клуб попеть «My Way» Синатры, опрокинув кружку «Жигулевского» (см. эпиграф Уолта Уитмена в начале текста). В общем, было бы наивно эти эпизоды объяснять лишь ухищрениями штатных имиджмейкеров Кремля. При этом же [на уровне спинного мозга] чувствуется, как без искорки, по принуждению своих кукловодов западные политиканы лишь стремятся подражать российскому Президенту: от [сомнительной ориентации] Макрона, что недавно с вертолета десантировался на подводную лодку, до Трампа, «жгущего сердца глаголом» в этих ваших «твитторах». Но важное отличие харизмы Путина от «скучных девочек» на политическом олимпе Запада – в том, что он не говорун напыщенных речей, каким себя, к примеру, позиционировал Обама, что вы не сыщете верховного правителя России в соцсетях, что даже в чуть усталом от безумия сегодняшнего мира (но по-прежнему с лукавою усмешкой) взгляде разведенного мужчины «чуть за 60» не заподозрить ни на миг хоть сколь-нибудь ослабевших воли, хватки, политической интуиции… да даже пресловутого отсутствия яиц! Вот вы можете себе представить, что там может что-то не стоять? Я – нет. Тестостерон всегда заметен даже издали. 

Традиционный лидер опирается на веру общества в примат Традиции, в российском случае вдобавок – в то, что институт верховной власти нам дарован Богом и является сакральным. Даже самый конченый из атеистов, что попал бы в Кремль с серьезными намереньями – т.е. не на жалкие 4-8 лет, которых недостаточно для построения реально эффективной государственной политики – стал бы ездить к старцам, на гору Афон и протчая, в противном случае воспринимался бы народом как случайный клоун в кресле Президента. Кстати, именно поэтому «тотальная политика» предполагает (раньше или позже) официально изменить название страны с РФ на Новую Российскую Империю, в которой должность императора функционально мало отличалась бы от президентской, но передавалась бы на основе следующих концептуальных положений. Император правит один срок, но срок этот – лет 20-25, причем с возможностью уйти на отдых раньше в силу тех или иных причин (по состоянию здоровья, по утрате легитимности и проч.) Передача власти происходит вдумчиво, без спешки: так, предшественник готовит, проверяя в деле, в куче дел, фигуру кулуарно согласованного всеми группировками элит преемника и пару-тройку запасных вариантов (близкородственные связи абсолютно под запретом!) минимум за 10 лет. Знакомя с ними население за 3-4 года, что предшествуют его уходу на заслуженный покой. И когда приходит «время Ч», выносит вопрос утверждения преемника в его должности на всенародный референдум, являющийся неким вотумом доверия общества бытующему стратегическому курсу НРИ и даже своеобразной формой присяги на верность новому императору. Такой вот абсолютно современный уровню наличных вызовов, такой вот уважительный к традиционным политическим воззрениям великих наших предков прагматический гибрид монархии с республиканской формою правления. Меритократия по-русски! И без ложной скромности – не пахнет фашизоидностью Ильина. Не оставляет никаких лазеек ерундистике потомков тех, кто отказался от российского престола. Ведь народ наш, в общем-то, не любит правителей-неудачников, и все телодвиженья ретроградного крыла российской власти в плане всех его попыток возвеличить государственных преступников Николая Романова (канонизация страстотерпца) и Бориса Ельцина (возведение Ельцин-Центра), по любопытнейшему совпадению связанные с масонским градом Екатеринбургом, выглядят по меньшей мере смехотворными и исторически нерелевантными. В то же время политические реалисты не способны не признать, что в ХХ веке русские как суперэтнос, по всей видимости, не заслуживали лучшей доли, чем правление Романова, Хрущева, Горбачева, Ельцина (их Сатана, что называется рассудит со своими сковородками, а нам быть должно потрезвее, поспокойнее). По крайней мере, знаменитая теория цикличности истории Валентина Мошкова (1852-1922), царского генерал-лейтенанта (в отставке), члена-сотрудника Императорского Русского географического общества, видного ученого-этнографа, координатора общества археологии, истории и этнографии при императорском Казанском университете объясняет это достаточно стройно (и в контексте этого напрашивается параллель между Путиным и царем Михаилом, основателем династии Романовых). Но всему – свое время. Так что реставрация Романовых была бы для России сущей катастрофой. Исторический поезд ушел, господа.

Но, даже невзирая на подобные эксцессы, объясняемые, в общем-то, ничем иным, как состязательным характером политического процесса в современной России (просто по исконно русской традиции борьба ведется непублично), все мы видим: там, где Вебер наводит тень на плетень, «тотальная политика» в контексте политического лидерства Путина и современной России органично и реалистично забирает в разных типах политического лидерства то лучшее, что отвечает духу времени, и отбрасывает шелуху. Сей тезис виден на примере еще одной типологии: консерваторы, революционеры и реформаторы. Мол, консерватор в лидерской позиции зациклен исключительно на сохранении и укреплении наличной политической системы, для него рациональна лишь Традиция. Ориентир для реформатора – т.н. эволюционный путь развития социума и политикума, плавная модернизация с опорой на традиции. Как видим, Путин сочетает в своем типе лидерства и те, и эти признаки, что делает возможным для российских правящих элит тот [кажущийся либерде шизофреническим] «православный чекизм», сочетание ильинского либерал-консерватизма и тому подобных булкохрустов с остатками эгалитарных ценностей СССР. И также, пусть и с небольшой натяжкой, Путин может быть парадоксальным образом аккредитован в качестве лидера-революционера, со своими ценностями стабильности [в противовес оранжаду финансируемых Западом «революций»], «суверенной демократии», многополярности в международных отношениях и т.д. отрицающего глобальное доминирование ростовщических ценностей и постепенно создающего как во внутренней, так и во внешней политике нечто принципиально новое.

Путин умудряется проскальзывать меж Сциллой и Харибдой эльфийских крайностей во всех без исключения других классификациях:

1) по содержанию деятельности (лидер-вдохновитель vs. лидер-исполнитель);

2) по характеру деятельности (универсальный лидер vs. ситуационный лидер);

3) по акцентам деятельности (эмоциональный лидер vs. деловой лидер);

4) по стилю руководства (авторитарный лидер vs. лидер-демократ);

5) по отношению к существующим структурам (функциональный лидер, стабилизирующий их, способствующий их развитию vs. дисфункциональный лидер, что стремится их разрушить). В данном случае Владимир Путин постепенно, без «демократических люстраций» (являющихся идиоматическим выстрелом в ногу) разрушает политические институты, что достались нам в наследство от Советского Союза, но не забывает также на основе исключительно советских принципов развивать хотя бы тот же самый ВПК – как главное условие нашего выживания в жестоком мире «тотальной политики».

Нужно дополнительно отметить то, что даже тривиальный поиск в гугле / соцсетях, позволяет заключить: британский политический журнал Total Politics (выходит в свет всего с 2008 г.), бложик в Одноклассниках про котиков и титьки плюс цитата из французского философа-постструктуралиста Жиля Делёза (1925-1995) («Политика для человека есть всё, она тотальна. Всё, в конечном счете, – политика. Вне политики остается лишь замкнутое индивидуальное существование»), не раскрывают всей специфики понятия «тотальная политика» в контексте нынешних реалий. Но при этом крайняя цитата вряд ли будет лишней, т.к. позволяет нам выделить еще один нюанс вводимого в научный оборот понятия «тотальная политика»: тотальность в данном случае – синоним полноценности, полновесности, полнокровности, тех самых качеств, что в политике должны присутствовать всегда. Стесняться в этом смысле всяческих аллюзий с «тоталитарностью» русским не след, чай, мы не ханны арендт какие. Единственный наш комплекс – комплекс полноценности. Ну и вообще: не надо стесняться своих комплексов. 

Продолжая линию упреков и предупреждая восклицания городских сумасшедших из стана турбопатриотов / либерды о том, что «в нынешней России – как на зоне // а Путяра – главный вор в законе», с неприкрытым удовольствием отмечу: нелинейное мышленье ленинградского дворового пацика, ставшего по достижению зрелости политическим реалистом, вполне себе не воспрещает в вверенном ему государстве приводить в отношения симбиоза [с последующим продуктивным синтезом] такие параллельные вселенные, как законы (Путин, на минуточку, юрист, не забываем) и понятия. Хотя на уровне истеблишмента последние сейчас находятся на стадии активного «расширения пространства борьбы», и многое на уровне возни вокруг активов и привилегий в России нынче и впрямь заметно «синеет». Но и поговорка про волков, с которыми придется жить, по-волчьи воя, родилась в России, а не где-либо еще.

Предупреждая их же восклицания о том, что «Путин не нисходит до участия в предвыборных дебатах, потому что: а) не уважает нас, обычных граждан; б) зассал», опять же с удовольствием отмечу: нелинейное мышление невзрачного («лучше быть некрасивым, чем быть бестолковым») гэбиста, явочным порядком, пусть и молча, обозначившего самое себя наследником восточно-римских императоров, не воспрещает не спускаться до полемики публичной с кем-то из условных подданных. И это правильно, и это – по традиции [византинизма], ведь участвуй он в дебатах, разжевывай каждый свой шаг, куда идем да по какой стратегии, это моментально привело бы к десакрализации верховной власти в России (вещь гораздо более опасная, чем с виду представляется). Плюс палится Контора, так что пусть уж лучше недруги не знают, что реально на уме у ВВП и ВПР.

Предупреждая восклицания городских сумасшедших из стана турбопатриотов о том, что «нам нужна идеология, а Путин со своими подельниками-олигархами не дает» (и вообще цитирует Ильина насчет недопустимости вмешательства государства в частную жизнь граждан), с удовольствием холуйским «ольгинского бота» отмечаю: нелинейное мышленье человека, хоть бы и родившегося на заре той самой «оттепели», что ассоциируется с главным из антигероев из числа отечественных лидеров ХХ столетия, и которая, в конечном счете, привела к «крупнейшей геополитической катастрофе века» (см. Послание Федеральному Собранию от 25 апреля 2005 г.), но не склонного сентиментальничать и ностальгировать, вполне себе не воспрещает видеть очевидное. А именно: «идеология» сегодня медленно, но верно превращается в ругательное слово (как «свобода», «дискурс» или «парадигма») – так бывает, когда с чем-то носятся буквально все, как с писаною торбой, ведь банальность редко продуктивна. Путин в этом отношении – передний край, что называется, next level: не озвучивай каких-то планов, чтобы не садиться в лужу никогда, не связывай рук болтовней, действуй как лидер изощренно и ассиметрично, а единственным критерием твоей эффективности будет совокупный рост эффективности большинства твоих подопечных (сограждан). А советский опыт вне зависимости от каких-то «но» и «если» (что с того, что ты прав, если мертв?) оказался тупиковым и неэффективным. Нонче же, когда в нью-эйдже Эры Водолея «маленькие люди» топят за расслабленность, комфорт и удовольствия, условно прикуп не тот: на созидательных начальных стадиях своего жизненного цикла идеологии радикально, резко антиутопичны (даром что на поздних, декадентских – полностью напротив). Так что неча в этом смысле огород городить, говорунов трудоустраивать. В общем, чтоб спрямить витиеватости – если общество сословное (или на пути к сословности, как нынче), то идеология, по определению на поздних стадиях собственного жизненного цикла подменяющая политический здравый смысл, и пропаганда как ее инструмент нужны и важны исключительно для удержания в стойле социальных низов, а уж «элиты» этой роскоши себе позволить не могут – только оппортунизм, только Realpolitik, только хардкор! Если же общество бессословное, с обилием социальных лифтов, с общедоступностью информации, однако же все больше бронзовеющей троцкистской верхушкой, как в СССР после смерти Сталина, идеология с пропагандой для такого общества смертельны. Слава Богу, что запаса цивилизационной прочности (идентичности) нам хватило, чтобы не подохнуть окончательно. Ведь что касается США в аналогичной ситуации их нынешнего неотроцкизма (только номинально это неоконы и мондиалисты либерального окраса), уверенности на этот счет не имеется.

Добавлю: по большому счету у СССР ошибок не было – он несмотря на ряд своих блестящих достижений изначально был конструкцией фантомной и был обречен на реконфигурацию, которая и состоялась по историческим меркам мгновенно. Важно то, что главное свое предназначение Советский Союз вполне исполнил: не позволил Западу закрыть на веки вечные «русский вопрос». Плюс дал в загашник множество практических наработок, которые еще пригодятся на случай, если человеческая природа все же эволюционирует от обывательской идеи «личной автономии» на новый уровень самосознания и самоактуализации.

В общем, советский период нашей истории с его идеологией не есть священная корова, это лишь одна из кож, которые по мере надобности наша цивилизация надевала и скидывала. Чтобы выжить и транслировать себя в будущее, и это с точки зрения политического реализма единственная миссия Русской цивилизации. Если политическая воля к тому есть, найдутся и ресурсы. Дальше человечество сравнит «витрины» и само определится, чей проект жизнеспособнее и привлекательнее. А у нас, как говорится, «no f**ks given», «flaunt it if you got it» и т.д. И никакого мессианства, только здравый смысл и разумный шовинизм.

Предупреждая ж восклицания городских сумасшедших из стана либерды о том, что «Путин делает из нас изгоев, предлагая нам свои фуфлыжные скрепы вместо членства в НАТО, пармезана, тесл и айфонов», без удовольствия, но с ёрнической ехидцею отмечу: нелинейное мышленье истинного либерала Путина, настолько истинного, что был вынужден под давлением обстоятельств из либералов податься в прагматики и этатисты (т.к. в первую голову быть либералом это быть разумным эгоистом со своей рубашкой, близкой к телу, не быть кормом – и потом только брехня для плебса про «свободы» и «права»), вполне себе не воспрещает конкурентную борьбу цивилизаций Западной и Русской. Ибо всю историю Россия была в тонусе как раз тогда, когда не мнила, что с ней «дружат», как в «святые 90-е». Вся незадача наших либеральных эльфов в том, что они топят только за такую конкуренцию, в которой верх берут они, а не прагматическая вата вроде нас. Мы, сексуальное большинство, как-то без эмоций б относились к статистической погрешности в 14… в реальности ж не больше парочки процентов населения Материка Россия (государство-континент В.И. Вернадского), помня о «единстве неслиянного, но неразъединенного», как завещал нам преподобный Сергий Радонежский (XIV в.), но раз меньшинства наши политические не устраивает «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ» еще одного политического реалиста Мао Цзэдуна (1893-1976), претит спокойное и конструктивное сосуществование… что же, биться головой об стену, чтобы одолеть мигрень свою, наверно тоже метод. Но не наш. Carthago, мать его, delenda est.Да, может, нам не стоит убивать буквально всех, кто хочет нашей смерти. Но все мы, юные судоплатовцы, должны быть внутренне к тому готовы. Если Родина прикажет, если Родина позовет. Мы тоже хищники.

#ТотальнаяПолитика