Одной из самых комплексных проблем изучения Китая является вопрос о том, насколько можно доверять гигантским письменным компиляциям древнекитайских историков (особенно в той части, где они сами опирались не на документы, а на предания) и тенденциозным философско-политическим трактатам. Популярные около века назад гиперкритические взгляды на эти источники как на крайне недостоверные, отошли в прошлое, когда археологические раскопки показали, что династии II тыс. до н. э., о которых сообщает традиционная китайская историография, действительно существовали. Однако необходимость видеть историческую реальность сквозь призму вторичных, обобщающих источников, особенно официальных, подчиненных определенной концепции, по-прежнему порождает немало трудностей. Яркий пример: источники одинаково говорят о «династиях» и «императорах», идет ли речь о полулегендарных племенных вождях III тыс. до н. э. или о бюрократической централизованной монархии рубежа эр. Когда источники, наоборот, говорят о фундаментальных переменах в прошлом или о характере целых эпох, далеко не всегда можно понять, насколько это отражает реальность, а насколько – оторванное от нее позднее теоретизирование, подогнанное под ту или иную концепцию.

Наконец, необходимо выделять искажения, связанные с официальными или идеологическими фикциями (если источник говорит, что такой-то иноземный народ признал зависимость от Китая, это может отражать и действительное признание зависимости, и присылку обычного посольства, и даже появление простых купцов с подарками властям). В итоге спор идет даже вокруг фактов на первый взгляд очевидных: так, китайские переписи населения и официальные истории сообщают о колоссальном сокращении населения в эпохи смут. Это казалось вполне естественным, пока синолог Г. Билленстейн в середине XX в. не выяснил, что сокращения эти в реальности были куда меньше, чем свидетельствуют переписи: просто в эпохи нестабильности администрация контролировала население куда хуже и значительная его часть оставалась непереписанной (переписи проводились с целью налогообложения, и по возможности население от них пыталось уклониться).

Второй комплекс проблем, активно изучаемый китаеведами-«древниками», – это установившаяся к рубежу эр специфика китайской цивилизации, история ее становления и развития, та роль, которую она играла в истории Восточной и Центральной Азии в целом. Традиционная китайская историография (до нач. XX в.) отличалась тщательным комментированием древних источников и исходила из двух концепций: китаецентризма (представление о том, что Китай есть центр мира; китайскому правителю само Небо отдало весь мир во власть – просто сам мир не всегда знает и признает это, а официальная культура Китая есть высшая и единственная нормативная культура мира, так что все те, кто не принял ее и не подчинился ее нормам и власти Китайского государства, оказываются «варварами») и династических циклов (любая династия правит, пока Небо, от которого исходит всякая власть, сохраняет за ней «небесный мандат» на правление; рано или поздно династия погрязает в грехах и небрежении своими обязанностями перед страной, и тогда Небо лишает ее «мандата» и передает его следующей династии, которая в результате и приходит к власти путем смуты или переворота). Обе эти концепции были выработаны и стали нерушимыми государственными доктринами еще во времена Сыма Цяня.

Китайская историография последних ста лет является составной частью современной науки и применяет ее методы. Особенно тщательно изучает она социально-экономическую историю древности (хотя в свое время не обходилось здесь без вульгаризации) и занимается обработкой результатов раскопок (в частности, раскопок целых поселений на больших площадях). Исключительно развито изучение Древнего Китая в Японии, с давних времен находившейся под влиянием китайской культуры. У истоков европейского изучения Древнего Китая стоит французская школа синологии конца XIX – начала XX в. (Э. Шаванн, П. Пеллио, А. Масперо).

В России начало современному научному китаеведению положили ученые 1-й половины XX в., прежде всего В. М. Алексеев. К настоящему времени отечественная школа изучения Древнего Китая (К. В. Васильев, Л. С. Васильев, В. М. Крюков, Л. С. Переломов, С. И. Кучера, Т. В. Степугина и др.) – одна из ведущих в мировой науке. Для нее характерен критический перевод и научное комментирование основных письменных источников. К сожалению, за сто с лишним лет эта работа прошла только свои первые стадии (крупным вкладом в нее явился первый в мире полный перевод «Исторических записок» Сыма Цяня, начатый в 1970-х гг. Р. В. Вяткиным и продолженный его сыном).

http://www.telenir.net/istorija/istorija_drevnego_vostoka/p8.php

В 213 г. до н. э. культурному наследию Китая был нанесен непоправи­мый урон. По приказу императора Цинь Ши-хуанди, в 221 г. до н. э. объеди­нившего страну, было сожжено большинство исторических трудов, и прежде всего «Шан шу» и «Ши цзин», хранившихся в частных библиоте­ках. Поэтому, когда в Китае воцарилась новая династия Хань (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.), ее ученые приступили к огромной, кропотливой рабо­те по восстановлению утраченных текстов. Результаты оказались удиви­тельными не только в части воссоздания потерь, но и в области появле­ния новых работ. Сюнь Юэ (148-209), вероятно, потомок Сюнь Куана, написал «Хань цзи» («Записи о династии Хань»), излагающие историю Китая последних двух веков до нашей эры в хронологическом порядке. Иначе говоря, данная книга по охвату времени приблизительно соответ­ствует «Хань шу», но материал расположен по другому принципу.

Большая группа специалистов, среди которых были: уже известный нам Бань Гу, историк, литератор, музыковед и каллиграф Цай Юн (132-192) и др., работая, естественно, с перерывами, с 62 по 225 г. создала «Дун-гуань Хань цзи» («Записи о династии Хань, составленные во дворце Дун-гуань»). Они сохранились до наших дней только во фрагментах, но в свое время послужили источником сведений для целого ряда книг, в частности «Хоу-Хань шу» («История Поздней династии Хань») Фань Е (398—445), входящую в «Эрши сы ши»...

Реставрируя древние тексты, ханьские ученые не ограничились лишь их физическим восстановлением. Понимая, что к их времени изменились язык, письменность (современные китайские знаки берут свое начало именно с периода Хань, тогда как в более раннее время их форма была совсем иной) и образ мышления, они взялись за комментирование став­шего непонятным классического наследия. Надо отдать им должное — если бы не их пояснения, к которым, конечно, надо относиться критиче­ски, чтение древних произведений последующими поколениями китай­цев, и тем более (в Новое время) зарубежными учеными, было бы крайне затруднительно: оно и при наличии их разъяснений дается нелегко. По­рожденная ими традиция комментирования сохранилась затем вплоть до современности...

Все сказанное относится к текстам, которые, пусть с потерями и ин­терполяциями, передавались из поколения в поколение вплоть до XX века. Начиная с периода Хань, когда в Китае, впервые в мире, была изобретена бумага, они писались, а после появления в IX в. ксилографии — печата­лись на ней. В таком виде они и дошли до нас.

Существовали, однако, и произведения, которые пропали, казалось бы, бесследно в пучине времени, хотя были записаны на более прочном ма­териале — деревянных, чаще всего бамбуковых, планках. Следователь­но, о них никто ничего не знал и ими не пользовался. Эти труды возвра­щает к жизни современная археология. К ним относятся, в частности, более 1100 планок периода Цинь (221-207 гг. до н. э.), обнаруженных в 1975 г. в Шуйхуди, в центре провинции Хубэй и содержащих, среди про­чих, значительное количество ранее неизвестных юридических текстов, а также около 30 000 ханьских планок, найденных в 1930 и 1972-1976 гг. в Цзюйяне, на стыке Ганьсу и Внутренней Монголии. Все эти материалы формально не относятся к настоящему обзору, так как не имеют характе­ра исторических разработок, однако как весьма перспективное направле­ние — количество древних текстов, открываемых китайскими археолога­ми, все время растет — они вполне заслуживают краткого упоминания.

Период Хань сыграл огромную роль в развитии китайской историо­графии. Он направил эту науку в русло широких,- многоплановых исследо­ваний, к сожалению придав ей при этом жесткие идеологические рамки. Последние с течением времени все больше сковывали не только свободу слова, но и свободу мысли, в возрастающей степени суживая просторы научного поиска и догматизируя выражение его результатов. Вступив на этот путь на переломе нашей эры, китайские ученые оставались на нем вплоть до Нового времени и, лишь столкнувшись с европейской наукой, начали освобождаться от пут традиционного мышления. Период относи­тельной свободы был непродолжительным, и они вновь оказались в тис­ках еще более жесткой тоталитарной системы.

Сочинения европейских путешественников о Монголии XIII в., в частности работы Плано Карпини (время путешествия 1245 — 1247), Гильома Рубрука (1253 — 1255) и Марко Поло (1271 — 1295), явились предметом многочисленных публикаций, и исследований в разных странах ¹. Что касается аналогичных работ на китайском языке, то китаистам предстоит еще много поработать над тем, чтобы сделать эту литературу доступной более или менее широкому кругу читателей. Правда, на европейских языках уже имеется некоторая литература, посвященная китайским путешественникам. Здесь можно отметить переводы В.П. Васильева (1818 — 1900), П.И. Кафарова (архимандрита Палладия) (1817 — 1878) ², Э. Бретшнейдера (1833 — 1901) ³ и Артура Уэйли (род. в 1889 г.) ⁴. Си-ю лу (“Описание путешествия на[13] Запад”) Елюй Чу-цая (1189 — 1245), являющееся важным источником по истории и исторической географии Азии, было переведено Э. Бретшнейдером на английский язык только по извлечениям из этой работы, сделанным около 1295 г. китайским ученым Шэн Жу-цзы. В настоящее время мы имеем отличный перевод полного текста Си-ю лу, выполненный Игорем де Рахевильцем ⁵ по списку, открытому в 1926 г. в Токио в императорской библиотеке профессором Канда Киитиро и опубликованному им в следующем году. Но в общем запискам китайских путешественников в литературе на западных языках явно не “повезло”.

Переводы П.И. Кафарова, сыгравшие в свое время большую роль в развитии востоковедной науки, не снабжены достаточным комментарием. В переводах Э. Бретшнейдера содержатся неточности, хотя они прокомментированы довольно тщательно, особенно по исторической географии. В целом же переводы, изданные еще в прошлом веке, в настоящее время в той или иной степени устарели, нуждаются в исправлениях и уточнениях в свете новейших достижений синологии и монголоведения.

В частности, это относится прежде всего к самому раннему из них — переводу Мэн-да бэй-лу (“Записка о Монголо-Татарах”), сделанному В.П. Васильевым в 1857 г. по тексту из сборника “Гу-цзинь шо-хай”.

Труд В.П. Васильева “История и древности восточной части Средней Азии от X до XIII века, с приложением перевода китайских известий о Киданях, Джурджитах и Монголо-Татарах” был опубликован в 1857 г. с указанием на обороте титула, что он перепечатан из части IV “Трудов Восточного Отделения Императорского Русского Археологического [14] Общества”, но сама часть IV ТВОРАО с работой В. П. Васильева, включавшая еще статью Г. Гомбоева (“О древних монгольских обычаях и суевериях, описанных у Плано Карпини”. Ламы Галсан-Гомбоева, стр. 236 — 256), увидела свет лишь спустя два года, в 1859 г.

В издании 1857 г. добавлен только титул, напечатанный жирным шрифтом, авторское заглавие без изменений вынесено на стр. 1, текст и пагинация полностью совпадают с частью IV ТВОРАО: В.П. Васильев, История и древности восточной части Средней Азии от X до XIII века, с приложением перевода китайских известий о Киданях, Джурджитах и Монголо-Татарах, — ТВОРАО, Часть четвертая, СПб., 1859, стр. 1 — 235 (далее: В. П. Васильев, История и древности). В приложениях приведены: “I. Сведения о Киданях (Ляо-чжи)” ⁶ (стр. 171 — 196); “II. Известия о Цзинь (Цзинь-чжи)” (стр. 196 — 215) и “III. Записка о Монголо-Татарах (Мэн-Да-бэй-лу)” (стр. 216 — 235) — переводы на русский язык Ляо чжи и Цзинь чжи, являющихся соответственно извлечениями из Ци-дань го чжи (“Описание государства киданей”) и Да Цзинь го чжи (“Описание государства великое Цзинь”), а также Мэн-да бэй-лу.

Эта работа крупного, разносторонне образованного востоковеда, оставившего нам многочисленные монографии и статьи не только по китаеведению, но и в области буддологии, тибетологии и монголоведения ⁷, была первой в России попыткой изложить историю киданей, чжурчжэней и монголов дочингисовской эпохи. В свое время она была одной из лучших работ в Европе по истории народов Восточной и Центральной Азии. Она содержит много плодотворных идей и смелых предположений и, несмотря на то что ряд ее [15] положений в настоящее время должен быть отвергнут благодаря накопленным новым сведениям, все еще является полезным пособием. Она выгодно отличается даже от некоторых современных, публикуемых в нашей стране так называемых обобщающих монголоведных и синологических работ тем, что автор документирует свои выводы приложенными полными переводами основных источников.

Эти переводы, появившиеся впервые на одном из европейских языков, имели большое научное значение. В частности, это относится к переводу В.П. Васильева Мэн-да бэй-лу, который до сих пор остается единственным в синологической литературе и используется историками, не владеющими китайским языком.

Но “Записка о Монголо-Татарах” В.П. Васильева в настоящее время должна быть пересмотрена и дополнена комментарием. На слабость и ошибочность перевода В. П. Васильева в свое время было указано П. Пельо ⁸. Однако Пельо был не совсем прав, когда в своих замечаниях на английское издание работы В.В. Бартольда (1869 — 1930) “Туркестан в эпоху монгольского нашествия” ⁹ неточности в рецензируемой работе, а также в книге “Чингис-хан” Б.Я. Владимирцова (1884 — 1931) ¹⁰ целиком относил за счет ошибочности перевода В.П. Васильева ¹¹. (Б.Я. Владимирцов после появления упомянутых “Замечаний” П. Пельо также писал об ошибочности перевода В.П. Васильева ¹².) [16]

Работа В.П. Васильева по существу местами представляет собой пересказ, а не точный перевод оригинала. Но во времена В.П. Васильева вольный пересказ китайских источников, как известно, был обычным явлением. В этом отношении его труд не составляет исключения. В нем есть неточности и ошибки. 

Кроме того, рассматриваемый перевод не снабжен комментарием, если не считать нескольких замечаний переводчика в постраничных сносках по отдельным вопросам.

http://www.vostlit.info/Texts/rus13/Menda/framepred.htm